Николай БЕСЕДИН

Венок женщине

* * *
Я хотел увидеть лотос,
           белый, белый, в каплях света.
Я хотел увидеть лотос,
           а увидел белый снег.
Я услышал грай вороний,
           Тихий стон ночного ветра,
Я услышал грай вороний,
           А хотел услышать смех.
Я карабкался на гору,
           Чтоб подняться над ненастьем.
Я карабкался на гору,
           А попал в густой туман.
Я хотел поверить в чудо,
           В неожиданное счастье.
Я хотел поверить в чудо,
           А поверил я в обман.
Я к тебе искал дорогу
           Там, где смех, где лотос белый,
Я к тебе искал дорогу,
           А попал в квадрат стены.
Я хотел тебя увидеть,
           Чтобы сердце отболело.
Я хотел тебя увидеть,
           А увидел только сны.

ОЖИДАНИЕ
Подмосковье. Ноябрь. Туман.
Ограничено полем пространство.
Поздней осени милый обман —
Из последних запасов убранство.
В этом зябком покое сплелось
Все, что так переменчиво, с вечным.
Небо, словно старушечья горсть,
Скупо цедит мгновения вечера.
Лишь эскизно намеченной в поле,
Что-то есть, как намек о тебе,
Как живое предчувствие боли.
По тропе поднимаясь на взгорок,
Там, где ветер шальных перемен
То отчаянно сладок, то горек.
Где от дали, упавшей к ногам,
Почему-то совсем не привольно.
И захочется снова в туман,
Где по-прежнему пусто и больно.

* * *
Светилось небо над усталым городом
Не звездами, не радугой, а радостью.
И вечер падал под ноги внезапностью
Немой грозы и твоего прихода.
Привычный сон привычных переулков
И тупики, и площади сквозные
При свете молний, словно бы живые,
Вдруг отзывались трепетно и гулко.
Все, что надеждой было и смиреньем,
Приобретало признаки полета.
Разрушив плен дверного переплета,
Вошла ты неповинным озареньем.
И одномерность скучного пространства,
Что смене дня и ночи неподвластна,
И все, что умирает ежечасно,
Не принимая смысла постоянства,
Неверный свет в необозримом поле,
И полустанки, и холмы глухие —
Все вылилось в безудержность стихии
Слепого бунта разуму и воле.
И плоть, и дух слились в одном порыве,
И как протест, и как мольба покоя...
И звезды наклонялись над тобою,
Улыбкой ослепленные счастливой.
Прибой листвы и запах горицвета
Лишь оттеняли преданность забвенью.
И на губах всходило сновиденье
Реальностью июльского рассвета.
Но вот уже вставал за дымкой утра
Высокий город в каменной оправе.
Мы пили чай. Мы верили забаве
Мозаики огня и перламутра.
И ничего, что будет или было
В тот миг на свете не существовало.
Иная жизнь брала свое начало,
Иное время нас тогда кружило.
Барокко, оживленное Растрелли;
Красивый плен российских венценосцев,
И мрамор, будто тронутый морозцем,
То нежились, то плакали, то пели.
Шумел ли дождь на Пушкинских аллеях,
Струилась ли вода, борта целуя,
Мы жили этим всем напропалую,
Ни мига ни о чем не сожалея.
И лишь потом, когда шальные мили
С тобой простились на ночном вокзале,
Я понял, что не случай мы искали,
Что мы с тобой друг друга находили.

УХОДИТ МУЖЧИНА
Уходит мужчина.
Уходит, чтоб не возвратиться.
Уходит от женщины
           в старом немодном халате.
Он все оставляет.
От самой последней тряпицы
До русого мальчика,
           спящего в тихой кровати.
Он щедр, как Бог.
Не нужны ему больше отньше
Ни стены, ни вымытый пол, ни серванты,
Ни детский рисунок - недавний
           подарок от сына,
Где в стойком строю
           оловянные стынут солдаты.
Он сделал, что мог.
Он всему отыскал объясненье.
Дверь тихо закрыв,
           чтоб нечаянно не заскрипела,
Уходит мужчина,
           с собой унося убежденье,
Что это не он,
           это женщина так захотела.

* * *
Приходи ко мне на заимку
Поседедь красы-зимы.
Подарю тебе я валенки,
По-таежному - пимы.
Будет петь нам печка жаркая,
Будет пахнуть черемшой.
Звезды сонными огарками
Оплывут перед зарей.
Поведу тебя по серебру,
По каменьям-жемчугам
К колдовскому чудо-дереву,
Где когда-то был Адам.
В том краю-раю таинственном,
Не боясь ничьей молвы,
Для тебя сорву единственной
Плод бессмертия любви.
Ты отведаешь доверчиво,
И проснется древний сад.
Засияет россыпь млечная,
Как мильоны лет назад.
Я взгляну — замрет дыхание,
Пошатнется божий свет.
Над тобой венца сияние,
За тобой - змеиный след.

ЛЮБОВЬ
Ко мне ты приходила то дождем
На высохшую землю хлебороба,
То рощицей, спаленной декабрем,
То алтарем, где плакали мы оба.
Властительницей, жрицею, судьбой,
И мир тобой, как светом, наполнялся.
Я, воскресая, то дышал тобой,
То, как в лесном пожаре, задыхался.
И ты спросила:
- Где же тот предел,
Который бы душа не одолела?
Я все стерплю. Ты этого хотел?
И собачонкой преданно глядела.
Тогда я взял тебя на поводок
И долго вел, в грехе покаясь Богу,
В такую глушь, в какую только смог^
Чтоб ты обратно не нашла дорогу.

ИЗ «ПЕСНИ ПЕСНЕЙ», гл. 3
Душа о котором томилась.
О милом я Деве молилась,
Мои руки, и губы искали его,
Но где был он, там бездна открылась.
Встану я и по городу тихо пойду,
Где холодного мрамора кружево,
Где бессмысленно улицы кружат,
Мою радость искать и любовь, и беду,
Но найду безответную стужу.
И тогда расспрошу я у стражи ночной,
Где души моей нежный властитель,
Где любви моей страстной обитель,
Кто на ложе был брачном со мной?
Не у всех ли, у женщин, судьба -
Быть любви своей стражем извечным?
Я пойду через город беспечный
И заблудшую плоть властелина-раба
Среди гульбища площади встречу.
Я его уведу из порочного сна
В дом родной, где лишь солнце соперница,
Где на ложе соски мои светятся...
Не судите в молве, не жалейте меня,
О любви неутешные пленницы!

* * *
Мне мешает, мне что-то мешает
Навсегда распроститься с тобой.
То ли ангел над нами летает,
То ли ветер кружит снеговой,
То ли память, как птаха на стуже,
Все не веря, что лето ушло,
Над местами заветными кружит,
Будто прежнее ищет тепло.
Иль душа на развилке дорожной
Все никак не отыщет пути.
И вернуться назад невозможно,
И безрадостно дальше идти.
Или может, как поле в предзимье
Прячет жаркое лето в стогу,
Так и я твое светлое имя
В отлюбившей душе берегу.

* * *
Пришла и села. Взгляд издалека.
И вспомнил я отчетливо и живо
Доверчивость весеннего листка
На берегу у Кольского залива.
К любой руке готов он был прильнуть,
К любой руке, протянутой навстречу...
Как поздно захотелось мне вернуть
Ту беззащитно нежную доверчивость.
...Осенний сумрак поглощает взгляд.
Бульвар людьми, машинами запружен.
И листья, листья...
Кружатся, летят.
И не они, не им никто не нужен.

* * *
Когда придет забвение во сне,
Одно и то же выплывает в памяти:
Маячит в замерзающем окне
Пустынная дорога в снежной замяти.
В душе ни боли нету, ни обид.
И на меня, от неудач уставшего,
Доверчивая девочка глядит,
Как на факира, чудо обещавшего.
И я хочу ей правду рассказать.
Вот подхожу, беру тихонько за руку...
И не могу.
И говорю опять:
- Смотри, смотри!
Я зажигаю радугу!

* * *
Женщина сидела у реки,
Обхватив озяблые колени.
Было в ней все поровну: и лени,
И любви негромкой, и тоски.
Набегали волны на песок,
Возле ног ее ложась доверчиво,
Свет чуть обозначенного вечера
Был над ней прозрачен и высок.
Что она ждала, какая даль
В забытьи привиделась недолгом:
Желтый домик где-то по-над Волгой,
Глаз родных тревожная печаль?
Или неожиданный покой
Был всего дороже в то мгновенье,
Мыслей ускользающие тени,
Вечный свет, рождаемый рекой?
Или чьей-то воле вопреки
Время в восхитительном капризе
Набросало вечер на эскизе
С женщиной, сидящей у реки.

* * *
Прощанье. Прощайте. Простите.
Как шорох травы, как свеченье
Осеннего сада.
Примите
За то, что любил, извиненье.
Живите. Влюбляйтесь. И смейтесь.
Как ветер, как утро, как лето.
И только совсем не жалейте
Того, кто любил безответно.
Молчите. Грустите. И плачьте.
Как дождь над полями, как звезды.
Что жизнь не сложилась иначе,
Что больно бывает... И поздно.

* * *
Ах, какая рябина горит за окном!
Все горит и не гаснет ни ночью, ни днем,
Ни в дожди проливные, ни в темную стынь,
Уж такая судьба у осенних рябин.
Приголубит ли солнце холодным лучом,
Отзовется рябина счастливым огнем.
Или стужа - обида хлестнет по щекам,
Только ярче рябина назло холодам.
Ей и время - не время,
печаль - не печаль.
Ей светить бы кому-то сквозь
стылую даль.
И, сгорая самой, стать кому-то
костром
Ах, какая рябина горит за окном!

Вернуться на главную