| |
* * *
На холме, за логом – деревушка.
Их, таких, на картах даже нет.
Даже и не Груши, просто – Грушки.
Хуторок. А надо ж – клином свет.
Хуторок. И сладко мне, и горько,
Что с тобою связь оборвалась:
И не жил – родился, да и только,
В паспорте отметка – вся и связь.
Отчего ж внутри болит до дрожи,
Жжёт под самым сердцем уголёк?
Отчего же мне тогда тревожно,
Боязно за этот уголок?
Если грозы – грозы! Ливни – ливни!
Снег и тот с небесной синевой!
Лесостепь – Европы сердцевина,
Сердцевина сердца моего.
* * *
В больничном сквере холодно и пусто,
Знать, осени пора уж брать своё...
В селе отец, никак, срубил капусту,
Последнее запахано жнивьё.
Последний месяц спит в сарае боров,
Уж не встаёт — пришёл его черёд.
На ужин мать солёных помидоров
Из погреба к картошке подаёт.
– А знаешь, мать, по-моему, прекрасны
На вкус — укроп, чеснок и сельдерей.
Ещё чуть-чуть, ну в аккурат к октябрьской,
Совсем дойдут, к приезду сыновей...
Отец и мать неспешными речами
Ведут такой знакомый разговор.
Фырчит на грубке старый жёлтый чайник,
Всё норовя затеять с ними спор.
Впотьмах на стуле мирно дремлет кошка.
Уютом веет изо всех углов...
Безлистной яблонькой – я под окошком
Не насмотрюсь сквозь ночь на стариков.
1985 г.
* * *
Безжалостно всё-таки время,
Неужто иначе нельзя:
Души наступает прозренье,
Когда уже слепнут глаза.
ЗАПОЗДАЛОЕ ПИСЬМО
Уж сколько лет с рождения прошло…
Конечно, навсегда те дни умчали,
Но я храню, храню твоё тепло,
Оно – во мне, как и тогда, в начале.
И ясно снова слышу голос твой:
«Опять упал! Не плачь! Я рядом, дома…»
В глазах – тревожный зайчик голубой,
Горячих губ услада и истома…
Позвали вдаль мечты, друзья, дела,
Казалось, нет сильней на свете зова…
Я, как и все, ушёл из-под крыла,
Единственного, самого родного.
Кружил-пестрил житейский хоровод,
И я, взрослея, а потом старея,
Не понимал, что мать, как в детстве, ждёт
И надо – к ней, почаще, поскорее.
Я обнимал дрожащую зарю,
С ветрами грозы были только в радость,
Всё думал, что когда-то подарю
Тебе букет красивых ярких радуг.
Сверну к тебе от суетных дорог,
От скользких да извилистых дорожек,
Скажу слова, которые берёг,
Которые любых других дороже.
И мы войдём в наш добрый тихий дом,
Он, как волшебник, все болезни лечит,
И посмеёмся вместе, и всплакнём,
И вспомним тех, кто уж теперь далече…
Прости, прости… Опять я невпопад…
И пуст наш двор, и в огороде ветер,
На мой привет наш молчаливый сад
Уж никогда, наверно, не ответит.
Но сквозь года, сквозь дней грядущих вой,
Сквозь все раскаты, рокоты и громы,
Я снова слышу ясный голос твой:
«Опять упал? Не плачь! Я рядом, дома…»
* * *
Когда совсем от суеты устану,
От жадности и глупости людской
С химерно-лживо-праведным уставом,
С надуманной любовью и тоской,
Припомню, что получено в наследство,
Подарено под солнцем первым днём:
Найду родник, к себе зовущий с детства,
Лицо омою ключевым огнём.
Омою душу от берёзы светом,
На раны лягут радуги бинты,
Прибудет силы от степного ветра,
От пашни прямоты и доброты.
Возьму всего, чтоб надолго хватило,
Чтоб верилось в апреле январю...
Но этот свет и доброту, и силу
Я встречным-поперечным раздарю.
Пусть впереди крутые тропы буден
И холода там больше, чем тепла,
Но чьей-то жадности хоть чуть убудет
И у кого-то меньше станет зла.
* * *
Жил и жил бы, никого не трогал,
Славил летом ливень, снег – зимой,
Шёл своей – единственной – дорогой,
Всем ветрам открытой и прямой.
Жил и жил бы… В общем, – кучеряво,
В общем-то, держал по ветру нос,
К стенке жизнь хотя и припирала, –
Человека званье всё же нёс.
Но случилось – правды вкус на пробу,
Цену вдруг увидел дел и слов,
Не живётся – никого не трогать
И ничьих не задевать углов.
Не живётся, если рядом – боли
И пожаром – по земле беда,
Если стонет в дикой боли поле
И растут погостов города.
И душа болит от жуткой дрожи,
Точно я её на части рву,
Раз цинично угробляют ложью
Русь, небес святую синеву.
…Жил и жил бы. Никого не трогал,
Славил летом ливень, снег – зимой…
Да пока ухабиста дорога…
Это – путь России, значит – мой…
* * *
Что мне – эта изба на суглинистом взгорке?
Что – заросший травою заброшенный сад?..
Ровным счётом – ничто. Почему же так горько?
Будто пальцем ребёнку за шалость грозят.
Что мне – этот пейзаж с худосочной картошкой,
Покосившийся – явно безмужний – забор,
Спорышовая узкая тропка-дорожка?..
Вроде – что и ничто. А вот в сердце – укор.
Уголок этот мне есть начало России,
Это – сердце – молитво-спокойная весь.
Дальше – выси и дали, размахи и силы,
Но начало-то – здесь…
Но начало-то – здесь…
* * *
Оттуда я –
Из русской глуби древней,
Поэтому милы душе моей
Простой, почти убогий быт деревни,
Суровость леса и простор полей.
Дыханье греет мне родник студёный,
Я с ним и радуюсь, и с ним скорблю;
Поклоны бью берёзке, липе, клёну
И к васильку – с душою, и – к шмелю.
Оттуда я –
Из сечи и работы,
Где меч соху на дню менял не раз,
Где кровь смывалась лишь солёным потом,
Рука твердела, заострялся глаз.
Оттуда я –
Из старой песни грустной,
В которой с болью сердце вознеслось,
Такой нехитрой, но щемяще русской,
Которую нельзя и петь без слёз.
И я сегодня всей душою чую,
Как отнимают нагло у меня
То, что меня крепит, ведёт, врачует
И дарит счастье будущего дня.
Оттуда я –
Как дорого «оттуда».
Оно – моё, родное и навек;
Его возьми – и я уже не буду,
А если буду, то не человек.
Но с этим мне никак нельзя мириться,
И я звоню во все колокола:
Услышь, провинция, услышь, столица,
Уйдёт «оттуда» – Русь как не была.
КРАПИВА
Люблю крапиву, жар её, огонь,
Особый дух – бойцовский и горячий.
Но с детства слышал: ты её не тронь,
А тронешь – обязательно заплачешь.
Твердили мне: сорняк крапива злой,
Срубить её под корень – свято дело.
А на Руси с крапивою весной
Варили щи – и вмиг мужало тело.
Крапива первой стонет о беде,
Деревни брошенные заселяя,
Кричит о горе, холоде, нужде,
А мы – слепцы – твердим: крапива – злая.
Пожарища пылают на Руси,
Крапивой зарастают пепелища,
Мы рушим всё с основой – гой-еси!
И виноватых постоянно ищем.
Крапива жжёт нам души и тела,
Чтоб мы за землю, как за мать, держались,
Умела б говорить, – она б смогла
Раскрыть причины на Руси пожарищ.
Крапиве низко сердцем поклонюсь,
Пускай кому-то это действо – в диво.
Жива крапива – знать, хранится Русь,
Пусть душу с телесами жжёт крапива!
* * *
Чуть приметна речка-ручеёк
Вдалеке от городов-дорог,
Помнит: полноводною была…
Обмелела, высохла… Дошла…
На ветрах поболе, чем семи,
Позабыта Богом и людьми…
Истончилась жизни бурной нить.
Стойте! Не спешите хоронить.
В глубине, во тьме студён-колюч
До поры спит-дремлет ясный ключ.
Он вздохнёт, расправит силу-стать,
Чтоб затишье-сонность наверстать.
Хлынет к нам потоком ново-дня,
Силой мощной света и огня!
…Тихо я у ручейка молюсь…
Сколь дремать ты долго будешь, Русь?..
2009 г. РОДИНЕ
На Прохоровском поле рядом с мемориалом "Звонница"
находится скульптурная композиция
"Великие полководцы трёх ратных полей:
Дмитрий Донской, Михаил Кутузов и Георгий Жуков".
В любви к тебе не клялся я ни разу:
Теряют смысл высокие слова,
Тускнеют все изысканные фразы,
Когда от счастья кругом голова.
Когда под сердцем тихо плещет радость —
Из самой глуби чистых родников...
До слов ли мне в ладонях ярких радуг?
До слов ли мне? Конечно, не до слов.
Я верю, что в грядущем будет лучше.
Все беды мы с тобой переживём...
Но чувствую, что рядом ходят тучи,
Наполненные дымом и огнём.
Чу! Ярославна на Путивле плачет,
И плач её — через века — сквозь мглу...
И в ножны потому свой меч не прячу,
Сухой держу калёную стрелу.
И всё так близко... За холмом... Тут рядом...
Моя земля... Моя страна... Она!..
Всхрапнули кони чутко за Непрядвой...
А вот уж — и костёр Бородина...
А вот уж ветер с Танкового поля
Ворвался в мой ноябрьский мирный стих,
Лизнул своею огненною болью.
У колокола Звонницы затих...
Ладья луны качает речку неба,
И звёзды — наконечниками стрел...
Плач Ярославны... Был он или не был?
А может, это ветер прошумел?..
ПРОХОРОВСКОМУ ПОЛЮ
Нас Поле, как мать пред дорогою, крестит,
И верно хранит от беды и врагов;
Нам Поле повыше любых Эверестов:
Отсюда до Божьих – рукой – облаков…
ВОЙДУ В ХРАМ...
Войду в храм один и затеплю свечу.
Никто не толкает, в затылок не дышит,
Никто мои грешные мысли не слышит,
И я слышать мыслей ничьих не хочу.
...Войду в храм один и затеплю свечу...
Я должен сюда всё равно был прийти
За тех, кто, ослепнув, с тропы нашей сбился,
За тех, кто за край невзначай оступился,
За тех, кто упал, не закончив пути.
...Я должен сюда всё равно был прийти...
Пришёл я за тех, кто ещё не пошёл,
За тех, кто бездумно над небом хохочет,
От дня настоящего многого хочет,
Душой оставаясь по-нищенски гол.
...Пришёл я за тех, кто ещё не пошёл...
Стою перед Вечным один на один,
Ничтожной букашкой (как мало мы значим).
Один на один, значит, всё-таки значим,
Свет белый для всех и во веки един.
...Стою перед Вечным один на один...
Гори, моя свечка, подольше гори!
Я шёл к тебе трудно, мучительно долго,
Дорогой тернистой, ухабистой, колкой,
От самых истоков, от первой зари.
...Гори, моя свечка, подольше гори...
2000 г.
|
ГЛАЗА... ГЛАЗА... КАК ТЫСЯЧИ ПОРУК...
Проснусь в ночи: сквозь темноту – глаза.
То баба Настя смотрит сквозь полвека.
«За это – умник. Этого – нельзя.
За этим шагом – нету человека…»
Проснусь: отец – глаза в глаза – в ночи,
Как будто я у всей вселенной в центре.
«Побольше делай. Сделаешь – молчи
И строже всех себе давай оценку…»
Очнусь: глазами-васильками дочь –
Всё небо брызнуло мне в сердце синью,
А всё ли сделал я, чтоб ей помочь,
Чтоб одарить любовию и силой?..
Споткнусь: глаза внучат из темноты,
В них столь надежды и священной веры,
Сердечной доброты и чистоты…
Они и есть мне – мера всякой меры.
Глаза… Глаза… Опять глаза вокруг…
Я – весь в лучах могучего рентгена…
Глаза… Глаза… Как тысячи порук,
Чтоб сохранить навеки Божьи гены.
ЛЮБИМЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Мчался, протянувши я ручонки,
Чтоб догнать страшило не смогло:
Гуся испугавшийся мальчонка —
К матери под верное крыло.
…Сникло детство за горой дымами,
Ты — на невозвратном берегу,
Но в ушах — твой ясный голос, мама.
Горько мне — и я к тебе бегу.
Мир качнулся, съехала планета:
Я — в девичьи родники-глаза!
Милая! Милей на свете нету!
В сердце мая синяя гроза.
И кружит, и хлещет половодьем,
Низвергая в ад. И к солнцу – в рай...
Говорят, покой даруют годы,
Мне же сумасбродства через край.
Голова у дочки — одуванчик,
И нетвёрды первые шажки.
Озарило: нет, не жил я раньше,
До отцовской нежности-тоски.
И из дома с миром отпуская
В твой счастливый и большой полёт,
Вижу: ты — красивая такая,
Только бы — не в пламень и не в лёд.
Мать. И дочь. И Русь. Моя Планета...
Женщина. И с каждой сказкой явь
Утверждает, что прекрасней нету,
К острову какому ты ни правь.
…Нового рассвета вздох морозит...
На колени становлюсь, моля:
Ты, Земля, дари спелее росы,
Ты побереги себя, Земля.
Я ПОСТРОИЛ ТЕБЕ ДИВНЫЙ ТЕРЕМ...
Разбужу до зари, промолчи, что и сыро, и рано,
Комментатор с экрана вещал про циклоны и дождь,
Я построил тебе дивный терем в лесу из тумана,
Предосенним рассветом в него, будто в сказку, войдёшь.
Ты войдёшь и поймёшь: всё прекрасное – очень простое,
Мы спешим к нему годы, но видим, когда уж пройдём...
Окропит тебе душу берёза горючей росою,
А дубовая ветка глаза одарит серебром.
О секретах девичьих осинки тебе отлопочут,
Тропку тайную выкажет в чаще трава-мурава...
Пронеси в своём сердце все эти минуты подольше –
Пусть они тебе в жизни помогут не раз и не два...
* * *
Когда над миром без просвета ночь
И с хрустом доедаем мы друг друга,
Когда уже вокруг глядеть невмочь
И голова от злобы диким кругом,
Бросаю всё. Бегу к тебе сквозь темь,
Я знаю: ты простишь меня, родная,
Вернёшь душе зажжённый солнцем день,
Поможешь сильным быть. И верить в свет.
Я знаю.
Вот только ход не повернуть в судьбе,
У жизни в одну сторону ступени...
...Ну как же в юность добежать к тебе,
Упасть перед тобою на колени?..
ДОЧКЕ
Дай мне хрупкую руку твою,
Поведу тебя сквозь мою осень,
Где ветра с грустью песни поют
И дожди небо в лужах полощут.
...Дай мне хрупкую руку твою...
Поведу тебя сквозь мою осень,
Не скрывая печали ничуть,
Чтоб узнала, что чёрные ночи
Ярче дней освещают нам путь.
...Поведу тебя сквозь мою осень...
Пусть ветра с грустью песни поют.
Сердце, лета уже и не помня,
Заплетаясь в невидимый жгут,
Верит в мартовский солнечный полдень.
... А ветра с грустью песни поют...
Пусть дожди небо в лужах полощут,
Чтобы совесть болела, чиста,
Чтоб жила ты светлее и проще,
Чтоб звенела в душе красота...
...Пусть дожди небо в лужах полощут...
* * *
Шёпот-признание первой метели.
Слышу ли? Чувствую? Кажется мне?
Вдруг не снежинки – цветы полетели
С вишен отцовских под ноги весне?
Вдруг не зима, а преддверье июня
Завтра раздолье качнёт без краёв,
День мне навстречу, весёлый и юный,
Снять бирюзовую шляпу готов...
Вдруг не зима?.. И прожитого нету,
Всё ещё – там, далеко впереди:
Встречи, победы, улыбки и ветры,
Радуг подковы, косые дожди?..
Вдруг не зима?.. Всё, что было, приснилось,
Может, вернётся мне явью опять,
Как высочайшая мудрая милость –
Снова любить, снова верить, страдать?..
…Вишни роскошные платья надели,
Майских цветов суета-кутерьма…
Шёпот-признание первой метели
Сводит, как в юности дальней, с ума…
* * *
А снег идёт. Он льётся тихой песней.
Бреду я сквозь снежинок кутерьму.
Снег в январе. Конечно, он не первый,
И волноваться, вроде, ни к чему.
И ни к чему бродить мне в этот вечер,
Наедине беседовать с собой.
Давно пора трезвей смотреть на вещи,
Пора не слушать сердца перебой.
Давно пора дышать и жить спокойней,
Не пробуя удачу на излом.
Вот только знать бы, что со мной такое
Творится снегопадным январём.
* * *
Затеряюсь под вечер средь зимнего поля,
На краю у заката, под первой звездой,
Затеряюсь я капелькой счастья и боли —
Не небесный ещё, но уже не земной.
Золотая звезда колокольцем негромким
Улыбнётся мне тихо в своей вышине.
Расстелюсь и растаю прозрачной позёмкой,
Чтоб ручьями в ответ прозвенеть по весне.
Невесомый, невидимый, вольный, как ветер,
Ни рукой не возьмёшься и не разглядишь...
На снегу, окроплённом сиреневым светом,
Будто синие шрамы, — следы моих лыж.
ТЫ ЖИТЬ У ДЕРЕВА УЧИСЬ!
Опять! В который раз не вышло!
В который раз — сначала... Жизнь...
Мне как-то лес шепнул чуть слышно:
Ты жить у дерева учись.
Дарить прохладу в знойный полдень,
Кружить в предзимье жёлтый дым,
Стоять, прикрывши грудью поле,
У хлеба грозным часовым.
Поймут вдруг в чистой сладкой боли,
В чём правда, — и душа, и плоть.
Себя — себя! — спилить позволят
И даже в щепки расколоть.
И лечь для дома крепким срубом,
Вспорхнуть спасительным огнём.
А так ли мы всю правду любим?
А так ли мы подчас живём?
Чтоб никакой грибок не выел
Живую сердцевины нить,
Спиралью кольца годовые
Упруго надо закрутить.
Коры шершавой клеткой каждой
Стремясь вобрать всю жизни суть,
Рассветы пить, как воду в жажду,
Ни капли наземь не плеснуть.
И, наливаясь звонкой силой,
Почуять: силы не унять.
Стоять высоким и красивым,
И крепким — главное — стоять!
... Опять! В который раз не вышло!
В который раз — сначала. Жизнь...
Мне как-то лес шепнул чуть слышно:
Ты жить у дерева учись!..
* * *
Не обижайся, что тебя не слышу,
Я слышу всё – ответить нету сил:
Опять взахлеб сосульки плачут с крыши,
Вновь шар земной безбожно захандрил.
Которую неделю я болею,
То в жар бросает, то знобит опять…
Ужимки Козерога-Водолея
Вновь зиму поворачивают вспять.
А может, это – за безверье кара?
И за гордыню – наказанье нам?
Петлёй орбита голубого шара
Его скрутила "по рукам-ногам"…
И шар земной, лобастый и красивый, –
Красивее и в мире не найти! –
Намерен в пропасть колобком бессильным
Бездумно спрыгнуть с Млечного Пути.
Как мне успеть ему шагнуть навстречу
И бездну колобку закрыть собой,
Чтобы катился вновь Дорогой Млечной
Наш бесшабашный шарик голубой…
ХРУПОК НАШ МИР...
В каждом подсолнушке светит мне солнышко;
В каждом наречии плещется реченька...
В каждой ромашке – девчонки веснушки.
В каждом селении – хутор мой, Грушки.
Хрупок наш мир – паутиночки нить...
Как же его не любить, не хранить?!.
ОТЧЕСТВО
Я радуюсь
Дождям, снегам, ветрам,
Молюсь Началу –
в зыбкие рассветы:
Погуще всходов
И поменьше ран,
Вопросов – больше
И на них – ответы.
И в новый день
Приоткрывая дверь,
С надеждой
В новое врываясь дело,
Прошу у Бога:
Меньше бы потерь,
Рыдало б реже сердце,
Чаще – пело.
Но убеждаюсь
С грустью и тоской,
Как мы, хлебнув
Из чаш чужих пророчеств,
Расплёскиваем
Душ своих настой,
Имён не чтим
И отреклись от отчеств.
А с языка –
Бесцветные слова,
И нам от этого
Почти не странно:
Расхристанные
Вани без родства
Какого-то
Неведомого клана.
Но к нам взывают
Веси и холмы,
Ветра тревожат
Предков голосами:
Так кто же есть
На этом свете мы,
Неужто мы
И сами не с усами.
И выесть может души
Злая тля,
Раз прошлое
Мы превращаем в небыль…
За нами – Русь,
Отечество, Земля,
А взять повыше,
То за нами – Небо.
И утро –
С "Отче наш" на "небесех",
И день
Работой доброй начиная,
Я свято верю:
Быть моей Руси,
…И всё ж сейчас –
Под сердцем боль сквозная… |
Владимир Михайлович Чурсин родился 1 августа 1950 года в хуторе Грушки Прохоровского района Белгородской области. Окончил факультет русского языка и литературы Белгородского педагогического института, факультет журналистики Ростовской высшей партийной школы. 