ОБОРОТЕНЬ

В установленный природой срок зелень лета сменилась жёлтыми и седыми красками. Огненная заря, неспешно бредущая с востока, усилила яркость октябрьской палитры. Клочья тумана лениво уползали в низины. В первых лучах солнца заискрился иней на деревянных заборах и стенах тучных северных изб.

Тишину и сонную благость деревенского утра разорвали вопли: - Убиилии! Убиилии!

Бросился на голос. Увидел соседку, напоминающую дородный вопросительный знак. Пушистые снежинки вились возле оборок длинного платья источника звука, нарушившего пейзанскую идиллию. Помнится, отметил про себя с недоумением: - Снега не было?

Обратился к потерпевшей: - Что случилось, баба Олёна? Кого убили?

- Глашку сердешную порешили изверги!

Удивился: - Нет у нас в деревне никакой Глашки.

- Курочку ненаглядную, самую яйценоскую извели. Видела я тварь рыжую, мельком, правда. Вроде на лису похожа? Не разглядела. Вон сколько перьев зараза навырывала! Лютую смерть приняла моя Глашенькаааа!

Так в размеренную жизнь нашего, обособленного от деревни околотка, именуемого Хвостом, вошло наваждение местного масштаба.

Немногочисленные хуторяне обсудили происшествие во время ожидания приезжающей раз в неделю автолавки. Дед Кукуй подвёл итог оживлённой беседы: — Приелись мыши рыжей паскуде. Видать, деликатесного мясца захотелось лиске.

Девяностолетняя баба Нюра, подняв над головой клюку, изрекла сурово: — Погодите ужо, крови без меры будет выпито!

Запаслись продуктами хвостяне, разбрелись по усадьбам.

Следует сказать, что до этого печального события кудахтающие создания перемещались по единственной улице, огородам и подворьям деревни беспрепятственно. Охрану им обеспечивали серьёзные мужики-горланы со шпорами на ногах. Границы куриных территорий, установленные негласными петушиными конвенциями, нарушались редко, потому мир и покой царили в одомашненном птичьем стаде Хвоста.

Между тем, бабанюровское предсказание начало сбываться на следующий день. Причём, расправа произошла над её курицей. В её дворе. А вот не пророчествуй! Видела издалека она рыжую шубу преступницы. Знакомой ей показалась. С каждым прожитым после трагедии часом укреплялась старейшина в подозрении. И, наконец, под вечер, выпив в компании деффки Любы несколько чашек чаю, озвучила его: — Динка это была, точно, её шкура! И хвост пушистый. …Колечком на спине. …Вроде бы?

Восьмидесятилетняя деффка (она же молодка) энергично покачала седой головушкой. Овальный гребешок, прописавшийся с советских времён на темени, покинул его, подпрыгнул на трамплине носа, скатился по горам сарафана и закачался, подобно детской люльке, на цветной клеёнке столешницы. Товарки не моргая смотрели на колебания, словно надеялись получить ответы на вопросы, накопившиеся за их долгие жизни. Не успели. Гребешок замер. Владелица водрузила его на привычное место, и шустро вскочив с лавки, устремилась к выходу.

Вскоре во всех домах Хвоста обсуждалась принесённая молодкой новость. И только автор «лисьей гипотезы» дед Кукуй не узнал о сгустившейся над его финской лайкой тучей.

Между тем, куровладельцы от греха подальше, заперли птичье население в курятники. Но, как известно, грех сладок. Это для человека. Для братьев наших, оставшихся в природе, его нет: безгрешны они, инстинктами живут. Один из них знаком и людям - «кушать хочется всегда». В тумане наступившей ночи жертвой подкопа пал курятник деффки Любы. Добычей неуловимой разбойницы, подсевшей на куриную диету, стала несушка. Пострадал и петух. Но лишь на одну треть, поскольку ему удалось во время расправы над подружкой протиснуться между дровами поленицы. Шикарный хвост туда не поместился и потому срезан зубами рыжей бестии.
Прибежавшая на шум хозяйка, осветив фонариком поле боя, будто бы узнала в курогубе сына Дины – нашего любимца Валета.

На следующее утро убытки подсчитывали во дворе бабы Насти. В куроеде она признала беспородного, совсем не рыжего, вполне жгучего брюнета - пёсика Кузю.

Баба Нюра, проанализировав поступившую за окаянные дни информацию, и вспомнив содержание просмотренных с правнуком фильмов, сделала категоричный вывод: - Это лисий оборотень! Убить его можно лишь осиновым колом, воткнутым в сердце.

Молодка вскочила с лавки.

Угроза гибели нависла над собачьим миром Хвоста.

И тогда взошла звезда отважной лайки Дины. Пустые собачьи языки брешут сейчас иное: мол, из-за полного портретного сходства с лисьими образинами ей уже нечего было терять. В чём-то они правы, разница невелика - лишь в хвостах. У Дины он закручен спиралью и уложен на спину, у лис болтается сзади. Бывает и гибнут финские лайки во время охоты. Палят по ним даже их хозяева. А потом, рыдая пьяными слезами, утверждают, что стреляли по лисе. И списывают позор на нечистую силу.

Созвала Дина собачье вече. Местом сбора назначила площадку перед баней. Почему там? Отдыхала она в нашем дворе частенько задолго до рождения отпрыска. После трудов праведных. Охотник-теоретик Кукуй не шибко-то баловал её пищей. Вот и приходилось добывать самой. Мышковала на лугу, ловила уток, не брезговала лягушками. К нам забегала перехватить чего-нибудь вкусненького. В благодарность за угощение песни пела и рассказы баяла. Да глупы мы тогда были, не понимали язык нечеловеческий. А хотелось. Потому и попросили её стать матерью для нашего ребёнка собачьего. Родила нам на радость в мае. Валетом нарекли.

Он и стал вторым участником чрезвычайного сбора.

Прибыл на зов мелкий Кузя. Лет ему по собачьим меркам стукнуло немало – десять. Да, как известно, маленькая собачка до старости щенок. Вот и подружился он с нашим недопёском.

Следом явился Тузик — высокий, поджарый метис овчарки и лайки, блондин с благородным седоватым отливом.

В соответствии с негласными и неукоснительно соблюдаемыми правилами собачьего протокола каждый делегат встречался ранее прибывшими восторженным лаем, танцами, поцелуями, прыжками и мотаниями хвостов. Всё как в госдуме после летних каникул.

Других собак в Хвосте не было. Кворум позволил начать экстренное совещание. Вела его госпожа Дина.

Горячие дискуссии, перераставшие иногда в потасовки, длились белый день. Дабы охладить пыл депутатов обслуга (мы с супругой) подавала прохладительные напитки, припасённые для такого случая сахарные косточки, сыр, другие яства. После перекусов делегаты засыпали в тенёчке. С пробуждением съезд продолжался.

Увы, к согласию не пришли. Огорченный вид спикера об этом говорил. Покидая трибуну-пригорок, она громко облаяла кобелей-пустобрехов и «козлами» назвала.
Не поддержали её предложение объявить войну лисьим хищникам псы-нерыцари. Более всего женское сердце поразило равнодушие Тузика — первого жениха на её последней свадьбе. Очередная, кстати, ожидалась на днях.

— Придётся самой решать проблему, — как-то так подумала Дина. И гаркнула по-спикерски: — Расходитесь, блохастые!

Подчинились делегаты.

Прошло несколько дней. Без куроедства? Минула ещё неделя. Тихо. Сдержала обещание Дина. Каким образом?

Через два месяца родила она пятерых щенят. Оставил всех Кукуй для барыша, продавал через месяц как лаек карело-финских. Покупателей смутили пушистые и прямые «как у лис» хвосты щенков.

— Закруглятся они попозже — успокоил каждого продавец.

Не закруглились.

Ай-да, Дина!

ВАКОРЕВИТЬ ЗАЧАЛО

Примета: «Осень дождлива будет, коль рябины много уродилось». Сбывается она. Рябины много. И дождь льёт весь сентябрь. «Дожживина пришла» - так на русском севере говорили о длительном выпаде дождя в это время года.
Кстати, их (времён года) у наших предков было не четыре, а шесть: зима, озимье, весна, лето, осень и предзимье. Для каждого из них имелись красивые слова. Вспомним некоторые из них. Осенние.

Слякотный дождь назывался бусом. Так и говаривали: «Бус, он на осень тянет». Бусеть, забусеть – пасмуриваться, запасмуриться.
О такой погоде и другое слово – бухмариться, то есть хмуриться. Бухмарный – пасмурный. Бухмарь, бухмара – пасмурная погода.
Про моросящий дождь говорили: «вакоревить зачало».
Холодная погода с моросящим дождём – рянда.
Мелкий дождь – цинега (чинега). Моросит, дождит – цинежит (чинежит).
Мелкий осенний дождь при тихой погоде - цямра.
Дождь с туманом – чамра.
Проливной дождь – слепец.
Сильный дождь - проливна дожжина
Сильный дождь с ветром – пробойна дожжина
Ветреная погода, поднимающая высокую, крутую волну на реке или море, - пылкАя погода
Мелкий, идущий в тумане дождь, - мезгарА.
Туман – мОрок.
Пасмурно, сумрачно - моложОно, моложИна.
И, наконец, затуманивать – замолаживать.

Ушли в небытие эти и многие другие изумительные слова. Покинувшим нас родным и близким они подобны. И мир без них не полон.

***
Заосеннился Емецкий луг. О недавнем буйстве разноцветья напоминают лишь зелень подросшей после сенокоса травы, да багряная желтизна плакучих ив. Непривычная после летнего гомона, стрекота, пересвиста и щебетания тишина изредка нарушается гортанной перекличкой ворон, да перепалкой галок. Эх, услышать бы что-нибудь повеселее.

Утром желание исполнилось. Проснулись под нежную трель. Неведомый певец выводил «сви-ри-ри-ри». К солисту подключились «коллеги». И зазвучала хоровая кантата. Или месса. О чём-то светлом. Выглянул осторожно из-за шторы. На ветках рябины, растущей под окном, увидел стайку изящных птичек. Одна из них с веточкой красных ягод в клюве опустилась на уличный подоконник и, кивая серым хохолком, приступила к трапезе. Рассмотрел певунью. Окраска розовато-серая. Чёрные с жёлтыми и белыми полосками крылья, с красно-розовыми бляшками на вершинках перьев их средней части. На хвостике жёлтая полоска. Свиристель-красавица. Она самая.

Валет моих восторгов не разделил. Выскочив из будки и, узрев происходящее на вверенной ему территории, загавкал нечто похожее на «караул!». Птички улетели. Ненадолго. Через полчаса вернулись. Почему-то потолстевшие и без хохолков? Рябинники это. Так называется дрозд – любитель подмороженной ягоды. Голова у него голубовато-серая, крылья и хвост тёмные, брюшко белое, грудь и бока охристые. Песен не исполняет. Вместо них услышал приглушённое квохтанье, кудахтанье, взвизгивание, скрипы разные, да ещё иканье.

Тем временем четырехлапый страж с воплями возмущения подскочил к дереву и вступил в переговоры с нарушителями границы. Увы, какой-либо реакции на страстный монолог-ультиматум со стороны бесчинствующих (по его мнению) на ветвях разбойников не последовало. Не ожидавший такого приёма пёс заскулил и начал прыгать вверх, пытаясь схватить зубами наглецов, вкушающих плоды с нижних веток. Возможно, он поступил опрометчиво. Стая из полусотни особей снялась с рябины и несколькими эшелонами пошла в атаку на пограничника. Стремительные пике над самой его головой завершились бомбометанием. Помёт достиг цели. Дрозды вернулись к трапезе. Обескураженный Валет замолчал. Затем, поджав между задних лап хвост, лежащий в мирное время кольцом на спине, отправился зализывать боевые раны.

Пожалели мы его, выразили сочувствие, угостили сыром и шерсть металлической щёткой почистили.

За неделю полётов птицы очистили от ягод четыре рябины, да три куста калины. И вновь наступила осенняя тишина.

***
Народная примета: «Бухмарить зачало - осенью жди читуги».

Небо затянули свинцовые тучи, пошёл мелкий дождь. Под его мерный шелест перечитываю «Летопись села Зачачье». Так именуется рукопись, составленная крестьянином нашей деревни Николаем Ивановичем Заборским (1887-1953). В её основе как личные наблюдения автора, так и его предков.

Вспомнилось изречение Ульянова-Ленина о «полу дикости и самой настоящей дикости», царивших, по его мнению, к северу от Вологды в начале двадцатого века.

Странно, «дикие» крестьяне выписывали газеты и журналы, записывали на бумагу свидетельства давних времён, хранили в памяти песни и былины древней Руси. Жили-были. По всякому. Итак, выдержки из рукописи Н.И.Заборского. Без комментариев.

1819 год
28 июля император Александр Павлович со свитой проезжал из Петербурга в Архангельск, был встречен нашим населением и везен нашими лошадями от Ваймуги до Сии. В Ваймуге народ наш встретили его с восторгом. Народу было много, со всех селений. Крестьяне поднесли хлеб-соль государю; у перевозу, на угоре, приветствовали с благополучным путешествием. …просили императора о замене натурального отбывания воинской повинности, которое по малочисленности населения бывает тягостью для жителей, просили его заменить денежной квитанцией. Его величество изволил спросить, много ли мы можем платить за лекрутов. Крестьяне осмелились сказать тысячу рублей ассигнациями, серебром 100 рублей за 25 лет службы. Император одобрил наше предложение, высочайше повелел министру военному утвердить постановление для крестьян Архангельской губернии в случае желания заменить рекрута деньгами. Народ был в восторге от сей царской милости. Верно, у кого деньги были, откупались, но бедным приходилось служить.

1825 год
Сей год для Емецкой церкви Василий Перевозников вылил для церкви колокол весу 150 пудов из старых медных пятаков. Его за уничтожение царской монеты предали суду.

1838 год
Внезапно случился пожар, загорело Емецко. Большие, недавно выстроенные, почти новые (дома) после большого пожара 1807 года — и в продолжение трех часов все сгорело опять, с рынком и погоревшими лавками. Ни одной жилой фатеры не осталось, потому что оно стояло в четыре ряда. Церковь каменная уцелела, только главки несколько пострадали. Еще остался кабак один, на угори, Вальневский.

1847 год
Сей год, осенью, в четверёжный торговый день, в Емецке зговорились несколько человек под пьяную руку разгромить кабак Вальневский на берегу, старый. Много людей переколотили друг дружку, вино все растащили. Виновников тяжело наказали, некоторых сослали на поселение.

1865 год
С 8 августа пали морозы, хлеб убило повсеместно — и пекли на железных сковородах, но многие ели белой мох, сушили и мололи из земли корни. Страда дождливая, холодная; урожай сильно плохой. Народ зело печален находился, в большом бедствии. Осень холодная и ненастная. Зима бурная, но нехолодная. Картошку убило, сняли очень мало. Сена того все-таки поставили — хотя чорное, но не гнилое. Скота из-за голоду пришлось поесть.

1867 год
Хлеб поспевал тихо. 15 августа ударил мороз — и хлеба повредило сильно. Хлеб дорог. Народ живёт опять в большой нужде. Нищих везде: партиями ходят с котомками, но подавать некому — везде народ голодает. Пекут опять в формах и кое с чем — так уже из этой муки ничего не спекчи. Больных много, дети мрут, и старые люди также не переносят голодовки.


1930 год
Урожай всего хороший: хлеба 30 мешков на 3 души. Сена хватает. Осень хорошая.

1931 год
Весна ранняя, урожай хлеба хороший — 20 мешков; также и сена.

1932 год
Первый год в колхозе. Урожай сей год плохой. Ржи совсем не было, живем старым хлебом. Уродилось всего 14 пудов ячменя и ржи. Хорошо, что есть картошка и старый хлеб.

***

Поморская пословица: «Осенна погода за одну ночь семь дорог сменит».

Русский (южный - у поморов) ветер разогнал тёмные тучи, заулыбался луг. Славно он потрудился летом. Огромные стога возвышаются сказочными башнями над зелёным газоном. Валет за секунды забрался на один из них и гордо озирает окрестности. Не иначе снежным барсом себя вообразил. Рядом лежат толстые «колбасы» сена в полиэтиленовой оболочке. Приехавшие из города друзья, увидев их с веранды, приняли за трубы. Пошутил, сказав о газопроводе, якобы идущем в нашу деревню. Самый дотошный уточнил: "А почему он такой толстый? С метр будет сечением труба, не меньше". Ответил: "В деревне сто домов. На каждый придётся всего лишь по сантиметру газа. Разве это много?"
Задумались собеседники. Раскрыл правду.
- Лучше «газопроводной» она, - так и сказали.

***

Над головой зазвучали голоса летящих на юг уток, гусей, лебедей, журавлей. Сотни караванов проплывают в небесном океане. Тысячи птиц глядят с высоты на нас, ползающих по земле. Что они думают в это время, какие эмоции, кроме страха, испытывают? Увы, не пересекаются миры - их и наш. Редкие примеры печальны последствиями для летающих братьев. МеньшИми зовём их. Себя человек провозгласил "царём" природы, гадит "по-царски" на её челе да вопросами о смысле жизни изводится.

Парящие в высоте птицы живут просто. И просто живут. Возможно, в этом и есть главный смысл.