МУСЕ АЛБОГАЧИЕВУ – 75 ЛЕТ!

Словно бы на двух планетах прошла моя жизнь.

С одной стороны, я помню свою юношескую влюбленность в Северный Кавказ, помню до сих пор и вот эти волшебные, полные романтического чувства строки аварца Махмуда из Кахаб-Росо: «Райский сад не стану славить,//От него меня избавь.//Можешь рай себе оставить,//Мне любимую оставь», помню почти наизусть волшебную песнь о любви  «Камбот и Ляца» Алена Шогенцукова и его же суровейшие строки: «И если драгоценнейшему благу//Свободе нашей - угрожает враг,//В ком гневная не закипит отвага?// Ведь стоил крови каждый к счастью шаг!» Не буду напоминать еще и о Расуле Гамзатове - о горце, который наравне с лучшими русскими поэтами прочно вошел в тогдашнюю нашу жизнь.

Все это имело и свой результат. В 1972 году я два месяца авантюрно пропутешествовал по Кавказу автостопом, жадно впитывая в себя образы природы и удивительных человеческих характеров этого самого таинственного и многоязыкого уголка на земле.

С другой же стороны - уже два десятилетия я каждый день мрачно продираюсь от своего дома к метро «Киевская» сквозь тех же кавказцев, зазывающих меня купить цветы в их киосках. И даже не знаю до сих пор, из какой бывшей советской или нынешней российской республики они  в Москву прибыли. Потому что уже два десятилетия о Кавказе я узнаю либо из трагических новостных сводок, либо из столь же невеселых бытовых хроник. А живая душа Кавказа, живое, от сердца, слово Кавказа в наших московских пространствах, да и, видимо, от Калиниграда до Владивостока, остается неслышным.

Вот почему я, однажды заполучив рукопись ингушского писателя Мусы Албогачиева, тут же стал её жадно читать. И, увы, при всем том, что он  даже чуть постарше меня, я не узнал в нем того жителя гор, который был известен мне в моей юности.

В Мусе Албогачиеве я увидел человека печального, мудрого скорее горестями, чем романтическими преданиями.

«Нас повели к клубу. Остановились около стены. Все молчали. Сухощавый старик поднял дрожащую руку и показал на кладку. Клуб был сложен из могильных памятников…» - эти строки из повести «Пустырь»  меня, в буквальном смысле слова, обожгли.

Но разве не о том же у него, ингуша, душа болит, что и у нашего русского  национального писателя Валентина Распутина? Разве и на моей курской земле не превращались храмы в клубы или склады?

Мусса Албогачиев предлагает разговор по душам, он, с горечью вспоминая прошлое, тревожно вглядываясь в будущее, сбрасывает  с плеч свою тяжкую душевную ношу и предлагает мне, русскому читателю: давай и ты выкладывай то, что наболело, давай вместе будем думать, как нам жить дальше.

Не стану пересказывать прозаические произведения писателя. Когда-то мой старший товарищ - поэт Игорь Ляпин -  пытался мне объяснить, почему он влюблен в ингушскую литературу и культуру. Но нельзя мне было понять то, во что сам я не вжился, не вчувствовался. А вот  теперь, открывши для себя талантливейшего ингушского писателя Муссу Албогачиева, открыл я для себя и саму Ингушетию с её живою памятью и живыми надеждами.

Лишь стихотворения Мусы Албогачиева, написанные в разные годы, напомнили мне о том времени, когда дружба народов была не пустым словом, когда на едином дыхании мы проживали все текушие события. И, тем более, для меня, бывшего рулевого матроса, узнаваема и драгоценна его морская романтика. Однако же, истинный поэт проверяется строками о любви. И вот читаю я у Мусы Албогачиева эти воистину чудесные строки: «Дорога. Ночь. Луны сиянье…//Обрывки сказочного сна…//И ты одна, как изваянье//На фоне бледного окна.//Как два крыла взметнулись руки.//Твой взгляд я чувствовал спиной…//И с той минуты тень разлуки//Парит, как коршун, надо мной».

Высокий поэт, мудрый прозаик, глубоко национальный ингушский писатель Мусса Албогачиев предоставил возможность русскому читателю после двадцатилетней «полосы отчуждения» не просто вглядеться  в насельника Государства Российского - ингуша, а и понять, а и, надеюсь, полюбить  его, как соратника в нынешних новых общемировых противостояниях.

Я поздравляю Мусу Албогачиева, ставшего моим добрым другом, с 75-летием!

Все свои пожелания скажу Мусе Загировичу при личной встрече, а пока пожелаю ему, чтобы не сходила с его лица добрая улыбка, чтобы оставался он таким, коков он есть и в своей жизни, и в своем творчестве многие и многие лета.

Николай ДОРОШЕНКО

Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Российского писателя" от всей души поздравляют известного ингушского поэта и прозаика Мусу Загировича Албогачиева с 75-летием!

Желаем юбиляру богатырского здоровья, благополучия и вдохновения!

 

Муса АЛБОГАЧИЕВ

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
Рассказ

 Харитон Николаевич Озолин улетал из Москвы, находясь в крайне удрученном душевном состоянии.

«Улететь, только бы улететь», - твердил он с нарастающей яростью, поспешно отмеривая крутые ступени трапа самолета. Со вчерашнего вечера это стало его заветной мечтой. А мечты в его жизни, даже самые скромные, имели обыкновение не сбываться или же, в лучшем случае, сбываться наполовину. Так случилось и на сей раз. Не завершив начатого дела, он засобирался обратно и ни о чем другом не мечтал, как только бы оторваться от земли. Он был зол на Москву, более всего на москвичей, кровно его обидевших и оскорбивших. Очутившись в салоне самолета, он испытывал несказанное удовольствие от одной лишь мысли, что с ним уже ничего, ну просто ничего не может произойти, потому что это было бы противоестественно, жестоко, несправедливо. Но на всякий случай еще раз достал из кармана билет, тщательно проверил число, рейс, ряд, место. Запрокинув голову, сопоставил мысленно свое кресло с чернеющей наверху буквой «б» и горькая усмешка скривила его губы. Он уже и себе не доверял и его «далеко за сорок» еще ничего не выражали ни в смысле самой жизни. ни в смысле ее познания. Поездка эта помогла осознать самого себя, свою абсолютную беспомощность, не приспособленность. Ему казалось, что жизнь прошла мимо, как эти белопенные облака, что исчезают за иллюминатором, дуновением ветерка коснувшись крыла самолета...

Все было как во сне... Было. Но только наяву. Хотелось, чтобы это был сон, дурной, гадкий сон, потому что сны он видел редко и мгновенно забывал.

«Опоганили... плюнули в душу» - молча цедил он сквозь стиснутые зубы, чувствуя как горячей волной перехватывает горло. Его душила то злость, то обида и кровь закипала от стыда и бессилия. Он соприкоснулся с такой стороной человеческого бытия, что слово «цинизм» звучало применительно к ней кощунственно благородно.

Первый удар ему нанесли, как казалось, совершенно по пустяковому случаю. Ну разве не сущий пустяк, например, треснутая чайная чашка, о которой ему напомнила женщина-кнопка с бесцветными глазами, когда он взамен визитки получал ключ от номера, тем более если эту трещинку можно заметить лишь специально приглядевшись, да и образовалась она совсем не по твоей вине. Но разве мог он в тот момент даже вообразить себе какие последствия таятся в этой чуть заметной ломаной линии на фарфоровой белизне. Он было возмутился, стал объяснять, что еще не знает, есть ли в номере чашка, давая тем самым понять, что не пользовался ею. И тут же устыдился своего намерения. Должно быть, выглядел до смешного наивно. Взгляд дежурной был красноречивее слов. Тогда он резко оборвал: сколько. Вместе с блюдцем 90 копеек, был ответ. Он бросил рубль па стол, забрал ключи, потом в номере долго не мог успокоиться, словно уличили его в неблаговидном поступке. Случай вскоре забылся и вовсе стерся бы из памяти, если бы последующие события не напомнили о нем.

Дело, с которым Озолин прибыл в столицу, не было ни сложным, ни тем более запутанным. Но его требовалось квалифицированно изложить на бумаге, коротко и ясно отразив суть. Сам он не в состоянии был этого сделать, потому как не имел навыков в делах такого рода и обойтись без посторонней помощи не мог.

Давний знакомый свел его с адвокатом, пожилой женщиной, очень говорливой, но опытной в своей профессии. Звали ее Светланой Юрьевной.

Готовясь к встрече (договорились у него в номере), он купил в ресторане пару бутылок шампанского, пару цыплят-табака, у буфетчицы на этаже выпросил, не пожалев чаевых, тридцать пакетиков растворимого кофе, бывший в то время дефицитом, сходил в магазин внизу, накупил разных сладостей, колбасы копченной в кооперативном отделе, словом, приготовился как гостеприимный хозяин, позвавший друзей на званый ужин..

К их приходу стол был накрыт. От шампанского оба отказались, а ему после перенесенного инфаркта алкоголь запретили врачи. Тогда он рассовал по сумкам шампанское, кофе, колбасу, не пропадать же добру. За ужином и беседой пролетело время. Товарищ, сославшись на какое-то срочное дело, а скорее, чтобы не мешать им, распрощался.

Оставшись наедине с незнакомой женщиной. Озолин растерялся. Молча допил кофе, пролепетал какую-то глупость про погоду и опять умолк. Спасибо Светлане Юрьевне, сняла напряжение, женщины это умеют, на это у них особый дар, а она, как он успел заметить, мастерски владела искусством общения. Наверно, в ее профессии необходимое качество. И слушать она умела. Из его одиссеи сразу же выделила главное, легко разобралась в том, в чем он сам запутывался, уточняла детали, просила  повторить, требовала подробностей. И когда набрасывала текст, задала несколько вопросов и более его не тревожила. Потом она стала читать, вслух, то и дело внося поправки.

- Ну как? - спросила она. собирая в стопку исписанные листки. Годится?

- Просто здорово! - вырвалось у него от души. - Я так вам благодарен. Светлана

Юрьевна.

- Пустяки, не стоит. — она поднялась, глянула на часы. - О-о. уже первый час. Выпустят меня из нашего герем-теремка?

- Вы пока одевайтесь и спускайтесь вниз. Я к тому времени постараюсь поймать такси. Дверь можете прихлопнуть, ключ у меня.

На остановке перед гостиницей ни такси, ни очереди не было. Одиноко прохаживался лишь дежурный милиционер. Прождав ее минут десять- пятнадцать, он забеспокоился, поднялся на лифте на свой этаж, гадая, что же могло случиться.

Она стояла недалеко от лифта. рядом с ней незнакомый мужчина.

- В чем дело? -спросил он. подойдя к ним вплотную. По встревожено-испуганному виду Светланы Юрьевны он понял - случилось что-то невероятное.

- Гражданка нарушила паспортный режим. - ответил мужчина. Озолин успел заметить, как он многозначительно зыркнул крохотными глазками в сторону дежурной по этажу, которая вертелась тут же.

- Ну и что? - сдерживая волнение, спросил он.

- Что? - с лица мужчины не сходила ехидная ухмылка. - Пройдем сейчас вниз. составим протокольчик. пошлем на работу. Пусть там разбираются в моральном облике своей сотрудницы. А на освидетельствование направим... В один пикантный диспансер...

-Да как вы смеете! - раздался захлебывающийся женский крик.

- Смею, гражданка, еще как смею.

Озолин молча кусал губы, словно страх лишил его способности соображать. Сначала так и было, он только воспринимал слова, не улавливая их смысла. Потом страх прошел и тут у него потемнело в глазах. Он невольно подался вперед с неистребимым желанием нанести удар по сытой наглой физиономии, по в последнее мгновение собрал н кулак всю силу воли. Озолин, не задумываясь, осуществил бы свое намерение не будь рядом Светланы Юрьевны. Надо было се спасать.

- Можно вас на минутку, - как можно спокойнее проговорил он. направляясь к концу коридора. Мужчина безропотно последовал за ним.

Они зашли в номер. Озолин достал из кармана рубашки два червонца, один протянул мужчине.

- А милиционер внизу?... Ему ведь тоже... - и он чуть ли не силой вырвал из рук и второй.

- Паспорт... гони, - скрипнул зубами Озолин, теряя последнее самообладание. Только теперь до него дошло, что это было чистейшей воды вымогательство, все остальное - прелюдия, разыгрываемая с одной лишь целью загнать жертву в угол, лишить воли к сопротивлению. Игра беспроигрышная. Кто осмелится на конфликт в подобных ситуациях, на обострение отношений с человеком, который блюдет нашу мораль, порядок в казенном доме? Он недосягаем для нас и не уязвим. Далеко не каждый способен на подлость ответить подлостью. А в выборе жертвы он проколов не допускает.

На морозе дышалось легче. Светлана Юрьевна, спрятав лицо в воротник пальто, все твердила: «ужас... какой ужас». Она шла быстро, почти бежала. На перекрестке двух улиц остановились. Светлана Юрьевна спряталась от ветра за телефонной будкой. Озолин рядом ловил такси.

- Харитон Николаевич, - обратилась она к нему, выглянув из-за будки, - дежурная вами не довольна. Знаете, что она мне сказала? Ваш партнер, говорит, человек жадный, кинул бы мне пятерку, все было бы окей. Словечко какое, чувствуете, партнер?

Ужас... куда я попала.

- Это все из-за меня, Светлана Юрьевна.

- Вы-то при чем? У меня такое чувство, словно меня при всем народе раздели до гола, пустили па мороз. Никогда мне не было так холодно.

Поймать такси никак не удавалось. Все направлялись в парк. Наконец удалось договориться с частником...

Вернувшись к себе, Озолин принял горячую ванну и забрался в постель. Но лишь к утру забылся тревожным беспокойным сном. Привиделась ему яма со змеями, он летел в эту яму и всегда с ужасом просыпался, сон этот часто повторялся и обычно заканчивался в полете. Вот и сегодня проснулся с тяжелой головой, в горле першило. Ему не хватало еще заболеть. Потерянный сидел он на постели, мыслей никаких не было, а что-то давило, угнетало. Потом он вдруг почувствовал, как закапало из носа, не успел руки подставить - багровое пятно расползлось на белой простыне. По давней армейской привычке он тщательно, точь-в-точь как горничные, заправил постель, хотя они, как он успел заметить, перебирали ее опять и он удивлялся, недоумевая, для чего им лишние хлопоты. Недоумение рассеялось буквально во второй половине дня. Не успел он переступить порог, как следом вошли горничные, обе рослые, но еще не пенсионного возраста, одной - лет под пятьдесят, другая выглядела бы намного моложе, если бы не заплывшее жиром бесформенное тело, она и вид имела бы сносный.

- Мы пришли с вами ругаться, - заговорила пожилая и подойдя к постели, откинула одеяло. - Вот полюбуйтесь.

- Носом кровь пошла...

- Но-о-сом, - захихикала молодка и уставилась своим порочным взглядом, как бы говоря, такой большой и такой наивный.

Озолин резко повернулся к пожилой - п взгляд его уперся... да... они все на одно лицо.

- Короче... чего вы хотите?

- Простыня полтора рубля стоит.

- Вот вам два... хватит?

Получив деньги, они двинулись к выходу, призывно покачивая бедрами. Молодка задержалась у двери.

- Вы читали Бальзака? - она стояла вполоборота к нему. -  Так он сказал, если мужчина и женщина уединяются, то они не богу молятся.

Озолин, как был в пальто, свалился на кропать. Да, вчерашний инцидент получил свое классическое завершение. Все. сказал он себе, все! И рывком встав с кровати, начал лихорадочно собираться.

Ночь онскоротал в аэропорту на скамейке, с билетом повезло, достал на первый же рейс...

- Простите, вы не против, если мы поменяемся местами... знаете, не могу смотреть в иллюминатор, а когда сидишь около пего, невозможно перебороть искушение... так и тянет... а я не могу...

Разомкнув веки, Озолин пристально посмотрел на соседа, пожилого мужчину, до сих пор он лишь мельком поглядывал на него, но не видел, а в подсознании отложилось что-то круглое, овальное. Он и был весь круглый: и лицо, и тело, и руки с толстыми короткими пальцами, когда он сжимал их в кулак, были похожи на комки мокрого дорожного снега. Чуть ли не половину лица закрывали темные очки, такие же круглые и большие. Теснота не позволяла ему выпрямиться, кресло для него было узко, он долго и суетливо выбирался из него.

- Кстати, почему бы нам не познакомиться? Имею честь быть Круглов Иван Андреевич.

- Озолин Харитон Николаевич. В Москву в командировку?

- Да как вам сказать... — Иван Андреевич замолчал.

- Извините меня за бестактность, - промолвил Озолин, уловив, как изменился в лице его попутчик.

- Ну что вы... какие извинения, обыкновенное дорожное любопытство, не более... Меня действительно вызывали. В Кремль. И покажу вам зачем. - он вытащил из нагрудного кармана пиджака небольшую коробочку, раскрыл ее - на красной подушечке лежала Золотая звезда Героя. - Вот... дали сыну... Посмертно. В Афганистане погиб... вдвоем нас приглашали, с женой, да она как узнала, тут же и слегла... единственный был...

Он спрятал обратно коробочку и сидел некоторое время тихо, скрестив на груди руки.

- Поверите ли, Харитон Николаевич, - начал было он, но голос сорвался от слез. застрявших в горле, сделал несколько судорожных глотков.

- Понимаю вас и сочувствую вашему горю. - сказал Озолин.

- Спасибо. Харитон Николаевич, спасибо, - немного придя в себя, отозвался он. — Чувствую, добрая и отзывчивая душа у вас. Я вот поменялся с вами местами, наверное, подумали, здоровый мужик, а высоты боится, не спорые, я не в упрек. В детстве да и в юности тоже я себя вторым Тарзаном мнил, помните, любимого героя нашего поколения. А какие «подвиги» мы совершали. И насмерть, бывало, разбивались. Но страха не было. Сейчас вспомню - мурашки по коже... Андрюша десантником был. Сын то есть... в письме писал, десять прыжков имеет. Погиб он на земле... не в воздухе... и все же... Вот жил я в самой шикарной гостинице, в номере люкс... как отец Героя... что говорить, очень хорошо меня принимали. На седьмом этаже жил... Верите, в окно посмотреть, на балкон выйти боюсь. Гляну - меня какая—то сила так и тянет вниз. Кажется мне, что спасу его, схвачу в воздухе... Так зримо представляю, ну прямо живого... улыбку его. Когда смеялся, у него на щеках и подбородке ямочки появлялись. совсем ребенком казался. И нрава был веселого. Обязательно, говорил, в летчики пойду, а оттуда в космонавты... Ну да ладно... утомил я вас своей бедой. У вас есть дети?

- Двое... сыновей.

- Дай им бог здоровья... Все-таки Харитон Николаевич, должен сказать вам... вот сижу я рядом с вами и горе свое изливаю. А ведь во мне и радость еще живет... ну не совсем радость, конечно... это каждому понятно, скорее гордость... Вспоминаю, сколько я его ругал и бивал... не без этого, хорошая трепка никому еще вреда не приносила... нас ремнем стегали... ничего... с пути истинного не сбились. Я чего боялся-то? Качалось мне, что шалопаем он растет, музыка у него как заводской грохот, впору одуреть. Как-то застал его танцующего под эту поп-рок-музыку, фу ты. слова какие, нормальным языком и не выговоришь. Увидел меня сын - растерялся. Не ожидал... Я в тот день прихворал и по этой причине домой заявился пораньше... и дружков его смутил, ребята в общем-то... ничего плохого не могу сказать, чистенькие, ухоженные, сытые. Вздумалось мне «Катюшу>> послушать, прошу их порадовать старика. А они на меня, поверите, глаза таращат, слов не знают. Тут-то меня  и понесло, наговорил кучу неприятностей... армией пригрозил, дескать, она вас уму-разуму научит... На следующий день заходит ко мне в комнат)’ сын и нагло так заявляет, а у меня постельный режим, отец, говорит, мне за тебя стыдно. Меня от его слов будто кипятком. Каков стервец, а? Ему, видите ли, за отца родного стыдно. Я, конечно, выдал ему по первое число. Обиделся он? Не тут-то было. Отбежал к двери, стоит и хохочет... чего смешного нашел, не пойму. Отец, кричит, ты симулянт... сообщу твоему начальству и тебе выговор влепят... за симуляцию.. Вот таким Макаром мы воспитывали друг друга... А вы, Харитон Николаевич, если не секрет, по какой надобности в столицу-матушку мотались?

- Правду искать.

- В Москву за правдой. - Иван Андреевич покачал головой, - Миссия, скажу вам, не из легких. Ну и как? нашли?

- Да как вам сказать... пока я сам...

- Ситуация известная.

- Ситуация ситуацией. Иван Андреевич, а вот вера во мне ожила, верю я теперь. что все разрешится по справедливости.

- Что правда то правда, многие поверили. Будем надеяться, что не зря. Думаю, да что там, убежден к старому возврата не будет.

- За периферию надо браться, там столько хамелеонов окопалось. Один вид их меня бесит. Я же знаю их вчерашних и никакая сила не заставит меня им поверить.

- Совершенно с вами согласен, обличье только меняют, - живо подхватил Иван Андреевич и по голосу чувствовалось, наболело и у него.

- Они как рассуждают, - продолжал развивать свою мысль Озолин. - Ага, думают себе, ветер-ветерок подул, а что это такое, нам известно, то с одной стороны подует, то с другой, то и вовсе утихнет, гляди и переживем тревожные времена.

Иван Андреевич долго ерзал в тесном кресле, устраиваясь поудобнее и наконец оказался вполоборота к собеседнику. Очки он уже снял и держал за дужки в левой руке. правой то и дело потирал платочком глаза, словно вытирал непрошеную слезу: должно быть это вошло у него в привычку после гибели сына. Глаза у него тоже были круглые, синева их с годами поблекла, приобретя светло-серый оттенок, но были от природы добрые, умные.

- Пожалуйста, если нетрудно, расскажите свою историю, - попросил онс такой детской непосредственностью, что Озолин даже при желании не мог бы отказать. Хотя, возможно, его не столько интересовала судьба случайного попутчика, сколько собственные думы, от которых искал избавления, повода отвлечься. Человек он был коммуникабельный, а это верное средство от душевных ран.

- История моя самая банальная, - Харитон Николаевич помолчал в раздумье. - Если помните, в году 77-ом, кажется, вышло постановление о развитии подсобных хозяйств в потребкооперации. Ятогда работал в этой системе, директором заготконторы. Собрали нас в облпотребсоюзе. разъяснили что и как, довели план и... за работу товарищи. А дело-го новое, незнакомое, учиться, брать пример не с кого. В первый же год взялись все. на второй - осталось несколько смельчаков, а потом и они ушли от греха подальше.

- У нас прямо-таки талант любое дело доводить до абсурда. - воскликнул Иван Андреевич. - Страна идиотов.

- Да нет, не согласен с вами, страна взяточников, это будет правильнее. Так вот, начали мы ранней весной закупать у населения скот. Зима в том году длилась дольше обычного, скот отощал, люди охотно избавлялись от него. А наша задача именно и заключалась в том, чтобы откормить его и получить привесы. Должен сказать и районное начальство нам очень помогло, особенно первый секретарь райкома. Несколько голов пало после закупа, сообща собственными силами восстановили падеж и как только появилась возможность, отогнали стадо на летние пастбища. Три головы пало и там. Пришлось запустить руку в семейным кошелек, чтобы сохранить количество скота. Все дела в конторе забросил, дневал и ночевал на отгоне. Уверен был, что делаю очень большое и полезное дело. Буренки набирали вес. стали давать приплод...

В это время из динамика донесся голос стюардессы: «Граждане пассажиры...» Все как по команде замерли, задрав головы. Озолин мог поклясться, что каждый подумал об одном и том же, в чем и убедился, когда после следующих слов из динамика, спала напряженная тишина и все в салоне заговорили разом, вмиг вернулось душевное спокойствие, он вздохнул с облегчением как человек, мимо которого только что прошла смертельная опасность. А случилось то. что в это время года случается нередко, самолет вынужден изменить курс из-за погодных условий. Сосед же его был другого мнения, он долго возмущался порядками на транспорте, а потом и вообще порядками. Озолин слушал его краем уха, не придавая значения его словам.

- Нет, что ни говорите, а зимой самый надежный транспорт - поезд, я и хотел поездом... да нот... в общем, побыстрее хотелось домой попасть. - он понемногу приходил в себя, воспринимая неизбежное как свершившийся факт.

- Что надежнее, то нам неведомо, - оторвавшись от иллюминатора промолвил Озолин. - И на земле не знаешь, где упадешь. Но в самолете я чувствую себя более всего неуютно, непонятный страх вызывает один и тот же вопрос: а долечу ли? К земле мы с рождения привычны, есть надежда на счастливый случай, а в небе перед опасностью все равны.

- Что ж, - Иван Андреевич безнадежно махнул рукой, поглубже уходя в кресло. -Автобусы бы хоть не подвели, когда торопишься - по закону подлости что-нибудь да произойдет.

-Да вы не отчаивайтесь, - Озолину хватало и своих забот и роль утешителя ему не шла, утешают обычно людей безвольных или слабохарактерных. Но сейчас был не тот случай. - Сдается мне, Иван Андреевич, вы предполагая худшее, всегда надеетесь на лучшее. Сам таков. Боюсь сглазить.

- Точно подметили, - живо отозвался сосед. - По-моему даже самый ярый безбожник и тот немного суеверен. Сколько раз замечал, как только уверюсь в чем-то, непременно терплю фиаско. Почему так? Ума не приложу. Может есть она, эта темная сила, чуть что и давай пакостить, а? есть? Как вы думаете? - Иван Андреевич, вдруг вспомнив, шутливо погрозил пальцем. - Э-э батенька, хитрите... Мы же историю вашу не дослушали. Скажу по секрету,  даже сегодня это дело неблагодарное, палки в колеса готов вставить каждый кому не лень. Начальство смотрит как на свое личное хозяйство.

- В моем случае было похуже, район за счет нашего скота решил выполнить план по сдаче мяса государству. Я - ни в какую, скот-то кооперативный, к райплану не подходит ни с какого боку. Теперь-то задним числом понимаю, что сделав то, что не сделали другие и доказав, что дело это выгодное и, главное, перспективное, мы сами себя подставили. Прежде всего мы побеспокоились о будущем, закупая и отгоняя скот на пастбище. Арендовали небольшую ферму у совхоза, договорились с кормами, ясно же что такое количество скота враз не забьешь. Кажется мы все предусмотрели, застраховались от всех случайностей. И что же? Пригнали мы стадо обратно - ни база ни кормов. Понимаете ситуацию: десять тонн получили привеса, буренки наши - любо поглядеть, а мы перед дилемой: что делать? Комиссия решает: начать забой, массовый.

- Меня с моими категоричными возражениями послали куда подальше. Приказано -выполняй. И тут выясняется, что в потребсоюзе холодильные установки на ремонте, как на грех и погода установилась жаркая.

Пред глазами встал день, когда нагрянула из области ревизия. Ему-то бояться было нечего, просто было обидно, что не весь полученный принес смогли сохранить и стадо пришлось ликвидировать. Заготконтора получила солидную прибыль, когда другие его коллеги - убытки. На вкрадчивые вопросы ревизоров, отвечал с наивной простотой, прямо и откровенно как человек, которому нечего скрывать. Ему бы в тот момент задуматься, глубже вникнуть и суть каверзных вопросов, понять их потаенный смысл. Было, конечно, глупо предполагать, что он совсем ничего не понимал. Понимал. да еще как. В районе поменялось руководство, по должностным креслам рассаживались друзья и многочисленные родственники первого и в заготконторе чужака долго терпеть не будут.

- Харитон Николаевич, вы когда-нибудь давали взятку? Понимаю.»вопрос бестактный, можете даже не отвечать.

- Почему же... нашелся другой, дал больше.

Но он и тогда не сдался, безропотно не опустил руки. Он продолжал бороться. А истина тем временем отодвигалась, коверкалась до неузнаваемости и выгодная кому угодно, но только не ему, начала гулять из кабинета в кабинет, шествовать то вверх, то вниз по инстанциям. Его жалели, сочувствовали, но все закрывали глаза на очевидное. Что все, к кому он не обращайся и устно и письменно, смотрят на него как на белую ворону, до Озолина дошло не сразу. Пусть, говорил он себе, посмотрим кто прав, а кто виноват. И не прекращал атаки. Тогда начала действовать Сила. Та сила, которую он писал с большой буквы, не из-за уважения к ней, нет, честный человек и мысли подобной не допустит, писал так потому, что этим самым хотел показать всю неправедность «Силы: все зло, что в себе таит и несет она. Правда же что жила в нем и в которую он верил в самые тяжелые минуты жизни, была пока бессильна против Силы, жестоко и беззастенчиво попирающей любое понятие долга. Они представлялись ему двумя параллелями, сходящимися путем доказательств в неведомых глубинах Вселенной, но точку соприкосновения которых ни увидеть, ни представить было невозможно...

- Что же вы задумались, - донесся до него голос соседа. - Как же все-таки завершалась ваша история?

- Как? Обыкновенно. Вменили мне часть вторую 254-ой КЗОТа и - благодари бога, что не упрятали за решетку... И вот седьмой год воюю, а доказать, что не верблюд, бессилен. Силы потерял, инфаркт перенес, только кого это волнует.

- Но вы сказали что блеснула надежда.

- Надежда... я просто насилую себя, чтобы сохранить оставшееся здоровье. Скажу вам, как дальше будут развиваться события: жалобу мою отфутболят обратно и те, на кого я жалуюсь, в очередной раз похохочут надо мной.

- Времена не те.

- Зато они те же. - развел руками Озолин и стал смотреть в иллюминатор. Иван Андреевич тоже умолк, вновь погрузившись и свои переживания.

В иллюминатор ярко светило солнце. Белесые облака простирались далеко вокруг, они казались недвижными и напоминали снежные сугробы в бескрайней степи и невольно подумалось о поразительном сходстве этого пугающе бездонного неба и заснеженной земли, которая обретала свои чет кие контуры здесь на десятикилометровой высоте, отражаясь в зеркальной синеве каждым своим бугорком, каждой трещинкой. Припав к холодному стеклу, он не мог оторвать глаз. Неведомо откуда нахлынувшие чувства обуревали его. На душе вдруг стало светло и радостно. Так, будто нечеловеческим напряжением преодолев мертвую точку, приобрел он второе дыхание. Все, что происходило с ним до этого мгновения, показалось таким ничтожным, таким ничтожно малым, что не верилось, а было ли оно вообще. Или же растворилось в необъятных просторах мирозданья, оставив смутное воспоминание о тяготах жизни и не оставив места унынию. Это было как просветление, огромное и необъятное как это ослепительное солнце, он не знал откуда оно, не мог осмыслить, но ему было хорошо. Так хорошо, что хотелось лететь... Лететь до бесконечности и никогда не опускаться на землю.

P.S. Из сообщения ТАСС: «Потерпел катастрофу самолет “ГУ-154, летевший рейсом Москва—Минеральные Воды. Все 125 пассажиров и члены экипажа погибли. Причины катастрофы выясняются.

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную