|
Геннадий ИВАНОВ
ПОСОХ И ЧЁТКИ ПОЭТА
(Размышления о творчестве Магомеда Ахмедова)
 Магомеду Ахмедову исполняется 60 лет. Народному поэту Дагестана, аварцу, председателю Союза писателей Республики Дагестан, моему старому товарищу по Литературному институту, по жизни.
Его руководителем семинара в институте был Александр Алексеевич Михайлов, главным учителем в поэзии был Расул Гамзатов, который называл его своим лучшим учеником – и после смерти учителя именно Магомед Ахмедов возглавил писательскую организацию республики. Очень и очень много в себя вобрал Магомед из мировой поэзии, из родных аварских классиков и из русской поэзии.
Я не знаю, кто бы из национальных писателей ХХI века так сильно, так живо и родственно писал о русских поэтах – у Магомеда это целая книга раздумий о русской поэзии, не только о русской, но о русской больше всего. Почитайте его эссе о Пушкине , Лермонтове, Некрасове, Блоке, Есенине, Маяковском, о многих вплоть до Владимира Соколова и Юрия Кузнецова… Это интересно, глубоко, живо. Это не начётничество, а проникновение и открытие, удивление и радость обретения…Думаю, что не так много и русских современных поэтов, которые так вдумчиво относятся к своим предшественникам. И Ахмедов при этом всегда остаётся самим собой – аварским, кавказским поэтом.
Приведу несколько фраз Магомеда из его эссе. О Пушкине:
«Александр Сергеевич писал легко, весело, радостно, естественно, человечно, страстно, неистово, самобытно, вдохновенно,бесподобно, ликующе, жизнеутверждающе, стремительно, мудро, темпераментно, многогранно, богато, чисто, обильно, звучно, насыщенно, буйно,дерзко, зло, отважно, смело, гневно, трогательно, бранно, язвительно, но всегда свободно и величаво».
О Лермонтове: « Мне кажется, когда Лермонтов писал стихи, он находился в состоянии невесомости и летел над землёй, смотря на неё своим вечно задумчивым, трагическим и пророческим взглядом. Родина поэта Лермонтова - это небо. Он так свободно и величественно чувствует себя на небе, будто он родился там, и поэтому для него нет никакой разницы между жизнью и смертью, ведущей туда, наверх, поэтому он понимает язык звёзд, когда «звезда с звездою говорит», потому что это язык Лермонтова и его поэзии».
О Некрасове: « Какие бы революции, перевороты, перестройки ни происходили в веках, русская литература была и остаётся совестью нации, оправданием значения и назначения человека на Земле, именно поэтому русская литература больше, чем какая-нибудь другая, породила гениев с пророческим началом и даром предвидения… Герои некрасовских стихов – это народные страдальцы, и каждым из них становится непосредственно сам поэт Некрасов, в этом его отличие от других, поэта и его героев нельзя отделить друг от друга, от общей трагедии и боли народной».
О Маяковском:
«Для меня:
Маяковский – жил,
Маяковский - жив,
Маяковский – будет жить».
О Юрии Кузнецове: «Юрий Поликарпович Кузнецов – самая яркая классическая звезда русской поэзии века минувшего и века нынешнего.Мастер символов и космической тьмы, глашатай мифов и русского национального духа, в стихах которого жест – шедевр, фраза – афоризм, пауза – золото, слово – музыка.Поэзия Кузнецова – это зрячий посох классической лиры, который будит таинственные родники, спящие в душах людей ушедших времён и сегодняшних дней. Кузнецов – поэт в высшем, в божественном понимании таланта поэта. «Гений,- сказал Расул Гамзатов, - это человек, который каждый день разговаривает с Богом». Кузнецов, даже разговаривая с самим собой, ищет Бога».
А вот уже не о поэте, а прозаике. Хотя скорее и не о прозаике, а о великой личности. О Валентине Распутине: «Распутин всегда предупреждал об опасности и сам становился спасателем нравственного, человеческого и природного потенциала России. Если бы те, кому доверена судьба народов, прислушивались к голосу и разуму таких национальных величин, как Валентин Распутин, можно было бы избежать многих потрясений, от которых страдают страны и народы, ведь предчувствие большого таланта, гения – особое предчувствие».
Магомед к русской поэзии, вообще к русской литературе относится как к родной. Он считает, что все народы России – равноправные владетели русской литературы и культуры в целом. Всегда благодарно признаётся, как много ему дала русская литература. И он постоянно переводит на аварский русских поэтов. В этом году издал книгу своих переводов поэзии Сергея Есенина, за неё отмечен премией имени С.А.Есенина «О Русь, взмахни крылами…»
На современное состояние словесности он смотрит печально: «Литературный процесс постепенно становится стенгазетой:большие таланты не могут издавать книги, а мизерные издают свою халтуру за деньги огромными тиражами. Если это безобразие будет продолжаться, скоро мы вообще потеряем настоящих читателей навсегда. Тогда у нас останутся только серые мыши, прыгающие везде и всюду. Останется лишь один телевизор, который давно продал душу дьяволу».
И в целом на современную жизнь нашу он смотрит тоже печально: « Мы сегодня телесное общество, бездуховное и безнравственное. Когда исчезает справедливость, остаётся её видимость. Мы сегодня живём с иллюзией справедливости. Жизнь и смерть во имя людей остались в прошлом, как и великая литература – осталась в книгах классиков. Проблемы греха и насилия, страдания и веры, истины и лжи …Дух человека, особенно поэта, никогда не превращается в пыль. В пыль превращается только тело. Безнравственность рождает безответственность. Духовная эволюция у нас равна нулю, как и цена человеческой жизни».
И в стихах эта тема присутствует:
Нас окружили подлость и крушения,
Кичливые братки и паханы.
Не скоро выйдем мы из окружения
Разграбленной, растерзанной страны.
Нас окружили нашим окружением,
Нас предали бездарные чины.
Своим беспрекословным поражением,
Безропотные, мы окружены.
Нас окружили грязным унижением,
Нам навязали нищую суму.
И выходить к своим из окружения
Приходится нам всем по одному.
И всё же, всё же: «Настоящий поэт, писатель должны писать тогда, когда потеряна вера в литературу, когда звон золотых монет заглушает звук золотых струн поэтической лиры. Сегодня жизнь поэта разошлась с его судьбой. Поэтому возведены на пьедестал совершенные ничтожества. Это происходит не только в литературе, но и во всей нашей жизни…Но настоящий поэт может жить и оставаться честным при любом режиме».
Столько много я цитирую Ахмедова, потому что негде прочитать эти его эссе. Стихи всё-таки публикуются в периодике ( вот хоть в «Дне литературы», который только что вышел), а эссе только в книге, которую даже в Дагестане не найти. Как сейчас у нас расходятся книги, известно. В основном автор сам дарит их друзьям и знакомым. Дарит или продаёт на встречах с читателями. Но это всё капля в море. ( У Магомеда в этом году в Москве в издательстве ЭКСМО вышел сборник стихов и эссе “Посох и чётки», но продаётся ли эта книга даже в московских магазинах - не видел).
Мне кажется, даже по этим цитатам видна позиция автора, его мировоззрение. А стихи…Скажу несколько слов и о стихах, хотя советую прочитать юбилейную подборку Ахмедова здесь же, на сайте и самим составить своё мнение о них. Моё мнение такое, что Магомед Ахмедов сейчас первоклассный современный поэт – без добавления слова национальный. А если добавить это слово, то для меня он встаёт без всяких натяжек в ряд с Гамзатовым и Кулиевым, с Мустаем Каримом, Равилем Файзуллиным, Ренатом Харисом и шире – с Борисом Олейником, с Геворгом Эмином и Амо Сагияном, с Отаром Чиладзе, Наби Хазри и Анаром, Юстинусом Марцинкявичюсом и Марцениюсом Мартинайтисом – он наследник серьёзной и глубокой советской национальной литературы, и если бы сейчас было к литературе такое же серьёзное внимание государства, то нередко мы видели бы и слышали имя Ахмедова и по радио и по телевидению, и он был бы достойной государственной фигурой. Но мы живём уже не в том государстве. Слава Богу, что в том мире живём, где жили великие до нас.
Отличие стихов и поэм Ахмедова от стихов своих недавних предшественников прежде всего в их религиозной и исторической углублённости. Скажем, Гамзатов не мог так свободно размышлять о традициях ислама, использовать в стихах Коран. Расул Гамзатов зато был более народным, черпал из народных традиций и представлений. Сейчас другое время. Можно смело писать циклы и поэмы о священной горе Арафат, писать в стихах молитвы, как это делает Магомед, но при этом поэзия становится более личностна, индивидуалистична. Время другое.
Магомед безусловно мастер стиха, это видно и через перевод. Его поэтический стиль отличает лирическая и гражданская дерзость, отсутствие привычных для кавказской поэзии штампов, он стремится идти по поэтической целине и у него это хорошо получается.
Не буду цитировать стихи, разбирать их, это предмет другой статьи, специальной. Сегодня сами, дорогие читатели, почитайте стихи Ахмедова, вникните. Они опубликованы, ещё раз повторю, рядом на этом же сайте «Российский писатель». Скажу ещё о переводчиках.
Магомед довольно строго относится к переводам. Один и тот же подстрочник порой проходит 3-4 перевода разными переводчиками, прежде чем встаёт в книгу избранного. Мне кажется, превосходно переводит Ахмедова Евгений Семичев. Он, прежде всего, сам талантливый поэт, потом у него кавказский кинжальный темперамент. И не последнюю роль играет то, что у него театральное образование, он как-то здорово входит в роль кавказского поэта, в саму сердцевину образов автора.
Замечательны переводы Николая Рачкова, Марины Ахмедовой-Колюбакиной. Да, в общем, кто остаётся в обойме переводчиков его поэзии, все держат достойный уровень.
Дорогой Магомед! У тебя есть замечательная слабость – даже в наше время, когда поэты перестают читать стихи друг друга, когда люди вообще перестают читать, ты всегда ищешь новую книгу стихов, новый альманах, спрашиваешь у кого что вышло, где найти; всегда в аэропорту Махачкалы или в Москве я стараюсь тебе вручить какой-нибудь сборник, знаю, что тебе будет интересно, вручаю с радостью.
Ты без книг не можешь. Без новых интересных публикаций в периодике. Наше время и вообще время тебя не изменило в этом смысле – как юноша, как студент, готов мчаться куда угодно за интересной книгой и публикацией, жадно прочитывать, перечитывать, говорить о них, думать, писать. Слава Богу, что ты не очень бронзовеешь, хотя и народный, и президенты дагестанские приглашают тебя для бесед. Может, со временем и российский пригласит. И, думаю, ты там скажешь что-то заботливое о Дагестане и о современной литературе.
Дорогой Магомед! С юбилеем! Живи всегда так же насыщенно, как и всю жизнь живёшь. Так же влюбленно в жизнь. С таким же азартом пиши стихи. С такой же нежностью люби ближних твоих, земляков, родину твою чудесную. Будь таким же верным сыном Дагестана и России! |
|
* * *
Проснись, очнись, бумага белая!
Нам засыпать с тобой нельзя.
Моя судьбина поседелая,
Моя метельная стезя.
Уйдут друзья, уйдут товарищи.
Смирится гордая родня.
В моём заснеженном пожарище
Не выдавай, судьба, меня!
Перед бедою не сдавалася
На белом свете ты одна.
Моей слезою умывалася,
И мне всегда была верна.
Еще не всё мы в мире сделали
Для утверждения добра…
Очнись-проснись, бумага белая –
Моя небесная сестра!
* * *
Блеснул когда-то гений Пушкин
Не ради красного словца:
«Хвалу приемли равнодушно
И не оспаривай глупца…».
Мои хулители земные,
Не спится вам в хулах своих.
Я сторожу часы ночные,
Подкарауливая стих.
Курится мой очаг во мраке.
И песня согревает грудь.
А вы, брехливые собаки,
Нужны, чтоб мой означить путь.
КНИГА
Памяти Юрия Кузнецова
Эту книгу комета
Принесла на хвосте.
Это правда поэта
О земной высоте.
Он призрел нашу косность,
Вдул мне в сердце огонь.
И сверкающий космос
Положил на ладонь.
ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
Прости меня, двадцатый век,
Прости меня, прости!
Хотел я, глупый человек,
Свободу обрести.
Прости меня, двадцатый век,
Что душу осквернил.
Я, человек, творивший грех,
Тебя в грехах винил.
Прости меня, двадцатый век,
Я был наивный человек.
Считал тебя бедой.
Но двадцать первый новый век
Упал на голову, как снег,
И я стою седой.
ПЕСНИ ВРЕМЕНИ
Люблю Отчизну я, но странною любовью.
М.Ю. Лермонтов
Голос песни в сердце я услышал
На свою удачу и беду.
И на голос этой песни вышел.
И за песней до сих пор иду.
Надо мною солнечные бури
Пролетают в космосе, звеня.
На старинном песенном пандуре
Кто играет в сердце у меня?
Кто к моей душе во мгле взывает,
Грусть свою на сердце затая?
Кто мне эти песни напевает? –
Это плачет Родина моя.
СВЕТ ОЧАГА
Горькую полынь и повилику
Всей своей душой готов обнять.
В нашем мире солнечному лику
Нелегко сиянье сохранять.
Над мирской обыденностью пошлой
Бог на нас с небес с надеждой зрит.
Кровь, что пролилась в ненастном прошлом
Будущему щеки обагрит.
Всё, как есть, в судьбе своей приемлю.
Мне земля родная дорога
Тем, что согревал я эту землю
Светом родового очага.
ЖУРАВЛИ
В мире, переполненном печалью,
Слишком мало места для любви.
Неужели Бог наш изначально
Мир задумал строить на крови.
Грохот несмолкаемых орудий.
Эхо нескончаемых атак .
Или вы умом рехнулись, люди,
Или Бога поняли не так.
На закатном небе птичья стая
Голосит в заоблачной дали.
Это над землёю пролетая,
О любви рыдают журавли.
ВЕЩЕЕ СЛОВО
Поэты, что лукаво подпевают
Политикам продажным в наши дни.
О вещем слове Божьем забывают.
Продали душу дьяволу они.
Политики, что вольного Пегаса
Запрячь в арбу с навозом норовят.
И Божьего не убоявшись гласа,
Под песенки идут в кромешный ад.
Мои стихи не набивают брюхо,
Чужой кусок не тащат себе в рот.
И не клевещут дьяволу на ухо
На бедный и униженный народ.
МОРЩИНЫ
Опять повсюду слышен гром орудий
И мерит силу разума тротил.
Чего на свете делите вы, люди?
Нас миром всех Всевышний наделил.
Мужчины гибнут, сиротеют дети
И вдовам утешенья в мире нет.
Покуда побеждает тьма на свете
И пораженье терпит Божий свет.
Ничто не стоит доблесть человека
На сирой и обугленной земле,
Когда у наступающего века
Кровавые морщины на челе.
УКРАДЕННЫЕ НЕБЕСА
Кругом одни разборки и раздоры.
Я ангелов не слышу голоса.
От имени небес вещают воры
Они у нас украли небеса.
О. люди. что творите вы на свете?
Не ведаете вы Господний страх.
Зачем имамы делите мечети,
Когда у нас у всех один Аллах?
Небесному правителю не нужен
Мир, что погряз в раздоре и во зле.
Выходит, что один поэт и служит
Всевышнему Аллаху на земле.
ТОРГАШИ
Лучше быть одиноким, чем в шайке воров
Развлекать песнопеньем ворьё.
В самом звёздном из всех мне известных миров
Проживаешь ты, счастье моё.
Лучше быть одиноким, чем жить в нищете
Среди шумной базарной толпы,
Собирать пятаки в безысходной тщете.
Торгаши на подачки скупы.
Лучше ты одинокой и гордою будь,
Дорогая Отчизна моя.
На какой бессердечный и нищенский путь
Подтолкнули тебя сыновья.
МОЛИТВА
Когда душа, как поле битвы.
Солдаты – мысли и слова.
Стихи приходят, как молитвы
И предъявляют нам права.
Стихают мелкие обиды.
Сияет правда бытия.
Мои слова – мои мюриды,
Склоняюсь перед вами я.
Когда страна, как поле битвы,
Я становлюсь мюридом сам.
Мои стихи – мои молитвы
Возносит время к небесам.
ЗВЕЗДОЧЕТ
О, время, ты, как море не стихаешь,
Быть может, и не ведая того,
Что ты на гребни волн своих вздымаешь
Обломки государства моего.
Всех, потерпевших кораблекрушенье,
Аллах, как очень мудрый звездочёт,
Не впишет скопом в книгу пораженья,
А, как спасённых грешников учтёт.
И в том, что правят лживые пророки
Моей страною – не её вина.
Не всякий раз на гребень свой высокий
Добро возносит мутная волна.
ЛУЧИНА
Мой стих на свадьбе не вертелся
Велеречивым тамадой.
Он согревал певучим сердцем
Во мгле, застигнутых бедой.
Он не искал казённой славы,
Не тратил на банкетах пыл.
А на задворках у державы
Для бедняков лучиной был.
Мой стих, как лучик солнца вешний
В промозглой, безысходной мгле,
Хотя и был, как все мы, грешный,
Прослыл безгрешным на земле.
ОКРУЖЕНИЕ
Нас окружили подлость и крушенья,
Кичливые братки и паханы.
Не скоро выйдем мы из окруженья
Разграбленной, растерзанной страны.
Нас окружили нашим окруженьем
Нас предали бездарные чины.
Своим беспрекословным пораженьем
Безропотные мы окружены.
Нас окружили грязным униженьем.
Нам навязали нищую суму.
И выходить к своим из окруженья
Приходится нам всем по одному.
УГОЛ
Ушедшие года, как кони цугом,
Континентальной громыхнут плитой.
История в грядущем снимет угол.
У будущего встанет на постой.
Её не пустят в царские хоромы,
Как бабку застарелую с клюкой,
А бросят ей рогожку из соломы
И скромный угол выделят в людской.
Всё что при жизни, старая, имела,
Укроют от её печальных глаз.
Слегка подреставрируют умело
И выставят зевакам на показ.
* * *
Белый лист, словно снежное чудо…
И летит пуля, звеня…
Через Пушкина, через Махмуда
Эта пуля настигнет меня.
Эта пуля на Правду отлита.
Предназначена Слову она.
И ее роковая орбита
Неизменна во все времена.
Но в космическом млечном тумане
Бог сорвет ее грозный полет.
Он в ладонь эту пулю поймает
И звезду из нее отольет.
* * *
Не раз я в жизни с неба падал
В глухую поросль дольних трав.
Не раз мне жизнь казалась адом,
Выказывая хищный нрав.
Цветы пылали, словно свечки.
Уж больно были хороши!
А я залечивал у речки
Ушибы раненой души.
И начиналось все сначала.
А эта речка в тишине,
Как колыбельная, звучала,
Что в детстве мама пела мне.
(Переводы Евгения Семичева)
ПОКАЯНИЕ
Счастье моё, нежность моя, страсть моя и добро!..
В небе моё орлиное имя, моё перо:
Если мой стих взлетает прямо под небосклон,
Значит, он настоящий, значит,– бессмертный он.
Жизнь моя – что слеза моя, душу сжигала мне,
Годы мои пробивала и оседала на дне.
Век мой двадцатый оставил отметины на лице,
Век мой три точки проклятия запечатлел в конце.
Там, где конец, там чётко всё начинается вновь:
Снова грехи всё те же, ненависть и любовь.
Ненависть вновь клянётся в том, что она мне друг,
Ну а любовь разрывает круг моих жарких рук.
Что же мне делать, Всевышний, выхода нет в судьбе,
Я опоздал с молитвой, поздно пришёл к Тебе.
Позже других смиренно встал я на намазлык,
Люди уже молились, преображаясь вмиг.
Что же мне делать, Всевышний, вот я перед Тобой –
Грешник вчерашний, нынешний грешник уже седой.
Вот он я, жизнь прожигавший, ныне растерян я:
Путь всё короче, Господи, здесь моего бытия.
Годы идут к закату, рад я Тебе служить.
Но если забуду прошлое, как же мне дальше жить?
Песней, зовущей к Богу, я оглашаю даль.
Но победит ли песня дней окаянных печаль?
Может быть, в правде этой всё же таится ложь?
Ты милосерден, Всевышний, знаю, меня поймёшь.
Ты лишь один измеришь жизнь моих горьких слёз,
Жизнь изречённого слова в мире вселенских гроз.
Нет, ничего не прошу я, Ты обо мне не радей.
Разве я сам не вижу, как Ты устал от людей.
Лишь сбереги мою душу тогда, когда в полный рост
И я поднимусь обречённо, шагну на сиратский мост.
БЕЛЫЙ КОНЬ
Аульчане мои, земляки,
Я всё больше люблю вас с годами.
Помню, в детстве, у горной реки
Белый конь был – как белое пламя.
На коне – и глядишь свысока,
И душа замирает порою.
Белый конь узнавал седока,
Сразу сбрасывал он лжегероя.
Белый конь – он в глаза нам смотрел:
Вот и новое выросло племя!
Станешь храбрым джигитом, пострел,
Ногу в стремя смелей,
ногу в стремя!
Век машинный бушует, гремя,
Всё давно изменилось на свете.
…Но купают, как прежде, коня
В горной речке отважные дети.
РУССКОЕ ПОЛЕ
В русском поле опять только снег, только снег,
Нестерпимо бело в русском поле зимою.
Дни мои, мои годы пустились в разбег.
Я печален, что нет тебя рядом со мною.
Где, любимая, ты? На кого мне пенять?
И куда, и какая взяла тебя сила?
Жаль, что песни моей не смогла ты понять,
Не смогла, а зима вот её подхватила.
Где, любимая, ты? Песни той уже нет,
Что тебе напевал я душой молодою.
Сколько лет ты мне снишься уже, сколько лет,
Снег идёт, снег идёт над моей головою.
Снег идёт, не видать ни луны, ни звезды,
И душа холодеет от выпавшей доли.
Словно конь подо мною летит без узды,
И лечу на коне я по русскому полю.
Ты – как русское поле, нежна и грустна,
И в груди от тебя столько света и воли!
Всё проходит – любовь остаётся одна,
Если эта любовь – словно русское поле.
СНЕГ ЗОЛОТОЙ
Осень… Прощанье…
И ветер чистит
Кроны уснувших деревьев вокруг.
Каплями солнца
светятся листья,
Падая в сердце моё, мой друг.
Снег золотой
осыпается с веток.
Снег золотой
засыпает меня.
Что-то мне хочет
сказать напоследок
Средь золотого
осеннего дня.
Листья летят,
словно шепчут:
«Мы были…»
Был ведь когда-то
и я молодым.
Время придёт –
и сверкнут на могиле,
Снегом её занесут
золотым…
ЭЛЕГИЯ МУРАВЬЯ И ГОРЦА
Поклажу, как совесть, несёт на плечах,
Спешит в муравейник родимый,
Бежит муравей в предзакатных лучах,
Растерянным горцем узримый.
И горец печально на этот аврал
Взглянул, безысходством простужен.
Он дом потерял и себя потерял,
И в городе вряд ли он нужен.
Велик муравей. Он несёт домой
Зерно от сосновой шишки.
А горец, аул потерявший свой,
Он меньше куда муравьишки.
Исполнено смысла, значенья полно,
Стоит муравьиное царство.
А горцу не в силах помочь всё равно
И лучшее в мире лекарство.
К чему муравью муравейник чужой,
Какой бы бедой ни подуло.
Ты, горец, учись у него всей душой,
И помни, что ты из аула.
Поклажу несёт муравей на плечах
Безропотно, безответно.
Горец, свою колыбель, свой очаг
И ты храни беззаветно.
ЭЛЕГИЯ ГОРСКОГО СТАРИКА
Туча в небе, темна и страшна,
Ухнул гром, тишину разрывая.
И старик, что дремал у окна,
Вздрогнул в страхе, окно закрывая.
Не видать ни хребтов горных гряд,
Ни арбы, ни соседнего дома.
– На земле нынче взрывы гремят
Пострашнее небесного грома.
Весь изранен родной Дагестан,
Плачут горы и мечутся реки.
Не орёл воспарил – чёрный вран
Над аулом, аварским вовеки…
Да, у каждого правда своя,
Топчет век с колыбели святое.
Где теперь, где его сыновья,
Что в погоню ушли за мечтою?
Сколько гибнет джигитов – не счесть,
Многих юношей нет и в помине.
И какую из города весть
Новый день принесёт ему ныне?
Стрелы молний взлетают на миг,
Грянет гром – и мурашки по коже.
Слышу, шепчет губами старик:
– Береги сыновей моих, Боже…
Я вот тоже молюсь в эти дни,
Ведь мольба не бывает излишней:
– Мне, Всевышний, детей сохрани,
Дагестан сохрани мне, Всевышний!
(Переводы Николая Рачкова)
ОСЕННЕЕ
Вчера обезлистел раскидистый сад,
Пожухла трава и поникла угрюмо.
И в хмуром молчанье деревья стоят,
Как будто придавлены тяжкою думой.
Уже опускаются с гор холода,
Закутав туманом озябшие плечи.
И, льдом покрываясь, вздыхает вода,
Тоскуя и жалуясь по-человечьи.
И я вспоминаю с тоскою в душе
Минувшие дни, что растратил беспечно.
И жалко мне их! — хоть не близок мой вечер,
Но все же давно я не молод уже.
А значит, пора уже браться всерьез
За дело — пока не окончились сроки,
Чтоб следом за мною спешащий мороз
Меня не настиг посредине дороги!
* * *
Затихли шумевшие листья,
Чинара во мраке таится.
Прочитанный день перелистан,
Как будто бы в книге страница.
Но даже во сне моем снова
И снова о нем вспоминаю,
Как будто бы
Каждое слово
По-новому переживаю!
(Переводы Геннадия Фролова) |
ОДИНОЧЕСТВО
Я не пытаюсь придумать другую любовь.
Поезд ушел, и смешно переигрывать сцену.
Кроме того, я сегодня не выучил слов.
Я одинок — одиночество чище измены.
Эта метель за окном закипает вином.
Это сгущается ночь или комната пыток?..
Я отодвинул бокал, потому что смешно
пить одному. Одиночество — лучший напиток.
Ветер относит улыбку и руки твои.
Не было вовсе тебя — это мне показалось…
Вот уже все. Вот уже ничего не осталось.
Я одинок. Одиночество больше любви.
* * *
Вот и месяц в окно засветил,
Безнадежно и честно…
Я ресницы твои усыпил
Колыбельною песней.
Поцелуй на усталых губах
И усталое платье…
Засыпай, я тебя на руках
Отнесу до кровати.
Ты озоном была для меня,
Если трудно дышалось.
От бессонниц спасала меня
И во сне мне являлась.
Ты в открытую жизнь приняла
И жила в ней открыто,
Не скупилась и слез не лила
Над разбитым корытом.
И за мною ты шла, как звезда,
На рожон и на плаху.
И умела смеяться, когда
Впору было заплакать.
Ты, как по суху, шла через грязь,
Через сплетен болото…
Но паденье твое каждый раз
Обращалось полетом.
И во мне просыпается страх,
Что твой первый губитель,
Отнесу я тебя на руках
В неземную обитель.
* * *
Я вышел на станции темной
в чужой и родной стороне.
Остатки перрона в поземке
сгорали, как будто в огне.
А в сердце о жизни бродячей
влетает колес перестук.
Я выиграл! Всех одурачил,
сорвался, отбился от рук.
Все побоку: беды, обиды,
случайной любви маета…
Шарахнулся, скрылся из виду,
как вырванный с корнем состав.
И новые люди сновали,
просили во тьме прикурить…
И мне среди них предстояло
прижиться. И выжить. И жить.
И нет у меня талисмана
и камня за пазухой нет.
Остатки перрона в тумане
поджег запоздалый рассвет.
Уже не хватает терпенья
стоять на скрещенье дорог.
И падает в трех направленьях
судьбы одинокий гудок.
Все три обещают удачу.
Все три упираются в смерть.
Так пусть маневровый, горячий
мне в сердце ударится свет.
О воле, о жизни бродячей.
О правильной жизни, поэт!
ТРОСТЬ
Я иду, опираясь на трость старика,
по дороге, проложенной в толще веков.
До меня прошагали здесь сто стариков.
Посох мой, как река, разрезает века.
Я иду, опираясь на трость старика.
То песок или снег под ногами вопит?
На изломах, где слово, как лава, кипит,
не устанем ни я и ни эта клюка,
что колотится в плиты спрессованных плит,
как глухие колодцы, вскрывая века.
Эта бездна под ногами не так глубока:
бросишь камень — и кровь до тебя долетит!
Словно гвоздь, эту трость загоняя в века,
я иду сквозь века, опираясь на трость.
Неразрывны мы с ней, как собака и кость.
Я иду, опираясь на трость старика.
* * *
Когда упадешь на короткой дистанции жизни
и кровь остановится в венах гудящих на миг,
далекие люди тогда превращаются в ближних,
а близкие люди уходят, как солнечный блик.
Счастливые врут, что живется им бедно и худо,
молчит неудачник, встречая беду на пути…
Нет, я не пророк, никогда я пророком не буду,
но их, слова Богу, пока еще можно найти.
* * *
Я вздрогнул на тихой дороге
и голос услышал в ночи
и замер, уже на пороге,
достав из кармана ключи.
В душе моей вспыхнуло слово,
и в сомнамбулическом сне
распались стальные оковы
и Феникс явился в огне.
(Переводы Александра Еременко)
* * *
Я научился, молча, жить
Среди чужого пустословья,
Которое, как шмель, жужжит,
То надоедливо, то злобно.
Туманом даль заволокло
И разогнать его нет силы…
Я имя вытру, как стекло,
Чтобы звезда в нем отразилась.
Пусть век изменчив и болтлив,
И время противоречиво…
О, жизнь, молчание продли,
Что слов иных красноречивей!
Я научился, молча, жить
И только с Богом говорить.
* * *
Отару Чиладзе
«Честь имею» — два коротких слова —
Выбросил из лексики мой век…
Пистолет заряжен. Все готово.
И шагнул к барьеру человек…
А теперь уладится иначе:
На столе бутылка коньяка…
Что нам до мальчишеских чудачеств
Дуэлянтов энского полка.
Пересохло русло Чёрной речки,
От тумана горы не видать.
Будет жить без этих слов нам легче,
Но труднее будет умирать.
Что же делать? Время продиктует
Новые удобные слова.
С Чёрной речки чёрный ветер дует,
Как Машук, седеет голова.
Недруга приближу, брошу друга,
Нелюбимой в чувствах объяснюсь.
Не боюсь замкнувшегося круга —
Лексикона нового боюсь.
И, как юный прапорщик, бледнея
От насмешки тайного врага,
Закричу однажды: «Честь имею», —
Перепутав годы и века.
* * *
Хотел бы я, мой Дагестан,
Воспеть судьбу твою,
Но от хвалебных слов устал
У жизни на краю.
В горах теперь иная жизнь,
И слышен вздох скалы:
– Орлы, покинувшие высь,
Уже вы – не орлы.
Хотел бы я, Страна вершин,
Такую песнь сложить,
Чтоб все эмиры и паши
По правде стали жить.
Но неожиданно с небес
Раздался Божий глас:
– Правители, скажу тебе,
Похожи все на вас.
ЛЕРМОНТОВ
В полдневный жар в долине Дагестана,
Как Лермонтов, лежу недвижим я…
И это мне не снится как ни странно –
В упор душа расстреляна моя.
Как знамя, честь в руке моей зажата,
Но тьма уже заглатывает свет…
Свинцовый дождь,
смертельный и проклятый,
На наши горы льется столько лет.
За словом правды не могу угнаться,
И Родина уходит из-под ног…
А радуга спасительного братства
Поблекнув, истрепалась, как платок.
Гремят вокруг – то выстрелы, то взрывы,
И падают Отечества сыны,
Как звезды с неба…
На краю обрыва
Стоим мы с чувством собственной вины.
Когда звезда с звездою говорила,
Ты понимал божественный язык.
Лишь небо твоей родиною было –
Ему в стихах молиться ты привык.
А нынче тучи небо затянули,
Никак не развиднеется оно…
И отовсюду целятся в нас пули,
Хотя у нас свое Бородино.
В полдневный жар в долине Дагестана
Твердит мне эхо горное опять:
– Погиб поэт!..
И ноет в сердце рана…
«Невольник чести!», – некому сказать.
ПОЭТ И ИМАМ
Потемнели горные отроги,
Отступили русские к реке…
«Выхожу один я на дорогу», –
Зазвучало где-то вдалеке.
Бой отгрохотал взрывным обвалом,
И опять настала тишина…
Толмача спросил Шамиль устало,
Что за песня у реки слышна?
И сказал толмач: – Поручик русский
Сочинил для песни той слова,
От которых так на сердце грустно,
Что к земле клонится голова.
– Так скажи, о чём же песня эта?..
– О дороге, Боге и звезде,
О душе печального Поэта,
Что покоя не найдёт нигде.
– Кто же он, Поэт тот неизвестный?
– Воевал с тобой он раньше здесь…
Звали его Лермонтом... За песни
Был убит, отстаивая честь.
– Горцы наши совершили это?..
– Нет, своими он убит, имам.
– Разве много так у них поэтов?
Или мало так у них ума?
Иль народ они такой богатый,
Что не жаль Поэта одного?..
Если б я с ним встретился когда-то,
Не поднял бы саблю на него.
В небо посмотрел Шамиль с тревогой,
Где сверкали звёзды, как штыки…
«Выхожу один я на дорогу», –
Доносилось мирно от реки.
* * *
Мне на земле не так уж много надо…
Довольствоваться малым я привык –
Тропинкой, убегающей из сада
Туда, где звонко плещется родник.
Где карагач, раскинув мощно крону,
Напоминает прошлые века
И ярко вьётся ящеркой зелёной
Меж валунов прохладная река.
Где голубое облако отары
Ползёт лениво через перевал
И мама возвращается с базара
Доить корову и варить хинкал.
Мне на земле не так уж много нужно…
Довольствоваться малым я могу –
Костром, что согревает в злую стужу,
Когда вершины гор стоят в снегу.
И лёгкой тенью яблони ветвистой,
Когда расплавит камни летний зной,
И невесомой дымкой серебристой
Весеннего дождя над головой.
Лукавым взглядом девушки знакомой,
Что бросит она, словно невзначай,
Когда пройдёт с кувшином мимо дома,
Стряхнув дождинки с гибко плеча.
* * *
Как жаль…
Но больше нет страны,
Где жили мы, как братья.
Там слышен страшный гул войны
И громкие проклятья.
Где Пушкин мой и где же ты
Великая Россия?..
И кто кому из темноты
Грозит угрюмой силой?
Кавказ не пасынок тебе,
А сын единокровный,
Хоть и не всё в его судьбе
Когда-то было ровным.
Найди того, кто ссорит нас,
Взрывая дружбу нашу …
От горя поседел Кавказ,
Испив раздора чашу.
Пусть тайные твои враги
Прикинулись друзьями –
Не верь данайцам и не лги,
Что нет любви меж нами.
Своим поэтам верь, о Русь,
Ведь лишь они пророки…
И как молитву наизусть
Тверди, тверди их строки.
ОСЕННИЙ ЧАС
Заройся вся в осенний шелест.
Б. Пастернак
I.
Быть может, мне спасти дано
Воспоминание былого,
Чтоб завтра повторилось снова,
Хотя бы только раз оно.
Но прошлое грустит, как ты,
За гранью замкнутого круга.
И вы глядите друг на друга,
Не смея перейти черты.
И ты опять торопишь дни,
Ребёнка на руках качая,
По-прежнему не замечая,
Что были крыльями они.
А золотой ноябрь в окне,
Как сон твой неправдоподобен.
Он держит прошлое в ладонях,
Сжигая в медленном огне.
Да так, что плавится стекло
И в комнату влетает ветер,
Как будто жалоба о лете,
Которое давно прошло.
И выцветает, как трава,
Та колыбельная, что пела
Ты ночью голосом несмелым,
Роняя тихие слова.
Которые, от слёз дрожа,
Соединяются незримо
С ноябрьским утром нелюдимым,
Морозным, как твоя душа.
II.
Я заблудился вновь в осенней мгле,
В твое поверив разочарованье.
Но вижу по дыханью на стекле,
Как постарела ты от ожиданья.
Летел мой поезд наперегонки
С листвою пожелтевшей и унылой.
И всё же осень, счастью вопреки,
На целый год его опередила.
И царствует в зрачках твоих теперь
Спокойно, независимо и гордо
И в прошлое захлопывает дверь,
Чтоб не было ни выхода, ни входа.
Любимая, зачем укрылась ты
За стенами бессмысленной отваги,
Когда ещё не высохли следы
Твоих чернил на скомканной бумаге?
Зачем обиды дождик моросит
И, как дитя, к коленям твоим жмётся
И перезревшим яблоком висит
На изумленной ветке злое солнце?
Сорви его и дай мне надкусить…
Быть может, все тревоги и сомненья
Нам надвое удастся разделить —
И в этом будет общее спасенье.
III.
Я ошибся, приняв твои слезы
За дождинки на мутном стекле.
Заплела свои чёрные косы
И растаяла в утренней мгле.
А теперь на тебя негодую,
Что украла мой сон навсегда,
Каждый миг, каждый шаг твой ревнуя
К уносящим тебя поездам.
Я ошибся…
Но хватит об этом.
Ты прости мне обиду свою.
Как ребёнку, тебе до рассвета
Колыбельную песню пою.
БЕЛАЯ ПТИЦА
Белую птицу сердце хранило,
Верило, не почернеет она…
Но на земле моей, некогда милой,
Вновь не деревья растут, а могилы –
Распорядилась иначе война.
Чёрное время над родиной встало,
Целится в белую птицу оно…
Снова кумиры летят с пьедесталов,
Ненависть празднует бал, и устало
Белая птица стучится в окно.
А по лесам то ли смерть, то ли волки
Рыщут, пытаясь добычу догнать…
Белая птица на ветке умолкла…
Снова над саваном, как богомолка,
Молится чья-то несчастная мать.
Белая птица…
Но где ей укрыться?..
Всюду хоронят тела молодых…
В горных аулах, в станицах, в столицах…
Хмуры и непроницаемы лица
Тех, кто пришёл помолиться за них.
Чёрные вороны заняли небо,
Белая птица бьётся в груди…
Выпустить бедную надобно мне бы,
Только страшусь я, что в поисках хлеба,
Пулю поймает она по пути.
Думаю я лишь о ней неустанно,
Как уберечь от вражды и беды…
Разве средь снежных вершин Дагестана
Нет больше мест, где от зла и обмана
Можно запрятаться в гнёздах пустых?
Белая птица всё стонет и стонет.
Чёрные пули летят и летят,
Как Азраила небесные кони...
О, Всемогущий, скажи, кто их гонит
Жизнь превращая в трагический ад?
Нету ответа…
И вновь мне не спится…
Даже ложиться сегодня нет сил…
И остаётся одно лишь – молиться,
Чтобы отчизну, как белую птицу,
Бог незапятнанной нам сохранил.
* * *
Памяти Юрия Кузнецова
На поле мирозданья ты срывал
Цветы своей поэзии без спроса…
Как будто звезды, светятся слова
В стихах,
где нет ответов на вопросы.
Ты шёл один…
Великий Кузнецов,
Не знавший ни подделки, ни обмана…
И ветер жизни дул тебе в лицо,
Кровавые зализывая раны.
О Родине потерянной ты пел
В стране непобедимых маркитантов…
Но испокон веков таков удел
В России у классических талантов.
* * *
У речки до боли знакомой
Сижу я в ауле родном,
Отсюда из отчего дома
Ушел я когда-то тайком.
Устав от дорог и от странствий,
Я снова вернулся назад:
- Аварская реченька, здравствуй!
Твоя ненаглядна краса.
Я думал штормящее море
Прекрасней тебя и сильней,
В его беспощадном просторе
Куражиться нравилось мне.
Но странно, что только с годами
Я понял, что счастлив лишь здесь,
А город, как будто цунами,
Сметает и душу и честь.
* * *
Звезда не говорит уж со звездою –
Они забыли гордый свой язык...
Сбегаются, как овцы к водопою,
Услышав чабана гортанный крик.
Их охраняют псы сторожевые,
И эта жизнь по вкусу им вполне…
Пока ещё весёлые, живые,
Они резвятся с псами наравне.
А я у родника сижу уныло,
Хоть в нём давно ни капли нет воды…
Но всё равно мне близко так и мило
Былое отражение звезды.
Жизнь спутала в клубок прямые нити,
Поправ и долг, и мужество, и честь…
Так этот мир легко возненавидеть,
Труднее полюбить таким, как есть.
РУССКИЕ ПОЭТЫ
Геннадию Иванову
Сиянье пушкинской строки
Пронзило душу светом,
И хлынули в неё стихи,
Как дождь в начале лета.
Язык чарующий, чужой
Родным отныне станет,
Распахивая предо мной
Ущелья Дагестана.
Как парус лермонтовский вновь,
Белея одиноко,
В судьбу ворвётся и любовь
Пошлет мне в век жестокий.
Звезда заговорит с звездой,
От счастья задыхаясь,
Но никогда в судьбе такой
Уже я не раскаюсь.
И томик Блока положу
Я с томиком Махмуда –
Вовек к другому багажу
Привязан я не буду.
Их в Петербург с собой возьму,
Где белыми ночами,
Спасаться буду наяву
От тёмного отчаянья.
И лишь однажды заблестят
В глазах скупые слезы,
Когда в Гунибе зашумят
Есенина берёзы.
Прижавшись, словно в детстве, к ним
С наивной верой в чудо,
Пойму, что больше молодым
И я уже не буду.
Но даже в самый чёрный час,
Когда вся жизнь отпета,
Меня спасёте и не раз
Вы, русские поэты.
(Переводы Марины Ахмедовой-Колюбакиной) |
