Об индустриализации, о промышленной политике у нас говорить не принято – ну вроде как о той самой верёвке в доме повешенного. Бестактно. А может – страшно, как заглянуть в бездну. Там, в бездне, - разруха: горы ржавого железа, убитые дороги, брошенные цеха, чернеющие выбитыми окнами, уработанная по самое не могу советская инфраструктура. И тут же хочется зажмуриться, помотать головой и отвернуться. И поговорить о привычном - о преодолении инфляции, о повышении пенсии, о росте экономики, а промышленная политика – ну её, жили без неё и проживём Бог даст.

Впрочем, после кризиса с испугу забормотали о новой индустриализации – больше, правда, в подражание нашим западным учителям: вот и «друг Барак» говорил что-то о реиндустриализации Америки. Но потом страх прошёл и всё осталось по-прежнему. То есть никак.

ВСЯ ИНДУСТРИЯ В КИТАЕ?

Вот только не надо, что вся промышленность сегодня в Китае, а приличные люди, как и приличные страны, давно живут в мире «третьего сектора» - разных там услуг, консалтинга, креатива, как мечталось и нам вплоть до самого кризиса 8-го года. Ведь как тогда рассуждали: мы-де перескочим в сияющий мир нано- и ино- , а заводы-фабрики – нехай дымят у лошков из третьего мира – мы своё отдымили. «Экономика знаний» - вещь полезная, но по утрам мы, как сто лет назад, норовим по утрам намазать на хлеб масло, а не знания. И дома по-прежнему любим из кирпичей. Хотя, конечно, знания помогают эти дома строить так, чтобы не разваливались.

Что бы то ни было, но промышленно развитые страны по-прежнему остаются промышленно развитыми, хотя и переносят своё производство туда, где зарплата ниже. Но это остаётся ИХ производством. Наша же промышленность никуда не переехала: она просто сгинула. По масштабам деиндустриализации мы сильно превзошли западные стандарты. Наша деиндустриализация происходит НЕ по западному сценарию, т.е. по сценарию преодоления классического индустриализма и замены его деятельностью высшего типа (что тоже не так уж абсолютно и непререкаемо благотворно, о чём с тревогой говорят прозорливые и наблюдательные экономисты на самом Западе). У нас иное дело, наша деиндустриализация происходит по типу страны третьего мира, которая, согласно прописям Мирового Банка, внезапно открылась для товаров из стран, стоящих на более высокой ступени развития. Таковы многие страны Латинской Америки, такова Монголия, которая с помощью Советского Союза когда-то построила свою промышленность, а теперь вернулась не то, что в допромышленную эру, а просто в эпоху варварства. Норвежский экономист Райнерт рассказывает, что важнейшим занятием населения сегодня является сбор гусиного пуха. И нечего хихикать: у нас вон многие рыбой на трассе торгуют, грибы собирают. Наша деиндустриализация напоминает скорее военные разрушения. По подсчётом журнала «Эксперт» у нас произошла убыль 80% основного капитала – вполне военные потери. Не случайно многие дороги или урбанистические пейзажи напоминают военные фильмы, а возникшие тут и там очаги гламура и хайлайфа, вроде салонов красоты или мультибрендовых бутиков, как были, так и остаются позолотой на помойке.

Мы прячемся за вроде бы приличные цифры ВВП, не желая замечать разрушения (причём не остановленного) обрабатывающей промышленности. Говоря попросту, мы бросили производить какие-то полезные вещи – технику, бытовые товары. Один знакомый русский, долго живший в Америке, вернулся домой и принялся за ремонт квартиры. Первое же посещение соседнего стройрынка его глубоко потрясло: ни одного российского товара. Мы к этому уже привыкли, у нас в районе даже устраивают ярмарки российских товаров – вроде как экзотика такая – российский товар. По выработке продукции обрабатывающей промышленности на душу населения наш разрыв с Америкой — 11 раз, с лидирующими по этому показателю Сингапуром и Японией — 16 раз. Обходят нас по душевой промышленной выработке не только Китай и Бразилия, но и, скажем, Греция, Таиланд или Уругвай.

Причём речь не идёт о чём-то особенном и высокотехнологичном, а о самом простом. Вот, например, мебель. Так и её, оказывается, производится очень немного. В международном контексте мы производим мебели на душу населения позорно мало — в 8 раз меньше, чем Япония, в 10 раз меньше, чем Южная Корея, в 16 раз меньше, чем Финляндия, в 26 раз меньше, чем США.
Про высокотехнологические товары и речи нет. Мы производим медицинской аппаратуры на душу населения в 29 раз меньше, чем США, в 17 раз меньше, чем Германия, а лекарств, соответственно, в 66 и в 31 раз меньше, сообщает тот же «Эксперт».

Собственно говоря, наша деиндустриализация в особых доказательствах не нуждается. Достаточно посмотреть на предметы, которыми мы пользуемся, вспомнить, где и кем работали наши отцы и соответственно работаем мы – и всё станет ясным и наглядным. Мы были народом учёных, инженеров, квалифицированных рабочих, а стали нацией торговцев и офисных сидельцев. Доля внутренней торговли в ВВП у нас выше многих стран.

Всё это так. Но теперь главный вопрос: оно нам нужно? На протяжении всех «нулевых» годов господствовало убеждение: нечего заморачиваться с производством, чай не в совке живём за железным занавесом, а что надо – купим на глобальных рынках. Обменяем на сырьё. Когда-то была идея России как великой энергетической державы, потом – недавно – пошла речь о том, что мы потенциальные поставщики сельхозпродуктов и ещё вот – знаний.
Так вот нужна или не нужна обрабатывающая промышленность? Даже так: можно ли без неё обойтись? И стОит ли её строительство «больших рывков», напряжений и неизбежных жертв? Ну, была она у нас, а потом – развалилась, так стОит ли заморачиваться? Может быть, умнее развивать то, что составляет наше сравнительное преимущество, как учит «экономикс», и не соваться в то, чего мы делать в настоящий момент не умеем? Можно в принципе научиться? А зачем?

«КАК ГОСУДАРСТВО БОГАТЕЕТ»

Если мы как народ хотим не то, чтоб даже разбогатеть, а просто для начала выбраться из нищеты, нам надо развивать обрабатывающую промышленность. Народ наш за малым исключением живёт бедно, и помочь этому – можно. Путь лежит не через «чёрный передел» - справедливое распределение природной ренты, в чём многие видят спасение. Я не против справедливости, более того – мне эстетически противны олигархи и миллиардеры среди нищих, но перераспределение ренты – не сделает народ богатым. На всех не хватит! Между прочим и сто лет назад прозорливые умы это понимали. Сергей Булгаков писал тогда, что России насущно нужен не передел собственности, а создание нового богатства, рост производительности; сегодня задачи ничуть не изменились.
Развивать (по существу – создавать) обрабатывающую промышленность надо потому, что на протяжении всей достоверной истории человечества богатство происходило именно из обрабатывающей промышленности и ни из чего иного. Богатели те народы, которые создавали из природного сырья продукты всё более и более высокого передела, т.е. уровня переработки. Изделие может стОить в сотни раз дороже сырья, которое на него затрачено, - в этом и заключается так называемый мультипликатор обрабатывающей промышленности, он же источник богатства. Понятно, что в разные исторические эпохи обрабатывающая промышленность была разной – ремесленной, кустарной, мануфактурной, фабричной, но она неизменно была ОБРАБАТЫВАЮЩЕЙ. Именно в этом, а не в копеечной морали, смысл известного афоризма Вильяма Петти: «Труд есть отец всякого богатства». Это вековой опыт человечества. «Руки рабочих создают все богатства на свете», - пелось в советской песне, и это именно так и есть.

Верно и обратное: никакой народ, не имеющий развитой, многоотраслевой, динамичной и изобретательной обрабатывающей промышленности, ни разу не разбогател, как бы щедро ни одарила его природа. Мало того! Самые успешные народы, вырвавшиеся вперёд на том или ином витке истории, как раз были обделены природными ресурсами. Достаточно вспомнить Венецию и Голландию, построенные на болоте. С коллективными личностями – народами – происходит ровно то же самое, что и с отдельными людьми: великие достижения никогда не строятся на полученном наследстве. Добившиеся успеха добиваются его с нуля – трудом и изобретательностью, но это так, попутное замечание.

Мало того, обрабатывающая промышленность обладает ещё одним чудесным свойством. Это - деятельность с возрастающей отдачей: при росте производства стоимость единицы продукции падает, даже если технология остаётся прежней. Эффект масштаба здесь играет на руку. Сельское хозяйство и добывающая промышленность – это деятельность с убывающей отдачей. При увеличении производства на следующие единицы продукции требуется всё больше труда и капитала. Это понятно: ископаемые всё глубже и дальше, поля всё хуже, т.к. лучшие уже использованы.

Исходя из этого можно легко ответить на вопрос: благо или зло большое население. При возрастающей отдаче – благо. При убывающей – зло. Мальтус и Рикардо строили свои теории в предположении, что главное занятие людей обладает убывающей отдачей. В этом случае многие люди оказываются лишними. Собственно, и у нас прокормиться «от трубы» большому населению не удастся. Известная фраза, приписываемая Маргарет Тетчер, что-де России не требуется столько народа, а для обслуживания трубы и пятидесяти миллионов хватит, - верна в своём цинизме. Так что нынешнее вымирание провинции – процесс объективный, обусловленный экономически; это действие закона убывающей отдачи. Стиль собеса, свойственный нашему государству, дух не создания нового богатства, а распределения имеющегося, – тоже в конечном счёте объясняется деятельностью, которую мы себе избрали, - деятельностью с убывающей отдачей.

В странах развитой обрабатывающей промышленности и крестьяне, и учителя, и парикмахеры относительно богаты, но там, где её нет, все они влачат жалкое существование.

Собственно, тут нет ничего нового и необычного. На протяжении веков промышленность считалась золотым дном, а индустриализация – единственной дорогой к успеху страны. Примерно с конца XV века и до окончания II Мировой войны в умах громадного большинства экономистов и государственных деятелей царил настоящий культ обрабатывающей промышленности, в полной мере усвоенный пришедшими к власти большевиками. Обсуждалось не необходимость индустрии, а как лучше её развивать. Была разработана целая система государственных защитных мер, позволяющих молодой индустрии развиться. Их обобщил в первой половине XIX века Фридрих Лист в книге «Национальная система политической экономии». Там он развил очень верную теорию протекционизма как динамичной системы защиты и развития своей промышленности. Он, собственно, ничего не придумал, а лишь обобщил накопленный опыт – успешный и неуспешный.

«МЫ ОТСТАЛИ НАВСЕГДА, МЫ НЕКОНКУРЕНТОСПОСОБНЫ »

Начните разговор об индустриализации в любой аудитории, и вы услышите эти возражения. Про «отстали навсегда» - это было пущено в оборот перестроечной прессой и повторялось мазохистским восторгом. Сначала это относилось к некоторым отраслям, а потом – от частого повторения – как-то превратилось в универсальную истину.

На самом деле, ничего вечного в истории нет, и лидеры могут скатываться в аутсайдеры и наоборот: точно так случается и в маленьких человеческих жизнях. В конце пятидесятых американские аналитики спорили: когда СССР перегонит США по размеру своей экономики. Пессимисты-алармисты считали, что уже к 70-м, оптимисты – к 90-м. М-да… Едучи сегодня со скоростью под 300 км в час на поезде по Южной Корее и наблюдая по сторонам дороги какой-то нереально опрятный индустриальный пейзаж, мне лично было трудно поверить, что эта страна в 1950-м году была беднее Танзании.

Если что-то начать делать – результат неизбежен. Сроки? Через пять лет напряжённого труда появятся первые результаты, через десять – они станут неоспоримыми, через пятнадцать страну будет не узнать. В 2010 г. мы с мужем приехали в Шанхай, где муж был за пятнадцать лет до этого. Он не узнал города – настолько велики были перемены.

Отсталость – преодолевается. Все страны, вставшие на путь развития, сначала старались подражать лидеру, а потом нередко уходили в отрыв. Любопытно, что английское слово emulation означает одновременно и «подражание», и «соперничество»: одно естественно перетекает в другое. (В русском языке такого комплексного слова нет, приходится говорить «эмуляция»). Между подражательством и соперничеством нет непроходимой стены: превзойти учителя – нормальное стремление ученика.

Мы, русские, любим крайности: всё или ничего. Если уж иметь промышленность, то самую передовую, а средняя – ну её. На самом деле иметь среднеразвитую промышленность лучше, чем не иметь никакой. А наличие у нас при СССР некоторых отраслей мирового уровня уже свидетельствовало о том, что мы можем работать на самом высшем уровне. Наша индустриализация была проведена поневоле торопливо и скомкано, очень многие индустриальные навыки народа (а индустрия – это прежде всего навыки народа, а не просто заводы и фабрики), так вот эти навыки не до конца сформировались и развитие было прервано, но это именно и означает, что нам надо пройти индустриальный этап развития, а не предаваться нано-маниловщине. Сейчас многое придётся начинать сначала.

Говорят: наша продукция будет неконкурентоспособной. Попросту говоря, выйдет дороже китайской. А почему мы обязаны внутри своей страны конкурировать со всем миром? Между прочим, неолиберальное учение о тотальной конкуренции нанесло огромный вред. Общее стремление во что бы то ни стало резать «костЫ», как выражаются в профессиональной среде, т.е. во что бы то ни стало понижать себестоимость, приводит к драматическому падению качества товаров. Это признают все фабриканты и потребители. Европейская одежда 90-х годов и сегодняшняя – это несравнимые величины. Сегодня наметилась робкая тенденция: сделать пусть дороже, но лучше, качественнее, долговечнее. Появляются линии бытовых предметов, которые стОят дорого, но они качественны и долговечны, и покупатели их любят и нередко предпочитают «одноразовым». Такой подход к делу, а не производство монбланов потребительской муры, кстати, отвечает экологическим принципам, притом на деле, а не на словах. В эту тенденцию мы могли бы встроиться. Положим, производить качественную, долгоживущую бытовую технику, вроде тех давних холодильников, служивших десятилетиями. Ткани, одежду, да много чего. У нас есть расторопные торговцы, которые сумеют научить рынок покупать наше, качественное, крепкое. Маркетингу за двадцать лет – ничего себе, научились.

Наша швейная промышленность имела шанс развиться из когдатошних швейных кооперативов, они ведь когда-то начали с производства «шмоток».

Помню, в 1988 году я купила на рынке в нашем посёлке детскую полосатую шапочку с помпоном и однотонный шарфик в придачу. Стоил он немало – 8 рублей. Я была очень довольна - не просто обновкой для сына, а испытывала что-то вроде патриотической радости: наконец, у нас появились частные предприятия, лиха беда – начало, то ли ещё будет! Почему-то запомнилось: иду с рынка и думаю эту мысль. Я была горячей сторонницей новой жизни и очень хотела в неё встроиться и в ней участвовать. Шапочка была символом чудесных перемен и сияющих перспектив. Кстати, шапочка оказалась очень хорошая, какая-то безразмерная. Её долго носил сын, и носил бы и дальше, но в какой-то момент кто-то из друзей назвал её «девчачьей», и он потребовал более мужественного головного убора. Я затолкала шапочку в дальний угол, и она дождалась дочку, которая тоже долго носила кооперативную красоту. Теперь изделие тех давних кооператоров, не сильно даже полинявшее, ждёт моих будущих внуков.

Дело это начиналось, и довольно бойко – с задором, с верой. «Процесс пошёл», выражаясь по-горбачёвски, но был придушен наплывом турецко-китайского ширпотреба. Любопытно, что даже «Глория-джинс», когда-то возникшая как кооператив двух друзей по пошиву джинсов, сейчас «отшивает» свой многообразный ассортимент в Китае. А чего мы, собственно, ждали? Если государство было заинтересовано отдать этот сектор в руки частников (не в смысле подарить, а в смысле дать им развиться) – надо было не пускать чужую продукцию.

Это протекционизм? Это непозволительно? А почему, с какой стати? Человечество разработало целую систему государственных защитных мер, позволяющих молодой индустрии развиться. Такие государственные меры ВСЕГДА стояли у истоков любой успешной отрасли промышленности, начиная с английского короля Генриха VII, который некогда брутально запретил вывозить необработанную шерсть из Англии и всячески поощрял производителей шерстяных тканей. (На самом деле работа династии Тюдоров по развитию английской шерстяной промышленности была более сложной и интересной, но здесь просто нет места об это рассказывать, а история крайне поучительная). Это потом, развившись, Англия начала всех учить свободе торговли.

Протекционистские меры обобщил в первой половине XIX века Фридрих Лист в книге «Национальная система политической экономии». Там он развил очень верную теорию протекционизма как динамичной системы защиты и развития своей промышленности. Он, собственно, ничего не придумал, а лишь обобщил накопленный опыт – успешный и неуспешный. Протекционизм – это вовсе не тупая китайская стена, огораживающая от всего мира – это часть промышленной политики.



Для того, чтобы этот манёвр был результативным, чтобы кооперативы выросли, а не увяли, надо было, разумеется, держать руль крепко в руках. В частности сохранить государственную монополию внешней торговли. Не пошлины – с этим всегда можно договориться, а именно монополию. Сегодня отыграть назад – ох, трудно… Кстати, Ленин, придя к власти, ещё до всякой национализации, ввёл монополию внешней торговли и единый государственный банк. Без этих двух мер возможные пытаться вновь создать индустрию – это носить воду в решете: деньги уплывут за границу, а конкурирующие товары, наоборот, прибудут.



«ТЫ ПРИЗНАЙСЯ-СКАЖИ, ЧЁ ТЕ НАДО, ЧЁ ТЕ НАДО…»

Для того, чтобы достичь результата – любого – необходим план. «Отсутствие планирования – это планирование провала», - любят писать американские гуру в брошюрках, посвящённых искусству делового успеха. И это правильно. Но ещё раньше плана надо иметь образ результата: чего мы вообще хотим достигнуть и как ЭТО будет выглядеть. Как будет выглядеть наша жизнь через пять-десять-двадцать лет? Если это есть – можно рассуждать о распределении работы между частниками и государством, о привлечении иностранных операторов… Пока этого нет, пока государство не высказалось о своём видении будущего – никаких планов строить нельзя. В этих условиях поведение руководящего класса: постараться набить карманы и подготовить запасной аэродром – разумно и объяснимо.

Если будет решено начинать реиндустриализацию страны – вот тут можно строить планы, намечать приоритеты, распределять обязанности, в том числе и между государством и частниками. При этом надо осознать (вернее, вспомнить), что такое план. Это: цель, срок, ресурсы, ответственные, увязка с другими планами. Если этого нет, а есть «концепции», «дорожные карты» и иные благие пожелания - то это не план, а маниловщина, симулякр плана. Именно потому всё это не работает.

Определив, что мы хотим реиндустриализироваться, надо ясно объявить: индустрию государство поддерживает, торговлю не поддерживает (они и так развивается), а непроизводительные виды деятельности: например, фондовую биржу, т.е. делание денег из денег – просто запрещает. Предпринимателей (как и весь народ) надо развернуть лицом к реальному сектору. Помогать и строго спрашивать за результат. Тогда дело пойдёт.

Нужно понять, какие следует развивать отрасли, т.к. на все – ресурсов не хватит. Но и чересчур узкая специализация не полезна: давно замечено, что разные виды деятельности создают синергетический эффект, усиливая друг друга. К тому же у нас колоссальный внутренний рынок, который мы подарили иностранцам, его и надо насыщать нужными товарами. Но в любом случае приоритетные направления определить необходимо. А определив – всемерно помогать, защищать, прикрывать своих, которые ведут наступление по этим направлениям. Не просто налоговые послабления, а прямо-таки – освобождение от налогов. Вообще, мелко-средний бизнес полезно перевести на вменённый налог, и дело с концом, но это отдельный вопрос.

Распределение работы между частниками и государством – один из самых сложных и творческих вопросов государственного управления. И его нельзя решить раз и навсегда или списать, как двоечник контрольную, у соседа. Надо думать своей головой и сообразовываться с местными условиями, которые имеют свойство постоянно меняться.

Общий принцип распределения: государство берёт на себя базовые отрасли, наукоёмкие производства, а частники - работают на конце технологической цепочки, ближе к конечному потребителю. Это естественное распределение работы. Притом то, что может государство, неподъёмно частнику, да и окупится «не в этой жизни». Зато частник может то, что не сможет государство: уследить за быстротекущей модой, уловить вкусы публики, удовлетворить её разумные и нелепые запросы. Советская государственная , промышленность этого органически не могла, это может только частник. Для государства легче построить космодром, чем постоянно выпускать именно такие колготки или шапочки, какие в данный момент нужны. За эту неспособность мы на некотором этапе возненавидели советское государство, да так, что дружным усилием его свалили.

Поле деятельности для мелко-среднего частника – это переработка сельхозсырья с постепенным налаживанием пищевых производств. Это в какой-то мере происходит, поскольку очень уж это естественное и лежащее на поверхности применение труда частника.

На каких-то этапах и большое производство могло бы стать частным, но это дело дальнейшего развития.


Технические отрасли, машиностроение, химия – это всё должно было остаться в руках государства. И сегодня созданием этих производств может заняться ТОЛЬКО государство: больше - не-ко-му. Эти отрасли требуют большой научной базы: частник что ли этим будет заниматься? Не смешите! Чем раньше мы это поймём, тем меньше времени потеряем.

Тут важно ещё вот что.

Вокруг большого и государственного предприятия – могут и должны существовать мелкие вспомогательные производства, мастерские. Как это происходит расскажу на примере так называемого «антипригарного коврика», которым мы торгуем и который я часто использую в своём домашнем обиходе. Хорошая штука: стелешь на противень – и ничего не пригорает, даже любимое моими детьми «бизе», которое наполовину состоит из сахара и пристаёт к любой поверхности. Так вот материал этого коврика разработан большим немецким концерном. Они выпускают это покрытие в огромных количествах для различных надобностей. Им, в частности, иногда покрывают детали некоторых механизмов – разные, в общем, применения…

А есть маленькая семейная фирмёшка, которая режет материал (это что-то среднее между тканью и бумагой), закатывает его в трубочки, укладывает в коробочки и доводит до покупателя. Концерну это мелко, а им – в самый раз. Недавно они изобрели специальную нарезку материала, чтобы можно было стелить в сковородку для лучшего изготовления яичницы. Они производители? В общем-то, да, но производители специфические; они плывут в кильватере большой корпорации.

Мелкое производство около больших предприятий и у нас могло бы возникнуть. Притом без особых усилий со стороны большого предприятия. Так и произойдёт, если наше государство возьмётся за индустриализацию. Это будет мастерская тёщи начальника? Пусть так! Это хорошо, если мастерская тёщи начальника будет делать что-нибудь полезное, а не выводить активы из большого предприятия, уничтожая его, как это происходит сегодня, когда большое предприятие приватизируется, а потом разоряется.

Вот такова примерно может быть роль частника в нашей будущей индустриализации. Ничего особенного и ничего нового? Совершенно согласна. Новое в том, чтобы это – сделать. Частник – он парень гибкий, он пристроится и подстроится. Надо только ясно указать ему его место в народном хозяйстве. Я попыталась очертить его роль.



ЛЕГЕНДА ОБ ИНОСТРАННОМ ИНВЕСТОРЕ

Об иностранных инвесторах у нас говорят много. И давно.

Надежда на иностранного инвестора – это очень русская надежда. В ней проявляется наша генетическая обломовщина: что кто-то откуда-то придёт и за нас всё наладит. (Кстати, и легенда о призвании варягов – из этого ряда). В чём суть «Обломова»? Русский барин абсолютно не занимается своими делами, в результате чего они запущены по самое «не могу». Но у барина есть друг-немец, который его любит за «голубиную чистоту души». В самые критические моменты он появляется, словно deus ex machina, и разруливает дела барина, а тому можно расслабляться дальше. Такова русская мечта.

Мечта оформилась в виде закона о «совместных предприятиях»: считалось, что они поднимут нашу промышленность на невиданные высоты. Ничего такого, естественно, не произошло. То есть были удачные примеры, но ничего массового не случилось. Но бацилла мечты о добром немце уже активно размножалась в народном организме и отравляла сознание. Совместные предприятия плавно трансформировались в «иностранные инвестиции». Почувствуйте разницу: «совместное предприятие» всё-таки предполагает нашу работу, а «иностранная инвестиция» - пустил иностранца, и тот всё наладил.

Кое-кто и наладил. Но это ни коем образом не изменило общего экономического климата в нашей стране. Да, транснациональные гиганты, по достижении какого-то уровня продаж своей продукции в нашей стране, начинают производство на месте – такова их политика. Но это ИХ производство, они просто пользуются нашими руками, иногда сырьём, не больше. Никого учить они не собираются, и правильно делают: конкуренты им не нужны. Точно так они поступают во всех странах третьего мира. Ах, какое благолепие: они платят налоги, они создают рабочие места! Но товарищи дорогие! Это всё ИХ, а не наше. Мы от этого не становимся ни умнее, ни квалифицированнее, ни предприимчивее. Некоторое умение, конечно, кое у кого из русских работников нарабатывается, но это – не индустриализация.

Вернее, это второсортная, периферийная индустриализация, консервирующая отсталость. Вернее так: она припорашивает отсталость позолотой прогресса: «Смотрите, какие у нас современные предприятия появились!»

Что наши люди чему-то там научатся у велемудрых иностранцев, а дальше, как в песне о «дубинушке», «сама пойдёт», - так вот это полная фигня и пустые хлопоты. Улыбчивые, обходительные иностранцы дальше определённого уровня русских не пускают. Помню, когда я, работая у иностранцев, причём в качестве ключевого сотрудника, вообразила, что я что-то такое из себя представляю и могу на что-то претендовать, мне немедленно указали моё второсортное место, а когда я начала вякать – выперли.

Иностранцы – не Штольцы. Это Штольц действовал целиком и полностью в интересах своего друга Обломова, которого искренне любил. Даже процента не брал за возвращённое имущество. Иностранные инвесторы действуют сугубо в своих интересах.
Так что воображать, что «заграница нам поможет» и Запад нас доброхотно индустриализует – чистая фантазия. Маниловщина.

Квинтэссенция этого рода маниловщины – мечта об ино-граде «Сколково», куда наедут яйцеголовые со всего света и ну делать открытия во славу нашего богоспасаемого Отечества.


Я не думаю, чтобы пресловутые «иностранные инвесторы» могли сыграть в этом деле значительную роль. Мы не Китай, не Индонезия: у нас нет дешёвой и дисциплинированной рабочей силы. Мы много о себе понимаем (в хорошем и плохом смыслах этого выражения), мы расхлябаны, хотя нередко изобретательны. Мы не любим однообразную механическую работу. У нас холодный климат и плохие дороги – так что притока желающих разместить у нас производства ожидать не приходится. Я думаю, за двадцать с лишним лет, что существует такая возможность, они бы не преминули ею воспользоваться. И это, знаете, к лучшему.

И главное, как писали в букварях эпохи ликбезов, «мы не рабы, рабы не мы». Не будут русские дисциплинированно трудиться за восемь долларов в день, как это делают вьетнамцы и индусы на строительстве дубайских небоскрёбов. Я их там видела: они - не мы, это другое.

Ну и слава Богу, что другое! И надо идти своим путём. Мне кажется, во время сталинской индустриализации этот верный путь был нащупан.

Мы арендуем в двух зданиях помещения на задах Электродного завода. Завод так или иначе пережил «Катастройку» 90-х годов, сохранился, кое-что по-прежнему, производит, хотя множество площадей продал под офисы, склады, торговые помещения. Но я, собственно, не о том. Этот завод был построен в 1933 году по немецкому проекту. Станки и технология были немецкими. Но с самого начала дело ставилось так, чтобы это был строго наш завод – и так и случилось. Во время войны он был эвакуирован в Новосибирск, и там впоследствии остался клон этого завода, а исходный – вернулся в Москву. Более того, поблизости от завода возник НИИ Графит, который выполнял научные разработки в интересах производства электродов, изделий порошковой металлургии и т.п.

Способность расти и развиваться указывает на то, что дело живое, оно освоено. Это как растение: оно может укорениться и давать плоды и семена, из которых вырастут новые растения, а может просто постоять некоторое время в вазе, а потом завянуть, и потребуется новое. Во время сталинской индустриализации был взят курс на укоренение. Ставилась задача научиться создавать такие же производства – уже самим. И – и научились. И правильно, что первостепенное значение придавалось подготовке специалистов – инженеров, техников, квалифицированных рабочих. Потому что индустриализация – это в первую очередь квалификация народа. У нас одно время работала уборщицей бывшая работница этого завода, так она старомодно гордилась, что изделия из материала её завода летали в Космос.

Был дух освоения и ПРИсвоения. Новые люди, пришедшие из тёмных народных низов, не просто занимали комфортабельные квартиры и барские особняки – они старались освоить барские культурные навыки, овладеть интеллигентскими знаниями, выучиться, стать не хуже буржуазных и иностранных спецов. Есть такой прекрасный роман Ирины Головкиной, внучки композитора Римского-Корсакова, - «Побеждённые», написанный в 30-е годы. Написан он с точки зрения «бывших» - аристократов, пострадавших от революции. Но там есть очень симпатичный персонаж – рабочий, который исступлённо учится, чтобы стать всего лишь фельдшером. Вот именно так и учились, и работали в то время. Лозунг того времени «Догнать и перегнать» - воспринимался многими как личная цель. Это и есть эмуляция.

Можно опираться на западные технологии, но они должны усваиваться, перерабатываться и становиться частью собственной технологической культуры.

Они должны именно присваиваться, а не оставаться чем-то отдельным, чуждым и недостижимым. Вот этот дух присвоения был утрачен к брежневскому времени. С одной стороны, у нас к тому времени выросли и свои технические кадры, и свои заводы во множестве, и передовые технологии имелись. Но, с другой стороны, дух достижения, соревнования, стремления сделать лучше, доказать, показать – всё это как-то сошло на нет. Фиатовский автомобильный завод в Тольятти производил, конечно, автомобили, но не повлиял на общую отсталость автомобильной отрасли. Купили у итальянцев несколько обувных фабрик, но ничему не научились. Как-то неохота было. Именно в ту эпоху мы всенародно признали себя отсталыми, хотя по сравнению с 30-ми годами были как раз очень передовыми. Дух освоения и присвоения смерк и скукожился. А ведь всё материальное рождается в духе и от духа.

В начале 80-х я работала в Минвнешторге. Там дух наплевательства был просто разлит, этим дышали. Чего выдумывать? Уже всё выдумали. Надо взять готовое – да и дело с концом. Благо при Брежневе было чем заплатить. Даже теорию такую выдумали, что это-де самый прогрессивный подход: мы покупаем не товары, а орудия и технологии их производства. Само по себе это верно, но при том подходе, точнее, при том состоянии духа – не приводило к развитию.

К развитию приводит только та техника и технология, которая переплавилась в человеческий капитал. А показателем этого является способность создавать новые поколения этой самой техники, использовать эти знания для создания совсем другой техники и совсем других технологий. Вот к этому следует стремиться, а не просто покупать станки, инструменты или целые заводы. Срок жизни техники сегодня – несколько лет (хотя недавно в Германии я встретили действующий станок – свой ровесник). Так что главное, что может сделать иностранная техника, - это стимулировать дух изобретательства, новаторства в нашем народе. Если этого нет – не избежать нам участи страны отсталой и неразвитой.

«КУДРЯВАЯ, ЧТО Ж ТЫ НЕ РАДА?»

Ухудшится или улучшится жизнь народа, если начнётся индустриализация?
Если считать сегодняшнее сиюминутное благосостояние – высшей ценностью, которое можно только повышать и которое не смей подвинуть – нечего и заводиться ни с какой индустриализацией. Сегодняшние потребительские радости, которыми так богата жизнь удачников, но которые просачиваются и в нижние слои, так вот эти радости, все эти тачки-телефоны, шубы и диваны, евроремонты и загранпоездки – всё это куплено на природные ресурсы, освободившиеся от собственной промышленности. Заработает промышленность, даже и не заработает ещё, а только начнёт создаваться – потребуются ресурсы. Нефть потребуется, металл тоже. Значит, нечего будет обменивать на дачки-тачки. То есть жизнь, такая сверкающая, поблекнет. Станет более скромной и суровой.

Разумеется, что-то можно разъяснить, народ поймёт. Особенно, если отнимется у тех, у кого действительно много лишнего. А теперь вообразите, с каким энтузиастом люди (любые люди) расстаются с тем, что у них уже имеется и что они считают уже имеющимся и достигнутым. Вот именно… Я думаю, вам понятно, почему никто из наших начальников даже и помыслить ни о какой индустриализации не может.

На заводах работать – не флагами махать. Это всё не просто, и не так уж желанно и радостно. Одна моя знакомая на мои разговоры об индустриализации отреагировала спонтанно-искренне: «Если мне скажут: выбирай - работать на заводе или умереть, я скажу: волоките на кладбище». Эта дама была на заводе один раз на институтской практике. Ей хватило впечатлений.

И всё-таки индустриализация – благотворна и необходима. Она необходима нам, чтобы остаться (или стать) качественным, умным и независимым народом. Историческим народом, как выражались учёные немцы XIX века. У нас есть все шансы для этого, равно как и все шансы, чтобы впасть с политическое и историческое небытие. То и другое вполне реально и зависит от нас. Иными словами, нам сегодняшним, изрядно распустившимся и утратившим волю и дисциплину, придётся трудиться ради цели, которая не сводится к нашему сиюминутному удобству и потреблению. Сдюжим? В дальнейшем и благосостояние подрастёт, но это – в дальнейшем.

Модернизация, считает старый экономист Григорий Ханин, - может произойти только “за счёт сокращения личного потребления домашних хозяйств, прежде всего наиболее обеспеченных (предполагается сокращение их доходов в шесть раз, среднеобеспеченных — в три раза, в следующей по доходам группе — на 30%). Только 20% наиболее обездоленного населения смогут сохранить или даже несколько увеличить нынешний уровень личных доходов. В целом в результате предлагаемых мер личное потребление домохозяйств сократится почти в два раза. При этом, поскольку сильнее пострадают наиболее состоятельные слои населения, соотношение доходов 10% наиболее состоятельных и наименее состоятельных граждан (децильный коэффициент) сократится с нынешних скандальных 30:1 до вполне приемлемых 6:1, на уровне Западной Европы и СССР 1960—1970-х годов».

«КАПИТАЛ ДУХА И ВОЛИ»

Составляющие развития – это труд и капитал. Капитал бывает разный – основной и оборотный, иностранный и отечественный, а бывает ещё то, что Ницше называл «капиталом духа и воли». Без этого капитала невозможно никакое развитие, вообще никакое трудное дело и большое предприятие. Вот он-то у нас изрядно промотан. Унылый скепсис, бессильная ирония и привычное безверие – вот атмосфера, в которой мы живём; этим мы дышим. Виноваты во всём ОНИ, начальники, а мы, что мы можем в таких условиях, ну разве что свалить из Рашки… Сюда прикладывается давняя отвычка от напряжённого труда, непонимание происходящего, а следовательно и перспектив. Простой средний человек, на котором, собственно, и мир держится, не понимает, что происходит : то ли развитие и успех, то ли стагнация и деградация, а вот ещё и воруют все, как заводные. «А ну вас всех!» - машет он безнадёжно рукой и прячется в свою личную раковину. Так думают и предприниматели, и простые работяги.

В такой духовной атмосфере начать индустриализацию невозможно. Для индустриализации нужно честно сказать народу, где мы находимся, наметить цели, выработать жизненно необходимую идеологию. Без этого не получится. Это утопия и фантазия? С позиции сегодняшнего дня – безусловно. Но ведь «мир – это воля и представление», как говорил учитель Ницше. Если представление правильное, а воля – сильная – достичь можно самой высокой цели. Так что «не спи, вставай, кудрявая!»

http://clck.ru/3rRVO

Материал по теме: СПИСОК ЗАКРЫТЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ