Я не отдам простор и звёзды,
И березняк – глазам чужим.
Шарахнул, с ног сшибая, в ноздри
Сгорающего снега дым.

Всё жить зовёт!
Спешу ответить,
Что я согласен, что готов
Всё предназначенное встретить –
Без лишних слёз, без лишних слов.

ПИСЬМА ИЗ ДЕРЕВНИ
...А за окном опять бунтует март!
Опять пожар зари воспели певни!
А я читаю письма «Из деревни»,
Что нам прислал опальный Энгельгардт.

Он в них – за десятиной десятину –
Сумел поднять вопросов целину.
Но те ж проблемы держат Русь в плену,
И те ж проблемы ей сгибают спину…

Ту власть корю,
Но эту – не приемлю:
Усердствует сегодняшняя власть,
Чтоб наша нелюбовь к ней разрослась –
Распространилась и на нашу землю.

Нет! Дудки!
Родину не разлюбить!
Но надо быть всё время наготове:
Известно –
Волк, попробовавший крови,
И сытый, не сумеет не убить…

А за окном отбунтовался март:
Зима дохнула – и умолкли певни.
А я читаю «Письма из деревни»,
Те, что прислал опальный Энгельгардт.

Сто галочек – сто карандашных птиц –
Я на полях поставил:
«Точно – Ленин!» –
Я над собой шучу,
А со страниц
Идут ко мне крестьян ушедших тени.
И я опять подумал сгоряча:
Хоть через век прислушались бы к письмам,
Ведь и они к взрывоопасным мыслям
Невольно подтолкнули Ильича…

Деревня!
Мир заброшенный,
Мир древний!
Недалеко ушла ты от сохи...
Я знаю, знаю: и мои стихи –
По сути дела –
Письма из деревни.

В АПРЕЛЕ
Земля проснулась.
Но усталым
Был взгляд озёрно-голубой.
И снова снежным одеялом
Она укрылась с головой...

Не так ли женщина:
Проснётся,
Но, повернувшись на бочок,
Опять калачиком свернётся:
Досмотрит сон, проспав чуток,
И – закружится, как волчок!

СГОРЕЛА РУКОПИСЬ ЗИМЫ
Сгорела рукопись зимы.
Лишь в роще, где распелись птицы,
Под лёгкой властью полутьмы,
Осталось две иль три страницы.

Кому-то хочется забыть
Зимы и резкость, и угрозу,
Но мне вовек не разлюбить
Её поэзию и прозу.
Зима! Мне кажется она
И задушевной, и открытой;
Хотя весна – Весна-красна! –
Из самых радостных событий.

Весной и трудности пути,
Что одолеть должна Отчизна,
Мне не мешают отойти
От истин материализма;

Любое облако весной
Становится похожим очень
На светлый сон земли родной:
На светлый сон, что сбыться хочет…

ВОРОНА
Как-то приносят ворону сыны:
«Можно побудет у нас до весны?»
Видно, вороне жилось тяжело:
Выдраны перья, повисло крыло.

Больно мне было на птицу смотреть:
Вольная воля ей хуже, чем смерть.
Смотрит просительно в сердце моё,
Разве простительно выгнать её?

Разве не слушал я, как соловья,
Песню, что пели мои сыновья? –
«Будем за Варькой ухаживать мы, –
Спрячем Варвару у нас от зимы»…

Месяца три, дебоширя подчас,
Квартировала ворона у нас.
Вся залоснилась она и крыло
Не волочилось и пол не мело.

А по весне дом покинула мой:
Птица отправилась в небо – домой.
Но спозаранку – кори не кори –
Будит и будит нас криком: «Кар-ми!

ЛЕТЕЛИ ЖУРАВЛИ
Вчера я видел –
С юга
Летели журавли.
Вдруг стеганула вьюга
По голове земли.

Дорогу вижу смутно.
И в этот беспросвет
Мне показалось: будто
Зима – уже сто лет.

Не заморозит стужа
Привыкшего меня,
Но выстоят ли, сдюжат,
Промёрзнув, зеленя?

И там, сорвавшись с юга
На зов родной земли,
Застигнутые вьюгой,
Очнутся ль журавли?..

ТЕПЕРЬ АПРЕЛЬ
Теперь апрель. Теплеет понемножку.
Туман, вспорхнув, растаял в вышине.
И тополёк пугливую ладошку,
Осмелившись, протягивает мне.
Нам нелегко. Нам легче вряд ли будет.
Но всё равно – роднее нет земли.
Пойму ли я: как смог великий Бунин
Полжизни петь от Родины вдали?..
Что я плету?! Ведь сам порою тоже
Смотрю на Русь, тоскуя и скорбя:
Русь на себя ни капли не похожа.
Да и была ль похожа на себя?

Не оттого ль мне стало сниться ныне:
Как будто я – о, Родина, прости! –
Живу давно всем чуждый на чужбине,
И мне домой заказаны пути.

А там – апрель! Теплеет понемножку.
Туман, вспорхнув, растаял в вышине,
И протянул пугливую ладошку
Наш тополёк, да только вот не мне...

НАКАНУНЕ ВЕРБНОГО ВОСКРЕСЕНИЯ
Я, вспоминая, вижу – как во сне:
Мне где-то лет четырнадцать-пятнадцать;
Я лёд колю и убираю снег.
Кричат ребята:
– Нечем, что ль, заняться?
Айда опять по улицам шататься!
Брось! – Всё само растает!… –
Слышу смех.
Но – лёд колю и убираю снег,
И, улыбаясь, отвечаю:
– Братцы!
Так хочется помочь весне-красне
До Воскресенья Вербного прибраться...

Я – мысленно – в той, в светлой стороне.
Но возвращаюсь. Надо возвращаться.
И чуть ли не в вину вменяют мне:
– Стихи всё пишешь? Нечем, что ль, заняться?
Пусть мрачен мир, но для житья вполне
Пригоден он.
Ну а пройдёт лет двадцать –
И всё само наладится… –
А мне
Вдруг вспомнился ответ мой детский:
– Братцы!
Так хочется помочь весне-красне
До Воскресенья Вербного прибраться…

В ЧЕРНИЦЫНО
Пред светлым праздником – Пасхой,
Под аллилуйя скворца,
Я крашу небесной краской
Простую оградку отца.

Был он угодным Богу,
Был несусветный добряк.
Въелась зараза в ногу –
Сгрыз его заживо рак...

Однажды, чтоб взять рубаху,
Забыв, что ноги уж нет,
Он встал
И – со всего маху –
Ударился о табурет.

Мы вместе плакали горько...
Теперь, через уйму дней,
Над самым родимым взгорком
Подумалось мне про детей:

Не заблукатили б в эти
Богом забытые дни,
Помнили б, что на свете
Ближе нету родни.

И пред светлою Пасхой,
В этом земном раю
Небесной пусть выкрасят краской
Простую оградку мою.

СОЛОВЬИНАЯ СТРАНА
С рассвета и до самого темна
Рычали и визжали бензопилы.
Погибла соловьиная страна.
Печаль темна –
Темней, чем у могилы.

Мертвым-мертво.
Лишь плачет ветр – навзрыд:
«Вы что?.. Вы это!..
Вы же люди! Бросьте!..»
Но яблоневый сад уже убит –
Повсюду веток сломанные кости…

Но что я слышу?!
В мрачной тишине
Я слышу переливчатые трели!
О, соловьи!
Иль чудитесь вы мне?
Да нет же, нет! –
Поют! – На самом деле!

Я удивлён.
Чему же я дивлюсь?
Тому ль, что не забыли к нам дорогу?
Тому ль, что радость их
Сильней, чем грусть?
Тому ль, что здесь не петь они не могут?

Дивлюсь,
А сам – как эти соловьи:
Живу среди разора и несчастий
И воспеваю вновь края свои,
Хотя они – свои лишь так:
Отчасти.

АИСТ
             В. Ткачёвой
Ай-да! Ай-да молодец
Аист длинноногий:
Поселился сорванец
Прямо у дороги.

Поселился над землёй,
На смех здешним курам.
Пёс изгавкался цепной –
Не ведёт и клювом.

Небом крыт его домок!
Никакой ограды…
А ему и невдомёк,
Что ему мы рады;

Что на свете мы живём,
Средь невзгод, ненастья
До тех пор, покуда ждём
И весну, и счастье…

В ПЕРВЫХ ЧИСЛАХ МАЯ
Заказывай года считать
Кукушке в первых числах мая:
В охотку, весело считая,
И веком может постращать.

«Ку-ку! Ку-ку!..» – За годом год
Отсчитывает, как придётся.
Не страшно, если вдруг запнётся
Пернатый этот счетовод.

В том никакого горя нет:
И не одна она такая,
И не она – тогда другая
Наобещает уйму лет.

Кукушка – врушка?.. Это – да!
Но всё же буду наготове:
Чтобы прожить их потолковей, –
Обещанные мне года…

Ах, сам я не перестаю
Себе дивиться: иль не знаю,
Что их я тоже – промотаю,
Что их я тоже – пропою?..

САШКА-ПЕРВОКЛАШКА
Май!
Но Сашка-первоклашка
Грустен,
Даже чересчур.
- Как дела, дружочек Сашка?
- Неважнецкие, дядь Юр.

И в сторонку взгляд свой бросил,
И признался мне малец,
Что остался он «на осень»,
Что бранит его отец…

- Как же так случилось, Саша?
Ты же глупым не родня…
- Да учительница наша
Плохо слушала меня…

ЗАРЕЧЬЕ
За рекой – Заречье. Там не первый день
Полыхает синим пламенем сирень:
Полыхает синим – всё синей, синей!
Полыхает сильно – всё сильней, сильней!

Радоваться б маю, только нету сил:
Вдруг Заречье наше кто-то уж скупил,
Вдруг нам этот кто-то – завтра ли, потом –
Пригрозит винтовкой или злобным псом.

Обойдётся ль миром? Ведь стволов не счесть:
У того – найдётся, у меня – уж есть!
Но пока страшимся тюрем да сумы –
Машем после драки кулаками мы…

Ах, сама ль собою выросла сирень? –
Выросла на месте сгибших деревень.
И казаться стало, будто всё кругом
Полыхает синим яростным огнём.

Полыхает синим – всё синей, синей!
Полыхает сильно – всё сильней, сильней!
Полыхают наши сёла, города –
Тот огонь не в силах погасить вода…

ЖЕРЕБЁНОК
Я так хочу его погладить,
С ладони мирной покормить,
Но он со мной не хочет ладить –
И сухарём не подманить.

Хочу сказать я жеребёнку,
Что он красивый стригунок,
Но жеребёнок – наутёк,
За ним летит мой взгляд вдогонку.

Его по-дружески жалею.
Строптив, но в оборот возьмут:
Уж поджидает эту шею
Надёжный дедовский хомут

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
                 Двести километров реки Мегра взята
                 в аренду и к ней теперь – не подступись…
                                                   «Наш Современник»
Вновь праздник Великой Победы!
Салют, как цветная заря!..
Но, братцы! Неужто деды
Страну защищали зря?..

Собой закрывали дзоты!
Шли в пекло и на таран!
И гибли от тяжкой работы,
Как будто от тяжких ран.

И всё ж – никому! Ни пяди!
Не отдали нашей земли,
И, жизни и счастья ради,
Захватчиков всех смели.

Казалось, – смели навеки,
Разбили всех в прах и в пух.
Но наши леса и реки
Не нашими стали вдруг…

И, значит, тогда – всё едино?
И, значит, тогда – всё равно:
Что – Родина, что – чужбина?..
А так разве быть должно?

И, значит, – преданы деды:
Живые и те, кто в земле.
И в праздник Великой Победы
Так горько, так стыдно мне.

СОЛДАТЫ МИРОВОЙ
Года, года... Как будто пулемёты –
И день, и ночь строчат, строчат, строчат:
От армий тех остались только роты –
Зарыт в Земшар ещё один солдат.

Солдаты Мировой! – Им полной мерой
Пришлось хлебнуть не только на войне,
И всё-таки – и Правдою, и Верой –
Они служили Родине-стране.

Мне кажется – похожи на окопы
Могилы их: наш век всё злей и злей,
Но мёртвые с живыми встанут, чтобы
Отбить атаки чёртовых друзей.

***
Застали врасплох… Рассеяли.
И город наш стольный пал.
Но Александр Сергеевич
Михайловское отстоял.

Опять из гнезда осиного
Прямою наводкой – в нас.
Но Спасское-Лутовиново
Иван Сергеевич спас.

На шею деревни верёвку
Набросили – жизни ей нет.
Но отбил Воробьёвку
Афанасий Афанасьевич Фет.

Нечистый лютует, радуясь,
Что спит, уморившись, Бог.
Но Сергей Александрович
Константиново уберёг…

Как жаль, что рождались гении,
Ходили пешком под стол
Не в каждом русском селении:
О, сколько порушенных сёл!

О них поминаю, тоскуя,
О них я и пел, и спою…
Но песней своей не спасу я
Деревню родную свою.

РЕАКЦИОНЕР
Кто-то въедливый и умный
Приведёт меня в пример:
Мол, живёт, такой – не шумный,
Мирный реакционер.

... «Набираем обороты!
В самый раз воспеть прогресс,
Он же – про своё болото,
Про соломенный навес...».

Что скажу? –
«Идите к Богу!
В подпевалы не гожусь,
Я такой, как есть,
И в тогу,
Ни в какую,
Не ряжусь.

Невзирая на напасти,
Где б ни выпало мне жить,
И при этой – рыжей – власти,
Всё, к чему душой причастен,
Буду помнить и любить».

ПРО СЫНКА И МАЙСКОГО ЖУКА
Сына не дозваться –
Сыну три годка –
Он завёл хозяйство –
Майского жука.

Вжикнул жук в коробке –
Погрозил малыш:
«Надаю по попке,
Если улетишь!»…

Даже танк с мотором
Позабыт в песке –
Нынче разговоры
Только о жуке.

«Он совсем не страшный –
Не кусается,
Он у нас домашний,
Получается»…

Завалил кормами –
Листьев, трав – копна!
Будто не жука мы
Держим, а слона.

Иль, по крайней мере,
Не слона – бычка.
А на самом деле –
Майского жучка.

Жук-то жук, однако,
Имя нужно всё ж:
Он хоть не собака,
Но ведь и не вошь.

Вон опять за шторкой
Сын его пасёт…
Окрестили Жоркой:
Жорка-Ветолёт.

ВНОВЬ ЯБЛОНЯ МОЯ БЕЛЫМ-БЕЛА
Вновь яблоня моя белым-бела:
Она цветёт, как той весной цвела.
Опять цветы мне обещают их –
Румяных яблок, яблок наливных.

...А там, на самом краешке села,
Любовь моя пригожая жила.
Она цвела среди весенних дней
И вишен всех, и яблонь всех сильней.

Я говорил ей: «Вместе – навсегда!»
Она, целуя, отвечала: «Да!»
Была весна! И всё цвело вокруг!
Была весна! Но... заморозок вдруг...
Любви той нет. Но ведь была! Была!
Весны той нет. Но яблоня бела!
О, майских яблонь свежесть и дурман!
Я пьян от счастья и от грусти пьян.

Опять цветы мне обещают их –
Румяных яблок, яблок наливных;
Цветы мне шепчут: «Обещаем! Верь!»
Но мне цветам не верится теперь.

ЦВЕТЁТ АКАЦИЯ
Цветёт акация! И дела нет
Ей до того, что я не сплю,
Но вся она такая белая!
И я – как будто во хмелю.

Цветёт колючая красавица!
И вновь привиделась во тьме
Та, что никак не разонравится,
Та, что забыла обо мне.

Цветёт акация, не ведая,
Что в тот – в невозвратимый май
Она, в шелка свои одетая,
Меня влюбила в этот край.

Цветёт! Цветёт! – И пусть ей дела нет,
Что я не сплю, что я люблю,
Но вся она такая белая!
И я – как будто во хмелю.

Цветёт душистая акация! –
Пьянит! Бушует! – Просто страсть!
И стало, пьяному, казаться мне,
Что жизнь моя лишь началась.

В цикле "Поэтические письма из деревни" читайте также:

ЗИМА