11.02.15 г.

ОГОНЁК ПРОМЕРЦАЛ ТРИЖДЫ
После «ЛЕВИАФАНА» Андрея Звягинцева
Эссе

СМОТРЕТЬ И ВИДЕТЬ

Кинофильмы делятся на те, которые можно было бы не снимать, и на те, которые можно было бы и не смотреть. Но бывают исключения, когда не только смотришь на то, что крутится в кадре, но и видишь, что находится между кадрами, а иногда и на линии перфорации. Одно из них – «Левиафан» Андрея Звягинцева.

Задолго до выхода фильма в российский прокат его многие посмотрели на сайтах. Поднялась волна отзывов и обсуждений. Возник гулкий медийный фон, вызывающий тревогу. Тревога происходила оттого, что оценочная масса приобрела преимущественно отрицательное значение и возбуждающе негативный оттенок. Особенно удивили коллективные доносы православных граждан министру культуры, который и сам выразил сомнение в правомерности поддержки фильма, суждения духовных лиц, которым почему-то противостоит в своих суждениях о фильме либерал, старикан Познер. Фильм ещё до выхода в прокат гонят, заушают и злословят. Из-за пустяков такое не происходит. Следовательно, сделал я вывод – фильм нужно смотреть. И не только смотреть, но и постараться видеть. Тем более, что режиссёр, преодолев авторские амбиции, разрешил зрителям из глубинки смотреть фильм в интернете. А мы как раз живём в глубине России…

И вот…

Фильм не о мурманской Териберке, где происходили основные съёмки, он даже не о России. Хотя и о России тоже. А, может, думается, - в первую очередь, - о ней. Смеем утверждать, этот фильм - явление не только российского кинематографа, но и русской культуры. Интересно посмотреть, кто из наших деятелей и общественных кумиров его хулит – по этому обстоятельству легче опознать «агностиков» и фарисеев, как «индикатор» оппонента внутреннего, выстраданного режиссёром своего заключения о мире и о человеке.

Андрей же Звягинцев снял свой фильм-мистерию как послание зрителю – не могу иначе его назвать – с огромным сочувствием к человеку. Более того, внутри бытийного сюжета, отсылающего зрителя к трём источникам замысла, ветхозаветной Книге Иова, новелле Клейста «Михаэль Кольхаас» и книге английского философа Гоббса «Левиафан» (добавим места и легендам о Левиафане), оказался свёрнут в кокон второй,  метафизический слой с сюжетом о духовной брани, который служит буквальной иллюстрацией к высказыванию Достоевского: «...Тут дьявол с Богом борются, а поле битвы сердца людей», что порождает и догадки о чрезмерной усложнённости канвы фильма и многие кажущиеся психологические противоречия в нём. У меня окрепло убеждение, что в этом слое с героем ленты Николаем и произошло главное, что может наставить его на путь спасения души. Можно было бы разделить слои по степени проявления и закрепления их на эмульсионной лаве киноплёнки, а потом и оцифровке слоёв, - чтобы затем свести их в одно изображение, и обозначить как: Первый оцифрованный слой; Второй оцифрованный слой.

Позже вспомним и о «предисловии», тех кадрах, которые в сжатом виде объясняют замысел и проблематику фильма, - и кадрах финальных, «охватывающих», служащих итогом и подсказывающих зрителю возможное развитие заявленного в фильме будущего – если оно, конечно, есть. Здесь режиссёр явил, как думается, не только мастерство, а сверх него – откровение о человеке.

…Поражает масштабность деталей, изобразительная мощь. Всё крупно, объёмно – и сколы скал, и морская даль, и дол, и небо. И постоянно, на протяжении всего фильма, кроме двух эпизодов – сумрак. Туман, пыль, бессолнечный пейзаж, пасмурный день… Каждый кадр выверен, в цепи эпизодов нет случайных, мелькающих ради «фона», действие сцеплено жёстко, даже безжалостно по отношению к зрителю и имеет собственную, глубоко оправданную логику развития. Иногда применяется зумм - постепенное укрупнение значимой детали – чтобы обратить внимание на неё, выделить. Почти всегда «классически» неподвижная камера: с каждой точки съёмки возможно в подробностях рассмотреть всё – указание зрителю на объективную, потустороннюю, «постоянную» точку зрения на происходящее: ибо Тот, Кто наблюдает, обладает и постоянной «точкой зрения».

Попробуем рассмотреть и мы. Рассмотреть и увидеть.

ТРИ СОСТАВНЫЕ ЧАСТИ ЗАМЫСЛА ФИЛЬМА

Вспомнилось, какое сильное воздействие в юности произвёл «Михаэль Кольхаас» Генриха фон Клейста, написанный совсем без выдумки, внешне холодно, почти бесстрастно; подобно эпосу, он скрывал в себе титанические страсти. Речь в новелле, которая по замаху идеи тянула бы на роман, шла о борьбе гражданина с представлявшим власть курфюрстом, по нынешним масштабам – губернатором немецкой провинции (и государством в его лице) - за восстановление нарушенной справедливости, выразившейся в искажении некоторых правил общественного договора. Михаэль решил восстановить справедливость самолично, организовал банду, угнетал непричастных к его делу людей, был обвинён в грабежах и убийствах. В конце концов справедливость была восстановлена, а Михаэль казнён по приговору суда за бунт против власти. Из этой новеллы можно вывести мысль о слепой и бездушной силе государства, подминающей судьбу, а часто уничтожающей и жизнь частного человека. Очевидные читателю мужество и честность бюргера Михаэля Кольхааса вызывают сочувствие за переносимые им страдания. Он принимает и осуждение за преступления, им совершённые. В этой тяжбе гражданина с миром судей нет, кроме высшего.  

В книге английского философа Томаса Гоббса «Левиафан» автор подпустил представлениям о государстве инфернального ужаса. Левиафан — библейское чудовище, изображённое как безличная сила, равная Богу. Гоббс использует этот образ для описания могущественного государства («смертного Бога»), подавляющего личность.

Из отзывов на форумах складывается отрицательная картина взаимоотношений государства и человека. Всякая власть, дескать, гнобила народ, потому любая власть плоха. А жить без головы мы не пробовали? Стань властью, народ? …И получится майдан. А государству нужны ещё администрация, и мытари, и стражники. И лицензия на законное насилие, ибо насилие майдана ещё хуже.

Римский гражданин, иудей, апостол Павел заключал о государстве: носящий меч не напрасно его носит...

…Феофилакт Болгарский считал Левиафана дьяволом, царём над водами. Образ Левиафана  в древности олицетворялся в морское животное, огромное и непостижимое – в кита. У художника Эль Греко есть картина «Врата ада в виде пасти левиафана». Левиафан — один из ангельских князей, ушедших вместе с Люцифером. Олицетворял порок зависти и покровительствовал еретичеству. В Книге Иова Левиафан определён по-особому, и в устах сельского батюшки цитата из книги звучит, как мимолётное наставление павшему духом Николаю. И в ней разгадка проблемы фильма, акцент его идеи. «…На земле нет подобного ему. Он царь над всеми сынами гордости». Левиафан здесь, в книге Иова – «псевдоним» князя мира сего, лукавого. Сатаны. Это он царь гордыни. Это его логовище простёрлось в бухте не только Териберки – всего белого света. Он иногда взыгрывает туловищем в пенных водах залива, показывая, насколько всемогущ. Мы все – в его власти. 

Фильм о самом смертном, первом грехе – о гордыне. Трудность его локализации в человеческом обществе – и в России тоже – в том, что этот грех является нормой. Гордыня спрятана внутри человека и не стремится себя обнаружить. Гоббсовское толкование образа Левиафана в одноименном фильме – легло лишь в одну из сюжетных линий, и далеко не главную. Основное действо фильма сосредоточено вокруг другого. Того, что зрителем угадывается как личный упрёк. Зритель находит сколько угодно примеров, почему фильм является искажением действительности и клеветой на Россию. Хотя вот сейчас на НТВ идёт очередной сериал о продажных чиновниках и преступных действиях воров, сомкнувшихся с властью, перемежающийся пятиминутными мордобоями – и по всем каналам двадцать лет беспросветно одно и то же. Но именно против «Левиафана» возмутилось электоральное большинство. Это указывает либо на какую-то ущербность в рассуждениях, или действительно фильм зацепил в каждом нечто такое, что не могло не остаться без отповеди его создателям.

Человеку страшно заглянуть в собственную душу и честно сказать: да, это о каждом из нас. Уверен – именно поэтому фильм вызывает отторжение.

ПЕРВЫЙ ОЦИФРОВАННЫЙ СЛОЙ

Диалоги персонажей фильма исполнены внутреннего напряжения: люди находятся в состоянии противоречия, скрытой вражды. Мат в каждой сцене. В «незапиканном» варианте «Левиафана» матерятся при женщинах, при детях. Да и сами женщины не чуждаются. Мат режет слух. Звягинцев пошёл на это, чтобы подчеркнуть привыклость к мелкому обыденному греху, который никто не замечает. Более того, теперь мат требуют причислить к «ценностям» культуры, будто скверна может являться ценностью. Если спросить зрителей, осуждающих фильм: многие ли из них кормятся с помойки? - они недоуменно переглянутся. Пожалуй, никто и не признается. Но использовать в речи мат при детях многие не считают злом. Он стал языком народа. Мат – демонстрация презрения к святыням, поругание Богородицы. Мат на устах – скверна в душе. Мат висит над улицами наших городов, - но чаще всего идёт из семьи. Там пустота и ничего святого.

И что необычного сказал Андрей Звягинцев этими деталями киношного «фона»? Ответ ведь в том, чтобы каждому включить внутренний «санитарный» фильтр и ни при каких обстоятельствам не поругать святого.

…Вот и семья.

Вторая жена Николая Лиля лишена дара любви. «Люблю тебя», - говорит Лиле Николай. Она отвечает не: «Я тебя тоже люблю», а  – «Я знаю». И в этом одна из трагедий русской семьи. Скажут – да ведь это не так, в России сколько угодно счастливых семей и столько любящих и самоотверженных женщин, и Лиля – лишь исключение. Хотелось согласиться. Но вот открыл статистику: 54% разводов от количества заключённых в России браков - и тенденция к увеличению их числа при том, что процедура развода в России предельно упрощена (для сравнения: количество разводов: в Японии 27%, в Индии 1,1%). В России существует то явление, которое Достоевский называл «случайным семейством». Женятся и выходят замуж не по любви и не клянутся быть вместе в радости и горе, в здоровьи и бедности, а сходятся часто по страсти, из расчёта, из страха перед одиночеством… И больше половины таких семей рано или поздно разваливаются. Это страшный признак. И не Звягинцев в этом виноват.

Такое же «случайное семейство» изображено и в «Левиафане». Сын Николая Роман кричит Лиле: «Это ты всё испортила!», и отвечает ей той же нелюбовью. Но Николай-то любит. Больше того – он способен даже к прощению, - что произошло после измены Лили. Отметим это качество великодушного человека, как залог духовного здоровья.

Пьют много. Исключая запой Николая в финале ленты, когда он хочет заглушить потрясение от свалившихся на него несчастий, выпивают при каждой дружеской встрече (и когда у нас было по-другому?), в семье, чтобы снять волнение, или на день рождения, к примеру. Пустой тары на день ангела Степаныча привезли немало, однако четверо мужиков, если следить за этим эпизодом, не выпили и двух бутылок водки…   

Как узнаваемы типы и характеры русских людей!.. И Николай с его готовностью простить и смириться – может, тюрьма и наведёт на это. И Степаныч, медлительный губастый толстяк ППС-овец, - прошёл, должно быть, Чечню, и на Донбассе отметился.  И зачем стрелять одиночными по каждой пустой бутылке? Он их из «калаша» – очередью. Такой нигде не подведёт. И адвокатишка из офиса, всё равно, что кролик, даже не понявший, что схватился с волками. Его припугнуть за попытку шантажа – и он сломлен.

И прекрасная Лиля, душа, погибшая от собственной ли доброты, или от неспособности различить зло, с её тихим страданием. Она, кажется, единственная из всех персонажей фильма, кто глубоко раскаялся в содеянном. Когда она выходит на каменистый берег и зритель видит её в последний раз у ветренного лона просторной бухты, где вдалеке игранул всплывший кит – на фоне царства Левиафана, где под обрывом гниют остовы изжёванных им кораблей – вся сцена прочитывается зрителем, как принесение жертвы ему, Левиафану. Жертвы самосожжения…

И некогда ближайшие друзья, Анжела и Павел, когда, поддавшись минутному слепому подозрению, отсекают Николаю все пути к оправданию – в конце истории вдруг решают взять его сына в опёку.  

И даже злодей мэр, что злодействует злодейски.  Мгновенно отзывается на угрозу власти, с помощью «братков» из бывшей банды, составляющих его охрану, решает «вопрос» сразу и бесповоротно. За сим следует скорый и неправедный суд, рушится дом, Николая ждёт тюрьма. Никто после такого уже не поднимется. И не знаешь, что хуже: что угроза власти и порядку устранена сразу, ибо безвластие или угроза законности власти ещё губительнее, или что мэр даже в построенном его усилиями храме на воскресной проповеди не чувствует трагичности произошедшего…

Сцена у архиерея. О чём говорят в этой сцене городской голова, мэр Н-ского города, и его духовный наставник, архиерей? Зрителю подсказывается и мысль о высшем происхождении власти.

С мэром говорит не пастырь, а церковный чиновник. А в финальном эпизоде на проповеди по случаю открытия храма выражается слишком назидательно, даже по-марксистски надоедливо.

Архиерей: «Власть – это сила». Имея в виду, что закон придаёт любой власти статус непререкаемости. В духовном смысле -  а он говорит только о духовном новозаветном – что Христос победил мир, и каждый христианин, кто бы в каком месте ни находился - должен воплощать Его заповеди в действие – и в этом заключена сила Его власти. «А затем конец, когда он предаст царство Богу, — когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу» (Первое послание Павла Коринфянам. XV, 24) – наступит лишь в конце времён.

Вспомним дальше Павла: «…Противящийся власти противится Божию установлению... Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим. 13. 2-5).

 А как понимает это городской голова? В свете дальнейших его действий, манеры поведения его, как представителя власти, очевидно - по-ветхозаветному. Ударили по левой щеке – ударь по правой. Носящий меч не напрасно его носит. И в этом, якобы, сила власти.

И в дальнейшем вслушаемся в слова архиерея – он не говорит ни представителям власти, ни рядовым прихожанам ничего из того, чего не произносили бы священники на каждой воскресной проповеди в каждом православном храме. Другое дело – как их слышат.

Ещё сцена встречи мэра и архиерея: ходишь ли на исповедь, причащаешься? – следует ответ: да как-то так, некогда. Архиерей ему: «Враг не дремлет. Мы с тобой одно дело делаем. У тебя свой фронт работ, у меня свой». Он имеет в виду известное в христианском смысловом поле обозначение врагом сатаны. А мэр прямо кожей чувствует, как враг (крыса адвокатская с непонятными полномочиями) подобрался вплотную. И знает, что нужно на своём фронте работ ликвидировать опасность.

Перед нами человек, пытающийся верить – да и верит во что-то такое! – но не исполняющий ни одно из установлений церкви, к которой якобы принадлежит. Не исполняет актов веры: ни поста, ни молитвы, ни исповеди, за которыми следует причастие. И готовый совершить преступление ради того, чтобы построить храм. Он такой типичный русский, который во что-то высшее верит, но избегающий религии, как связи с этим высшим, накладывающего на него известные ограничения и обязательства  - крещёный медведь, по выражению Бисмарка. Большинство персонажей фильма и состоит из таких крещёных медведей. В художественной системе фильма становится очевидно, что «современный» бог таких людей – Левиафан. И подсказка зрителю: живём не так, как проповедует духовная власть. «Правильных» проповедей не слышим – они нам либо недоступны, либо не обладают признаком императивности, внутреннего повеления.

Опухший от слёз страдалец Николай глушит водку и спрашивает в пустоту: «А меня за что?» А вот за это. За гордыню. Которая им и не осознаётся, как начало погибели души. Погибель начинается с самого малого: со скверны на устах,  с осуждения ближнего (а Николай осуждает легко, даже не задумываясь о том, что превозносит себя над осуждаемым, ставит себя выше другого), со страстности натуры, не просветлённой духовным анализом, не окороченной рассудительной сдержанностью.

Удержался Николай, помедлив с ружьём на коленях. И понимаешь – это глубинное. Взять ли ещё на себя и убийство? Или смириться? Не взял. Но крючок заброшен. Одно только побуждение, одна мысль об этом – и ты уже на поводке у лукавого...

Деревенский батюшка покупает в магазине хлеб для матушек и прихожан, насельников его погоста,  вглядывается в Николая. Хлебом хотел его окормить духовным («Хлеб наш насущный даждь нам днесь»), цитирует Иова, увещевает, как зрелого мужа. А Николай будто ребёнок, не понимает, о чём ему говорит соработник Бога, священник. И нужен ему вроде бы не хлеб, а водка.

Иов был праведник и принимал до времени личные бедствия как испытание его веры, и однажды только  возроптал и усомнился. А Николай? Разве он праведник? Разве он верит в Бога, о котором спрашивает священника? Он гордец, а гордыня – грех против Бога. Когда ему стало плохо и мир пошатнулся, он вопрошает: «Где твой Бог?» вместо того, чтобы уже знать, что Бог – его, а не чей-то иной. И приуготовляет Николаю Промысел о спасении, если только самому Николаю оно нужно.

Напрасна ли мимолётная проповедь батюшки, показывает пристыкованный к сцене в магазине эпизод: хлеб разбирают окормляемые прихожанки, и либо его наставление Николаю, который хлеб-то и помогал отнести к дому батюшки, как драгоценный  бисер, кануло в пойло для поросят, либо бес гордыни Николая вышел из него в свиней...

Не станем утверждать, что Николай воплощает в себе полный противоречий образ русского человека. Но в нём много именно русского. Он хороший товарищ и надёжный солдат, на что указывают разговоры его с адвокатом, бывшим сослуживцем по Афгану. Выше мы отмечали его великодушие. Он способен любить и быть верным. Это основа личности человека, фундамент его самостояния.

В религиозной «аптеке» есть «лекарство» от гордыни - смирение. Почему и вспоминается история сварщика Химейера из американского штата Колорадо. После потери своей земли в споре с властями в 2004 году он снёс бульдозером несколько зданий в своём городке, а затем покончил с собой. Американец взбунтовался, разгромил городок, а в конце совершил страшный грех, самоубийство. Его услышали, ему посочувствовали, вот даже фильм «Левиафан» снят отчасти по мотивам той истории. Месть американца обществу была актом личной гордыни, вместо которой он подставлял чувство оскорблённой справедливости – и погубил свою бессмертную душу. И что изменилось? Справедливости стало больше?

Есть ли в характере Николая, в чертах его личности готовность смириться (мужества на этот духовный подвиг требуется больше, чем в отстаивании справедливости)? Этот вопрос составляет содержание Первого оцифрованного слоя, ответа на него ждут все...

ВТОРОЙ ОЦИФРОВАННЫЙ СЛОЙ

Приморский посёлок наполнен духовными сущностями. Они воплотились в людей, обзавелись человеческими биографиями и характерами и не вызывают никаких подозрений у окружающих. Женятся, выходят замуж, рожают детей, избираются мэрами, даже вот сына Николая Романа берут в опёку.

Адвоката Вдовиченкова зовут Дмитрий Михайлович, значит, он посланец от архангела Михаила.

Своеобразный гоголевский ревизор, наведавшийся в приморский городок с целью выяснить особенности нарушений Промысла о душе Николая, чтобы защитить от чрезмерных стараний на её погубление. Это становится понятно из разговора Николая с ним о возможном сопротивлении бесу-мэру: «Таких только постом и молитвой». Но сам же использует откуда-то надёрганное досье на мэра, в чём тот видит нарушение подразумеваемого договора, подкоп под его честное имя. У него через год выборы на должность муниципального беса. «Под монастырь пойдём».

Что Промысел заключён в высших инстанциях, сомневаться не приходится. Вспомним, как в гётевском «Фаусте» Господь помышляет о душе  Фауста, договаривается с архангелами и Мефистофелем испытать его. Мефистофель сетует Богу:

                     Божок вселенной, человек, таков,
                     Каким и был он испокон веков.
                     Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
                     Его Ты Божьей искрой изнутри.
                     Он эту искру разумом зовет
                     И с этой искрой скот скотом живет.

По дороге с вокзала адвоката с Николаем останавливает патруль ДПС. Патрули на путях человеческих – в духовном отношении, конечно же, хранители, попечители о душах. Просто они воплотились в людей и действуют как люди, сохраняя некоторые свои высшие способности. Пенсионер Степаныч, ветеран ангельского спецназа (какие только задания ему ни приходилось выполнять!) подтверждает эту зрительскую догадку словцом из кроссворда – эволюция, дескать. И горький осадок у него: самый страшный зверь – это человек. Это ты-то человек! - хохочет жена патрульного Павла ангелица Анжела. Мол, не забывайся! Анжела, кстати сказать, растит маленького сына в человеческой строгости: в девятую (сиречь шестую) квартиру не ходи, в воду (к Левиафану) не лезь. И, кстати, с её первым появлением в кадре она зажигает свет.

Нужно добавить, что в этом слое много смутного, неопределённого. Бесы-то веруют, как мы все знаем, но, в противоположность им ангелы из духовного воинства – сомневаются. Временами ведут себя неуверенно. Попугивают друг друга: «Враг не дремлет». («Ты крещёный?» - мэр вглядывается в адвоката. – «Я в факты верю», - отвечает адвокат уклончиво. – «Замётано!», - оживился мэр). Адвокат хочет взять мэра на крючок по уголовной статье за самоуправство (как только его земля носит!), но бес-мэр наказал адвоката-ревизора за его превышение полномочий, что было воспринято им как шантаж, и тот ломается. И здесь одна секунда до отпадения и смыкание его с воинством бесов, поскольку он начал пользоваться их же методами. Подтекст сцены в поезде с маленькой девочкой на это указывает (не соблазняй малых сих). Уставшая Анжела мечтает уехать из опостылевшего посёлка куда-нибудь – хоть в Америку, куда мечтал съехать и бес Свидригайлов. Бесу, воплотившемуся в мэра, необходимо подтверждение от архангела, воплощённого в архиерея, о действительной сути задания: он хочет высшей санкции, чтобы чувствовать себя уверенней - «или на покой пора?» На носу очередные выборы муниципального беса и новое его утверждение; бесы ведь веруют – но трепещут. А самый страшный бес тот, кто в Бога верует, по польской пословице. Не сомневайся, подбадривает архангел: от Бога всё, от Бога. И в понимании мэра-беса строительство храма («центра связи муниципального значения» на месте дома Николая) являет собой пример его веры.

Обратили ли внимание зрители на то, что портрет президента Путина за спиной мэра неофициальный, непарадный? Владимир Владимирович смотрит на эту нечисть искоса, выжидающе: чего ещё от них ждать?

Самоуправство и превышение полномочий среди ангелов и бесов является наказуемым прегрешением. Они все действуют в рамках высших Указаний, а далеко не указов президента страны, и не могут своевольничать. Немилость таинственного «комитетчика» Кострова из страшной далёкой Москвы, а не опала губернатора или президента, для мэра - конец духовного существования... Костров тоже ведь «юрист», законник, учёт ведёт. Есть и люди без полномочий. Как секретарша из прокуратуры, как следователь угро, как мэрские «братки». Судья, или прокурор, которых никогда не бывает на месте. Если в Первом слое они олицетворяют детали исполнительного государственного механизма, во Втором слое делают зримой духовно мертвящую атмосферу «предбанника» ада, обнаруживая действие Левиафана. И каждый из нас с ним когда-нибудь сталкивался. Можно с ним побороться (да многие и борются), но сделать государство дружественным по отношению к гражданину возможно в одном случае - если удастся вывести его из-под гнёта Левиафана.

…А поскольку мы выяснили, что фильм – о человеческой гордыне, сюжет Второго оцифрованного слоя следует в одну сторону: как спасти Николая, исцелив его душу. Что является и смыслом человеческой жизни. И бесовский заговор с целью уничтожить душу Николая, и противодействие им защитной, ангельской рати, составляют содержание этого слоя...

Опять от семьи пойдём… У сына Николая Романа контрольная. Как он её выдержал, видно в сцене перед разрушением дома. Он детским сердечком тянется к любви, даже невзирая на нелюбовь Лили, которую воспринимает, как предательство отца, - и не перестал доверять людям...

Имя Лили созвучно Лилит. После неверного прочтения эпизода книги Моисеевой о сотворении мужчины и женщины, возникла эта Лилит, как незадачливый прототип Евы. Мифология наградила её многими нехорошими свойствами, с точки зрения демонологии она - ресурс нечисти. Она тоже хочет верить и всех спрашивает о Боге. Лилит хочет любить, но не может, - и соблазняет. Вот спародировала Еву с запретным плодом, которым на этот раз по сезону послужил мочёный помидор. И от этого пошла цепочка несчастий. Иллюстрация от обратного – нелюбовь, как начало зла.

Она из засланных Левиафаном. Выполнила роль, смутила установившийся в мире порядок, но это не принесло ей радости… Она только оболочка в образе женщины, без духовного света, что доставляет ей непредусмотренные ролью страдания. Муха жужжит, бьётся в стекло, а Лилит выходит на берег. Значит, Лилит позвал он, повелитель мух...

И о двух солнечных сценах фильма.

На день ангела Степаныча поехали пострелять – сто километров для него недалеко. И озоруют по ходу действия. Бутылку водки, оказывается, можно разлить не на троих, а точно на четверых. Попутно Николай выяснил отношения с бывшим другом и женой (за этим, кстати, следует прощение Лили).

И когда ж пострелять, как не на день ангела. Пустые бутылки лишь предлог. У Степаныча, правда, есть цели поинтереснее. И вываливает портреты бывших князей, генсеков и президентов. До стрельбы не дошло, но «сигнал» послан...

Николай безуспешно пытается дозвониться до исчезнувшей Лили, бочка за его спиной чадит, и будто в ней выгорает мирское суетное содержимое (оранжевая, будто опалённая, пустая бочка пляшет в пене прибоя и в финале фильма). Сидит на том месте на берегу, где обнаружили тело Лили и смотрит прямо в объектив камеры, в глаза зрителю: «За что?». Он в самом начале страдальческого пути Иова и уже задал его вопрос.

Обе сцены «солнечные», что, на первый взгляд, кажется совершенно необъяснимым и даже нелепым.

Как необъяснимыми кажутся психологические странности действующих лиц. Анжела с мужем и со Степанычем делятся со следствием своими подозрениями, которые ложатся в основу обвинения Николая в убийстве. Всё подталкивает его к тюрьме. В Первом слое их поведение зрителем оценивается как однозначно предательское. Во Втором – как ещё одно направление к спасению, наряду с нереализованным побуждением Николая к убийству адвоката – в тюрьме у Николая есть возможность смириться. Бесы со своей стороны старательно выполняют свои Указания. «Пятнадцать лет! - радуется мэр сообщению по телефону о приговоре суда. – Ну и слава Богу! Теперь будет знать, на Кого залупаться».

…СЛИЯНИЕ СЛОЁВ. ВЫБОР СВОБОДЫ

О многом хотелось добавить, но разумеющему достаточно. Удалось ли непротиворечивое смыкание двух условно оцифрованных слоёв, двух углов зрения на картину мира - пусть судят другие.

Хотелось ещё прояснить диалог адвоката с Лилей после их грехопадения. Адвокат: человек невиновен, пока не доказано обратное. - Лиля: потому что нет доказательств? – И не будет, - отвечает адвокат. То есть, с точки зрения мирского, ветхозаветного Закона человек изначально невиновен. Тем самым во Втором оцифрованном слое отрицается подразумеваемое зрителем вольное или же невольное сожитие в замаранном грехопадением человечестве. Лишь праведники и мученики действием личной святости доказывают обратное. Должно быть, такая мысль никому из героев фильма не приходит в голову.

Но в этой позиции адвоката зацифровано, думаю, и соображение о роли художника в миру. Он не может быть ни прокурором, ни палачом, а только адвокатом человека. И обязан защищать его так, как на посмертных мытарствах ангелы защищают душу усопшего. Такая позиция кажется безупречной…

…Снесён ветхий дом. И на его месте выстраивается дом Новый. В котором, как думается, люди, наконец, станут жить по заповедям новым. А продолжают жить по ветхозаветным. Архиерей на проповеди говорит: «Мы возвращаем душу народу»; «Свобода есть познание истины». Ребёнок смотрит вверх храма, где должен быть Бог, а купол ещё не расписанной церкви пуст.

Церковь пополняется мучениками в годину гонений и подпадает под искушение теплохладности в эпоху относительной сытости. Есть средства на восстановление разрушенных храмов и строительство новых. Но  эти храмы пустеют.

В своих интервью Андрей Звягинцев часто говорит о выборе свободы, перед которым останавливается человек. Художник, скажем, пишет Богородицу со младенцем, но зритель волен видеть в картине счастливую мать с новорожденным из городка N. И то и другое верно, о чём бы ни говорил сам автор полотна. Так же следует оценивать и высказывания режиссёра. Его фильм стал самостоятельным фактом жизни и каждому рассказывает то, что он в нём способен увидеть.

И свободу всяк, ходящий в сумраке, оценивает и судит по-своему. Судит и сопротивляется ей.

Будут сопротивляться фильму и князи, совершившие непростительный грех – вчера бедный народ соблазнили на безудержное потребление, чреватое яростной будущей войной: ибо богатств земли на всех не хватит и лишних под каким-нибудь предлогом просто необходимо будет истреблять. Будут сопротивляться деятели культуры, признающие себя агностиками, то есть, безбожниками – в чём никто из них не видит укора. Патриоты, указующие на припачкавшие светлый образ идеальной родины детали крамольного фильма. Интеллигенты, всё подвергающие сомнению, но не готовые ни за одно убеждение пойти на смерть.

Мы их скоро увидим…

Свобода выбора перед человеком до сих пор представляет самую главную трудность. Апостолы заметили, что с Христом в мир пришёл свет, но люди более возлюбили тьму. Что выберет человек, ходящий во тьме? И не сюжетная «подпорка» зрителю в виде умозрительных сцен надежды и просветления нужны, а единственный выбор – со Христом ты, или с Левиафаном...

Тюрьма – это неволя. Для Николая ещё и последняя степень духовного пленения. Выйдет ли он из него обновлённым и готовым к жизни новой, или погибнет – на этот вопрос Андрей Звягинцев ответа не даёт. Да и не может дать, - как не может дать никто.

Возможные исходы подсказаны в том самом «охватывающем» киноповествование эпизоде. Мало кто из зрителей почему-то заметил, как в начале фильма на самом дальнем мыске берега, обрамляющего сумрачный океан Левиафана, промерцал огонёк маяка. Промерцал трижды. Не нужно объяснять крещёному зрителю, Чей это «маячок». В финальном эпизоде в обратном порядке возникает и этот мысок и светлая точка маячного сооружения.

 …У берега плещется пустая бочка, как образ выгоревшей тленной сердцевины. На берегу замыт песком скелет титанического кита, как грозное напоминание человеку о ветхости зла, рядом с которым живёт.  И зритель с замиранием сердца ждёт, когда с наступлением ночи снова вспыхнет маячок, как замирает сердце каждый раз на православную Пасху у Гроба Господня в Иерусалиме: сойдёт ли снова Божественный огонь, или Создатель отказался от погибшего человека - и наступило последнее время.

Но мы же знаем ещё, что Христос приходил, чтобы спасти погибшее…