|
***
Сверкнёт в ладони огонёк,
Погаснет вдалеке…
Мы – спички… Каждый одинок
И спрятан в коробке.
Бренчим… Не скажешь: «Не хочу!..»
Черкнут о злой фосфор…
Кому-то зажигать свечу,
Кому-то -- жечь собор.
БАБУШКА
Утром внуку путь далёк,
А короче нет.
Бабка алый уголёк
Смотрит на просвет.
Всё ей видно сквозь багрец,
Сквозь прозрачный жар –
Где начало, где конец,
Где коварный яр.
Где рябина на юру,
Где разбитый мост.
-- Эта тучка – не к добру,
Не увидишь звёзд.
Слева – ржавые стога,
Справа – чёрный крест.
В липкой тине берега –
Обойди окрест.
Смотрит бабка сквозь огонь,
Рытвинки на лбу.
-- Встретишь девицу – не тронь,
Не гневи судьбу.
Встретишь птицу – улететь
Хочет – пусть летит.
Пусть висит без дела плеть
И ружьё молчит!
Пусть не брызнет, в зле слепа,
Из ружьишка дробь.
Только б черная тропа
Не умчала в топь.
Не скачи наискосок
И очей не прячь!..
Внук отчаян… Путь далёк.
Огонёк горяч.
--Я, внучок, почти слепа,
Мусор в уголке.
Только вся твоя судьба
В этом угольке.
И пока мне сквозь него
Зрится свет в ночи,
Не случится ничего,
Ты скачи, скачи!
А доскачешь – позабудь,
Счастья не тая,
Что тебе шептала в путь
Бабушка твоя!..
***
Мне не спрятать сейчас ни лица и ни глаз,
Ни в минуты прощанья, ни в миг озаренья.
Всё трещало не раз, всё сгорало не раз…
Человек – это всё ж единица горенья.
Эта песня твоя… Даже взгляды тая,
Я шептал, что тебе повторю я едва ли…
Боль разлуки -- моя… И печалился я.
Человек – это всё ж единица печали.
А, когда ты ушла, от угла до угла
Я ходил и бессильно заламывал руки.
И текла из угла беспросветная мгла…
Человек – это всё ж единица разлуки.
Но остался твой свет… Только в горечь одет,
Век летит… И горьки мои воспоминанья.
Столько прожито лет!.. Скрип калитки в ответ.
Человек – это всё ж единица страданья.
Где-то колокол бьёт… Милый голос поёт.
Выпью чарку вина… Прошепчу тебе что-то.
Будет голос с высот звать в последний полёт…
Человек – это всё ж единица полёта.
КАВКАЗСКИЕ ПОЭТЫ
Магомеду Ахмедову
То в солнечном, то в мрачном переводе
Твоих поэтов слышал я, Кавказ.
Утомлены, одеты не по моде,
Они вели о Родине рассказ.
Без ложных фраз, порою длинновато,
Порою потрясающе-маня,
Их строки обжигали… И куда-то
Вдруг уносили, пришлого, меня…
Я их вдыхал… Я видел эти горы,
Я понимал гортанные слова.
Я шёл на бой… На смертный, на который
Зовет нас совесть, а не голова.
И я кричал… Я тоже в пропасть падал,
Я умирал в бою при Ахульго,
Я был орлом, не клюнувшим на падаль,
И не страшился больше ничего.
Всего лишь строки, в мужество одеты,
Мне отпускали смертные грехи…
Я вас люблю, кавказские поэты,
И, может быть, не только за стихи.
За гордое уменье непокорно
Парить среди седеющих вершин,
За чистоты целительные зёрна,
За языка не треснувший кувшин…
Перевожу… Стихи – подарок царский!
Их горький смысл стараюсь уберечь,
И вдруг вставляю слово по-аварски
В родную, Русью пахнущую, речь.
***
Помолчи… Но молчаньем судьбы не гневи,
Позабудь, как нам сладостно было.
Говорить о любви?.. Что сейчас о любви?
Ты ведь первой меня разлюбила.
А теперь сентябрит… Нервно птицы кричат,
Машут крыльями, вдаль улетая.
И дождливой тоской закручинился сад,
И кружится тоска золотая.
Мало тусклых огней… Стали воды темней,
И ночами почти что беззвёздно.
Отрыдала любовь… Поздно думать о ней.
И не думать, конечно же, поздно.
Шепчут капли дождя: «Уходи, уходя…»
Мраку – мрак, а дороге – дорога.
Остальное – лишь пепел, лишь след от гвоздя,
О забытой тревоге тревога.
Потому и ушедшего лучше не тронь.
Я – иной… И ты стала иною…
Всё – зола… Из золы не родится огонь,
А родится – вновь станет золою.
***
Этот мир, мучительный и грешный,
Эта, в боль струящаяся, даль…
Всё пройдет… И я пройду, конечно,
Как проходят август и печаль.
Как слепец проходит возле края
Бездны, до которой полруки,
Как проходит женщина босая
Через луг, и дальше напрямки.
Всё пройдёт… И горечь под гортанью…
И любовь… И этот сизый дым.
Непременно станет синей ранью
То, что было поздним и ночным.
Будет даль… И будет свежий ветер
Гулко дуть судьбе наперерез.
И кого-то снова не заметят,
Что прошёл… И в сумерках исчез.
***
Неоткрытая папка… С отбитою ручкой кувшин.
Залежалая сплетня, что кто-то там чей-то внебрачный…
Да шальное гуденье забывших про совесть машин,
Да тяжелые взоры идущих дорогою мрачной.
За окном воскресенье. А, значит, опять суета.
Лица вижу в стекле, но не вижу задумчивых ликов.
Будто мертвые души, в которых сквозит пустота,
Только крики, в которых не слышно причины для криков.
Но спешат и угрюмо о чем-то своем говорят,
Хоть на бледные лбы не ложится высокая мука.
Только вскинуты флаги… Да Бога не помнящий взгляд.
Километры судьбы, разводящие деда и внука.
Пережду воскресенье… Захлопну плотнее окно.
Отключу телефон… Не поверю порой предосенней,
Что все лучшее в прошлом, а мне остается одно –
Ожидать воскресенья… Опять ожидать воскресенья.
***
Мгновенно улица промокла,
Потоки мчат.
То божий гнев стучит по стёклам,
То божий град.
За то, что шли, но отступили,
Презрели суть –
Ты только пыль, пророс из пыли,
Так пылью будь…
А показалось, что всевластьем
Ты наделён –
Потоп с небес остудит страсти,
Бесстрастен он.
Во мраке дня, в неверном свете,
Меж мокрых лоз,
Поток снесёт и не заметит,
Что пыль унёс.
Да и кому какое дело,
Что, как всегда,
Вдруг от пылинок помутнела
На миг вода?
|
***
Чахнет август, всё ещё зелёный –
Ни строка, ни птица не поёт.
Да опять раскаркались вороны,
Враз пойдя на новый разворот.
Киснет глина, ботами измята,
Лодка заскучала на мели.
И уже давно не пахнет мятой,
И давно каштаны отцвели.
По утрам противно дует в щели,
И печаль – с дождями заодно.
Но ещё скворцы не улетели,
Но ещё в малиннике красно…
И малец, малиновым вареньем
Выпачкав рубаху, снова в рёв…
И прибито к августу прозренье
Золотыми шляпками грибов.
***
Яблоко с дерева робко упало,
Что-то невнятно шепнула трава.
Тихая музыка где-то звучала,
Было мелодию слышно едва.
Тихая музыка… Нежно и плавно,
И оставаясь во мне навсегда.
Где-то рыдала моя Ярославна,
Где-то в кринице журчала вода.
Тихая музыка… Лёт предосенний
Птиц, что над поймою тихо плывут.
Нету стремительней, нету мгновенней
Этих неспешно идущих минут.
Тихая музыка…Здесь у подножья
Мокрого склона, где выжгло траву,
Лишь золотая слезиночка Божья
Может явиться к тебе наяву.
Чтобы в душе твоей вечно звучали,
Будто слезинками полный ручей,
Тихая музыка светлой печали,
Светлая музыка тихих ночей.
***
Ты всё сказала поутру,
Ты всё сказала.
Слова порхали на ветру,
Их было мало.
Их было восемь или семь…
Паря невольно,
Они не ранили совсем,
Но было больно.
От напряжения звеня
И от печали,
Они летели сквозь меня,
В груди кричали.
И, виноватый без вины,
Всё шарил дверь я.
И что-то ныло – от спины
До подреберья.
Рука скользнула по руке –
Хоть напоследок.
И что-то меркло вдалеке
Меж чёрных веток.
И что-то вспыхивало вновь,
Маня безлико.
И было тише, чем любовь,
Но громче крика.
Ты уходила налегке,
Не верил в ложь я.
И серебрилась на листке
Слезинка божья.
Скрипело старое крыльцо,
Что всё пропало.
И лишь одно твоё лицо
Не угасало.
***
Всё просто… Всё можно попробовать снова.
Всего лишь цепляется слово за слово.
Всего лишь цепляются звуки за звуки,
Всего лишь к рукам простираются руки.
А после, мучению равновелика,
Певучая речь возникает из крика.
И слово летит через грозы и слякоть.
И плакать не стыдно, и стыдно не плакать…
Чтоб ниточка лопнула, нужно так мало –
Быть может, ты что-то неловко сказала?
А, может быть, я пониманьем не вышел,
И просто не понял тебя, не дослышал?
Неловко ответил не лучшей из строчек,
А ты не дослышала, сжавшись в комочек…
Всё сложно…Всё сложно попробовать снова –
Звонком разбудить в половине второго.
И в трубку молчать, слыша только дыханье…
Речей всех речистее это молчанье.
И света светлей… И разлучней разлуки…
И только к рукам простираются руки…
***
Унылая грусть захолустья,
Пахучий ползёт аромат.
И, жёлтой наполнены грустью,
Тяжёлые груши висят.
Бунтуют в них тайные соки
И зёрнышки вечных проблем.
Вдоль сада забор одинокий
Уже покосился совсем.
Хозяин в больнице, а дети
Побыли три дня – и домой.
Всё те же дела на планете,
Всё вертится шар голубой…
Все люди, как водится, братья.
Льёт свет, побеждающий тьму.
Но падают груши… Собрать их
Уже не осталось кому.
***
Пусть я – частица мирозданья,
Небес воздушная струя,
Но как мелки мои желанья,
Как, в сущности, ничтожен я!
Вся суть моя в той жизни тленной,
Что угасает столько дней,
Где я пред вечностью мгновенной
Стою в ничтожности своей.
***
Я в этот мир пришел в своё число,
Меня сюда случайно занесло.
Я не спешил сюда… Меня не звали.
Но коль явился, значит нужно жить,
Любить, страдать… И голову сложить,
И претерпеть все страсти и печали.
Я в этот мир, пусть трудно, но пришёл,
Я в этом мире женщину нашёл,
Которая меня не оттолкнула.
Я научился с нею говорить,
Любил её… Потом устал любить…
Оставлен ею средь мирского гула.
Потом другая женщина пришла,
Взяла за руку, взглядом обожгла
И от печалей многих охранила…
Но без печалей разве проживёшь?
И ложь пришла… За ней другая ложь.
А лживо жить душе совсем не мило.
Жилище есть… А дом?.. А дома нет.
С утра встаёшь доламывать хребет.
А для чего? Какая в том потреба?
Когда давно ничем не веселя,
Почти чужою сделалась земля,
И мыслится про будущее небо…
Осталось слово?.. Слово – это звук.
Оно молчит в предчувствии разлук –
Мне так казалось, Боже, так казалось…
Но голос вдруг явился наяву,
Но голос зазвучал – и я живу,
И нечто есть превыше, чем усталость…
***
Ещё и месяц не потух…
На миг от боли отстранюсь я.
Здесь тишина… Здесь русский дух.
Здесь даже воздух пахнет Русью.
Ни птиц… Ни крика… Ни следа.
Прохожий встретится едва ли.
Струится тихая вода
На грани муки и печали.
И где-то там, за фонарём,
За тропкой узкой, за оврагом,
Тоска с разлукою вдвоем
Мне машут красно-жёлтым флагом.
Тот флаг трепещет на ветру,
Как будто шепчет в час прощенья,
Что ты умрешь… И я умру…
И Бог не даст нам возвращенья.
И просит молвить без прикрас,
Средь этой тишины былинной,
А что останется от нас,
Когда мы сделаемся глиной? |
