Товарищ Сяопин, вы ошибаетесь!

Говорят, что мудрейший китайский политик Дэн Сяопин считал М. Горбачёва идиотом. Оскорбительно? А мне кажется — очень слабо, опрометчиво, не по существу. Ибо бывший помкомбайнера продемонстрировал поразительную вживаемость в предложенные обстоятельства, уникальную способность двурушного существования на протяжении долгих-долгих десятилетий. И так ловко, артистично вёл свою роль «правильного комсомольца-коммуниста», готового «за дело Ленина-Сталина» и жизни не пожалеть! И только когда сделал всё, чтобы обрушить СССР, уничтожить компартию, — с чувством глубокого удовлетворения-глумления объявил: «Что? Выкусили? Вы-то, «совки», думали, я ваш, а я ненавидел вас!»

То есть и когда в десятом классе получал удостоверение кандидата в члены КПСС, — ненавидел? И когда в 1952 году принимал поздравления «товарищей» как свеженький член КПСС? И в 1955 году, усаживаясь в кресло зам. заведующего отделом агитации и пропаганды Ставропольского крайкома ВЛКСМ? И в 1962 году в роли уже парторга крайкома КПСС? И в 1968 году во главе Ставропольского горкома КПСС? И с 1985 по 1991 год набухал злорадной ненавистью к стране и партии, заняв самую вершину власти?

Растерянные людишки, не способные влёгкую поверить святотатцу, пробуют удивляться: «Но ведь всё ему дала советская власть! И образование! И должности какие! Из самой глухомани, с поля, а вон куда подняла!»

Да нет, не из глухомани прорвался Миша Горбачёв в большую власть. В том-то и дело, что если пристально вглядеться в его постоянные взлёты, то обнаружишь краеугольное — он рано смекнул, что всяческие карьерные достижения добываются только на самой столбовой, козырной дороге, где ценится готовность, не сомневаясь, выполнять волю начальства и не жалеть ладошек, наглядно поддерживая «бурные и продолжительные…» Вот именно — будущий высококлассный двурушник вышел из сияющего отменной демагогией университета, который эвон когда организовал Н. С. Хрущёв. А смышлёный, приглядчивый Миша хорошо усвоил основные приёмы «оттепельных» приспособленцев с их оголтелой критикой «культа личности», ритуальными благодарствиями Никите Сергеевичу, который «ведёт нас верной дорогой» демагогического словоблудия. С непременным: «Как говорил Ленин…» И сам говорил, говорил, говорил… И вёл страну к краху. И, казалось, нет здравомыслящей силы, чтобы раскрыть чёрные замыслы этого сладкопевца и спасти СССР от уничтожения. А такая сила была. Но упрятанная в тюрьму. Павел Анатольевич Судоплатов. Человек-легенда. Бывший начальник разведывательно-диверсионного отдела МВД СССР, генерал-лейтенант, многожды награждённый и за то, что организовал убийство Льва Троцкого — любимца мировой закулисы, и, тоже по заданию И. В. Сталина, добыл важные сведения о работе учёных над американской атомной бомбой. И за то, что…

И был ещё Александр Яшин, поэт, автор небольшого, но полыхающего огнём правды рассказа «Рычаги».

Так сошлось, что когда М. Горбачёв выстраивал свою партийную карьеру, я окунулась в газетную работу. Приехала осенью 1957 года в Вологду, выбрав изо всех предложенных мест именно этот северный край. И там впервые прочла рассказ Александра Яшина «Рычаги». И там встретилась с Н.С. Хрущёвым. Не с самим лично, а с его размашистым «окукурузиванием». А в середине семидесятых судьба захотела, чтобы я познакомилась с Павлом Анатольевичем Судоплатовым. В Москве, в подвальчике…

И, вроде, П. Судоплатов, А. Яшин и Н. Хрущёв существовали в розницу. Со своими характерами, предназначениями. Но когда стала вглядываться в давнее, то обнаружила — повязаны. И не будь Хрущёва — не было бы «Рычагов», не гнил бы в тюряге целых пятнадцать лет П. Судоплатов. Не «расколосился» бы М. Горбачёв…

А вывели меня на эти тропки-дорожки не только юбилейные даты «форосского заточения» М. Горбачёва и столетия А. Яшина, но внезапное, отчаянное рыдание весьма успешного кинорежиссёра из потомков «оттепелевцев», то есть тех, кто ну никак не мог самовыразиться до появления на троне Н. Хрущёва! А как только он пришёл… А как только объявился затем реформатор-предатель М. Горбачёв — и вовсе наступила благодать для этого клана богоизбранных. А уж когда для них открыл все двери и окна партрасстрига Ельцин, с какой буйной, чисто рейдерской бесцеремонностью они помчались захватывать только что бывшие советскими редакции, радиоэфиры, киностудии! По принципу: «Кто не способен жрать ближнего, тому нечего делать в этом прекрасном мире халявы и чистогана!»

Ну а кому оказалось невмочь возлюбить законы джунглей, тот исчезал по собственной воле. Как, к примеру, Юлия Друнина, оставившая записку: «Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл…»

А «совершенное существо», вот этот самый богоизбранец-кинорежиссёр, из-за чего разрыдался в своём очередном интервью? Да оттого, о мать честная! — что опять ему, уникальному, воспевшему необоримой прекрасности и значимости оттепельных «стиляг», вот-вот Комитет Госдумы по культуре не позволит использовать матерщину в его очередном, ясное дело, киношедевре. А его самоновейший герой ну никак не сможет выбиться в люди без ядрёной матерщины!

И нисколько не чувствуя густопсового комизма своего элитарно-вымороченного страдания, это благополучнейшее создание плачется в жилетку: «Плохо. Всё больше пахнет цензурой. Это касается не только мата. Я чувствую плохой тренд, нас всё больше пытаются загнать в рамки».

Да в какие-такие рамки, ежели тебе нашли деньги для очередной забавы с пустяковыми «трендами-брендами», обесценивающими смысл человеческого существования? Ежели очередной твой киногерой, как сам ты его рекомендуешь, — «неудачник, который живёт не очень правильную жизнь, пьёт, изменяет жене, но при этом не совершает подлости, не врёт, не ворует, не уничтожает и не давит людей вокруг, а наоборот — помогает людям чувствовать себя свободными…» И обманутой жене, стало быть, изменяет не как подлец, а премилое существо? И вот такому-то «светочу», цензура готова помешать материться с экрана! «Самовыразиться»! Тем более, что режиссёр «мало видит святых вокруг себя и над собой». Стало быть, ещё одна телесерия к малаховской «Пусть говорят», где смакуются подробности существования всяко-разных духовных и физических уродцев и придурков, готова?

Ой, отнюдь не простачок этот удачливый воспеватель «человеческого мусора»! Он таким образом выражает «острый протест» против разжигания межнациональной розни! И посему: «Пусть лучше все герои ругаются матом, пьют, занимаются сексом, но при этом любят друг друга…»

И вся эта мутная рассуждалка имеет место быть в стране, где создавались киношедевры, где лучшие советские кинематографисты воистину культивировали героизм личности, презирая примитивизм эстетства, безыдейное трюкачество, «торгово-развлекательную», мещанскую «киношку». Да ведь одно перечисление лучших советских фильмов говорит само за себя: «Трилогия о Максиме» Г. Козинцева и Л. Трауберга, «Мы из Кронштадта» В. Вишневского и Е. Дзигана, «Щорс» А. Довженко, «Броненосец «Потёмкин» С. Эйзенштейна, «Потомок Чингисхана», «Мать» В. Пудовкина… А бессмертный «Чапаев» братьев Васильевых! А прелестная и тоже бессмертная «Машенька» Юлия Райзмана! А «Баллада о солдате» Павла Чухрая! А «Молодая гвардия» С. Герасимова! А «Война и мир, «Судьба человека» Сергея Бондарчука, а…

Вскорости, предполагаю, апологеты матерщины со своей сектантской убеждённостью в том, что весь цвет и свет российских равнин и гор сосредоточен в их элитарной «кухне», где главными, неоплаканными героями считаются «оттепельные» «пятиколонники», воспоют «романтичных» Богораз, Горбаневскую и прочих. Назвавших самих себя «прогрессивной русской общественностью»И ох как их возносили западные «голоса» в том 1968 году! Спасённые советскими солдатами-офицерами от печей Освенцима, эти «прогрессисты» сбежались на Красную площадь всего-навсего для того, чтобы выразить свой «спонтанный» протест против ввода советских войск в Чехословакию! Чуток позже «наивная» страдалица за идею» Богораз-Брухман скажет, что «когда началась «пражская весна», московская интеллигенция просто жила этими событиями… Мы очень были воодушевлены этим, потому что мы считали, что началось в Праге, потом будет в Варшаве, потом будет у нас. Конец мирового коммунистического движения».

И те самые апологеты хрущёвской «оттепели», что гневно костерили всяко-разных подлецов-доносчиков времён «культа личности Сталина», обгадились по полной, сочинивши и отправивши Кровавому Царю Борису чудовищный донос с палаческим требованием «раздавить гадину», то есть уничтожить законную, народную советскую власть и защищающих её «фашистов-коммунистов», ибо «эти негодяи уважают только силу». Списочек данных, в основном опять же богоизбранных доносчиков-провокаторов нетленен: А. Адамович, А. Ананьев, А. Анфиногенов, Б. Ахмадулина, Г. Бакланов, З. Балаян, А. Бек, А. Борщаговский, В. Быков, Б. Васильев, А. Гельман, Д. Гранин, Ю. Давыдов, Д. Данин, А. Дементьев, М. Дудин, А. Иванов (пародист), Э. Иодковский, Р. Казакова, С. Каледин, Ю. Карякин, Я. Костюковский, Т. Кузовлёва, А. Кушнер, Ю. Левитанский, Д. Лихачёв (академик), Ю. Нагибин, А. Нуйкин, Б. Окуджава, В. Оскоцкий, Г. Поженян, А. Приставкин, Л. Разгон, А. Рекемчук, Р. Рождественский, В. Савельев, В. Селюнин, Ю. Черниченко, А. Чернов, М. Чудакова, М. Чулаки.

Ну да, многие из них уже померли. Но — в своих постелях, а не разорванные на куски осколочно-фугасными снарядами, как выпало на долю защитников Конституции. И детки-внуки их «в шоколаде». Они ж не бежали с бинтами, чтоб помочь раненым у Белого Дома, как четырнадцатилетний москвич Костя Калинин, а он побежал, вот и получил пулю в затылок…

М. Горбачёв? А он не при чём. Его там и не было. Мерзкие «коммуняки» запихали беднягу в холодильник и не выпускали. За это и прочие шведы назовут его героем.

Стало быть, одно к одному: Хрущёв родил Горбачёва, Горбачёв родил и вдохновил свеженьких доносчиков-«пятиколонников». А вместе они породили Б. Ельцина. А «ельцинские реформы», как выразился М. Полторанин, «выгребли из социальных подворотен весь человеческий мусор и подсунули в поводыри обществу — мошенников, фарцовщиков, спекулянтов театральными билетами, проныр по части «продай-купи», базарных шулеров и напёрсточников. Этому отребью позволили безнаказанно мародёрствовать на российской земле, пинками открывать любые двери».

Ну а «первозванный» в ряды предателей М. Горбачёв получил от Д. Медведева орден Андрея Первозванного. И как же радовался на том свете Н. Хрущёв неиссякаемой победительности своего учения! Надо полагать…

Бурные, продолжительные…

Хорошо помню, с каким изумлением мы, студенты, собранные в актовом зале института, слушали «разоблачения культа личности И. В. Сталина» на ХХ съезде КПСС. Ошарашенные, выкатились на улицу и… Вот именно — зашептались с самыми близкими: «Как же так? Почему Хрущёв так долго молчал? И куда деть хотя бы ту же борьбу с неграмотностью… Ведь Сталин организовал, направлял… Мы же учили: уже в 1930–1932 годах за парты школ и ликбезов было усажено более миллиона человек. А к концу тридцатых годов массовая неграмотность была ликвидирована. И если в вузах при царизме было всего 127 тысяч студентов, то теперь такое количество учится в среднем вузовском городе. Миллионные тиражи книг идут нарасхват… Ну как поверить, что Сталин руководил войной по глобусу! Он же, мы же учили, в гражданскую на фронтах, в самой гуще…»

Сумятица, раздрай в душе — сил нет. Но, с другой стороны, как не поверить, если сказано Кремлём, с самой высокой трибуны!

Ох, и злую шутку сыграло со многими из нас это ритуальное почтение к Высокой трибуне! А точнее — привычная уверенность в том, что взрослые, серьёзные, многоопытные кремлёвские дяди если говорят-обещают что, — то и свершится всенепременно. Вот же ближайший, убедительнейший пример — обещали, что несмотря ни на что одолеем фашистских гадов, — и одолели!

Ну да, мы, «дети войны и Победы», тогда свято верили во всепобеждающую силу добра, справедливости и гордились собственной необходимостью для больших, общезначимых дел. Социологи подтверждали: советская молодёжь на первое место ставит желание иметь интересную, любимую работу. Далее: любить и быть любимым, пользоваться уважением окружающих, всегда иметь цель в жизни, приносить пользу людям. И лишь затем — «иметь отдельную квартиру, иметь деньги, иметь автомашину».

Мы, счастливые «дети войны и Победы», пуще всего ценили тихое небо. А далее — «нам нет преград ни в море, ни на суше». И легко срывались по призыву партии, комсомола убирать казахстанский, целинный урожай, осваивать новые районы страны, воплощая в жизнь свои романтические мечтания, проверить свои силы, посмотреть свою страну-странищу… При этом всегда был расчёт не только на свои возможности, поддержку друзей и родных, но на помощь, в случае чего, комсомольской организации. И, несмотря ни на что, мы искренне, твёрдо верили: советская, наша родная власть, которую отстояли великой ценой наши деды-отцы, стоит прочно, неколебимо, ничто, никто не может её «вышибить из седла». Недочёты, ошибки, неувязки, присутствие то там, то тут корыстолюбцев, демагогов, тупых бюрократов, — это так, семечки. Остов, костяк — стальной. Так ведь ещё Маяковский говорил про избыток всякой дряни вокруг. Но, несмотря ни на что, мы победили фашистов! И у нас есть атомная бомба на всякий случай, если империалисты сунутся…

А «они», как оказалось, уже давно «сунулись». И запели славу так называемой «оттепели».

Нам-то, простецам, всё невдомёк было, что, раскручивая хрущёвскую, горячую тему «культ личности Сталина», идёт развязывание информационно-психологической войны с СССР. И само как бы гневливое отчитывание поэтов А. Вознесенского и Е. Евтушенко тем же Хрущёвым, — лишь дымовая завеса, чьё предназначение — увести в сторону советскую общественность от опаснейшего для него очага здравомыслия. Ведь пуще всего боялся Н. С. не этих «треугольных груш» и самовыдвиженцев на роль «передовой русской интеллигенции», а совсем-совсем иных фигур «умолчания». «Мы решительно и непримиримо выступали и будем выступать против одностороннего, недобросовестного, неправдивого освещения нашей действительности в литературе и искусстве», — декларирует он, «праведник», выступая перед писателями в 1957 году. «Мы…» И того хлеще: «Советские люди отвергают и такие, по существу клеветнические сочинения, как книга Дудинцева «Не хлебом единым»…

А мы, студенты, хоть и нерешительно, но спрашиваем друг у друга: «Разве Дудинцев голую неправду написал? Или «мы», со своим недоумением не есть народ?»

Ну поудивлялись мы, молодое поколение, которому Никита Сергеевич пообещал беспересадочный, всего через двадцать лет, перелёт из социализма в коммунизм, и — разбежались-разлетелись по стране работать во имя счастья и благополучия народа. Без дураков. Как чувствовала душа — так и поступали. И те, кто выбрал журналистику, мои знакомые и я сама, радовались возможности не только рассказывать о хороших, самоотверженных «в труде и бою» людях, но и живо откликаться на письма правдолюбцев, выводить на чистую воду зарвавшихся приспособленцев…

И не вдруг, не вдруг постигали суть происходящих процессов-эксцессов. Удивление вызывала не только ожесточённо-презрительная оценка Н. С. «кровавого тирана» Сталина, прозвучавшая на ХХ съезде. Но и беззастенчивое воспевание самого себя, кое-как закамуфлированное именем партии: мол, «после долгого перерыва создано коллективное руководство». Под бурные, продолжительные…

И вдруг, на совещании писателей в ЦК КПСС, 13 мая 1957 года, на приёме писателей, художников, скульпторов и композиторов 19 мая, в июле на партактиве того же года Н.С. торопится затоптать собственные грязные следы на оценке деятельности И. В. Сталина. И сообщает присутствующим: «Великие успехи в развитии нашей страны достигнуты под руководством Коммунистической партии и её Центрального Комитета, ведущую роль в котором играл И. В. Сталин. Строительство социализма в СССР осуществлялось в обстановке ожесточённой борьбы с классовыми врагами и их агентурой в партии — с троцкистами, зиновьевцами, бухаринцами и буржуазными националистами. Это была политическая борьба. Партия правильно сделала, разоблачив их как противников ленинизма, противников социалистического строительства в нашей стране. Политически они осуждены и осуждены справедливо.

В этой борьбе Сталин сделал полезное дело. Этого нельзя вычеркнуть из истории борьбы рабочего класса, крестьянства и интеллигенции нашей страны за социализм, из истории Советского государства. За это мы ценим и уважаем Сталина. Мы были искренними в своём уважении к И. В. Сталину, когда плакали, стоя у его гроба».

Опять же под ритуальные «бурные, продолжительные»… В чём дело? Почему такой ошеломляющий поворот-переворот? Оказывается, ждал и не дождался «бурных, продолжительных» от китайских коммунистов. Им-то было ведомо, что сама эта «убойная» формулировка «культ личности Сталина» не есть продукт мыслительной деятельности т. Хрущёва, а «украдена» им у западных, буржуазных СМИ, прислуживающих соответствующим разведцентрам и мировой закулисе! Стало быть… Вот почему уже в 1956 году «Женьминьжибао» прямо и жёстко заявила, что да, Сталин «допустил некоторые серьёзные ошибки во внешней и внутренней политике». Но: «И. В. Сталин имеет великие заслуги в деле развития международного коммунистического движения… В борьбе за защиту ленинского наследства от врагов ленинизма — троцкистов, зиновьевцев и других агентов буржуазии — он выражал волю народа, был достойным и выдающимся борцом за марксизм-ленинизм… Осуществление Коммунистической партией Советского Союза этой линии привело к победе социалистического строя, создало условия, при которых Советский Союз одержал победу в войне против Гитлера». И ещё, вдогон: «Мы считаем, что если ошибки Сталина сопоставить с его достижениями, то ошибки окажутся только на втором месте».

А в народе возник, помнится, шумок, мол, как же так, почему не свои остановили безответственную «разоблачиловку» Н. С. Хрущёва, а китайцы? Ведь среди делегатов того же ХХ съезда отборный авангард сидел в зале, заслуженные люди, добившиеся серьёзных успехов на своих предприятиях, в колхозах-совхозах, с кузнечным молотом в руках, а также с журналистско-писательским пером, многожды награждённые за ратные заслуги в годы Великой Отечественной войны. И не нашёлся ни один, чтоб взял да хоть с места выкрикнул: «Кто вам, Никита Сергеевич, дал право огульно охаивать Сталина?» Или кто бы из этих многих коммунистов хотя бы встал с места и демонстративно покинул зал? Ни один. Одни «бурные, продолжительные…» Хотя многие знали про личный вклад Никиты Сергеевича в уничтожение по доносам тысяч безвинных коммунистов в Москве и на Украине. Про то, что при Сталине он, Никита Сергеевич, не дровяным складом заведовал где-то в Тотьме, а запросто ручкался с Иосифом Виссарионовичем.

Вот и делал народишко вроде нечаянный, но точный вывод: ловчит Никита Сергеевич, даёт урок и партийным, и беспартийным бесцеремонного приспособленчества. И желающие «выживать» во что бы то ни стало усваивают его. А, стало быть, карьеристы-шкурники возьмут своё. И будут зарабатывать себе тёплые кресла, вовсю воспевая очередную бестолковую или вовсе заведомо вредную новацию «борца с культом». И всячески лакируя сущее.

И тогда же, при Н. С. Хрущёве, вызрело, «заколосилось» весьма самобытное племя «страдальцев», которых будто бы то и дело безбожно, но показательно сёк он сам. Но почему-то оно только плодилось и вовсю цвело и пахло. Сказка про «невыносимые» муки Е. Евтушенко, Б. Ахмадулиной и до сей поры в ходу. И впрямь, только такой несчастливец-изгой, как А. Вознесенский, мог после «сечения» Хрущёвым издаваться-переиздаваться немерено. Только лишенец-страдалец имел возможность выезжать в разные страны в таком порядке: в 1961 г . — в Польшу, в 1962–1966, 1969, 1976, 1977, 1983 — в Италию, в 1962, 1963, 1973, 1983, 1984 — во Францию, в 1964, 1966, 1977, 1981 — в Англию, в 1966, 1968, 1971, 1974, 1977, 1984 — в США, в 1967, 1977, 1983 — в ФРГ, а уж после кровавого октября 1993 года — и вовсе не счесть этих «элементов страданий» в объятиях гусинских-березовских ворованных капиталов!

А нынче появились новёхонькие страдальцы от той же проклятой советской власти. Оказывается, средь них и поэт Сергей Мнацаканян. Но до срока, как в своё время Миша Горбачёв и Никита Хрущёв, скрывавший свои истинные мыслишки. Но вот в сборнике «Наша улица» как попёрло из него надрывно-рыдательное откровение! «Сегодня я могу смело сказать, что моё отрочество прошло в жёлтом доме». И ещё хлеще: «О спасибо «родной коммунистической партии за наше счастливое детство!» Эти суки пытались сделать даже из детей борцов за чёрт знает какое светлое будущее…» Круто? Можно подумать, что страдалец появился на свет в подвалах Лубянки и то по недогляду ягоды-ежова-берии.

Ан нет. Притаённый до срока ненавистник советской власти родился в августе 1944 года в семье вполне себе «приблатнённой», в смысле имевшей права на особые привилегии. Уже в 1949 году папа, номенклатурная единица, вёз его в Харбин: «Моего папу «кинули» на дипломатическую работу, и примерно полгода он занимался хозяйственными делами в советском посольстве».

И нет чтобы честно сказать, что родитель с семьёй получил квартиру в элитарном новом доме. В 1954 году, когда тысячи и тысячи москвичей, едва переживши военные тяготы, ютились в подвалах, в многочисленных бараках. Ан нет. Пробует и тут выжать слезу у идиотов-читателей: «Мои родители чудом (?!) получили здесь двухкомнатную квартиру на четверых — тогда это считалось верхом жилищного благополучия!..»

И ах как ему, дешёвому ёрнику, охота прослыть в новых, «дерьмократических» условиях, разоблачителем и правдолюбцем! А наружу, как нелеченый геморрой, вылезает мещанская, застарелая зависть к более, как ему мнилось, несправедливо удачливым. И воспроизводит, спустя почти полвека, эту свою «неустрашимую гражданскую позицию»: «В этом доме жили отдельные представители советской «элиты» и власти: в первом подъезде зам. министра морского флота тов. Семёнов», у которого, оказывается, был избалованный сын Сэм. А стало быть, законно праведное мнацаканяново недоумение, мол, почему ж семья зам. министра «занимает четырёхкомнатную квартиру на троих плюс домработница».

Вы когда-нибудь испытали шлепок по своему телу упавшей вонючей крысы? Об этом гадливейшем ощущении мне рассказывала белорусская партизанка, брошенная гестаповцами в грязный, мокрый подвал… Но что крысы… Крысы тоже хочут жить…

Но всех переплюнул по части разоблачиловок «проклятой советской власти» некто Лёва Зельдович в содружестве с писателем Владимиром Сорокиным. Наконец-то им позволили самовыразиться по полной! В их киношедевре на голую податливую Машу стелется огромная карта СССР. Затем вырезается клок вокруг названия «Москва», отмеченный красной звездой, и через эту дырку Оно «трахает» бабу с русским именем Маша.

В. Плотников, самарский журналист, «наблюдая эту мразятину и высекая зубами пыль…», просил обратить внимание на название фильма — «Москва». Теперь о финале фильма. Прожжённый пошляк, святотатец и космополит Лёва Зельдович под ручку с обеими жёнами (у них, кстати, паспорта с советской символикой) возлагает цветы к памятнику Неизвестному солдату! Великодушный жест? Ага, особенно в свете его вонючей ремарки: «Неизвестный солдат — это солдат, которого не было»… Туши свет, вынимай саблю!» Но низ-зя! Это будет ксенофобия! Это проявление «махрового русского антисемитизма»!

Стало быть, вот-вот зельдовичи-сорокины воспоют в своём очередном шедевре момент исторически значимого совокупления, разумеется, идейного, Леры Новодворской с Владимиром Жириновским.

Один в поле воин

А ведь не просто так, не от дури Никита Сергеевич трепал за хохолки евтушенков-вознесенских, изображая к ихним творениям свою как бы непримиримую, «классовую ненависть». Недаром их тусовка получила такую роскошную рекламу. И даже признание их будто бы жуткой вредности для народных масс.

Так ведь выдумка всё это! Откройте, прочитайте, где, как, в чём посягнули эти самые «оттепельные» страдальцы на святое святых для Хрущёва. Не найдёте!

Но был, был один человек, которого Н. С. счёл своим едва ли не кровным врагом. Не побоявшийся с трибуны писательского съезда бросить в лицо новомодной, изворотливой «оттепельной» бюрократии жёсткие слова насущной, несговорчивой правды. В том, 1954-м, очень непростом году. Не думая о последствиях. Ни на какую «свою» тусню не надеясь. В одиночку. Вот что он рискнул бабахнуть: «Разрыв, наметившийся между этическим изображением жизни и её подлинностью, особенно заметен в большом количестве наших стихов и поэм о деревне. Разными путями создавалась та атмосфера лакировки и хвастовства, которая снижала партийную действенность нашей прозы и поэзии. Шло это и по линии критики, и по линии журналов и издательств, и газет. Во многом виноваты и мы сами, писатели… В 1951 году на моей родине, в Вологодской области, был неурожай. В отдельных колхозах и совхозах хлебов почти не собрали. А местные перестраховщики начали отдавать под суд председателей колхозов за невыполнение хлебозаготовок. Я был в это время в своём родном колхозе и видел, что сложившаяся в результате стихийного бедствия обстановка требовала совсем других мер. И я до сих пор чувствую себя виноватым перед партией, перед своими земляками, что не проявил достаточного гражданского мужества и не сделал сразу всего необходимого, чтобы добиться исправления явно ненормального положения. Оно было исправлено без моего, писательского участия… Мы больше сделали бы для партии, для народа, если бы глубже чувствовали свою ответственность за все стороны жизни в стране и ни при каких обстоятельствах не прятали голову под крыло…»

Кто это выхлестнул из себя? Кто и сегодня достоин быть в чести? Но о ком по сути ни слуху, ни духу в проданных буржуинам СМИ, включая вроде бы вездесущее телевидение? И чей недавний столетний юбилей если и бы упомянут «независимой» прессой, то впромельк. А иначе ж, свят-свят, вылезет наружу придурёжный «героизм» войновичей, окуджав, евтушенков, битовых и прочих «треугольных груш», предпочитающих стайное, себе на уме, существование.

Яшин Александр Яковлевич. Один в поле воин, жестоко поплатившийся за своё гражданское бесстрашие. Хотя, казалось бы, самый момент для того же ЦК КПСС обратить доброжелательное внимание на бескорыстного, понимающего насущную народную нужду правдолюбца, всей душой болеющего за судьбу Отечества. Позвать, побеседовать, поддержать в урок приноравливающимся к моменту ловкачам-демагогам.

Ничего подобного! «Наш дорогой Никита Сергеевич» стал с особым пренебрежением употреблять словцо «лакировка», как ужасно оскорбительное для тех райских садов, что он вот только что насадил и взлелеял. А тут ещё «нечестивец» А. Яшин опубликовал «невероятный, чудовищный» рассказ «Рычаги» про сегодня, когда «в обстановке невиданного подъёма…» вовсю «колосилась кукуруза» показухи.

И тотчас перед А. Яшиным, известным поэтом-прозаиком, лауреатом Сталинской премии, «Старая площадь» захлопнула все двери, отрезала все пути-дороги к газетам, журналам, издательствам. А услужливые литшавки, подчас не нюхавшие ни пороха, ни коровьего навоза, принялись бойко, злобненько клеймить крестьянского сына, участника обороны Ленинграда и Сталинграда, члена партии с 1941 года, как предателя интересов народа и коммунистических идеалов. Ажно журнал «Партийная жизнь» накинулся на него с дубиной: «Не сметь!»

В конце концов и В. Дудинцева Н. С. простил. И дал добро на издание отнюдь не лакировочной повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». И только А. Яшин не дождался амнистии. В чём секрет? В том, что и В. Дудинцев, и А. Солженицын разоблачали происходившее при «культе личности Сталина». А прозорливец А. Яшин требовал у сегодняшних, хрущёвских верхов: «Смотрите правде в глаза! Вы настолько забюрократизировали партийную работу, настолько унизили мнение рядовых коммунистов, что быть беде! Ямищу вырыли между собой и народом! Вы рубите сук, на котором сидите! Ой, не к добру!»

По сути Александр Яшин обнажил уже тогда одну из «оттепельно-перестроечных» причин будущей контрреволюции 1991–1993 годов. Когда Верхами отвергались истинные правдолюбцы, заботившиеся об общенародных интересах, а прикармливались, «чтоб заграница чего плохого об нас не подумала», — диссидентствующая космополитическая популяция. Вот тут и обжигает твою душу непрошенная и, может, весьма спорная мысль: «Если бы не погибли на фронтах те три с половиной миллиона коммунистов. И вообще… самых-самых…»

А сюжет-то крамольных «Рычагов», вроде, простенький: вот, значит, собрались в правлении колхозные коммунисты середины пятидесятых. И перед началом собрания толкуют попросту, «без протокола» о том, что на душе лежит, «доверительно, без всяких оглядок»… И о том, что в сельпо привозили сахар, и Микола раздавал его не по совести, а по своему усмотрению. Вот и Щукину перепало.

Микола же, — бывший колхозный кладовщик, снятый с должности за воровство но вот теперь он в сельпо хозяйничает. И Щукин, молодой коммунист, бывший рядовой колхозник, нынче уже в кладовщиках и «купил себе авторучку и стал носит галстук».

Его пожурили за то, что взял эти два кило сахара у Миколы:

— И ты взял?

— Взял. Не брать, так всю жизнь без сахару просидишь. И ты бы взял.

И спустя время тот же Щукин:

— Взял-то я взял, но где же всё-таки правда? Куда уходит сахар, где мыло, где всё?

И — пошло-поехало:

— Ну правда — она нужна. На ней всё держится. Только я, мужики, чего-то опять не понимаю. Не могу понять, что у нас в районе делается? Вот ведь сказали, планируйте снизу, пусть колхоз решает, что ему выгодно сеять, что нет. А план не утверждают. Третий раз вернули для поправок… А районный план дают сверху… От нашего плана опять ничего не осталось. Вот тебе и правда. Не верят нам.

— Правду у нас в районе сажают только в почётный президиум, чтобы не обижалась да помалкивала…

— Правда нужна только для собраний, по праздникам, как критика и самокритика. К делу она неприменима — так, что ли, выходит?

— Был я на днях в райкоме, у самого. Что ж, говорю, вы с нами делаете? Не согласятся колхозники третий раз подряд план изменять, обидятся. Нам лён нужен. Под лён и лучшую землю отводить следует. А опыты у нас уже были и с кроликами, и с травопольем. Сколько людей зря извели. Хлеба не стало — государству же во вред. Дайте, говорю, хоть десять, ну двадцать гектар на первый раз, а не сто, не тысячу. Привыкнем — сами прибавим, сами будем просить больше. Давайте не сразу. «Нет, — говорит, — сразу. Надо, — говорит, — план перевыполнять, надо активно внедрять новое». Активно-то, говорю, активно, да ведь у нас север, народу мало, и земля — она своего требует. Людей убеждать надо. Ленин сказал — активно убеждать надо. А он говорит: «Вот ты и убеждай. Мы тебя раньше убеждали, когда колхозы организовывали, а сейчас ты убеждай других, проводи партийную линию. Вы, говорит, — теперь рычаги в деревне…

— Он думает, что партия авторитет потеряет, если он с народом будет разговаривать как человек, по-простому. Ведь знает, что получаем в колхозе по сто граммов на трудодень, а твердит одно: с каждым годом растёт стоимость трудодня и увеличивается благосостояние. Коров в нашем колхозе не стало, а он: с каждым годом растёт и крепнет колхозное животноводство… Скажи: мол, живёте вы неважно потому-то и потому-то… но будем жить лучше. Скажи — и люди охотнее за работу возьмутся.

— Начальники наши районные с народом разговаривать разучились, стыдятся: сами всё понимают, а прыгнуть боязно. Где уж тут убеждать. На рычаги надеются…

— Я так понимаю наши дела. Пока нет доверия к самому рядовому мужику в колхозе, не будет и настоящих порядков, ещё хлебнём горя немало…

И как же они все, мужики эти кондовые, корневая крепь России, а среди них и успевшие повоевать, испугались, сообразив, что весь этот их, от сердца, разговор, слышала старуха-уборщица! И как же все они враз превратились в «рычаги», едва началось партийное собрание! Вот ведь только что говорили друг с другом с такой откровенностью, а тут сходу перешли на газетно-казённый, деревянный язык. «Товарищи! — сказал председатель колхоза, однорукий инвалид войны. — Райком и райисполком не утвердили нашего производственного плана. Я считаю, что мы кое-что не предусмотрели и пустили на самотёк. Это не к лицу нам. Мы не провели разъяснительной работы с массой и не убедили её. А людей убеждать надо, товарищи. Мы с вами являемся рычагами партии в колхозной деревне… — на это нам указали в райкоме и в райисполкоме…»

Составили резолюцию: «В обстановке высокого трудового подъёма по всему колхозу развёртывается…»

«Ах, какая была та прекрасная «оттепель»!» — ностальгируют до сей поры писучие организмы из богоизбранных. Для кого как. Для «лакировщиков» — да. Для бренчащих на гитаре про любовь-морковь — да. Но в самой-то глубинке народной жизни своя «песнь песней», свои, накоротке, взаимоотношения и с Правдой и с Кривдой. И никакой поблажки последней. В Верхах — смена караула, внизу, средь обслуги, — пафосный трёп демагогов-приспособленцев.

Такая вот история произошла со мной в разгаре вологодского лета 1958 года. По заданию редактора прискакала я на коне в колхоз, где должно было вовсю зеленеть кукурузное поле. Увы, не слезая с коня, оторопела при первом же взгляде на эти едва пробившиеся из земли бледно-зелёные хохолки. И попала в окружение. Понабежали, сгрудились молчком невесёлые бабы и ребятишки с пятнами зелёнки на золотушных лицах. А старик-колхозник поднял ко мне суровое лицо с седой бородой и потребовал: «Глядишь? Гляди. Из газеты? Вот и пропиши, какие тут у нас начальством приказанные достижения. Вона как колосится эта самая кукуруза под северными-то ветрами-дождями! Пусть дуроломам, кто эту блажь придумал, премию дадут! И про нас, народ, пропиши, как мы, дураки дураками, в ладошки хлопаем!»

А в это же самое время, когда «оттепель» вовсю гробила сельское хозяйство разливанной показухой с холуйских рук хрущёвских бюрократов-«антисталинистов», сидящая при тёплых городских сортирах писучая будущая «демократическая интеллигенция» считала самым драматическим событием культурной, то есть обособленной от полей-заводов, жизни конца пятидесятых, — «гонение» на Б. Пастернака. И тот же Сергей Чупринин, бывший сотрудник ростовского «Комсомольца», а ныне главный редактор либерал-журнала «Знамя», вынужден был надрываться, просвещая якобы жутко тёмный, многомиллионный советский народ. Ведь этому убогому народу приходилось, «благодаря оттепели», объяснять решительно всё, убеждать решительно во всём. И «достаточно перечитать эренбурговскую «Оттепель», чтобы понять, «с какой духовной, культурной, нравственной целиной столкнулись…» «бескорыстно-вдохновенные» демагоги-чупринины.

Лично мне и в голову не взбредало «просвещать» тогда, в 1957-8 годах «народные массы» и тем более лезть к ним с поучениями. Они меня просвещали беззатейно, но впрямую, не обкапывая «оттепельными» слезами-соплями. Они, а среди них и школьный учитель, с которым пили травяной чай в глухонькой деревеньке, требовали: «Нет, дорогая газетчица, не умерли и сегодня вот эти пылающие строки Некрасова: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови уведи меня в стан погибающих за великое дело любви!» Ох, развелось болтунов и прямых шкурников! Своё безбедное существование обеспечивают бесстыдным, циничным ухорашиванием реальных фактов! Куда катимся? Ну, конечно, спасибо Хрущёву за то, что объявил амнистию невинно пострадавшим. И на клеветнические доносы больше не обращают внимания. Так?»

Я кивала согласно. И… поплатилась вскорости за такое своё поспешное соглашательство. Теперь-то, с высоты стольких лет и прожитых событий, забавно выглядит та история. Да и начиналась она весело. По заданию редактора я должна была «осветить итоги… ну как там в школах выполняется решение по трудовому воспитанию». И мне ничего не стоило сходить, побеседовать с завучами или директорами. Но получить усреднено-осмотрительные ответы показалось до того скучным… И при весёлом одобрении своих редакционных соратников решила отсидеть в десятом классе под видом школьницы и потом порадовать читателей живыми деталями реального «процесса».

Сказано — сделано. Школьную форму мне отдала с лёгкой охотой хорошая девочка, дочь хозяйки, где я снимала комнатушечку. И стала я очевидицей неприкаянного «трудового воспитания», существующего только «для галочки». О чём и написала статью. И положила её в стол, под ключ. И поехала в Москву, чтоб встретиться с бывшими вологодскими комсомольцами, ставшими знаменитыми.

И встретилась. И больше часа с удовольствием рассказывал мне о своём детстве-юности выдающийся авиаконструктор С. В. Илюшин. Милый, скромный человек, с выпуклым рубцом на покалеченной брови, он со смущением сдёрнул с белейшего носового платка чёрную приблудную ниточку. Сын крестьянина-бедняка. Семикратный лауреат Сталинской премии. Трижды Герой Социалистического Труда.

И буду век благодарна редактору своему Энгельсу Федосееву и за то, что там же, в Москве, куда он меня послал, я познакомилась с Василием Гавриловичем Жаворонковым, министром Госконтроля СССР. В охотку, с юмором, вспоминал, как он, деревенский парнишка, рвался учиться, быть не среди хороших, а только там, где всё решается. И в годы войны, в самую-то отчаянную заваруху, когда штурмом брались поезда в Москве и появились паникёры, мародёры, он «вёл свою линию»…

Да много там было у меня удивительных встреч! Но когда вернулась в Вологду, пришла в редакцию, обнаружила — взломан ящик стола, и моя статья про трудовое воспитание исчезла. В чём дело? Энгельс: «Нас с тобой вызывает секретарь обкома по пропаганде товарищ Сталь». «А зачем?» — вякаю. «А затем… Ты молчишь, что бы он ни говорил. Если начнёшь… так наступлю на твою ногу этим вот своим ботинком…»

Моя «оттепель» пролилась словесным дождиком в большом кабинете, где за просторным столом сидел небольшенький мужчина при галстуке. Самое запомнившееся: мол, кто вам дал право лить воду на мельницу мировой буржуазии? Заниматься критиканством? Но мы пока в вас верим и надеемся, что ваше талантливое перо будет служить интересам пролетариата.

Подмывало прыснуть. Но искоса глянул на меня суровый глаз Энгельса.

Зато в редакции разошлась, рассказывая, какую идиотскую тираду произнёс товарищ Сталь! Ну надо же, чуть не приписал меня к пособникам какой-то «мировой буржуазии»! Ну это же «Крокодильский» сюжет…

И не сразу заметила, как все мои сотоварищи исчезли, второпях оставив даже недоеденный пирожок…

Но самое-то удивительное — я не сразу призадумалась: «А кто взломал мой стол? А почему моя статья оказалась на столе в обкоме? Кто на меня «накапал»?..» Помню, что ко мне пришёл тогда большой, тяжёлый человек и грузно опустился на стул: «Обещал — выполнил». Мы с ним уже встречались, разговаривали там, на улице. Бывший красный командир. Отсидел по доносу шестнадцать лет. «Лихо начинал, товарищ Лиля. Из деревенской пацанвы. Ну, ясное дело, как и вы сейчас, поверить не мог, что меня, такого преданного советской власти, кто-то обгадит втихомолку, а кто-то этому поверит. Берите всё». Замедленно, опухшей рукой вытащил из внутреннего кармана стопочку фотографий, выложил передо мной. Пообещала: «Перефотографирую и верну». Усмехнулся фиолетово-серыми губами: «А зачем? Пусть у вас будут. У меня водянка. Я скоро умру».

… По направлению ЦК ВЛКСМ я уехала из Вологды на Сахалин, в газету «Молодая гвардия». И среди других причин, пусть не главная, но была и эта, в вопросительном варианте: «Кто же донёс на меня? Неужели вот та? Или…» Там, на дальнем-дальнем Востоке, где и моря навалом, и дуют романтичные «муссоны», мнилось мне — не так шумно-патетично «колосится кукуруза»… И там, на острове, я ещё раз перечитаю рассказ Александра Яшина. И нисколько не удивлюсь, что его истово, до конца своей жизни любила «неправдоподобно красивая женщина», талантливая поэтесса Вероника Тушнова. Вопреки обывательским, завистливым наветам… Бывшая фронтовая медсестра. Это она успела сказать так безобманно, так пронзительно:

… И на ресницах у него

Тяжёлый пепел Сталинграда.

Кажется, я ответила на вопрос, как оказались намертво связаны друг с другом Н. С. Хрущёв с его смердящим, злобным фарисейством и Александр Яшин, попавший под ледяной, наотмашь хлещущий ливень весьма и весьма избирательной «оттепели».

П. А. Судоплатов — «совковый герой»

А при чём здесь Павел Анатольевич Судоплатов? Которого нынешние наши писучие неотроцкисты, осмелев под сенью развесисто-клюквенных «триумфов», меченых воровскими «березовскими» баксами, называют «совковым героем»? А при том, что он из той же, как и Александр Яковлевич Яшин, породы истинных патриотов, для которых самым насущным была забота об интересах Отечества, а не ловкое вползание в клан бюрократии, чтобы слаще других есть и радовать задницу мягоньким пуфиком.

Когда я приехала в Вологду «за страданием» от доноса, которое тогда казалось мне таким жгучим, Павел Анатольевич уже сидел четыре года по контрреволюционной статье 58–1, пункт «б». И ему предстояло отбывать оставшиеся 11 лет во Владимирской тюрьме. Где он перенёс три инсульта и ослеп на один глаз. Многожды награждённый: орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Суворова, двумя орденами Красной Звезды…

За что столько наград? За уникальнейшие операции по личному заданию И. В. Сталина. В том числе — за точно разработанный план уничтожения любимца мировой банкирской закулисы Льва Троцкого, мечтавшего вместе с гитлеровцами войти в покорённую Москву, и раскинувшего сеть своего космополитического сионистского влияния по многим точкам земного шара. Лев Давидович сочинил накануне войны СССР с Германией байку о том, что, де, Сталин убил Ленина… Теперь-то проясняется, почему «богоизбранцы» обзывают П. А. Судоплатова «совковым героем»?..

«Аргументы недели» от 22 августа 2013 года уточняют: «До сих пор считалось, что Сталин приказал расправиться с Троцким за то, что тот после высылки из СССР компрометировал нового вождя по любому поводу. Между тем в ходе изучения документов, полученных из американских архивов, открылись новые существенные обстоятельства, которые заставляют основательно пересмотреть господствовавшие на этот счёт представления. Оказывается, за границей Троцкий занимался не только острой критикой нового советского режима, но и организовал эмигрантские группы, связанные с оппозиционным подпольем в СССР, с целью свержения сталинской политической системы, о чём он открыто заявлял на Западе. Причём, когда появились публикации с призывами устранения Сталина лично, его ещё терпели, но когда Троцкий заговорил о необходимости новой революции в России, терпение властей лопнуло. Окончательно последний час Троцкого пробил, когда выяснилось, что с ним ведутся переговоры о передаче ему власти после захвата России Германией…»

То есть «на войне как на войне»: если враг не сдаётся, его уничтожают. И был приказ И. В. Сталина: «Троцкий должен быть устранён в течение года, прежде чем развяжется неминуемая война».

Оказывается, о связях Троцкого с Гитлером свидетельствуют секретные шифровки, поступавшие из Мексики в Кремль. Но, как пишет автор статьи Николай Добрюха, «трудно сказать, почему не хотят их обнародовать официально. Может быть, они не в пользу тех деятелей и их последователей, которые всплыли на волнах «хрущёвской оттепели» и остаются на плаву по сей день?!»

Есть в статье и такое объяснение странной «любовной связи» двух ярых антисталинистов:

«Может возникнуть вопрос: разве могла Германия сделать ставку на Троцкого — если Гитлер ненавидел евреев? Ненавидеть-то ненавидел, но ради интересов своего дела не раз шёл на сотрудничество с евреями. Например, даже внутри Германии Гитлер закрывал глаза на то, что снабжавшие его большими деньгами сверхбогатые люди были евреями. А в своей политике утверждения на Ближнем Востоке, богатом энергетическими ресурсами, фюрер использовал целую националистическую организацию евреев. Обо всём этом свидетельствуют секретные документы, обнаруженные после поражения Третьего рейха…»

А ещё П. А. Судоплатов уничтожил пособника Гитлера, лидера ОУП Евгения Коновальца.

А ещё П. А. Судоплатов в годы войны участвовал в организации минирования стратегических объектов Москвы, в период её обороны, руководил деятельностью диверсионных групп на оккупированной фашистами нашей территории… Ему обязаны спасением многие контрразведчики, попавшие в узилища по доносам негодяев.

И это он, человек-легенда, повторюсь, подготовил и провёл одну из самых удивительных и великолепных в мировой истории разведывательных операций. Без единого выстрела, без единой капли крови. Опять же по заданию И. В. Сталина, который не мог допустить, чтобы только США владели атомным оружием, а стало быть, навязывали свою ростовщическую, просионистскую волю всему миру. И П. А. Судоплатов, «молодой генерал, красивый, талантливый, … безудержный выдумщик и даже фантазёр», и при этом «человек расчётливый, предусмотрительный, в меру осторожный» (В. Д. Успенский), добыл важные сведения о работе учёных над американской атомной бомбой…

За что же хрущёвская «оттепель», упоённо воспеваемая диссидентурой, упрятала лучшего разведчика и диверсанта, ведь он не изменник, не предатель, не перевёртыш?! А за то его и убрали подальше от глаз и ушей людских, что слишком много знал он о Никите Хрущёве, умудрившемся свалить все ошибки, все беды на Сталина и представить чистенькими перед страной себя и свою когорту. За то, что (В. Д. Успенский): он был в курсе, как папенькины сынки в разгар войны развлекались, «выпимши», в гостиничном номере тем, что стреляли из пистолетов в яблоки или бутылки на головах своих подружек. «Вот и всадил сын Хрущёва пулю не в яблоко, а прямо в лоб живому человеку. Наповал… Штрафника разжаловали и отправили на фронт, и там — перемахнул он к немцам. И стал появляться во вражеских траншеях с радиоусилителем, уговаривая советских воинов последовать его примеру». Партизаны выкрали его — и должны были судить по суровым законам народных мстителей. В это же время сын Сталина Яков, попавший к немцам в плен, никак не ломается.

Понимал И. В. Сталин муки отца? Да, понимал. Но просьбы-моления Хрущёва сохранить ему сына столкнулись с резким решением партизан. Не могли они смириться с тем, что при захвате предателя погибли их товарищи, и вдруг теперь предателю сохранят жизнь. Да ещё лётчиков пошлют за ним на риск. «Они правы, — сказал Сталин. — Пусть судят сами. Как решат, так и будет. Изменника расстреляли».

И далее: «… Закрытое судилище над Судоплатовым состоялось в августе 1958 года. Обвиняли его в «бериевском заговоре» против правительства, в руководстве спецлабораторией, в которой якобы испытывали на людях разные яды… Обвинители-то были, а вот в праве на защиту специальным решением Верховного Суда было отказано. Защищаться, значит, не моги, для судей только одна сторона — обвиняющая. А потом и того хлеще: Павлу Анатольевичу не позволили ознакомиться с протоколом судебного заседания. Что там говорилось, в этом протоколе, он даже не знал, а наврать можно всякое… И вообще это факт невероятный в судебной практике, ведь без подписи обвиняемого на протоколе приговор не считается вступившим в законную силу. Однако, как видим, при хрущёвской «демократической» «оттепели» всё было возможно, любой беспредел…»

Такова была злобная месть нарождавшейся «демократии» одному из тех, кто был и остаётся выдающейся личностью в истории СССР. И о ком ни фильмов не ставят, ни песен не поют эстетствующие псевдоправдолюбы, бесстыжие лакировщики сущего в своих мелкотравчатых, тусовочных интересах, вполне соответствующие шкурным чаяниям беспощадной «мировой закулисы».

Ох, и затейливы повороты судьбы! Вроде, не было у меня никаких причин познакомиться с П. А. Судоплатовым. Но случилось… В подвале.

… В середине семидесятых я была заместителем председателя Комитета литераторов при Литфонде СССР. Среди членов — прозаики, мемуаристы, переводчики, поэты, очеркисты… Во главе — Михвас, то есть Михаил Васильевич Хвастунов, рокоссовец, известный журналист, автор и сегодня действующего в «Комсомолке» «Клуба любознательных». Обитали мы в довольно уютном подвале на Беговой. Без фанатичных, иезуитских придирок принимали в свой большой, дружный коллектив новых желающих.

И вот подводит ко мне «детективщик» Теодор Гладков неизвестного человека и говорит:

— Лиля… вот… Павел Анатольевич Судоплатов… Он много… целых пятнадцать лет сидел… Как работавший при Берии. Ни за что пострадал. Он хочет вступить в наш комитет.

Уловила всей дрогнувшей женско-материнской сутью одно адское слово — «пострадал». И ужас от «пятнадцати лет» обдал холодом. Но стоящий напротив человек ничем особым не был отмечен: невысокий, плотный, в ношеном тёмно-синем габардиновом костюме. Глаза тёмные и один словно бы с изъяном. Выпаливаю: «Конечно, конечно, примем! На ближайшем заседании!» И только потом: «А вы кто… ну то есть… поэт, прозаик?»

Ответил не сразу. До этого мгновения спокойное лицо пожилого человека вдруг ожило, осветилось улыбкой. И, глядя на меня смеющимися глазами, он ответил:

— Я — переводчик с украинского.

Вот и всё. И тут на меня нахлынули всякие заботы, хлопоты, необходимости. А с тех пор столько чего произошло-случилось! И если в том году П. А. Судоплатов ещё не был реабилитирован, то впоследствии его имя очистилось от хрущёвского мстительного, истребительного «доноса» целиком и полностью.

И, выходит, эвон ещё когда судьба наметила меня в «воскресители» тускнеющих событий. И вооружила неутолённой обидой за подлинных героев. И неиссякаемым брезгливым презрением к воистину дегенеративным страданиям тусовочных приспособленцев, украшенных брендами «борцов со сталинским культом личности», с «русскими фашистами» и т. п.

Почему не называю имени-фамилии шустрого кинодеятеля, расплакавшегося оттого, что его «герою» вот-вот запретят материться всласть? Из уважения к фронтовой биографии его отца.

Да, и Александр Яшин, и Павел Судоплатов — истинно «совковые», то есть в переводе с ёрнического языка нынешних оголтелых неотроцкистов, — подлинно советские герои. И тот и другой, получая советские награды, чётко чеканили: «Служу Советскому Союзу!» А. Яшин писал в дневнике 1941 года, уходя на фронт: «Решил быть на войне, всё видеть, во всём участвовать. Сейчас будет делаться новая история мира, и тут биться за свою жизнь стыдно».

На могиле Павла Анатольевича Судоплатова — скромный обелиск и красные гвоздики. Увядшие. Словно бы оттого, что на Западной Украине подняли головы экстремисты-националисты, в открытую воздавая почести отпетым душегубам из эсэсовской дивизии «Галичина». А в Крыму прошло торжественное перезахоронение оберштурмфюрера Дженгиза Дагджи, одного из многих крымско-татарских прислужников немецко-фашистских извергов. Теперь они, оказывается, герои и имели полное право сдавать немцам советских партизан, отрезать им головы, казнить военнопленных, ибо, видите ли, советская система была преступной. И теперь, стало быть, и сама память о советских воинах-освободителях является преступной.

Не правда ли, какое чудесное единомыслие с богоизбранными «оттепельцами», ещё когда навострившимися оплёвывать даже самые очевидные достижения СССР! И призывавшими «малые народы» взращивать «национальное самосознание», будто бы напрочь вытоптанное лаптями «великодержавников-шовинистов»!

Спросить бы у Павла Анатольевича Судоплатова, что делать-то, как быть… А то ведь, неровен час, проснёмся, а на Красной площади золочёная композиция: Адольф под ручку с Лёвой, а в эфирах надрывается их сдвоенный визг: «На колени, «совки» проклятые! И кайтесь, кайтесь! А то хуже будет!»