Привелось мне, как водится, в поисках куска хлеба оказаться в одном из медвежьих уголков Средней России – четверть века тому назад, да так и принять эти места как вторую после Москвы, после сталинской высотки на Котельнической набережной малую родину.

Древняя земля наша – бесконечность. Всегда найдешь что-то непознанное в давно знакомой стороне. Очередной поход вывел меня к истории здешней школы.

Школа на границе сел Овчинино и Марьино Калужской области именовалась Запажской (по речке Паж; GPS координаты места: 54.937218 36.763031 54°56'13"N 36°45'46"E), была открыта в 1899 году – и была закрыта в 2007-ом…

Церковь и школа – два жизненных центра былой России, пусть в наши дни это и пустующие порой здания, но всегда выделяющиеся на местности как памятники ушедшей культуры. Вот и в Запажье стоят рядом на возвышенности эти памятники – церковь Живоначальной Троицы (1817; разрушена в войну, попытки восстановления) и школа, хоть и отступили далеко от них границы сел, превратившихся, скорее, в дачные поселки. Да еще рядом древнее кладбище – завершение жизненного пути. Вот три такие точки опоры каждого крупного села.

От былого села Марьино, домов в пятьдесят, осталось пара покосившихся зданий послевоенной постройки и один (один!) дом явно 19-го столетия: все разрушили фашисты во время недолгой оккупации в 1941-м и – политика властей в духе неперспективных деревень при Н.С. Хрущеве… Старинный дом, да какой: в два этажа, с мезонином, просторный, по фасаду почти десяток окон, весь в изумительной резьбе по дереву – он смотрелся тоже как памятник ушедшему, видный издалека сквозь заросшие бурьяном поля, стоящий так одиноко.

Заглянуть в дом удалось только в недавнем 2019-м году – так сложилось, ведь не сторожить же мне рядом в ожидании его обитателей. Что ж, в Запажскую школу удалось зайти уже после ее закрытия и пожара – горькое зрелище, с останками школьного инвентаря, книжками, тетрадками…

Удивительное совпадение: дом оказался принадлежавшим семье директора школы Ивана Петровича Старова, начавшего работать здесь в 1930-е, пережившего недолгую, но жестокую оккупацию и восстановившего школу после войны! Учителя того времени – особое явление в нашей истории, люди, соединившие линию дореволюционного просвещения и мощный взлет советской цивилизации: высокая культура, прочные знания, бескорыстное подвижничество, народные корни характера. Таков был, по рассказам очевидцев, И.П. Старов (1913–1982), направленный сюда из Загорского педучилища, позже окончил курс Калужского пединститута – уже после войны, после страшного ранения. Его директорству обязана школа своим восстановлением, авторитетом, памятью многих поколений.

Узнав это от дочери И.П., Валентины Ивановны, я решил самостоятельно найти его могилу на Запажском кладбище – непростое дело: в пустынном и почти сумеречном осеннем пространстве вдруг встретил там проворную старушку, назвавшуюся Тоней, так она и оказалась ученицей его, провела и к памятнику, через, надо сказать, густые заросли на этом древнем погосте, открывающие то там, то сям надгробия еще 19-го века – то перевернутые, то вросшие глубоко в почву. Вот, скажем, место одной семьи: «Здесь покоится прах младенцев Маршевых» – и перечень почти десятка имен: такой была жизнь, дети рождались не единицами, не все выживали, ну а школа была необходима всегда…  Вообще сельское кладбище это тоже особая картина русской жизни.

Надо сказать, что о школе в Запажье я знал и размышлял и раньше: давно познакомился с жившим в том же Марьино Виктором Семеновичем Саволиковым, служившим в школе учителем  лет 20, давно оказавшимся в этих местах, хотя по рождению из других калужских мест – около Сухиничей. При случайном знакомстве, на земляничных полянах, было ему уже за 70-т, все его знали по учительству, пчеловодству и своеобразному ершистому нраву.

В Марьино он единственный проживал и зимой: колхоз выделил ему в свое время участок земли со служебным жильем: при мне это уже был покривившийся, весь серый, кое-где затянутый рубероидом дом, когда-то вполне крепкий и просторный, конечно, с двумя печами. Дом был расположен удивительно красиво: на возвышении, над громадным оврагом, откуда был виден далекий, прекрасный горизонт, а внизу петлял Паж. Но понятно, что жить сейчас в холода там было очень непросто: постоянно топить дровами, благо еще по советским законам учителям дрова доставляли грузовиком. Да и оставаться одному в бескрайней пустыне снеговой равнины уже само по себе нелегко и даже опасно…

Советскую власть Виктор Семенович не жаловал, хотя получил сельскохозяйственное образование в Мичуринске, работу, неплохое хозяйство в Марьине (хороший когда-то сад, чуть ли не 40 соток земли – я уже застал все в запустении, сад дичал, только был заполнен множеством ульев, да гуляли куры), добыл вездеход УАЗик, занимался и охотой. Учителем он был изначально по ботанике и биологии, но потом вел чуть ли не все предметы, когда приходилось, – за счет пытливого ума, знаний, опыта.

Учитель тяготел к дореволюционной России, в партии не состоял, склонялся к религии, а главное – чтил память своего предка, царского офицера и Георгиевского кавалера, чей большой портрет висел в жилище на чистом месте, хотя всё в избе было подчинено хозяйству (механизмы, печи, посуда, охотничьи и автомобильные снасти). Больше всего Саволиков почитал русскую армию, воинские истории, но и к учительству относился с достоинством, признавал парадный костюм с белой рубашкой, с учениками держался строго, отчасти задиристо, словом, в школе был заметной фигурой, хотя коллеги отмечали и некоторую оборотистость, лукавство… Без мужчин и вообще-то в школе не жить, а уж в глухих местах дети попадались и вовсе диковатые – среди учителей нужен бывал и крепкий защитник. Но помню, как и в московской школе завуч просила меня проводить ее вечером через пустырь, а то ученик «камушком обещал прибить» (ее слова).

Меня радовала сама фамилия учителя: какая-то глубинно русская, редкая, колоритная. Вероятно, это восходит к имени Савёл, Савелий – сразу вспоминается некрасовский богатырь святорусский. Яркость придает суффикс и переогласовка Е в О, это признак почвенности, т.е. печать народной речи – в отличие от более простых образований, которые распространены и в практике инородцев: взять фамилию по простому предмету или имени типа Иванов-Петров-Галкин-Малкин-Коровин-Курицын и т.д. Есть под Юхновом и поселок Саволенка…

Виктор Семенович и во всем подчеркивал свою русскость, будь то знания истории, природы края или сама геополитика… Я с ним не всегда мог сравняться, да и взгляды у меня несколько иные, вполне советские, но вот один мой случай Виктору Семеновичу запал в душу особенно, он это часто со смехом поминал и ставил в пример мою осмотрительность. Случай такой: уж неважно, от каких истоков, мы говорили о евреях и о старинном здании на краю ближайшего села Новая Слобода, где счастливо сохранилось много древностей, а среди них у дороги на Филипповку, а затем Недельное – большое каменное здание в два этажа, где при нас был и медпункт, и отделение связи, и даже отделение самого Сбербанка; кто же из местных не бывал там по всякой нужде, а Виктор Семенович встречался там мне неоднократно. Теперь же здание забито, ничего нет, как-то со двора приютилась лишь семья беженцев…

И вот я рассказываю, как с сыном и ребятами, проезжаю часто по заброшенной Старой Калужской дороге, по которой на Калугу из Москвы проезжали и императоры, и сам Александр Сергеевич Пушкин, а в этом старом доме в дореволюционные времена было питейное заведение и содержал его, как нередко бывало на Руси, некий еврей… Что было, то было, но Виктор Семенович аж привскочил от неожиданности, когда я ему показал, что, входя в здание, ты идешь под сохранившийся кованый козырек и как бы кланяешься могендовиду, поскольку перекладины ясно образуют две шестиконечные звезды. И ведь никто этого не понимает, и Виктор Семенович, обивая порог Сбербанка или почты, никогда не заглядывал под этот козырек и шел себе напролом, как все, легко посвистывая… Смеху не было предела, когда учитель убедился в моем взгляде на вещи, и это стало навсегда самым убедительным показателем моего авторитета в его глазах!

Я не так часто виделся с учителем, а в школу с ним так и не удалось зайти: строгая директорша не давала без дела ключ, только при ней открыта дверь… Но разговоров о школе и детях было достаточно. Словом, я сам, сын довоенного еще сельского учителя, убедился вновь, как много значит на селе школа, а учитель там не какой-то жалкий препод, как сейчас говорят, а самый учитель жизни. В поездках по России мне всегда удавалось в этом убедиться: если в незнакомой местности встретишь не закрытую еще школу, там всегда тебе помогут, пояснят что надо, и даже летом обычно увидишь, как пожилые учителя чем-то там заняты, окружены детьми под их присмотром, да и взрослыми, это всегда такой неформальный общественный центр…

И вот году в 2007-м школу закрыли. Сначала перевели людей в помещение почты и детского сада – туда, в Новую Слободу, ходил за три км от своего дома и Виктор Семенович, а потом и вовсе ликвидировали школу уже не как здание, а как явление. Учитель-пасечник собрал свои пожитки и уехал ближе к Сухиничам, где и родился в свое время и где теперь проживал его сын (дочь жила в Загорске, ныне Сергиевом Посаде). Дом в Марьино остался в полном разрушении: почему-то учитель смог приватизировать землю, но вот дом, которому теперь никакой цены нет, это просто дрова, почему-то в собственность не отдали. 

Экономика, так называемая, взяла свое: детей все меньше, деревни погибли, колхоз закрыт, земли скуплены и заросли бурьяном, дороги размыты, жизни нет, дачники и туристы не в счет… Действительно, в последние годы учеников в Запажье было очень мало, занятия по классам, по возрастам совмещались, в одной комнате собирались все, а учитель мог вести и сразу несколько предметов. Впрочем, и в советские годы учеников было меньше сотни (так, в 1985-м – 54 школьника).

Что делать, я еще в 90-е застал здесь и посевы, и стада коров (на полях и даже в реке), и ангары, и колхозную технику, а потом все сгинуло, развалилось, даже там, где прежде ехал свободно, уже появились указания на частную собственность,  перегородившую порой даже и саму дорогу между деревнями. Кое-где вдруг появляется посреди купленного кем-то поля, потом тоже зарастает какой-то подготовленный под асфальт кусок дороги из ниоткуда в никуда, встает разве что очередная вышка сотовой связи, а в уже гибнущих местах вдруг появляются никому не нужные телефонные будки, красные пластиковые гнезда на штырях, теперь заросшие в грязи, – следы национального проекта всеобщей телефонизации…

Я вроде бы отвлекся от школы, но это все общий процесс или прогресс. Справедливости ради, отмечу, что не все гибнет на русской земле: несколько лет назад вдруг на частной земельке завозились неутомимые гастарбайтеры – и теперь берега Протвы, роскошные заливные луга, затянуты уходящим за горизонт полиэтиленом: это китайцы или вьетнамцы разводят и окуривают чем-то в этих пузырях земли помидоры и огурцы, которые увозят куда-то далеко по сетям, а порченые вываливают в громадные ароматные кучи… И в русских школах гастарбайтеры не нуждаются.

Вдруг вижу и такое чудо: поля по много гектаров огораживают заборами, пашут-садят, так что сердце радуется и почти струятся слезы умиления: будет прирост пищи у россиян. Ан нет, там, где прежде растили картошку, зерновые, заготавливали сено и силос на зиму, теперь другое: работник-узбек сказал «Ёлки сажаем» – я даже не поверил, а потом так и есть, на сотни гектаров сажают елки для продажи саженцами, ну и прочее декоративное дело. Случись что, сыты будем еловыми ветками…

В древнюю школу, на фасаде которой был выложен кирпичной кладкой год 1899, мне удалось пройти только после пожара, невесть по какой причине случившегося сразу после закрытия (все это напомнило и повесть Валентина Распутина «Пожар»). Страшная картина: просторные классы, физкультурный зал, коридоры и лестницы были завалены обрушившимися балками, рамами, перилами, валялись груды обгоревших учебников и журналов. Догадываешься: здесь была мастерская со станками, здесь библиотека, здесь учительская… Большие светлые оконные проемы и высокие потолки особенно трагично сочетались с черной копотью, следами погрома… Одному русскому следопыту «повезло» раньше меня застать школу сразу после закрытия и до символического пожара, вот интернет:   https://scorokhod.livejournal.com/13722.html – там отличный фоторепортаж и душевный текст. Приведено и объявление от администрации района о продаже здания, еще не сгоревшего, где-то за 20 тысяч $, т.е. примерно по стоимости средненького тогда автомобиля.

Да, здание было великолепно и стояло красиво: тоже на склоне оврага, недалеко от церкви, окружено многолетним яблоневым садом. Рядом был и колодец, а из-под земли росла высокая труба котельной: школа отапливалась углем. Подобные здания 19-го века мне изредка встречались и в окрестных областях, можно сказать, своего рода типовой проект дворца просвещения того времени (например, в селе Сашкино по дороге от Тарусы на Калугу – видно издалека с шоссе).

По происхождению Запажская школа была женская церковно-приходская, в том числе для детей духовенства. Некоторые исследователи  называли ее училищем двухклассным: это существенная разница в статусе, а двухклассное значит если школа, то обучение в 4 года, если училище, то 5–6 лет. Стало быть, жизнь требовала: на старой карте 1910-го года можно увидеть множество деревень вокруг, с указанием при каждой количества дворов (а сколько жителей?) – цифра обозначала количество десятков: так и стоит Марьино – 5, Черная Грязь – 5, Высокиничи – 9, Лыково – 8, Величково – 8 и т.д. Уничтожение началось с войны, будь она проклята, но школа держалась до 21 века…

И в 21-м веке все решается так: если где-то по деревням есть детишки, их собирает казенный желтый автобус и везет в какую-нибудь неразоренную школу, здесь это школа-восьмилетка в поселке Восход (сейчас она называется «основная общеобразовательная»), построенная в начале 1960-х годов, а поселок образовался при великолепном санатории такого же наименования: санаторий принадлежал Минсредмашу СССР, скажем так, атомному ведомству. Сейчас это туберкулезная больница, многое разорено, включая очистные мощности. В поселке жили врачи, администрация, весь персонал санатория, были квартиры и у разных руководителей района. Хозяйство большое: магазины, детсад, школа, дом культуры, почта, библиотека, даже просторная отдельно стоящая аптека… Но все же и Запажскую школу, в пяти километрах, не могли закрыть: тоже немаленький колхоз имени С.М. Кирова и деревни вокруг.

По нынешнему положению дел желтый автобус это единственное решение: малолюдно, совсем мало и детей, нет учителей – так и пропали школы в Запажье, в Величкове, в Луканино… Пропали такие жизненные центры, а водитель автобуса никак не замена учителю, живущему в кругу детей и их родителей. Из ближайших мест, слава Богу, есть школы еще в Трубино и Высокиничах (в последней работал учителем даже сам очаровательный Булат Шалвович Окуджава, символ и совесть демократии, продержался вроде около полугодия или четверти).

Особый случай – школа в Макаровском лесничестве, точнее д. Тростье, великолепное здание, перестроенное велением всемогущего тогда Виктора Степановича Черномырдина: это было его любимое охотничье хозяйство в заказнике Барсуки. Особый потому что сейчас, уже без Виктора Степановича, это совершенно закрытая территория, перегороженная шлагбаумами и охранниками, куда лучше не соваться даже по лесным тропкам. Во времена Виктора Степановича я ездил туда запросто, и даже с детьми, прямо по дорожкам, мимо охотничьих вышек, с прожекторами и телефонными аппаратами, обнесенных оранжевыми россыпями кукурузных зерен для приманки кабанов… Было-было… Как-то уже в 21-м веке в местной газетке старики прочитали объявление, что в церковь на территории этого закрытого образования привезли чудодейственную икону и мощи, мол, приезжайте, православные, спасать свои души, – старики просили меня свозить. Без разведки я не решился ехать с людьми – добрался тихо-тихо на велике до первого шлагбаума, показываю газетку, мол, можно ли провезти бабулек? Нет! А как? А только если дадут пропуск из Барсуков. То есть к Господу без пропуска не пускаете? Точно так! Ну а школа там великолепная – издалека…

Школа же 1899-го года отличалась от восходовской школы 1965-го года не только архитектурой, но и самим образом жизни, ближе к земле.

Чтоб узнать поподробнее, я спросил соседку Таисию Ивановну, кто работал в последнее время в Запажской, – ответ был сразу: идти в дом № 5, подъезд № 1, к Вере Никитичне Черновой, которая дет двадцать была директором. Рад знакомству: это выдающийся человек!

Есть миф о простоте провинциальных русских нравов, где рады каждому встречному. В душе это, наверное, так, а на деле не совсем: надо для порядка малость шугануть непрошеного гостя, разобраться что к чему. И это совершенно справедливо при нашей суровой природе, а теперь и железных дверях в каждом жилище, и шлагбауме в каждом дворе…

Вера Никитична, которую я встретил возле мэрии, т.е. администрации поселка, смело пригласила в дом, услышав в двух словах мои интересы, а в доме вежливо, но настойчиво попросила предъявить паспорт гражданина РФ. Принесенный мною мешок лучших моих яблок, а также ссылка на общих знакомых заменой паспорта были сочтены лишь частично, но при прощании про паспорт напомнили мне, хоть я и принял это за шутку.

Первый разговор был кратким: мы договорились, что я приду через три дня ровно в 18.00, а Вера Никитична приготовит ответы. Это был стиль прирожденного руководителя и ответственного работника просвещения. Но дружба началась!  

Ровно в 18.00 я был принят вновь – с таким же пакетом яблок, а вместо паспорта я взял одну свою случайно оказавшуюся книгу (для школы – комментарий к «Евгению Онегину») и водительские права. Вдобавок я уже знал, что мои ссылки на соседей были проверены очным способом и подтверждены.

В той же вежливой и отчасти шутливой манере мне было сказано, что за книгу благодарю, а вот как подтвердить, что фамилия на обложке это я и есть? Резонно, и нечего возразить, тогда достаю права с фоткой и всякими личными данными – но в ответ мне предъявляют такие же права в знак того, что-де такая пустяковина у всякого есть, а вот паспорт… На следующую встречу я принес и паспорт РФ, правда, в древней кожаной обложке с тисненым гербом СССР…

Мне эта церемония напомнила этику рекомендательных писем, подтверждения статуса. Надо сказать, что при знакомстве со своими коллегами в ходе поездок и краеведческих раскопок я как-то стесняюсь званий или должностей, даже до последнего скрываю, что я тоже учитель в некотором роде и по диплому, чтоб было меньше спросу или упреков в духе того, до чего докатилось образование... Я представляюсь просто туристом и русским человеком, пишущим всякие очерки. Не всегда этого довольно.

К такого рода скрытности меня побудил и такой случай: мой здешний старик-сосед при первом знакомстве спросил что-то о моей работе, я отвечал расплывчато, но произнес среди всего «ученый секретарь» – реакция была самая неожиданная: мой сосед опешил, выразил восторг, стал говорить, что это такая честь и прочее, потому что он сам учился в аспирантуре и знает, что это за должность и что это такие люди… Как я ни убеждал, что в наши дни это должность просто дрянь, сосед судил по-старому и не желал более никаких подтверждений моих достоинств. Я смущался и краснел, но отвечал искренней дружбой. Сосед мой Дмитрий Павлович Зеленский, оказывается, тоже имел некое отношение к Запажской школе, но об этом чуть ниже.

Другой случай у меня был не менее поучителен¸ только в иную сторону. Как-то ко мне пришел татарин Анвар Садыков (в фамилии могу ошибиться), немолодой, хороший, но несчастливый человек. Он часто бывал в глубоком запое, несмотря на мусульманское происхождение, уходил в таких обстоятельствах из дома, нуждался и проч. И вот Анвар, в плохом состоянии в том числе и собственной речи, промычал так: «Антон, отвези меня, пожалуйста, в тиль» – «Куда-куда?» – «Ну в тиль, в тиль» – «Ничего не понимаю, в утиль»… С трудом я понял, что это какое-то богоугодное заведение, где принимают на жизнь и как бы лечение «таких, как я», сказал Анвар. Я понял только, что наступил край, и это последнее решение падшего человека… Понял я и примерно, где это находится: за совхозной усадьбой Трубино я издалека видел удивительный белого камня настоящий замок: крепостные стены под облака, башни, бойницы, пушки, флюгеры, трубы и флаги. Но я еще никогда туда не подъезжал. Почему Анвар называл это место «тиль», я понял, только когда сразу же после разговора мы там оказались.

Это совсем особая история, уводящая от темы Запажской школы, поэтому закончу лишь мотивом церемоний русского первого знакомства. Мы подъехали к крепости и постучали в гигантские дубовые ворота, осененные большой иконой. Выскочили два очень нервных и шустрых привратника, разговор пошел на границе замка: «Мол, так и так, здесь можно принять падшего, вот он и сам сидит в тени и качает головой?» Падший Анвар как-то этих ребят не заинтересовал, они на него глянули без всякого сочувствия или даже внимания: «А кто вы? Вы кто?» – «Да я вот человек здешний, русский человек, привез здешнего жителя» – «Да вы кто? Вы?» – так продолжалось многократно, пока я в сердцах не сказал «Ну профессор из Москвы, так что ли» – привратники несказанно обрадовались, лица их просветлели, они убежали куда-то вглубь замка, а вскоре вернулись совсем сияющие и попросили нас с Анваром к некоему Михаилу Федоровичу… По одежке я тогда мало отличался от моего подопечного… Так я узнал о легендарном Михаиле Федоровиче Морозове, владельце замка, и его деятельности в основанной им православной обители «ТИЛЬ»: Терпение, Искренность, ЛюбовЬ. Анвар недолго там прожил, был скоротечный рак легких, похоронен на Запажском кладбище, памятник с полумесяцем.

Вот когда-то, году в 1820-м, Павла Ивановича Чичикова не пускали к Настасье Петровне Коробочке, пока тот не назвал себя по чину: «Дворянин, матушка!» Почему-то не воспринимают у нас человека без указания титула или «ты чей холоп будешь?», быть просто живым существом у нас явно недостаточно. А при нынешней неразберихе в обществе, еще не угадать, как отнесутся к твоему титулу, особенно среди юношества: кто-то не переносит журналистов, кто-то чиновников, кто-то политтехнологов, кто-то банкиров, а кто-то и учителей… В общем, сложная социальная картина.

Вернемся же к школе. Вера Никитична Чернова не просто рассказала о Запажье, а приготовила к 18.00 целый письменный отчет о работе, да еще с приложением характеристики от лица районного отдела образования (его я свято берегу, как сказал по другому случаю Пушкин)! Позже я понял, что, оставив по возрасту формальную деятельность учителя (1942 г.р.), замечательная женщина еще ведет активнейшую переписку с инстанциями и гражданами по самым животрепещущим бедам: то переносят поликлинику или автобусную остановку, то закрывают медпункт, то завышают цены…   Причем деятельность эта вполне результативна, имя Черновой заставляет трепетать чиновничьи сердца или печёнки… Настоящий учитель!

  Мимоходом я обронил слово «очистные» – Вера Никитична отозвалась мучительным стоном, растягивая, как в рыданиях, это роковое слово: оказывается восстановление очистных сооружений – самая болезненная цель ее бесконечной борьбы за жизнь. Действительно, прежние очистные разрушены, идет прямоток в Протву, местные давно прекратили в ней купаться, на приезжих пловцов смотрят как на обреченных или дураков – я как раз из их числа, но я проповедую, что надо плыть, надо – мертво стиснув зубы, не глотая воду ни ртом, ни носом, не нырять с головой, потом мыться дома ключевой или водопроводной водой (с дегтярным мылом); еще я слежу за уровнем радиации, а также купаюсь в ближних озерах (Лыково, Величково) и церковных купелях на родниках в Кутепово и в Жукове… Как же жить у реки и не плыть, не плыть?!

Да, периодически случаются и промышленные выбросы какой-то отравы (недавно было у Боровска или Ермолино, писали газеты), но как же очистные-то в Восходе, в Жукове, в Обнинске?!. Ведь было так, что из реки люди просто пили в жару, а сейчас пьют только животные – и не умирают…

Вернемся же к школе. Я прочел отчет о работе – нет ни речевых недочетов, ни ошибок в правописании, язык ясен и точен, как и почерк… Вот какое было образование, хотя Вера Никитична вовсе не словесник, а физико-математик по диплому Новозыбковского пединститута (родилась же на Брянщине). А в устной речи еще и целые стихотворные фрагменты и афоризмы – легко догадаться, как преподавалась математика…

Жизнь в Запажье была тяжела, но это была жизнь, а не умирание. В наших разговорах главным была не методика или чёртовы «образовательные стандарты», а именно организация живого организма: обеспечить отопление, питание, открыть школу задолго до уроков, чтоб не замерзли дети, вышедшие из дома вместе с родителями к ранним работам, вымыть, отремонтировать… Это при нехватке и учителей, и техничек.

И народ в советские время был непрост, требователен, подозрителен к начальству, активен и смел: что родители, что учителя. Мягко говоря, насущный, но грубый труд на земле не развивает деликатность ни в детях, ни в родителях, матерное слово сорвется не только в коровнике, но и в классе… Учителя тогда могли потребовать ответа при малейших подозрениях, объяснений по зарплате (ведомость была открыта для всех), по равной нагрузке, возникали и самые нелепые подозрения – директор, отвечай (был случай, когда заподозрили, что мать Черновой получает деньги от школы). Тут нужна большая ответственность, дипломатия, психология, не обходилось и без резких решений: «Словом по слову – приказом по столу» – это рабочий афоризм Черновой на крайние случаи. Куда проще сейчас иметь дело с гастарбайтерами, ипотечниками, при нависшей безработице и отмененных пенсиях – советская жизнь была совсем другой.

Так и шла жизнь, когда учитель живет в соседнем доме и всегда рядом, учеников не привозят автобусами издалека,  а они идут гуськом из соседних же деревень… Я спросил, откуда шли дети в Запажье – сразу получил перечень (вот он, поскольку это целая поэма топонимики): Каньшино, Зыбаловка, Лабинка, Дадровка, Пурсовка, Овчинино, Ильинское, Храпеево (не повторяем уже упомянутые) – словом, все по правому берегу Протвы ниже Кутепово.  Конечно, и детям было нелегко ходить верст до пяти, да и многим учителям: Чернова тоже отправлялась из Восхода за те же пять километров в один конец, и чаще всего пешком.

Да, на директоре особая ответственность, но что директор без сотрудников – в «отчете» перечислены имена, которые и нам надо упомянуть (будет ли еще такой случай?): Боровикова Ольга Матвеевна (завуч, потом последний директор, после Черновой), Ефимова Людмила Сергеевна, Копосов Виктор Дмитриевич, Коршунова Валентина Герасимовна, Гришко Анна Петровна, Троицкий Гавриил Васильевич, Меркулов Антон Семенович, Крылова Мария Васильевна… Были и родственные учительские союзы: Мукосеевы, Мельниковы, Саволиковы. Особо в «отчете» отмечены помощницы-техслужащие: Нина Ивановна Юдичева, Маргарита Гавриловна Саволикова. И без помощи матери, уже на пенсии, но тоже учительницы, Наталии Арсентьевны Черновой, директор бы тоже не поднял такой нелегкий груз забот – вплоть до присутствия в разъездах, на совещаниях или, наоборот, при заменах внутри школы. Пожалуй, только в сельской школе возможны такие семейные союзы – это и отличный пример для детей, в противовес нелепым конфликтам поколений.

Непросто объяснить, чем привлекала школа в свой штат: пусть и не задерживались редкие молодые специалисты, но ведь у многих учителей здесь стаж измерялся десятилетиями: 30, 40, 50 лет стажа у тех, кто и сейчас работает в школе Восхода. Да, школа пусть с небольшим достатком, но всегда давала учителям содержание, сам труд был для многих привлекателен и по своему очевидному для всех значению, и по самим условиям: разве сравнишь чистые, теплые классы с коровником, слякотным полем или лесоповалом, имел свои преимущества и гибкий режим работы, и возможность совместительства… В конце концов, самой природой так устроено, что есть среди нас люди с сугубо гуманитарными склонностями и даже талантами – их-то прибежищем и была школа, где же еще себя применить на своей земле?  Нет школы – и потеряны такие дорогие для народа люди. Поправимся: для народа, конечно, дороги вообще все, кроме отщепенцев и паразитов, пока жива нация…

Была и самая тесная связь школы с трудовой жизнью вокруг. Это, прежде всего, упомянутый колхоз имени С.М. Кирова: школа снабжалась обильным и здоровым питанием, какого не все могли позволить себе дома, поддерживалось всё школьное и учительское хозяйство. Этим колхозом одно время руководил тот самый Д.П. Зеленский – понимавший человека в нужде, прошедший большую школу жизни еще в семье высланного с Украины в Киргизию, но убежденный сторонник советского строя. Школа не просила помощи у такого «спонсора», а получала как должное и сама помогала в труде учениками, и обеспечивала уход за детьми колхозников, да и могла жестко потребовать от колхоза обещанное: в семье Зеленских помнят, как Чернова, бывало, хоть в самый Новый год явится в дом председателя и потребует, чтоб учителям был обеспечен завоз дров, а то и навоза на участки…

Сейчас трудно привести сведения об уровне образования в древней школе, учителя больше говорили не о методиках, а о жизненном укладе, в директорском «отчете» скромно сказано «учащиеся в основном старались как могли»: в этом «как могли» заложена точная оценка, хотя, конечно, говорится и о том, что «школа неоднократно занимала первое место среди восьмилетних школ района». Будем считать, что школа давала достаточное образование, а главное – была важным этапом в жизни поколений, жизненным центром нашего края.

И вот школы не стало – по объективным вроде бы причинам. Но тогда будем объективны до конца: «не стало», пресеклось движение в целом пласте национальной жизни, многовековой уклад жизни, труд поколений уходит в небытие. А разве не могло быть иначе?

Мы вот привыкли к вечной борьбе добра и зла – вековое село или школа разве это зло? Почему должна рушиться исконная русская жизнь – жизнь на бескрайнем просторе, без шлагбаумов и колючей проволоки, в родстве с природой, с бескрайней землей, в тесном сплетении с соотечественниками, в общей родословной? Существовать население может по-всякому – и в мегаполисах тоже, но это уже совсем не русская жизнь. Почему-то подразумевается, что иначе нельзя, или «иного не дано» (лозунг известных разрушителей Отечества в «перестройку»), – прискорбное заблуждение! В XXI-м веке возможно острова в океане насыпать, пустыню превратить в жилье, не то что Русскую равнину… Иное дано всегда!

К сожалению, наша экономика построена только как эксплуатация – людей, природы – ради выгоды кулаков и баев, а не ради продолжения жизни, вот и идет на убыль русский народ, когда выгоднее засадить поля елками, чем рожью, выгоднее пустить желтый автобус, чем возродить село и школы, выгоднее ставить учителя на переполненные классы и двух-трехкратные ставки, выгоднее привезти гастарбайтера хоть с края света, чем обустроить жизнь исконного народа. Кстати, выгоднее – для кого? Для эксплуататора дети вообще помеха…

Показалось выгоднее из проданной и погибшей школы сделать великолепный, уже трехэтажный дворец, ведь вековые стены устояли, – но в нем никто не живет, обитают лишь сторожа, да не подпускают близко охрипшие собаки, а вокруг пустые поля и бездорожье. Впрочем, кто и подойдет теперь к этому дому – разве что неутомимый турист, и лишь мысленно мы можем представить, как на протяжении столетия сюда каждое утро стекались люди, звучали голоса десятков детей, в окнах горел свет, звенел школьный звонок, трубы клубились дымом, а в доме пахло колхозным хлебом…

Почему сгорела Запажская школа? В чем бы ни была причина возгорания, случай очень символичен: из дома увели людей – дом погиб, увели людей с земли – не будет и земли.

Вверх

Комментариев: