«В ваших произведениях много пьют», –– укорила меня однажды строгая дама.–– «Здоровые люди, чего же не выпить?  У Чехова в каждом рассказе пьют, а у Мамина-Сибиряка вовсе не просыхают». –– «Это вас не оправдывает!»  Я согласилась:  «Нисколько».            

ВИЗИТ ЭКСТРАСЕНСА       

Целую зиму Григорий Сергеевич пролежал на диване: болел. «Зимой нормально болеть, ––  пересчитывал плафоны на люстре. ––  Особенно, если ты на пенсии.  Никуда неохота.  Был бы моложе,  к женщинам бы тянуло,  в ресторан бы манило…  А сейчас благодать!  Выпить можно и дома,  не воспрещают,  а  ресторан вполне заменим телевизором».

Но в мае  его настроение испортилось.  Чивикали птички за окном,  солнышко весело улыбалось,  воздух из форточки был легкий и вкусный…  Сколько лежать-то? Пора уж на улицу!  

–– Помощь нужна, –– объявил он жене. –– Человек такой нужен, чтобы настроил меня, чтобы я встал и пошел.  Ты каждый день бываешь на людях,  с продавцами общаешься…  А я говорить разучился! Подай мне газеты. Дай очки с сильными линзами.

Получив то и другое, Григорий Сергеевич стал изучать объявления, где предлагали свои услуги гадалки, ясновидящие и прочие.

 –– «Молодой, но опытный экстрасенс может реально помочь даже неизлечимо больному».  Это же надо!  Звони ему, Маша.

 Жена позвонила, и в пять часов вечера пришел экстрасенс,  розовощекий, с припухлыми девичьими губами, с настырным и липким взглядом.  Поздоровался.  Сел напротив больного.

–– Мальчик, –– сразу же взвыл Григорий Сергеевич, –– помоги! Хожу только в уборную и на кухню!

–– Хорошо, хорошо…  Есть у вас церковная свеча?

–– Маша, где церковные свечи? В верхнем ящике посмотри. Сын у меня приезжал из Афона. Был на Афоне,  три километра в гору тащился.  Он у меня такой человек!  Сразу же двери все заменил.  Видишь?  Под красное дерево.  Я крючок приделал к одной,  рубаху повесить, –– всё, дыра не заклеишь.  Паше звоню, это он ставил двери, а он мне:  «Герметик купи, схватится мертво». Некогда было, я только на днях занялся.  Герметик  под пистолет,  я  Паше звоню, он говорит: «Снизу толкни молотком, без пистолета всё выскочит».  Я  прижал молоток к животу, поднапрягся, –– полезло!   

–– Понятно.  Вы свечи нашли?–– экстрасенс обратился к хозяйке. –– Дайте одну.  Нужно окна зашторить.

В полутемном пространстве стало вдруг напряженно. Ощущение  это усилилось, когда  загорелась одинокая свеча, а экстрасенс  вперился страшным взглядом в глаза  больного. Длилось это минуты две, но казалось, не кончится никогда. Наконец экстрасенс опустил голову и задумался. Думал он долго. Свеча догорела. В стаканчик, в который она была вставлена, оплавился воск.  Экстрасенс взял его в руку,  рассматривая, поворачивая стаканчик, словно гадал на кофейной гуще, –– и вот молчание прервалось, он заговорил. Речь была длинной, но непонятной. Только в конце он отчетливо произнес: 

–– У вас печень расширена. Вы обращались к врачу?

–– Нет, мальчик, не обращался, –– грустно ответил Григорий Сергеевич. –– Печень –– что, ноги болят.  Ты посмотри, какие колени, –– стал задирать штанины.

–– Не надо, не надо!  Я и так вижу!  Я сквозь любую одежду вижу!

–– Нет, посмотри! Колени распухли, я  им сто раз говорил, что это суставы, они отвечают: двигаться нужно…  Только дойду до редакции, всё расскажу, пусть вздрючат наших врачей!

–– Вы сможете встать? 

–– Встать я смогу. Ходить не могу.

–– Теперь –– можете!!!  

Григорий Сергеевич грузно поднялся, сделал четыре шага, и расцвел.

 ––  Спасибо! Спасибо, мальчик!  А то ведь кому бы я нужен?  Я с детства никому не нужен. Родители разошлись, школу я бросил, болтался по улицам, в армию взяли, сразу женился…  У жены –– мать, бабушка, соседи, а у меня одна тельняшка.

–– Рад за вас, –– прервал экстрасенс. –– Пройдите к тому углу.  

Григорий Сергеевич браво пошел,  наткнулся животом на ручку тренажера,  бесполезно стоявшего в комнате, вскрикнул и осел на пол.

–– Что, что такое? –– подбежал экстрасенс.

–– Н-не  знаю-уу…  Ой, не дотрагивайся! 

Больной двумя руками задрал рубаху вместе с кожей на груди, и целитель даже в полумраке увидел вверху его живота огромный синяк. Отшатнулся.

Григорий Сергеевич, скособочась, тоже разглядел синяк.

–– От молотка, –– заскулил. –– Я молотком надавил. Герметик проклятый!  Напридумывали, заразы,  картонные двери делать.   Мальчик, ничего не меняй у себя в квартире, старые деревянные двери намного лучше,  в них хоть десять крючков забей, хоть вешайся на крючках...   

–– Ясно, всё ясно. У вас очень  мощная энергетика, вы можете сами себя исцелять.  У вас предвидений не случалось?

–– Нет, не случалось, –– мрачно сказал пациент. –– Недавно напился, и так желудок схватило! А раньше приеду в санаторий, пьем, сколько охота.  Я там как выдам чечетку!.. Мне потом телеграммы  шлют: «Приезжай, люблю!»  Талант был…  Помоги мне, мальчик, на диван сяду.  Маша открывай окна, я выздоровел.  Почему вот шахматный клуб-то закрыли? Мы туда в преферанс ходили играть.  Интеллектуальная игра.  Мальчик, не знаешь, кто клуб распорядился закрыть?  Я думаю, Сашка,  он нам завидовал.  Тихонький был, мы с ним вместе работали, а смотри, распоясался…

–– Мой сеанс окончен, –– целитель рванулся  в прихожую.

–– Мальчик, куда ты?! Я тебе стихи почитаю.  Как раз про меня:  «Лошадь встала на ноги, ржанула и пошла…»  Это стихи Маяковского. Самый лучший поэт…

 –– Увольте хоть от стихов! 

Хозяйка  поспешно вынесла  в прихожую деньги.

–– Достаточно?  Не обидим вас?  Придете еще?

Экстрасенс наклонился к ней и шепотом  произнёс:

–– Нет. 

БЫЛИ И НЕБЫЛИЦЫ

Как-то в осенний вечер мы сидели в музее за длинным столом, компания подобралась безалаберная, болтали всякую чепуху, смеясь от души;  где правда, где выдумка –– не вникали. 

Витя Хабеев  показывал в паспорте свое фото и уныло повествовал: 

–– Вы не думайте, я таким никогда не был, это случайность… В милиции открылся сервис: как входишь в здание, так слева дежурный, прямо –– паспортный стол, а справа –– вот этот  сервис.  На двери написано:  «ФОТО». 

 Захожу, значит.

–– Мне бы  фотку на паспорт. 

–– Садитесь, –– фотограф показывает на стул.–– Голову держите  так, –– поднимает мне подбородок, –– взгляд вот так. Не шевелитесь,  а то придется переснимать.

Он ушел  за  мою спину, и пропал.

 «В чем дело? –– думаю. –– Со спины, что ли, будет фотографировать?»  Но сижу и не шевелюсь. Жду. 

 Вдруг грохот! 

–– Где-ее  вы-ыы?! –– спрашиваю, не разжимая губ и вообще, чтобы позу не сбить.

–– Запутался в проводах, едрит-твою в кочерыжку!  Ну, сволочь!  Как на атомной станции!

  «За что же меня сволочить?» –– думаю. Но подбородок держу строго как надо, и взгляд туда, куда следует.

 –– Снимаю, –– выполз фотограф. –– Всё. Погуляйте пятнадцать минут.

Погулял. Захожу.   Вроде, не я на фотке: глаза выпучены и  жилы в три пальца.

–– Это не мое лицо, –– говорю.

–– Как не ваше? Ваше.

–– Нет, тут кто-то испуганный…

–– Да что вы городите! Вы здесь получились лучше, чем в жизни.  Гляньте на себя в зеркало.  Гляньте!  Сравните!  С Вас сто двадцать рублей.

Отсмеявшись над Витиной неудачей, слушаем Васю, он сочинитель такой, что диву даешься: откуда и что берет?

 ––  Коля-поэт жил у нас за канавой. Не имел ни жены, ни детей, а дом достался ему  в наследство от пасечника. Пасечник и споил его –– медовуху  держал  постоянно.  Сам он  почему-то  не спился:  то ли меньше употреблял,  то ли был к медовухе привычный, а  вот Коля,  как  пасечника не стало,  перешел на  брагу, и уже  никто его трезвым не видел.  Все село у него похмелялось и  стихи слушало.  Вот так и жили: со стихами и брагой.

А тут однажды идут по селу два монашка, интересуются,  где больница, зубы  им  надо вставить.  А монастырь на горе, нам его из села видно.  И  прямо выходят они на Колю.  А Коле что, он им  сразу стихи читать.  День читает, второй,  четвертый…  Монашки  плачут и пьют,–– чем они от простых-то людей, отличаются?   На  пятые сутки, глядим,   настоятель летит!

–– Не видели двух монахов?  

–– А там они, у канавы,–– показываем ему.

Он –– прямо к канаве,  и мы за ним.  

Как  он  увидел  монахов, аж отшатнулся,  начал креститься,  потом   дар речи обрел. 

–– Куда вы пошли и зачем?! –– пытает. –– Вы пошли зубы вставлять,  а сами, как непотребные!  Сейчас же вместе идем в больницу!

 Тут Коля,  не читая ему стихов,  говорит:

–– А  зачем  попу зубы?

 Настоятель  сначала даже не понял.  Но  строгость с лица  смахнул,   посветлел,  и   смотрит на Колю…  И вдруг  выражает ему:

–– Хоть ты  и такой сякой человек, но мыслишь ты верно.   

Завернул монашков  в монастырь, и больше оттуда к нам никто не ходил.

Весело выслушав Васю,  директор музея вдруг заявляет:

–– Почтовые конверты  уже не укупишь.  Я специально прослеживал, ––    удорожание идёт вместе с водкой:  десять конвертов –– и бутылка.  А с позапрошлого года так завернули, что  десять конвертов ––  уже две бутылки!

 –– А говорят, водка подорожала, –– смеемся мы хором. ––  Выходит, подешевела.  

 Разошлись мы в тот вечер поздно.    

СТУДЕНТЫ

Электричка катила ни шатко, ни валко, останавливаясь на всех полустанках.  Четыре часа пути казались до бесконечности долгими. В окно надоело смотреть, да за ним ничего интересного не было: лес, остатки поселков, некогда процветающих.  Только и развлечения –– памятью окунуться в прошлое, когда в этих самых поселках бурлила жизнь и толпилась на станциях молодежь.  Что входили, что выходили –– всегда одинаково шумно. Теперь уже редко войдут в  электричку парень или девчонка. Да и взрослые тоже. Разъехались,  разбежались, оставив в просевших домах стариков и старух. Но электричка по-прежнему останавливалась, ждала, как  будто не веря, что пассажиров не будет. 

–– Давай-ка, Олег, хоть в карты сыграем, –– сказала Светлана Петровна сыну, который тоже томился.

Карты были всегда при нём.  Учебники не всегда, но карты… Сколько раз приходилось ей с сыном ругаться: «О чем  ты, родимый, думаешь? Сессия на носу, а у тебя на столе пасьянс. И ведь разложит, как старая бабка, сосредоточится. Так бы ты  книги читал!»

–– Давай, –– согласился сын. –– На деньги.

–– А если я выиграю?

–– Ни за что!

Карты были стасованы.  Играли сначала на мелочь. Потом увлеклись, и  когда электричка прибыла на центральный вокзал, кошелек Светланы Петровны основательно похудел. Ладно, до вечера хватит, а вечером снова домой.  Сегодня ей предстояла тяжелая встреча, и мысли уже обратились в ту сторону.

Олег позвонил университетскому однокурснику: они собирались на сплав по горной реке. Лето сверкало своим зенитом,  хотелось успеть насладиться.

–– Состыкуйся со всеми, Алёха, ––  предупредил. –– Подъеду к тебе через час. Палатки в прокате возьмем,  там же  катамараны. Всё остальное –– обдумаем.

Обдумывать надо было немало: продукты, одежда, деньги, –– чтобы не в лишку, но чтобы не маяться после. А главное, сверху сплавляться, через пороги, или по ровной воде от моста?  Сверху –– займет дней десять,  а от моста –– неделю.  И чтобы капроновую веревку  не позабыть –– в воде шнурки у кроссовок  рвутся. И сала побольше. И хлеба. Хлеб насушить, чтобы легче и не испортился.  Ну и крупа там, сгущёнка, –– в общем, всё, что будет необходимо.

Когда он пришел к Алексею,  в квартиру уже подоспели двое.

–– Ты волосья обрезал, Олег? –– встретили друга.

–– Да мать меня поедом съела: дурак да дурак! Они ниже пояса отросли.

–– Тебе с волосьями лучше было, а щас ты какой-то облезлый.

–– А на себя посмотреть?

Из кухни высунулась сестра Алексея. Тоже на сплав собралась.

–– Ребята, кофе!

–– И с коньяком, –– добавил Олег, изъяв из пакета бутылку. –– Это я матерь свою обчистил. Значит, за кофе решим, где спальники брать и тэпэ. А вот и Маринка! Все в сборе.  Ба, ты с чего растолстела? –– уставился на неё. ––  Фигуру блюди!

–– Угу. Стройной Наташке желчный пузырь удалили. Лежит теперь, бедная, в хирургии, надо сходить попроведать. А как похвалялась: хала-аат за две тысячи!  Жрала заразу  для похудания и других травила.  Как же –– товар представляла лицом.  Не надо мне денег, халатов, и врать никогда не буду! 

–– Не будешь, не будешь, Марина, ты у нас девка с достоинством.

–– Ребята, пошли, а то чайник остынет! –– напомнила с кухни Татьяна. 

Вскоре все тесно уселись за стол.

–– Значится, сколько нас поплывет? –– Олег тыкал в каждого пальцем. –– Маринка, Алёшка, Серёга, Володька, Танька и я. Шесть штук. Питание трижды в день. Если идем на десятку; прикинь, сколько продуктов надо?

Подсчеты заняли больше часа. Допили коньяк и кофе, а всё ещё не могли уяснить, сколько  надо крупы, сухарей, сала и прочего? 

–– Хана! –– Володька сгибался от смеха. –– Будущие инженеры!  С калькуляцией не справляемся.

–– Да дело не в калькуляции, тут просто черт ногу сломает.

–– Короче, вот так, –– объявила Маринка, –– берем каждый себе. Мой отец говорит, что если идешь на природу, бери продуктов двойной запас. На свежем воздухе аппетит волчий.

–– А кто их потащит? Горб  себе наживать?

–– А чем ты питаться будешь, если не хватит?

–– Грибами. Соль, ребята, соль не забыть! 

Напоминание о грибах родило картину леса: в такую погоду самое лучшее в лес удрать.

–– Давайте махнем? –– предложил Алексей. –– Заодно и узнаем, сколько продуктов надо на «полдник». Помножим на три и на десять, как будет на сплаве, –– и  всё!

–– Правильно!

В это время Светлана Петровна  ссорилась с директором типографии. Книгу, которую завод заказал в подарок ветеранам труда,  сделали безобразно. Бумага для форзаца была влажной, и оттого первые и последние страницы свело. Ко всему переборщили зеленой краски на фотографиях. Директор сидел перед ней, как из рекламного ролика –– в белоснежной рубашке, при галстуке, с фасонной стрижкой.  Не оправдывался. Не извинялся. Виновным себя не считал.

–– Будем судиться! –– сказала ему Светлана Петровна.

–– Не с нами. С бумкомбинатом.

–– Но как же вы смели работать с мокрой бумагой?!

–– Вы полагаете, можно забраться в бобину?

–– Ну, хорошо, а зеленую краску вам кто намешал?

–– У нас молодые сотрудники, нужно учитывать их неопытность. 

–– Кому учитывать? Вам или мне? –– Холеная морда директора выводила её из себя.  Боялась сорваться, наговорить лишку, хоть понимала, что всё, что она ни скажет, он примет с такой же невозмутимостью. Приказчик, типичный приказчик с зализанными височками и пробором! Сколько же надо веков, чтобы эта гадливая каста перевелась?  Когда приносила заказ, он был воплощенной  галантностью!

Светлана Петровна ушла от него взбешенной: «Бумкомбинат на мокрой бумаге накручивал прибыль, типография «по незнанию» пустила бумагу в работу…  Неопытность молодых сотрудников… А мы теперь ветеранам подарим дрянь!»

Ветерок  шевелил её волосы, гладил лицо,  успокаивал, утешал, но она еще долго негодовала:  «Вот она, школа Карнеги: широко улыбайся и в карман забирайся. А мы, как последние лохи, купились: «делаем быстро и качественно». Ещё облапошат человек двести, потом обанкротятся, а дальше опять создадут типографию, только с другим названием. Ведь этот директор знал, что заказов от нас уже не дождется, –– и что? Ни малейшего беспокойства от потери клиента.  

Она свернула в проулок, и оттуда направилась к набережной.  Прошла  мимо здание биржи, спустилась к реке и встала у парапета.  Она любила простор и воду. С детства любила,  когда по весенним ручьям пускала кораблики с разноцветными парусами. Ручьи кувыркались, звенели, в них отражалось небо и брызгалось солнце. И столько было свободы –– огромной, безбрежной,  влекущей куда-то –– аж до тоски.

Река была совершенно пустынна: ни пароходов, ни барж;  одни только чайки летали, выискивая добычу.

–– Ты или нет? Света? –– встала вдруг рядом полная, смутно знакомая женщина. –– Конэчно! Конэчно! –– бросилась обниматься. 

«Галя!» –– сразу же вспомнила эти «конэчно» Светлана Петровна. Галя была её однокурсница. 

–– Мы же почти четверть века не виделись! Ну, ты даёшь: нисколько не изменилась. Где ты сейчас? Чем занимаешься?–– тормошила   Галина. –– Ты на диете? «Кремлёвской», наверно? 

–– Да нет, просто порода такая… 

–– Счастливая, можешь любое платье надеть, а я уж пятнадцать лет ношу балахоны.

Встреча отнюдь не обрадовала Светлану Петровну: она опасалась Галины. Странная тяга была у той: втереться в доверие к человеку, сделаться чуть ли не другом, и… насолить. 

–– Ты возвратилась потом в институт? –– Спросила,  и  глянула на часы.

–– Нет, как ушла с четвертого курса в декрет, так и всё. После декрета устроилась делопроизводителем в городскую администрацию. Там и работаю.  А муж у меня судья.  Внучечка есть. Дочь вышла замуж за турка, мы часто у них бываем. Ух, как живут они, Света!  Нам тянуться до них и тянуться!  Муж у дочери архитектор, в Таджикистане  сейчас работает,  что-то там строят серьезное. 

–– Своих  архитекторов нет у таджиков? 

–– Есть, может быть, но турки везде нарасхват.

–– Ну да, и в России их много.  

–– И кто виноват, если мы отстали с образованием?

Светлана Петровна фыркнула:

–– Турки, что ли, нам строили космодромы?

Галина выставила колючки:

–– Ой, только не надо позы!  Я местным патриотизмом по горло сыта!  Всё у нас хорошо, всё прекрасно! А вот у дочери в Турции личный врач!  Порядочность, профессионализм!  Найди здесь? И какая культура, какое обслуживание! Да ты же бывала: теперь вся Россия в Турции отдыхает.

–– Я отдыхаю в Неаполе.

–– Да-аа? –– брови Галины приподнялись. –– Прости за вопрос: ты замужем?

–– Замужем.

–– За Михаилом? 

–– Нет. Галочка, я на вокзал тороплюсь. 

–– Счастливой дороги! –– Галина тряхнула ей руку.

«Вот так денёк! –– отойдя, усмехнулась Светлана Петровна. –– Все неприятности в кучу.  Мишу припомнила, надо же! Видимо, совесть все-таки гложет». В памяти всплыло  робкое чувство к скромному парню с авиафакультета.  Как два огонька, Светлана и он приближались друг к другу –– и вдруг  черными крыльями их раскидала Галина. А ведь подругой была.

Она обернулась: Галина шла, переваливаясь на коротких ногах, просторное темное платье надулось в спине и делало её схожей с навозным жуком.

Сын позвонил; сказал, что приедет дня через два вместе с друзьями, и  сразу на сплав.

–– Где ты сейчас?–– спросила она. –– Слышно неважно.

–– В лесу.  Проматываем  наличные.

–– Шика-арно!  А деньги на сплав откуда возьмёте?

–– Мы отложили, не беспокойся. Если не хватит,  грибов наберем, рыбки поймаем; главное –– соль и спички. 

Светлана Петровна расхохоталась:

–– Очень талантливо! Впрочем, хорошие вы ребята, оставайтесь подольше такими.