Боян АНГЕЛОВ

ПОМЕРКЛА РЕКА
Померкла река, померкла –
пажитником, бузиною
запахла... Волочит сверху
постыдное наше былое...
Вверху она – струйка водицы,
ручей, текущий сквозь чащу,
выращенный волчицей
и выпущенный бурлящим –
под хвоями, валунами,
где папоротники нависают...
И нимфы его глазами
смущенными там ласкают.
Что сделало его дикой
стихией в слепом разгоне?
Она в наши сны проникнет
и в наших страхах застонет...
Она дома наши смыла
к низовьям – в свое раздолье,
где ширится к небу могила
ее губительной воле...
Где берега этой мутной
стихии? Стремясь к беспределу,
она их смела – как будто
и не было... И не прозрела
что над землею размытой,
над смесью грязи и пепла
светлеет густое жито...

Померкла река, померкла...

ДЕНЬ
Спаси от легкого пути,
от ленности незванной!
Пройдя сквозь неизвестность, ты
уже не безымянный,
мой день... Пылинкою живой
в твоей теряюсь бездне, –
задетой трауром мечтой,
которая исчезнет...
От боли пусть в былые дни
виски мои седели, –
дай снова смелость мне, верни
упущенные цели!
Но падаешь с календаря,
как воин обреченный...
Не дай мне, день, погибнуть зря, –
мой недоизреченный!..

ШЕЛК
Пришла сама – на все готова,
чтоб только быть со мною рядом.
Я откровения такого
не ждал... Оно казалось ядом...
«Не покидай меня, любимый, –
сказала, – без тебя мне страшно!»
Была, как соловей, ранимой,
была божественно изящна.
Я гладил шелковую кожу
и груди целовал, и руки...
Надеялась она, что сможем
мы с нею избежать разлуки.
И обреченно обнимали
друг друга так чистосердечно,
что – позабудется едва ли,
пусть даже буду жить я вечно.
Я трусом был, ее ревнуя,
лишь чей-то взгляд к ней прикасался,
и чувствовал: с ума сойду я,
хоть безразличным притворялся.
Не выдержал я... Слишком слеп был
и слаб, чтоб удержать богатство
такой любви... Стал горек хлеб мой,
и дни мои попали в рабство.
Так длилось долго ли – недолго,
и от любви не сбереженной
ушла она – нежнее шелка,
ушла – бездомней прокаженной.
Теперь другому шепчет где-то
вдали: «Не уходи, любимый!»
И ёжусь я под снежным ветром
один – в тоске неутолимой.

РАПСОДИЯ
Вокзал... И здесь – еще живее
то расставание былое.
В золе горячей снеговея
тропа нальется белизною.
Хоть руки сплетены, но скоро
почувствуют, что холод сильный.
Очаг, неонов полный, – город
протянет гул автомобильный
к той девушке – уже далече,
ее рукой безликой
примет...
Она плывет во мраке млечном,
покуда вслед тебе
не крикнет...  

ГЛЯНЕЦ
Беззвучным вскриком волшебство
ворвалось в лоно темноты...
Все чувства духа моего
в эфирный танец вплетены –
к ним больше не подступит сон...
Отвесный воздух в тишине
янтарным глянцем ослеплен
восхода, что живет во мне.

В разбуженной дали слова
уже теряют власть свою.
Далёко от земного зла
в недосягаемом краю
струится музыка... Она
могущественнее, чем смерть.
Не танцевать судьба дана –
в объятьях вольности лететь.

 

Анелия ГЕШЕВА

* * *
Не знает небо песни
о пламени – об этом:
на голоде и страсти
и розах – вздутом ветром.
В нем руки мои – струны
цыганские… И с ними
путь моего июня
до твоего предзимья.
Я жду: войди ногтями
мне в волосы смелее,
чтоб оседлал ты темень –
и я ослепла с нею.
Прижми ее ладонью,
играя лунной гривой.
Я – буду молодою
и для тебя – красивой.
Пусть горечавку в поле
и крик, и ночь качают…
И с неба табор вольный
нас в этот миг венчает.

* * *
Больше не слышу,
больше не вижу,
темным пророчеством
вот я – все ближе.
Вроде, и нет меня,
вроде, и есть я –
лето на севере,
зимние вести.
Милость – немилость,
кто я такая?
Триста годов
все еще молодая.
Рука без кольца,
песня без слова,
сердце, что вот –
разбиться готово.
Споткнулась я
о зеленые очи,
они – об меня…
И во мне –
днем и ночью. 

* * *
Если б жизни своей я познала тебя среди лета,
приласкала, как глядят ребенка, признаться б смогла,
что коса моя по вечерам золотеет без света,
и я режу ее, чтоб сильней на рассвете росла;
если б ей привязала тебя к безответным вопросам:
каждый – чертовый узел; и, будто бы, видя во тьме,
меж молчанием и тишиною – неприбрана, боса, –
просто так – «Хочешь сына?» – внезапно сказала б тебе…
Если бы я могла быть такой магнетично счастливой,
что за мною пойдешь, как огонь за сухою травой,
и – дышала тобой, а ты вдруг бы ушел торопливо,
после этого как я была бы сегодня живой?

* * *
Тебя начну я забывать
поутру –
за кофе – забывать…
А годы мудро
пошлют судьбу –
и солнце, и остуду…
В маслиновом саду
я пташкой буду…
И – буду жить, летя,
душа шальная.
И – забывать тебя,
пока жива я… 

* * *
Я – ржавый якорь, с кораблем безвольным
средь шторма поглощенный глубиною.
Лишь парусов оборванные вопли
теперь разносит море надо мною.
И точка – плаванью и сладким бредням.
Закончился к тебе мой путь неблизкий
большой волной с великолепным гребнем
под кистью сумасшедшей маринистки. 

* * *
другие навыки
другие глупости
воспоминания
и свечи
рассветные кафе
и поцелуй прощальный
как контрольный выстрел
в лоб

ПОЧЕМУ Я ОТРЕЗАЛА СВОЮ КОСУ
Петлею начала казаться мне
и скручиваться вдруг в лассо тугое.
А были и мужчины в табуне,
которые подозревали, кто я…
Сестрою я была для них – до дня,
как расплескалась, кувшину подобно,
и в их глазах явилась чертом я.
Красиво было это. И удобно.
Не расстелили мне просторы все,
настолько смелыми быть не посмели.
И расцвели цветы в моей косе,
как на холсте «Весна» – от Боттичелли.
Роями пчелы около меня
познали медоносные скрижали.
Но не нашлось отчаянных – коня,
мужчины, зверя, – чтоб мне ласку дали.
Густела в волосах моих роса
в засушливое сенокоса время…
Закрыв глаза, ждала я чудеса –
и моя грива превратилась в стремя.
Потом – в веревку крепкую, в года
бесследно уходящие… И первым
ко мне косарь притронулся тогда
и, что жива я, не заметил первым.

 

Андрей АНДРЕЕВ

ПОКА СТРУИТСЯ УТРА ХОЛОДОК
Победой дышит и живет надеждой
травинка каждая, любой цветок,
и солнышко весеннее нас нежит –
пока струится утра холодок.

Горят над нами звезд высоких свечи,
и мир – который милостив, как Бог, –
нам обещает проводы и встречи –
пока струится утра холодок.

И подойдешь ли к середине лета, –
с тоской оглянешься на тот исток
восторга, страсти и шального ветра –
когда струился утра холодок.

Ведь и цветок цветет – и увядает…
И жизнь, которую ты пел, как мог,
для человека смысла не теряет –
пока струится утра холодок. 

* * *
Я в Россию вернусь… Ведь живем мы так мало,
а так часто нам ветер грозит ледяной…
На мгновение выпустишь весла устало –
и разверзнется пропасть, как пасть, под тобой.

Я в Россию вернусь… Чтоб узнать, как в деревьях
сок спасительной силой бурлит
и пророческим голосом, полным доверья,
жизнь вокруг говорит…

Я в Россию вернусь… Ведь шумящие воды
столько дней невозвратных уже унесли…
А с ладоней моих все упрямей – сквозь годы –
ночью в дали России летят журавли…

* * *
Там за солнцем
существуют другие далекие солнца.
И планеты сверяют орбиты в мирах неизвестных.
И комета с кометой, сойдясь,
Навсегда расстается…
И другие кометы сближает бескрайняя бездна.
И звезда для звезды
предстает в неожиданном свете…
И река пробивает к реке свое новое русло…
Человечество,
где же твои – во вселенной – соседи?
Как дорогу узнать,
если голо пространство и пусто?

Человек,
почему до сих пор не нашел ты
рост
и разум,
что был бы людскому подобен?
Или ты поневоле еще недоверчив душою?
Иль покуда доверие
сам заслужить не способен?
Сколько долгих веков будут наши сигналы земные –
не достигшие цели –
скитаться во мраке тревожном?
Но мне слышится: звезды
к Земле шлют свои позывные –
и листвой принимает их тополь седой придорожный…
И я верю:
осмыслив утраты, удары, победы,
сможем мы протянуть
сквозь туманности верную руку…
Сильно крикнем однажды:
— Привет вам, соседи!
И – с надеждою – выйдем навстречу друг другу.

ПАМЯТЬ
В тени от облака мне выройте могилу.
                                       Юрий Кузнецов
И тень мою похороните здесь,
где облака приносят с юга весть
о бурях… и о милости, быть может, –
покуда не проглянет звездный рой,
чтоб охранять наш сон ночной порой
и нас будить внезапно и тревожить.

Не думайте о теле… В свой черед
в себя весенний лист его вберет
и обернется много раз в надежде
за каждым путником перед ручьем,
чтоб у него спросить: «Отцовский дом
обрушился – или стоит, как прежде?»

Хоть вброд немало перешли веков,
но мы других не знаем берегов –
лишь Землю с ее тайной сокровенной…
Не мог я быть другим – такой, как есть.
И тень мою похороните здесь
под облаками – на краю Вселенной.

РАБ
И окончится день.
Ночь окончится тоже.
Для меня вспыхнет ярко звезда.
За звездой
я пойду по лучу...
И во мгле бездорожья
мне откроется остров Свобода
пустой.

И увижу, что там
пустота безответна,
что на берег ступил,
где безмолствует высь.
Нет ни ливней, ни грома,
и в огнищах столетних
не искрят и не тлеют
ни скорбь и ни жизнь.

Губы выдохнут жарко
печаль о потере –
о застольях с друзьями,
о сладостной лжи,
о полях и о реках
уже запредельных,
где и вороны грают,
но и аист кружит...

И отправлюсь обратно
к туманной планете,
где пока еще есть
силы ночи и дня,
где под зноем
земля молчаливая светит,
люди плачут, поют,
вспоминают меня.

Подойду я к местам
тем, что были любимы, –
у могил дорогих
прошепчу я тогда:
мои весны осенние
и весенние зимы,
не желаю свободы.
Я ваш раб навсегда!

Переводы с болгарского Александра РУДЕНКО