ЧЕРНОЗЁМНАЯ ПОЛОСА
В годы грозные, в век вероломный
Припекают порой горячо.
Говорят мне: «Твой стих – чернозёмный…»
Чернозёмный! Какой же ещё! –

Я ведь здешний, я тутошний: родом
С наших курских печальных полей,
И мне жить, и мне петь год за годом
В Полосе Чернозёмной моей.

Пусть – хулящий Россию с издёвкой –
Про Багамы поёт, про Шампань,
Ну а я – про Любаж с Хомутовкой,
Про Горшечное, про Обоянь.

Может, за морем воздух полезней,
И целебней вода и пески,
Но, коль там не помру от болезней,
То уж точно – загнусь от тоски…

Многословен, наверно, излишне –
Мысль прозрачна моя, как роса:
Красной нитью проходит по жизни
Чернозёмная Полоса!

В ГОСТЯХ У ДЁЖКИ
                        Н. В. Плевицкой
Можно жизнь по-всякому прожить,
Но всего, наверное, чудесней
Если жизнь сумеешь посвятить
Родине и задушевной песне.

Дёжка, Дёжка! Ты смогла, смогла
Так и жить, и петь, что и столица
В эту глушь, где в детстве ты жила,
Приезжает низко поклониться.

Певчая любимица царя!
Ты была на этом белом свете
И послушницей монастыря,
И простой сиделкой в лазарете.

А потом в далёком-далеке:
Где-то – и в Нью-Йорке, и в Марселе –
На просторном нашем языке,
Пела на мотив родной метели...
 
Да, и так и эдак можно жить,
Но всего, наверное, чудесней
Если жизнь сумеешь посвятить
Родине и задушевной песне.

30 АПРЕЛЯ
Почти что ночь –
Огромная и тёмная,
Лишь на границе
Неба и Земли,
Как долгая
И медленная молния,
Горит, мерцая,
Линия зари.

И эти
Позолоченные сумерки
Опять напоминают мне о том,
Что родились мы,
Что ещё не умерли
И что ещё, быть может,
Поживём;

Что звёздные
Бесчисленные россыпи
Нам достаются просто,
Невзначай,
Что на закате нашей,
Нашей осени
Встречаем мы
Черёмуховый май.

НЕОПАЛИМАЯ СИРЕНЬ
Расцвела сирень!
Вовсю пылает!
И зовёт любить!
Но, может быть,
Зря она опять напоминает
Мне о том, о чём пора забыть?

Что прошло – не в силах возвратиться.
Так зачем же прошлым жить?..
Но вновь –
Расцвела сирень!
И снова снится
Первая несмелая любовь…

Снится мне:
У вспыхнувшей сирени
Я стою и комаров кормлю:
Чтоб они совсем не озверели,
Я стрельнул цигарку – и смолю!

Разгоняю дымом самосада
Комаров-гундосиков полки!
И смотрю – не отрываю взгляда –
На другую сторону реки…

Чтоб на Хутор наш доставить почту,
Почтальонке-девушке пройти
Надо по дощатому мосточку –
Нет у нас окольного пути.

Я люблю её! –
Об этом знают
Лишь сирень да комары. –
Люблю!..
Комары! – Они опять жигляют!
Ну а я их веткою луплю!..

И смотрю – и вижу, как воочью:
В центре Чернозёмной Полосы
Девушка ступает по мосточку,
Девушка невиданной красы!

Тук-тук-тук! –
Не медленно, не быстро.
Тук-тук-тук! –
Походочка легка.
Тук-тук-тук! –
Она уже так близко.
Тук-тук-тук!.. –
И снова далека...

Далека, – но навсегда любима!
Далека, – но в тот весенний день
Сделалась навек неопалимой
Самая обычная сирень.

Ах, сирень, сирень!
Вся полыхает!
И зовёт любить!
Но, может быть,
Зря она опять напоминает
Мне о том, о чём нельзя забыть.

6 ИЮНЯ
Сегодня – стихший и опальный,
А прежде – бурный генерал,
Велел, чтоб Пушкин гениальный
Отлитый в бронзе тут стоял.

И вот: с главою непокорной
Стоит – живой среди живых! –
Тот, кто себе нерукотворный
Нетленный памятник воздвиг.

И нас встречает он – печальный,
Пресветлый, сказочный Поэт –
На площади, на Театральной,
Уж полтора десятка лет.

Певцу свободы и державы
Стихотворения свои
Читаем мы: не ради славы,
А просто так – из-за любви.

Но вечно  будут в сердце  живы
Слова, начертанные им:
«Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы».

ПРИГРАНИЧНЫЙ ГОРОД
Здесь на свет явился,
Век свой прожил весь,
А когда умру я –
Пусть схоронят здесь.

Ведь куда б ни мчался,
Не держал бы курс –
Все мои дороги
Приводили в Курск.

Город мой немало
Видел на веку,
Прогремел не зря он
В «Слове о полку».

Приграничный – знал он
Лиха фунт почём:
И щитом надёжным
Был он, и мечом.

Русь была единой,
Но пошла грызня:
Разорвали землю
Алчные князья…

Пронеслись столетья,
Вновь – какая грусть! –
Вон за той речушкой
Оборвалась Русь.

А была единой.
Лезли к ней в друзья.
Растерзали землю
Новые князья.

Чужаки России
Указали курс.
Снова приграничным
Стал родимый Курск.

Или неучёны?
Иль забыли мы,
Как нас, разлучённых,
Триста лет – плетьми?..

Ну и простофили!
Гром нас разрази! –
Приграничный город
Посреди Руси…
1996 г.

ПОДЛОДКА
И Чечня,
И взрывы в Москве –
Всё ранит меня
В деревне – в Клюкве.

Вот и теперь:
Лодке не всплыть,
И горе не петь
Заставляет,
А выть.

Горе –
Как Баренцево море:
Безбрежное, неуёмное,
Леденящее, тёмное...

Слушаю страшные сводки
И кажется –
Мне ль одному? –
Мы все на подбитой подлодке
Уходим во тьму.

И – будто вода –
Прибывает беда...
2000 г.

МУЖИК
                "Живи – не тужи!
                 И умрёшь – не убыток!"
                       Эти слова из старинной песни
                       у моего отца были присказкой                
Под гармошку на рынке поёт!
Ритм отрывистый, дёрганый, рваный.
И толкует уставший народ:
- Кто поёт?
- Да, какой-то там пьяный.

Он поёт: «…Вся Россия горит!
Как подлодка,
Горит вся  и тонет!
Нет! не ведает власть, что творит;
Нет! не слышит, что Родина стонет…»

Он поёт:
«…Разве мы не мужи?
Разве мы – что-то вроде улиток?»
И как ахнул:
«Живи – не тужи!
И умрёшь – не такой уж убыток!»…

В раж вошёл! – Разошёлся мужик!
И навзрыд зарыдала трёхрядка!..
Вдруг откуда-то взял и возник,
Козыряя, блюститель порядка.

- Что шумишь?!
- Командир! Я – пою!
Я желаю всем счастья –
Верь слову!..
- Так, бери-ка шарманку свою
И вали – подобру-поздорову...

И побрёл он!
Печаль и тоску
Потащил по любезной Отчизне.
И смотрел я вослед мужику,
И ушёл он –
Как будто из жизни.

… А ведь мы с мужиком тем родня:
Я ведь тоже про век окаянный
Тут – на рынке – пою,
И в меня
Гром летит:
«Что распелся? Иль пьяный?..»

И бреду я за озеро ржи,
Чтобы там, дней былых пережиток,
Петь и помнить:
«Живи – не тужи!
И умрёшь – не такой уж убыток».

ЛИСТОПАДОВКА
Для меня всех других напевней
Родниковые наши слова –
Ими названы сёла, деревни:
Хмелевое, Лебяжье, Клюква,
Ольховатка, Любимовка, Тёплое,
Мармыжи, Верхотопье, Линец,
Становое, Соборовка, Троица,
Тагино, Теребуж, Хреновец…

Много помню я русских сёл:
И Берёзовку, и Бегощу –
Я в Бегоще жену нашёл,
Золотую нашёл там тёщу.

Моя Родина – Молотычи –
Разве может не вспоминаться:
Там я грелся зимой на печи,
Там влюбился я лет в тринадцать…

Ночь – как полюшко. Звёзды светятся,
Словно окна родных деревень.
Спите, Заболоть и Медведица,
И Беседино, и Клевень,
Понизовка, Нехаевка, Ветренка,
Обеста, Густомой, Ясенки,
Студенок, Миролюбово, Цветово,
Ракитинка, Сенное, Плотки,
Листопадовка…

Вот потеха!
И она - не иголка в стогу:
Лишь однажды я мимо проехал,
А забыть десять лет не могу.

И когда с сердцем лада и слада нет,
Так заноет – хоть вырви и брось,
Всё мне кажется:
В Листопадовке
Моё сердце легко б прижилось.
1996 г.

МАТЬ
В чёрном платке,
Как тень,
Мать в уголке -
Весь день.

На опознание
В семь часов
Ехать ей завтра
В город Ростов.

"Плохо, ох плохо мне,
Свет мне постыл.
Может, живёхонек
Милый мой сын?.." -

Снова взирает
На Божью Матерь.
Ночь расстилает
Чёрную скатерть...

На опознание
В семь часов
Ехать ей завтра
В город Ростов.

Ждёт он, загубленный,
В дальнем краю,
Мальчик обугленный
Мамку свою...
1996 г.

В РЕДАКЦИИ
- Иль не пришёлся ко двору?
- Вы что! Мы ценим вас.
Но всё же
Стихи мы ваши взять не можем –
Вы Русь зовёте к топору…

Да, оглоушили!
Едва ли
Так доставалось мне когда.
И вдруг почудилось –
Я в зале,
В угрюмом зале райсуда,
И мне выносят приговор:
«Лишить литплощади в газете!»
Я за свои стихи в ответе,
Но не пойму: какой топор?

Какой топор? –
С рассветных дней
Я на любовь настроил лиру:
Хочу доходчивее миру
Сказать, что в мире нет родней
Земли, чем Русь. –

Она больна,
Но проходили мы и знаем:
Начнись гражданская война –
Друг друга мы перестреляем.

Лишь потому я и пою:
Хочу – и нет другой идеи, –
Чтоб бедняки и богатеи
Любили Родину свою.

Топор!
Да, и о нём я пел:
Отстав от скоростного века,
Был плотником, был дровосеком –
Мне петь о нём сам Бог велел...

- Возьмите рукопись!
Беру
И голову ломаю:
«Боже!
Да как он выговорил всё же? –
«Вы Русь зовёте к топору!..»

И вновь почудилось:
Я в зале –
В угрюмом зале райсуда,
Где слова мне сказать не дали,
И где глазами мне сказали:
«Идите... с песней –
В никуда».

Я уходил.
Мне взглядом в спину,
Не раз, не два, почти в упор,
Стрельнул редактор.
Значит, – в силу
Вступил дурацкий приговор.

Да ну его!
Не страшно это.
И взгляд его – не пистолет.
Из пасмурного кабинета
Опять вошёл я в высший свет! –
О море солнечного света!
1997 г.

СТАРЫЙ БАЯН
…Осиротел баян,
И не мешался чтоб,
Положен в чемодан:
Положен – будто в гроб.

И слышится мне стон:
Баян не знает сна –
Всё вспоминает он
Былые времена…

Был баянист – мастак!
И в праздник – там и тут –
Без них, двоих, никак
Не обходился люд.

Да, баянист был – Бог!
Да, баянист был – чёрт!
Возьмёт один аккорд –
Топочет сотня ног!

Ещё аккорд возьмёт –
И так народ поёт!
И веришь, что народ
Сильнее всех невзгод…

Но – за листочком лист,
А за годочком – год:
Скончался баянист,
И век теперь не тот.

Теперь другой расклад:
Теперь – и там, и тут –
Насупившись сидят:
Не пляшут, не поют…

Осиротел баян,
И не мешался чтоб,
Положен в чемодан:
Положен – будто в гроб.

В СТРЕЛЕЦКОЙ СТЕПИ
          Каменные бабы – сейчас редкость.
          У них со степью общая судьба.
                                                 В. Зубец
Темнеет бабы каменной лицо.
Мы ей не по душе – не жаждет знать нас.
Но бунт цветов, но эту первозданность
Взяла цивилизация в кольцо.
И нынешний – опасный человек,
Помешанный на прибылях и чеках,
Из своего космического века
Опять проник в её наивный век.
А ей на нас не хочется смотреть.
И нам грозить совсем уже не силясь,
Она сама в себя вдруг погрузилась:
В свой вечный сон, в котором – степь да степь.
Я подсмотрел тот сон: я вижу – степь,
И по степи бескрайней и ничейной,
Вслед за своей стрелой летит кочевник.
А жизнь кипит! – Ей не мешает смерть…
Светлеет бабы каменной лицо:
Ей снится степь! Ей снова снится – будто
Цветы смогли, устроив бунт за бунтом,
Прорвать цивилизации кольцо.

Вверх

Комментариев: