Михаил Иванович Болгов

Михаил Иванович Болгов родился в 1952 году в Воронеже. Окончил электротехнический факультет Воронежского политехнического института. Поэт, коллекционер, президент старейшего воронежского городского поэтического клуба «ЛИК». Публиковался в журналах «Подъём», «Странник», виртуальных журналах «Молоко», «Камертон». Живет в Воронеже.
ВЕТЕР НАВЬЕВЫЙ

РАССКАЗОЧКА
По степи гулял
                ветер северный,
собирал букет
                полевых цветов,
собирал букет
                своей злой жене –
вьюге северной,
                душесгубливой.

Он дышал на них –
                цветы вянули,
прижимал к себе –
                стебли лопались.
Перебрал всю степь
                по цветочку он,
до листочка всю
                до последнего.

Он унёс цветов
                ровно полстепи –
ровно полстепи
                не цветёт теперь.
Удивить хотел
                север пасмурный
красотой земли,
                её запахом...
Прибежал домой,
                тяжело дыша,
и поставил их
                под иконою.
Погляди, – кричит, –
                дорога жена,
что за степь нашёл –
                диво дивное!

И тогда змеёй
                вьюга выползла,
от его цветов
                нос воротит свой.
Говорит: «Ждала
                я подарочек,
а ты мне суёшь
                племя гиблое.
Тут ходил сосед –
                мороз северный,
на простой воде
                он цветы сажал,
целый час он мне
                их выращивал...
Вон, гляди, стоит
                полна вазочка!»

Подбежал, глядит
                ветер северный –
изо льда цветы
                так и искрятся!
Подышал на них –
                красивей цветут,
а прижал к себе –
                пуще прежнего!
И сказал он тут:
                «Это правильно,
Дорога жена,
                вьюга хмурая,
изо льда цветы
                красивей цветут...
Перестань гудеть,
                моя умница!»

И усталый сон
                охватил его,
И приснилося
                диво дивное:
что он рвал в степи
                изо льда цветы,
на могилу нёс
                солнцу на небе...

* * *
Разрослась жизнь наша вековечная,
неохватная, высокая и стройная.
Для неё и – отложив продольную –
развожу я песню поперечную.

Развожу по умыслу и по́ сердцу
всяко слово обоюдоострое,
чтоб ходила песня, как по маслу,
да во стволу сыром не заедала.

И гляжу я, запрокинув голову,
вижу: гнёзда птицей покидаются.
Стукну в ствол – гудит, как будто колокол,
чую: корни кулаком сжимаются.

Повалю. Уж никуда не денется –
грянет оземь, ветви выворачивая,
а я пот утру, пойду гулять и тешиться,
словно встарь – да на пиле играючи.

СИМФОНИЯ
(Финал)
Словно гриб рос град
Как на грех рос крив
Рос под хрип и храп
Словно краб игрив

Среди прочих злоб
Что хранил урод
Был подземный ход
За черту ворот

Что суть бранн был град
Очень храбр и спор
Знали вор и враг
Ждали знак да срок

И настал тот срок
Всех своих верх бед
Получил град горд
Родовой знак герб

И указ высок
В центр лучей из стрел
Чтоб на створ ворот
Был прибит тот герб

А на нём хоть как
Ни верти суметь
Даже мог дурак
Тайный ход узреть

Белым днём червь как
Проползает в гриб
Так всяк вор и враг
В этот град проник

Расширял он ход
Углублял его
Так и вырыл он
Под землёю ров

И был холм преждь крут
Вырастал где град
Как пустая грудь
Он под ним ослаб

И с небес тогда
Полился дождь крупн
И омыл весь град
Словно был он труп

Прогрозил гром грузн
И ударил в холм
И пустую грудь
Расколол его

И пропал горд град
По земле шла дрожь
Он был бранн и храбр
Он был крив урод

Был и хрип и храп
Был и взрыд и всхлёб
Землю грыз дурак
Как голодный клоп

А над ним торчал
Что венчал собор
Крест как два плеча
Ветр качал врат створ

Завалил горд град
Ход самим собой
И украл герб вор

Это место враг
Стороной другой
Обегал с тех пор

* * *
Небом поймав одинокую птицу,
Из-под неё твердь земли уберу,
Чтобы она никогда не сумела разбиться,
Рухнув с небес, о земную скалу.

В тягость не будет ей в царстве воздушном
Тело её... и тогда вне земли
Мы ощутим, как к друг к другу потянутся души...
Силу – как тяжесть души ощутим.

Если же птица той страшною силой
С криком прощальным уносится прочь,
Я твердь земли вновь под небо пустое задвину, –
Как и привык коротать одиночь..

ВЫБОР
Редкоусая Россия Севера,
Средняя Россия седоросая
и рассыпчатая Южная Россия
к Малороссии малой на крестины,
прихватив с собой Белороссию,
собрались с подарками своими.

Редкоусая – холодную купель
привезла на облаке гремучем
и накидку драгоценную связала,
самоцветами расшитую по меху.

Седоросая святой воды собрала
на заре с лугов своих серебряных,
солнечных ежей перекупала
вместе с белыми дождливыми ежами,
привезла гостям всем на потеху –
те живым иголкам удивлялись.

Южная немного припоздала,
но зато, когда вдруг заявилась
с сотней бочек крепкого вина,
что по рекам и озёрам прикатила
и которое по тайному обряду
специально к торжеству курила,
и огромную белугу в два обхвата
на дубовый стол преподнесла, –
небывалый пир за здравье Малой
с новой силой у гостей разбушевался.

Белая Россия удивлялась,
глядя на сестёр своих богатства,
ничего такого не имела
у себя она – в краю болот тоскливых.
Но когда дитя вдруг раскричалось,
неожиданно от голода проснувшись,
когда все от пира оторвались
и не знали, что же делать с Малой, –
нежно нa руки она взяла ребёнка
и, поправив его крестик, расстегнула
своё платье и досыта грудью
накормила, спеленала, укачала,
унесла подальше от застолья,
чтоб никто не разбудил малютку...

А притихнувшие было удалые
и лихие, щедрые России
песни затянули раздушевные
зацелованными крепко голосами...

Слыша их, счастливо улыбалась
Белороссия, по степи гуляя,
и, чтоб ни на миг не сглазить счастья,
троекратно через плечи сплюнув,
истово себя перекрестила,
землю, по которой шла, перекрестила,
замерла, на небо засмотревшись,
и к застолью так и не вернулась....

ПОБЕРИГА
Либо либо либо либо
Либо липой заскрипит
Либо лепет лебединый
К нам на землю не слетит
Либо либо либо либо
На земле не наследит

Золотил слезой
Залатал мечтой
Примерял к себе
Примирял с собой

И невидимо
И неведомо
Славесин играл
По-над Недоном

Ибо спас меня
Да спасибо пьян
Да способен ли
К большим радостям

Здесь надежда мне
Как одежда мне
С облаков вино
Исцелебное

Много нечисти
На лице земли
Да с лица её
Мне не воду пить

А вино вином
Свою жизнь пьянить
Так диковенно
Облаковенно

Покаянный и
Богоявный и
Заворошенный
Завороженный
Лил ветер
Из ведер
Откуда-то
С неба

А небо
Где небо

Да где его
Только
Не носит

* * *
Сын мой – сон мой
Синь в незримом крае
Слепнем проблеск
На глазах играет

Ген мой – гон мой
За всеми веками
Сгинью лгунной
Пощупальцы манит

День мой донный
Пенит цветер дальний
Данью стонной
Меня облагает

Кинул – мною
В пыль подённых зноев
Канул кровью
Впрок не запасённой

Тенью ранней
Землю облетает
Сын мой – сон мой
Синь в незримом крае

ВОРОНЕЖИЕ

воронеживое воронежное
воронежалея воронежена
воронежелала воронеждала

воронежеиволги воронежеивы
воронежеиереи сворожили диво
воронежестокое воронежесловом
воронежалящим воронеженовым

В неба чёрного когтях
                     что как ворон аж
У степной земли в зубах
                     что колючий ёж
Извивается как уж
                     узкоглазый раж
Уронив о камень душ
                     наточённый нож

Воронежие
воронеживое воронежное
воронежелезная твоя воля
воронежеланная твоя доля

На бело́й груди перо брошено
Вороно перо ворона крыла
На конце пера капля кровная
Вороной крови да запекшейся

А в белы́х ногах то само крыло
Переломано да истоптано
Да черным-черно черней ворона
И вороной луны в небе с проседью

Воронежия небыли
воронежили – не были
воронеживыми
воронежными

Говодырь орёт
Черепел кричит
И в недобрый час распускается
Вороной цветок
                вороной зари
Вороной росой причащается

Лепесток один ворона цветка
                                  ворона мечта
Лепесток другой ворона цветка
                                  ворона судьба
Вороная смерть третий лепесток
                                  шевелит крылом
А последний лепесток
                    кем-то вырван и вплетён
Чёрной памяти в венок

Воронежичи воронежия
воронеждари воронежного
воронежлухи воронежевы
воронеженки и воронежури
воронy певцу тот цветок несут
вороной цветок вороной зари
и без лепестка чёрной памяти

На гуслях певца перетянуты
Жилы крепкие воронежьевы
Мoчи нет уже у того певца
Обессильного с места сдвинуть их
Но и сдвинувши не запеть ему
Столь высокий сказ своим голосом

Значит не ему лепестки срывать
С ворона цветка уцелевшие
Не ему гадать воронежному
Воронежию воронеживому

Обнимает он вороной цветок
Рану рваную заговаривает
Рану рваную чёрной памяти
Вороной заре своей матери

ДАКТИДИЛЛИЧЕСКИЙ СОНЕТ
Одно сознанье первозданной истинности –
И всё уступит самородку в драгоценности.
Он создан в чистоте случайной дерзостью,
Без всё и вся легирующих примесей.

Но неуютен мир и мне, и человечеству,
Как неуютен сей сонет дактидиллический
Из-за того, что бедн находкой редкостной,
Будь то алмаз иль чувство кристаллическое.

Родившийся заведомым старателем,
Покорный слову, как инстинкт, дремучему,
Ищу неведомые россыпи кристальные.

Но всё нейдут на ум волшебные созвучия,
Которые б сложил я в заклинание,
Подобное велению: «По-щучьенму...».

УЖ КАК СТАТЬ НАЧИНАТЬ
ДА СТАТЬ СКАЗЫВАТЬ
Уж как стать начинать да стать сказывать –
Нечем мне на пиру и похвастать-то,
Не весёлую повесть, а страшную
Поведу да тебе, люд, поведаю…

Может, и начинать не пора ещё,
Да пора, она, вишь, переменчива:
Набежит, пробежит и опять найдёт,
Словно туча на солнышко красное…

А взбрело мне на ум, вот уж с год тому,
У гнилова болота осоку скосить,
И осоку скосить да скотине скормить,
Худо-бедно, а всё бы ей легшее-то:
Коли есть про запас корму на зиму –
Будет чем иной раз разговеться хоть.

А по слухам на том на болоте гнилом
Был, знать, встарь, колдовской говорящий родник,
Что ни спросишь – ответит да ласково
Присоветует что, всё и сбудется:
Ненароком каким али умыслом –
Смотря с кем ведь как лутче получится.

Но подслушать, что он сам с собой говорит,
Когда в гости не ждёт, на болоте-т, один
Вслух какую себе думу думает,
Что на струи свои наговаривает,
Замышляет чего да загадывает, –
Коль подслушать тайком, да и прочь отойти –
Тут с тобою беда и приключится:
Помутится твой разум, собьётся с пути,
Угодишь, знать, в трясину великую,
И живьём засосёт, и гнилою водой
Захлебнёт, а обратно не выпустит.

Потому к роднику и не всякий идёт.

А по мне так и лучше – пусть, думаю,
И не ходят, всё больше достанется!..

Прихожу, огляделся и – с богом! – косить!..
А кругом тишина да такая стоить,
Что не слушал бы ввек, да приходится…
Как в могиле какой! И коса – вжик да вжик! –
Точно смерть сама ею и водит-то…
Жутко стало. Хоть впору бросай да беги!
Пот прошиб! Рук не чувствую! Милые!!
А я ноги-т расставил, упёрся, как бык,
И навжвариваю, аж порыкиваю!..

Словом, чую, нашло помрачение,
Да такое, каких сроду не было:
Ум за разум зашёл! вродь как за спину,
Вродь как спрятался – стал и стоит.
А потом отбежал, влез на дерево
И как будто оттуда за мною следит,
И глядит, что, мол, буду я делать-то?..
Ну так вот… Только я поглядел, с высоты-т,
На себя – так и обмер со страху, чуть с веток-то,
Слава богу, на землю не грохнулся!..
Хочу кликнуть: Гляди, мол!.. – а голосу нет,
Как на зло, шишкой бросил – всё попусту.
Вижу, будет беда, а дать знать не могу
Ну никак, а слезть с дерева – боязно…
Так по веткам за тем косарём и иду –
Вроде белки скачу или соболя…

Сколько я так косил – долго ль, коротко ли –
Не скажу, хоть убей… Только вдруг всё прошло –
Как рукою сняло… Дело, вижу, уж к вечеру –
Знать, пора и домой, поворачиваюсь…
Мать честная! Осока-т! Не тронута!!
Как была по колено – так вся и стоит!
А не верить глазам – вроде вовсе нет проку-то…

Их, взяло меня зло!.. Коли так, – говорю, –
Выходя, растакой, силой мериться!
Уж как жвакну косой – так наскрозь пропорю!..
И тут слышу – кричит вроде девица…

Из болота гнилова!... По ягоды, что ль,
Чёрт тебя угораздил-то, милую?!
Гниловодья кругом! Хошь не хошь, а изволь –
Выручай иди глупую голову!

Плюнул и – напрямик…
               Слышу, стонет, зовёт
Где-то рядом уже… Или песню поёт?...
Раздвигаю кугу, вижу: голая!..
И в трясине по грудь – знать, вот-вот захлебнёт…
А вокруг всяка живность болотная,
Червь кишит, гады ползают темные…
Клещ с ладонь в леву грудь ей вцепился – сосёт,
А она – ни кровинки в лице! – ухватила его,
Отрывает от груди-то гадину,
Отрывает и стонет, как песню поёт…
Ну а мне показалось, что гладила...

Обмахнулся крестом!.. Как она закричит –
Увидала меня! – руки тянет! как спятила!..
У неё на груди, вижу, тоже висит –
Знать, крещёная – крестик-распятие…

А трясина уж ей-то под шею саму
Подступает… Подбёг, ухватил, потянул,
Ну и с божьей-то помощью выдернул –
Только чавкнуло!.. С ней на руках и бежать…

Гул по лесу пошёл ни с того ни с сего!..
Буря! Ломит деревья с корнями!
Тучи вспухли! Гром-молния под ноги бьёт –
И земля аж горит под ногами!..
Ливень хлещет!.. Так сразу до нитки промок –
Как в купель с головой погрузило:
Всю грязищу болотную смыло
И с меня и с неё! Благодать – да продрог!
А уж ей каково?! Глядь, какой-то чертог
Перед нами – в него, да споткнись о порог!..
А уж дальше – не помню, во сне, что ли, было…

Вроде вижу собор… И иконы висят…
Отправляется служба… Так всё честь по чести –
Только вместо людей всюду вроде как черти…
На иконах, гляжу, харя хари страшней
И рогатей… Поп, прочие служки церковные…
Рожи суровые, странные, речи греховные,
Словеса будто с дёгтем и сажей:
«Венчается раб божий на рабе вражьей,
Утоляется обоюдоострая жажда!..»
А я промок, продрог, а тут ещё и страшно –
Стою дрожу… Вдруг как плеснули пламенем!..
Согрелся сразу и пришёл в сознание…

Проснулся словно…
               Утро. Дымка, чуть, тумана.
Щебечут птицы. Я же, как в берлоге,
Лежу в копёнке смётанной осоки…
А рядом – целый стог! И ни чертей, ни храма!
Знать, ночь проспал с устатку… Встал на ноги.
И на душе легко. Подумал: слава богу!
Приснится ж погань! Пронесло, авось!..
И вдруг, как голос: «Сладко ли спалось?» –
Аж вздрогнул! – «С добрым утром, муж мой!»
А голос тот – всю жизнь его ждалось…
«Я напоила твоего коня!»

И вижу тут: спасённая моя
Добра коня ведёт!..
               Стою… глазам не верить –
Что проку-то?!. Конь – добр. Да и она –
Жена, стал быть, – красавица жена!..

И вдруг как обухом: венчался-т, погоди…
Когда? где? кем?.. д'не без креста ж она?!
Так вроде нет – висит вон на груди…
Гляжу: а на кресте – распятый Сатана!..

Бесовка, значит!.. Ведьма!.. Окрутила!
Всего меня аж судорогой свило!
Но виду не подал… Подшёл – обнять,
Как будто бы… Сдавил что было силы!..
В охапку сгрёб и – прямиком к трясинам:
Откуда вытащил, там стал быть, утоплю!..

Она тут всё и поняла. Как закричала –
Аж жалко стало! – вырывается, царапает… Терплю!
Так и не отпустил, хоть, стерва, укусила
За руку до крови…
               Раз! – головой в трясину!..
Держу и жму! Глаза закрыл и –
Глубже всё сую, чтоб скрылась целиком!..
И чую, руки мне – водой омыло…
Разжмурился – стою над родником,
И он мне – голосом её:
               – В чём дело, милый?.. Милый?!,

Услышал я – так сердце и зашлось…
Ведь голос тот… Всю жизнь его ждалось…
А с того дня мне й вовсе жизнь постыла.

* * *
Как жаль, что я не сон,
Что ночью не приду
И без следа к утру,
Как он, не пропаду...
………………………

Как жаль, что я – лишь явь.
Когда б приснился я,
По «Соннику» понять
Смогла бы ты меня...
………………………

Кошмарен, смутен, вещ,
Я не оставлю тайн
Иных, чем песнь – моя,
Обетованная...
………………………

Я не сморю тебя
В свои объятия;
Мной не забудешься,
Как сном без памяти;
И никогда твоих
Я не закрою глаз...
………………………

Уже в который раз
Мой затихает стих...

* * *
Не изведал я боль бесконечную
Не испытывал поздно пришедшую
В окружении славой увенчанных
Непокрытой держал свою голову

У раскупщиков счастья за золото
Я хватал что кончалось последнее
Кусок хлеба – спасенье от голода
Кусок смысла – спасенье от времени

В тесноте всё я жил да не в близости
В нищете я бродил да не в низости
Потому не взывал к справедливости
И себя утешал лишь случайностью

Не карал не прощал сам не каялся
Загорал я под солнцем надежд своих
Вырубал словно в камне их статуи
Сказать проще – их очеловечивал

Не глотал я обид – только сплёвывал
Никогда на приманки не клёвывал
Не держалось случайное зло во мне
Замечать не хотелось опасностей

Очень верил в судьбы непредсказанность

И тревожился только за слово я
О котором лишь можно рассказывать
Ощущая в других привкус горечи...

1978 год. СЕЛО БЕРЁЗОВКА-I
– Марфутка-т?.. Э-э... уж еле ходит...
Годов-то... скольки?.. семизд два?..
А как родители-т помёрли...
в тридцатых... так с тех пор одна.
Ай к ней ходил?.. ну что?.. видал?

– Видал... Зубов полрта уж нет,
сквозь дыры в них, как лунь, белa,
суёт она мочёный хлеб...
Как раз обедала... Картошку,
нарезав узенькой полоской,
вставляет пальцами в свой рот,
а там уж языком о нёбо
её, как бы о тёрку, трёт...
И благо, что на нёбе рёбра...
Пока глядел, так не сходила
судорога с её лица...

– А как ещё жевать, мой милый,
Коль рот не раскрываетца?..
Перкосоротилась, когда
От невров увезли лечиться...

– В больнице?

– А то где ж? В больнице...
Нам ключ от хаты отдала...
Видал, какая землянушка?..
как рот её – коса, гнила...
Ну, и поехала Марфушка
в раён-то, в Анну... к докторам...
А там как начали колоть
куда-то в рот – он и захлопнись...
Она ещё и не опомнись –
уж снова дома, хлеб жуёть...
Колхоз ей двадцать рублей платит –
на хлеб, на сахар, на крупу...

– Хвата-а-ет...

– А чего не хватит,
соседи сами принесут:
кто молочка... кто простокваши...
яиц с десяток... карася...
Еды на жизнь Марфутке нашей
хватает – жизнь, считай, уж вся...

– А муж?

– Да, ить, не выходила...
Ведь первая пошла в колхоз,
а там на свёклу гнали силой...
зимой – в погоду и в мороз...
Тогда одёж не выдавали...
в своих юбчонках, в сандалях...
Да целый день-то копачом
с-под снега свёклу доставали!..
И месяц не прошёл ещё,
как баб-то всех позастудили...
У Дуньки, вон, на шее с дыню
с тех пор шишака... на плечо
её уложит и идёт,
куда ей надо… тах-то вот.
Ну, и Марфутка заболела...
а девка-то была – огонь!..
от невров...

– Нервов?..

– Ага, невров…
Слегла – и пальцами не тронь!..
Потом опять свеклой ходила...
А замуж так нихто не взял:
кому ты, с неврами, бушь милый?..
Хозяйства нету... а мал-мал
на огороде копошится:
моркву, картошку – коль Бог дал...
Да всё одна... колхоз забыл ведь,
ему-т старуха не нужна
больная...

– Ну, а вам-то, людям?..

– А что нам?.. ай объест? иль как?..
Нихто ведь с голоду не пухнет –
нонь жизнь хорошая пошла!..
И власть – забыл? – ей деньги платит,
Двадцатку в месяц!.. вон, в угле
в марфуткином висит икона...
большая, старая... у ней
кажн божий день Марфутка молит:

«Дай Бог здоровья тому человеку, который додумался написать приказ, чтоб нам двадцать рублей платили. Без них наша жизнь уж дюже плоха была...».

Побираться по дворам ходили...
А ты как думал?..

* * *
Поминки на пиру у муз
Который год уже пируют музы
И пьют они
      помин справляя
               сок тягучий
Из гроздьев выдавленных нот

Откуда же у них такой
               простой столовый рот
Как лиры изменились
                              запылились
Но оттого что мы играть
               на старых лирах разучились
Страдать не мне
               который мёртв
               пусть не для них
                              тем более
Такой пустяк не стоит поминать средь прочих

Нет-нет здесь нет совсем обмана
Другим я стану ль
               я
               обглоданный веками
Мою ли лиру запылят на складах
моими же стихами
Секрет игры на ней
               забудется ль другими

Прислушаюсь:
               не слышно ничего мне
Прижму к себе
               красавицу былую
И вижу:
               муза уж пьяна

А я всё трезв
А я всё гость на пире
А я всё стих гоню от своей лиры

Секрет игры
               какой уж тут секрет

ОТТЕНЕНИЕ
Покрывал туман на лице земли поцелуями степь осеннюю.
Закрывал глаза – в губы целовал, открывал глаза – только руки ей; прижимался к ней, обнимал её и ласкал с тоской груди влажные: насмотрелся он одиночества, надышался он его тяжестью...
Трепетал крылом ветер навьевый – навевал слова позабытые, шелестел травой одичалою – её с корнями вышелистывал: где когда-то плёл сети белые, облака гонял с чёрной злобою, одиночество золотой звездой над землёй во тьме рассиялося...
Где с годами боль огоньком свечи догорающей тихо гаснула, не спешит трава скорей вырасти, только степь одна ею заросла...
И туман седой степь осеннюю одинокую прижимал к себе,,,
Навевал слова ветер навьевый – только к ним туман не притронулся...
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную