ИНОПЛАНЕТЯНЕ
Среди простых забот о хлебе
Нам, может, даже повезло:
Теперь кружит не коршун в небе,
А серебристый НЛО.
То возле речки на поляне,
То в горсаду, что пуст и тих,
Садятся инопланетяне
В «тарелках» импортных своих.
Они бодры, молодцеваты,
В скафандрах узкие тела.
Наверно, метят в депутаты
От радикального крыла.
Что посулят они? Удачи?
Не знаю. Многого не жду.
А Русь, изверясь, пьёт и плачет
У сих пришельцев на виду.
Опять - они! - статья в газете.
И все при них, как у людей.
«Как скучно…» - Гоголь бы заметил,
А Ельцин гонит лошадей.
1989
АПРЕЛЬ
Трепыхается бельё,
Глухо грает вороньё.
Переходная погода
Дует падерой в жилье.
Колобродит зло и люто
Время крови и свинца:
Что ни год - людская смута.
И не видно ей конца.
Под густым газетным лаем,
Под парламентский балдёж,
Сам торю дорогу к маю -
Сквозь наветы, грязь и ложь.
Трепыхается бельё.
Веще грает вороньё.
Благо, есть еще отрада -
Деревенское жильё.
На крыльце дровец беремя,
Под окошком скрип саней.
Жидкий чай, программа «Время»
И вселенная - при ней…
1990
ДА, МОЖЕТ БЫТЬ…
Мужик был злой и трезвый, как стакан.
Речной вокзал закатом был украшен.
Я речь повел: мол, видел много стран.
Он оборвал:
- А мне хватило нашей!
Я проглотил глухой обиды ком:
- Да Бог с тобой, коль ты такой везучий,
Вон пароход, катись ты прямиком
На Север свой, - и кепку нахлобучил.
Как много их, копя к эпохе злость,
Бродяжа тут - при силе и при хватке,
Легко спилось и в сферы вознеслось
На нефтяной сибирской лихорадке.
- Ну ладно, друг, ты тоже не дури! -
Он взял меня за лацкан, - ну, манеры! -
Я что скажу: да здравствуют цари -
Хранители Отечества и веры!
Я так и сел на ржавый парапет:
- Ах, боже мой, зачем такие страсти?
Какая связь?
- Прямой как будто нет! -
Он похрустел браслетом на запястье.
И вдруг вскипел, выплескивая грусть,
И, распаляясь, кричал, как будто лаял:
- Цари-то что! Поцарствовали, пусть,
Алёшку жаль - парнишку Николая…
Теперь мужик сглотил обиды ком
И устремил в пространство взор колючий:
- Я сам читал, как он его - штыком,
Бандюга этот, Янкель…гад ползучий!
И тут он встал - большой - у лееров,
Взвалил рюкзак:
- Ну, ладно, посидели…-
Потом с борта махнул мне: - Будь здоров!
Не вешай нос, всё сладится, земеля…
Потом зажглись на мачтах фонари,
И берега и воду баламутя,
Вновь донеслось: «Да здравствуют цари!»
Да. Может быть… При нынешней-то смуте.
1990
ПЛАМЕННЫЕ БОРЦЫ
Они еще в державном гриме,
Богам античности подстать.
Не так легко расстаться с ними,
От мук, от сердца оторвать.
На площадях, открытых взору,
Они и нынче, как во сне,
На обновленную «Аврору»
Наводят тонкие пенсне.
В гранитных френчах, битых молью,
В пальто, похожих на броню,
Не дай-то бог, уйдут в подполье,
Замыслив новую резню.
Уйдут и преданны и стойки -
У слабой власти на виду,
С «цепными псами перестройки»
Объединяясь на ходу.
Какие сладят нам оковы,
Какой бесовский реквизит?
Вглядитесь: холод ледниковый
В глазах их каменных сквозит.
1990
ЭПОХА
У меня не дом теперь - жильё.
И сума - пакет из целлофана.
Как-то враз ушли в небытиё
Бежин луг и Ясная Поляна.
Славил труд. Ославили и труд.
Красота в шипах чертополоха.
Как избрать тут праведный маршрут?
Но молчит глумливая эпоха.
Ведь пока свой проклятый табак
Я смолил над строчками, над словом,
Вновь на Русь спустили всех собак -
Наших дней бронштейны и свердловы.
Содрогнешься, боже сохрани:
И напор, и выучка, и стойка!
Жадной сворой кинулись они
К пирогу с начинкой - «перестройка».
Да, в струю кричат про Соловки,
Да, правы - нехватка ширпотреба.
И эпоха жарит шашлыки
На огне, похищенном у неба.
1990
УЛИЦА ЕЖОВА
Угрюмых крыш накат тяжелый,
Кювет с болотною травой.
Иду я улицей Ежова -
Какой-то сонной, не жилой.
Как во вчерашний день заброшен,
Но просвещенный «Огоньком»,
Я подхожу к дедку в галошах,
И он кивает: «Тот…нарком!»
Кивает, видно, по привычке,
Мол, знаю сам, нехорошо…
Да вот и ржавая табличка
На пятистеннике: «Ежо…»
Глухой чердак, окно-бойница,
А во дворе, что хил и пуст,
В больших «ежовых рукавицах»
Стоит боярышника куст.
Крамольный факт советской были,
И этот благостный старик
Вздыхает: «Власти нас забыли,
Но я уж, Господи, привык».
Привык. Ни горечи, ни злости.
И только - чем душа жива! -
Он, будто собственный кости,
Кладет в поленницу дрова.
1990
* * *
Спроворили свободу, -
Не нам же, дуракам! -
Безбожному народу
И прочим собчакам.
Сметен застойный морок!
В смятениях Творец:
Наш гимн теперь «Семь сорок»,
И Сорос - наш отец!
Еще б самих нас - к стенке,
И не о чем тужить.
Сплошные - евтушенки,
Сплошной - бомонд и жидь!
Куда желаешь - виза,
Вся жизнь - простор, полет!
Ну, словом, как Раиса
Максимовна живет.
1990
ЖУРАВЛИ
Ах, грустно! Ах, улетели журавли, барин!
И.А. Бунин
Журавли улетели… Ах, барин, они улетели!
Ах, Иван Алексеич… Какая пора на дворе?
То ль покойники с косами встали и вновь околели,
То ли белые с красными рубятся в кровь на заре?
И заря умерла… Только Маркса усмешка густая -
Над планетой, над Русью, как банный,
как фиговый лист.
Журавли улетели. Небесная чаша пустая,
Самолёты не в счет, ненавижу их
дьявольский свист.
Бабье лето еще…Паутина летит из Парижа -
Невесома, как всюду, плывет
с Елисейских полей:
Поэтический троп иль живая деталь
для престижа?
Это подан мне знак: проводили и там журавлей!
Так бывало и раньше. Но так вот угрюмо и люто
Не болела душа, не мрачнели стога на лугу.
Силы зла торжествуют,
вселенская тешится смута.
Журавли… Слышишь, барин?..
Я плачу, прости, не могу…
1990
ТОТ ЖЕ СНЕГ…
Тот же снег… И те же версты:
Пешедралом - два броска.
Сквозь морозный морок - звезды,
Безразмерная тоска.
То ль луны мелькает плошка,
То ль гнилушки камелек,
То ль морозною морошкой, -
Поздней баньки огонёк?
Бесенят ли буйных свиту
Баламутит старый бес?
То ль челом Хрущев Никита
Просиял и вновь исчез?
А когда-то, ах, когда-то
Шел домой и ликовал.
Этот снег голубоватый
Так божественно сверкал!
А теперь бредешь угрюмо
По родимой-то земле
С перестроечною думой,
Тяжкой думой на челе.
Кто там все же страх наводит?
Кто вгоняет в дрожь и пот?
Кто в метельных джунглях бродит? -
Уж не местный ли Пол Пот?
1991
ЗОЛОТОЙ ОСТРОВ
Ем бананы, валяюсь на пляже
В первый раз за доставшийся век.
Никакого здесь нет эпатажа,
Как нормальный живу человек.
Всё стабильно: ни путча, ни рынка,
Ни пустых политических ляс.
Час-два лету до Санто-Доминго,
Двести верст и - в огнях Каракас.
По соседству фламинго гнездится,
Дозревает кокосовый сок.
Поселиться бы здесь, позабыться
И зарыть даже память в песок.
Что еще романтичней и краше:
Затеряться вот так, запропасть,
Коль в Отечестве нашем не наша -
Продувная, продажная власть.
В человеческом счастье иль горе
Не бывает дороги прямой.
Над лагуной Карибского моря
Взвешу всё и… уеду домой.
А приснится мне птица фламинго
И нектаром кокос налитой -
Вспомню остров и Санто-Доминго,
Как негаданный сон золотой.
1992
В НЕБЕ ХОЛОДНОМ…
Памяти моих родителей
Екатерины Николаевны
и Василия Ермиловича
Вспыхнув во тьме,
прочертила пораболу спичка,
Кто-то нетвердо прошел на скрипучем протезе.
Гукнув на станции, в ночь унеслась электричка.
Рад одному, что хоть в душу никто не полезет.
В печке прилежно пылает дровишек беремя,
Ветка сирени скребется в морозную раму.
Время тревожное, горькое, подлое время.
Мама б жила, я пошел бы проведовать маму.
Яблок купил бы в коммерческом, что ль, магазине,
(Пухнут там цены на тухлых дрожжах перестройки),
Мы б посидели на кухоньке теплой у Зины,
Выпили б малость малиной сладкой настойки.
Вспомнили б травы, как лучшую сказку о лете,
Наши покосы и яблоки нашего сада.
Лучшие дни!.. Но опять биороботы эти
Мутят Россию. Но маме об этом не надо.
Пусть она спит возле бати за рямом зеленым,
Пусть им приснится, как ветер осоку колышет,
Как возле дома, поднявшись, красуются клены,
Нашего дома, с покатою шиферной крышей.
В небе холодном Большая Медведица бродит,
Иль сатана насылает большие морозы?
Печь остывает. И пятый десяток доходит,
Как я живу. А в душе еще детские грёзы.
Вынесу птицам я крошки от трапезы скудной,
Клюй, мой снегирь, и будите зарю, свиристели!
Трудно вам, милые, нынче и людям паскудно…
Правды хотели? Да все ли до правды созрели?
Мозг затуманен не столько смурной бормотухой,
Сколько трущобною лжедемократской баландой.
Недруги действуют, рушат фундаменты духа
Скроенной тонко в чужом ателье пропагандой.
Глянешь окрест - и душа замирает от боли:
Кто-то жирует, а кто-то латает заплаты.
Милый снегирь, полетели хоть в Арктику, что ли,
Может быть, там не дотянутся к нам «демократы».
1992
РЫНОЧНОЕ
Базар ли, рынок ли… Иду
В своём раздумии унылом:
Как в восемнадцатом году,
Торгуют спичками и мылом.
С медалью жалкий инвалид,
А рядом бабка притулилась.
И всякий выжить норовит,
А для чего, скажи на милость?
Сияют лавки да ларьки -
Кавказской мафии раздолье.
И пьют, отчаясь, мужики,
Отвыкли браться за дреколье.
Я тоже душу волочу,
Её так долго убивали.
И ты не хлопай по плечу,
Не трать калорий, генацвале.
Замолкни, стих! Душа, замри!
На мир глаза бы не глядели.
А глянешь - ухари, хмыри
Да злые девки на панели…
1992
ОГЛЯДИШЬ ОКРУГУ…
Брату Григорию Васильевичу
Оглядишь округу малость,
Как на раны бросишь соль;
Генофонда не осталось,
Кто сказал бы:
Пить доколь?!
Лишь у брата двор - палаты,
Загляденье за версту.
От рассвета до заката
Брат мой трудится в поту!
Что-то строит он, строгает,
Сыновьям, мол, передам!
По-хозяйски осуждает
Тех, кто халкает «Агдам».*
Наагдамятся, звереют,
И пошли «баранки гнуть»…
Здесь уж точно - не евреи
Виноваты. Вот в чем суть!
1994
-------------------
* «Агдам» - крепленое красное вино.
КОНСЕНСУС ТАМ…
Там на неведомых дорожках…
А.С. Пушкин
Собрать рюкзак, ружьишко, сети,
Уйти в озера и леса,
Где простодушный месяц светит
И холодит ступни роса.
И жить вдали от всех читален,
В зеленом мире моховом.
Пусть буду не оригинален,
Зато созвучен с естеством.
Жить от посадки - к урожаю,
В той суверенной стороне,
Жить, никому не угрожая -
Ни Татарстану, ни Чечне.
Вдали от мафий и от НАТО
Один небесный слышать гром.
Консенсус там! И демократы
Сидят все на цепи кругом.
1994
РАЙОННЫЕ СТАНСЫ
На ладан дышат ад и райсобес,
Казна пуста, в хозяйствах не до жиру,
На месяц сена, силоса - в обрез,
Солому с крыш сдирают фуражиры.
В саду «Орленок» сломан барабан
У пионера в гипсовой пилотке.
Но вновь шустрит сноровистый пацан,
Завел свой бизнес - жвачка и колготки.
Стальная дверь. И запах кабака,
Вся из себя питейная халупа.
Тут был клиент! Испробовал пивка
И на сугробе расписался тупо.
Мой дом, где жил, снесли. И котлован
Отрыли, грезя западною новью,
По всем статьям - замах на ресторан
Валютный и - с французскою любовью.
(А в Новый год, как вспомнишь: ё-моё!
Придя домой с торжественного бала,
Взял Дед Мороз повесился. Бабьё
Снегурочку безвинно заклевало).
А как подруга юности? Она
Живет в приватизированном рае,
Где склад фарцы и сумерки сарая.
И без детей звереет тишина.
Какой ей прок с того, что я поэт,
Коль нет воды горячей, в щели дует?
Вот и крутись! И крутится, чуть свет,
Какой-то дрянью польскою торгует.
И как судить? Привычней пожалеть,
У всех, похоже, участь полосата:
В телеге жизни как-то доскрипеть
До впереди мелькнувшего заката.
Куда идти? И я пошел ва-банк.
Забытый опыт дался мне непросто.
Буровя снег, напористый, как танк,
Уперся в ров старинного погоста.
За малый срок, что не был здесь, крестов
Повыросло, стоят раскинув руки.
И всякий крест распять меня готов
И воскресить на радости и муки.
Не сильно ж я пред Богом виноват,
Но все равно фантазия взыграла.
Вот мать лежит, отец, там - малый брат.
Январской вьюгой холмики сравняло.
Невдалеке, где свист машинных шин,
В тисках болот и наледи озерной,
Всё тот же тракт уходит на Ишим,
С кюветным льдом и далью иллюзорной.
Районный тракт - ухабы, колеи!
Он мне давно открыл, что мир прекрасен!
И вот кресты… А крестные мои
Живут - представить только! - в Каракасе.
И там я был. И там обрел родню.
Там, как припомню, супротив аптеки,
Есть русский храм на Пятой авеню,
Где я прощен «отныне и вовеки!»
Так что ж теперь? Свободный, как дитя,
Опять свыкаюсь с жизнью понемногу.
И выкрест-месяц, рожками блестя,
Мне освещает в сумраке дорогу.
1994
НА ПОГОСТЕ
На погосте в чистом поле -
Лунный свет во все концы.
О плохой загробной доле
Митингуют мертвецы.
Громче всех - номенклатура,
Гулевая молодежь,
Ветераны Порт-Артура,
Тем и вовсе невтерпёж.
В самом деле, мрак, простуда,
Край страданий не почат.
Ветхий саван греет худо,
Белы косточки стучат.
Ни оградки, ни калитки,
В лучшем разе - тень куста.
У иных ни пирамидки,
Ни приличного креста.
Ну а тем, что по гулагам,
С меткой-номером во мгле,
Вовсе горше, бедолагам,
Там, в анадырьской земле?
А в Москве? Свои, славяне,
Воровски и кое-как
Погребают в целлофане
После танковых атак…
Призадумались немножко,
И уже не столь ворча,
По суглинистым дорожкам
Потекли, костьми бренча.
Безнадежною порою,
Черепами дзинь да дзинь,
Разбрелись загробным строем
По местам своим.
Аминь!
Успокоились в обидах,
В домовины залегли.
Подстрекатели в хламидах
Тоже челюсти свели…
Тишь над кладбищем.
Светает.
Вдалеке, слыхать едва,
То ли ангел пролетает,
То ль экспресс «Пекин - Москва» …
1994-1995
|
1 ЯНВАРЯ 1996 ГОДА
В фазах лун - нестабильный и грозный -
Начинается год високосный.
Ходит Каин и ставит печать:
Начинают морозы крепчать!
Телевизор осип от испуга:
Нам не выйти из адского круга,
Если красные к власти придут!
Что же? Камень на шею и - в пруд?
Что же, что же? О Господи, что же?
В кадре женщина с бархатной кожей:
Попка круглая, плечи и грудь!
Суть ясна. Чуть прикрытая суть.
Високосного года начало.
Тихий ужас шипит из бокала.
Где-то взрыв прогремел тяжело:
Самолет иль объект НЛО?
Что-то будет! Закроют границы?
В одночасье ль Чечня испарится?
Или башне Пизанской упасть?
Или вновь перекрасится власть?
Отмечается важность момента:
Новый колер в речах президента!
Все гайдары навытяжку вряд.
Все шахраи на стреме стоят.
Високосного года начало,
Блудный час сатанинского бала.
Утром глянешь в окошко, а в нём -
Два чубайса стоят с кистенём.
1996
* * *
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
А.Пушкин
Скользя и падая нелепо,
Нажравшись телебелены,
Россия чокнулась. И слепо
Пасется в стаде сатаны.
Народ? Наверно, только в песнях
Осталась удаль и броня -
Он все тупей и бессловесней,
Всё круче стрижка и резня.
Пойди сыщи единоверца,
Враз охладеешь, видит Бог,
На пепле пламенного сердца
Он свечку кроткую возжег.
И рад! И верит в час спасенья,
Как бы не видя куража,
Убогий символ возрожденья
Рукой слабеющей держа.
1996
АНТИХРИСТ
А месяц будет плыть и плыть…
С. Есенин
В листве осины зреет страх,
Трепещет древо-выкрест:
Для всех голов не хватит плах,
Когда придет антихрист!
И ты наивен, человек,
И так в наивстве канешь.
Еще добром жестокий век,
Двадцатый век, помянешь.
Ты по теченью будешь плыть,
Пришествию не веря…
Дурные головы рубить -
Одна забава зверю.
Вот он идет - загробный свист! -
Все три шестерки - ко дню.
И русский лес последний лист
Роняет в преисподню.
1996
ХОЛОД
Ранний час, алкашей перетряс,
Из подъездов - освенцим народа.
Столб фонарный, как свечка, погас.
До скончания века - три года.
Сонмы новых ошибок и проб,
Но расписан итог, как по нотам:
Я в автобус вбиваюсь, как в гроб,
Он взорвется за тем поворотом.
Ни печали, ни грусти в душе -
Под гипнозом всеобщего свойства,
Жду с каким-то азартом уже
Кульминаций взрывного устройства.
Никому не сносить головы -
Ни дельцу-подлецу, ни поэту.
Где любовь-покаянье? Увы!
Где отвага и жертвенность? Нету.
Мчусь со всеми в огне зоревом
Сквозь моторные выхлопы-вздохи.
На холодном стекле лобовом
Обнажается бездна эпохи.
1997
ВЕРНИТЕ!
Мартены и те заглушили,
И в каждый уезд и улус
Коммерческих флагов нашили.
Верните Советский Союз!
Хватало и стали и бронзы,
И славы, добытой трудом.
Взорвали партийные бонзы
Страну, как ипатьевский дом.
И так раскурочить Россию
Хазарский сумел каганат,
Что даже с шунтами бессилен
Кудесник Акчурин Ренат.
Так пусть же войдут в кровотоки
Стальные, как сталинский ус,
Прямого воздействия строки:
Верните Советский Союз!
1997
ЭЛЕГИЯ
Встанешь утром, те же беды -
Оккупация, позор!
Над Россией - в знак победы
Полосатый триколор.
Ни один не дрогнет мускул
На иконе - у Христа,
Красно солнце светит тускло, -
Это общие места…
За окном конкретный вид:
Кандагарский инвалид,
У него Афган в печенках,
Будто злой душман, сидит.
Со вчера горя и шая,
В мятых взорах - боль и крик,
Мужики вопрос решают,
Как залить за воротник.
Три «мента» воришку «мочат»,
Так слегка пускают кровь.
Девка - страсть! - отдаться хочет
За «лимон». И вся любовь.
Безупречный меж людей -
Серый живчик воробей!
Воробья смириться с гадством
Не принудишь, хоть убей.
1998
БЕСЫ
Сбились мы. Что делать нам!
А.С. Пушкин
Не пылил, по столу не стучал,
Вроде ваньку валял понарошку.
В том порядке, как их обличал,
Обнажали, топырили рожки.
Возмущались - напрасно грешу,
Гомонили и хрюкали сыто,
Предлагали поладить: «Прошу,
Стол накрыт и помыты копыта!»
Но качнулся в простенке портрет -
Аскетичный и сумрачный малость.
- Это ж бесы! - шепнул мне аскет.
- Понимаю уж, Федор Михалыч!
Не стерпел и двух-трех «замочил»,
О дальнейшем - провалы местами.
Дома «ящик», утершись, включил, -
Тут как тут они, вертят хвостами.
Целый вечер в бесовской игре
Упражнялся над кнопками рьяно:
Щелкнешь, сбулькают в черной дыре,
Только рябь и круги по экрану…
1998
ХРИСТОС
Каких кровей Он? - Старая дилемма.
Как был зачат? - Загадка глубока.
Метрических бумаг из Вифлеема
Не сохранили горние века.
Известно лишь - когда и кем распят Он,
И кто орал: «Распни его, распни!»
Так что ж теперь зациклились на пятой
На краткой строчке паспортной ОНИ?
Недавно лишь «расшили» пунктик узкий,
Но не был снят сей пристальный вопрос:
Еврей ли Он?..
Неважно!
Он - за Русских,
Он - Иисус Иосифыч Христос!
1998
АД
Там порядки и нынче чётки:
Каждый вписан в свою графу!
Скажем, адские сковородки
Лижет Суслов.
Но это ж - тьфу!
Для Хрущева - смола, оковы,
В три гадюки свистящий кнут.
Для товарища Горбачева -
Пунктик общий для всех иуд.
Собирайся, мол, паря, с духом,
Всё оформлено: бланк, печать!
Получи (для острастки) в ухо,
И терпи, - не моги серчать!..
Соответственно обстановке,
Выйдет дьявол, прочтет указ:
«Час пришел! Вот твоя веревка,
Специально тебе припас!»
1999
В КОНЦЕ ВЕКА
За годы и жизнь примелькалась.
Остыл камелек бытия,
В дому никого не осталось -
Лишь кошка да, стало быть, я.
От войн, от политики стрессы,
То правых, то левых шерстят.
У деток свои интересы.
Хоть, ладно, порой навестят.
Всплывают забытые лица,
Пирушки, былой тарарам…
И кошка походкой царицы
Гуляет по пыльным коврам.
Замечу: «Не стыдно ли, Машка?»
Но я ей плохой командир.
Наестся, умоет мордашку
И зелено смотрит на мир.
Никто ей худого не скажет.
На стылый балкон не шугнет.
Под лампой настольною ляжет,
Под стуки машинки заснет.
И что нам фонарь и аптека,
Ночь, улица - жизни венец?
Руины ушедшего века
Не так и страшны, наконец!
1999
ПОЛУСТАНОК
Поленницы, кучи угля.
Электроопор истуканы.
Без плоти листвы тополя,
Как будто собаками рваны.
Вокзальчика сумрачный вид,
Перрон, навевающий скуку,
Каблучной картечью побит,
Заштопан на скорую руку.
Зевающий, сонный народ,
Как вынут на свет из заначки.
И с датой - «13-й год»
Кирпичный престол водокачки.
За красноажурной, рябой,
Стеною столетнего дива
Мне чудится дым над трубой
Летящего локомотива.
Мазутом и гарью пропах,
Он мчит сквозь разор и разруху.
И, может быть, в наших рядах
Прибавится близких по духу!..
1999
РАСКЛАД
Отец мой был
Природный пахарь…
Из народной песни
Ну что, орлы-интеллигенты,
Соколики, тетерева,
Как там «текущие моменты»,
«Свободы» ваши и «права»?
Теперь повсюду тары-бары,
Не жмет, не душит агитпроп.
Вы ж так хрипели под гитары
Об этом - в кухонках - взахлёб!
Ну, допросились в кои веки
Почетных званий и наград,
Ну, вышли в общечеловеки…
А дальше что? Какой расклад?
Вокруг желудка интересы,
Все те же всхлипы про «судьбу»
Да злые шуточки от беса
Про белы тапочки в гробу.
А не от Бога - болевое
Еще живого бытия:
«Горит село, горит родное,
Горит вся родина моя…»
2000
УВЕЛИ КОНЕЙ
Увели коней, беспредел в миру,
Распоясался злой шайтан.
Не нажил палат, тяжко фермеру,
Хоть беги назад в Казахстан.
Там родной аул, там зари тюльпан,
Тихоструйный дым кизяка.
На коврах сидит свой кайсацкий хан.
Бывший пламенный член ЦК.
И пошел на тракт, и прищурил взгляд:
Катерининбург - далеко,
По обочинам жар-мангалы в ряд,
Шашлыки дымят. Эх, Гнедко!
Эх, Игренька-друг, молодой скакун,
Губы сахарны, гладок круп…
Вот кафе «Абрек», о гранит-валун
Точит-холит нож душегуб.
Ой, шайтанский стан, кровяной шесток!
Не видать, не знать бы вовек.
Вышел главный сам, взор колюч, жесток:
«Нэ хады сюда, чаловек!»
И побрел степняк, восставать не стал.
Говорил с женой: то да сё…
Объявленье дал, от руки писал:
«Продается дом…» Вот и всё.
2000
ДЕВАХИ
Каких-то девах занесло,
Развязных, накрашенных кралей.
Кривляются, ржут весело,
На публику явно, скандаля.
Помадой очерчен оскал.
На шеях колье-погремушки…
Воды я в колодце набрал,
Припали к ведру, как телушки.
Давай… приласкай, старина,
Вон ту, что отчасти медова.
С плацдармом кровати она
Знакома и к бою готова!
Смелее…
Ну голос хрипит,
Ну шутки дурны и колючи.
Подцепишь классический СПИД
Иль что-то позлей и покруче!..
Наверно, глазами и ртом
Я все же сумел улыбнуться.
Попили девахи, потом
Ушли, обещая вернуться.
Пока размышлял о былье
И думам живым предавался,
Бренчало в проулке колье
И смех непростой раздавался.
2000
НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ
У ночной телелоханки
Я сижу, корежа лик.
Трах-бабах!
С копьем архангел
Посреди жилья возник!
Я привык к бесовским рожам
И не ждал визита - вдруг:
- Много гадов изничтожил?
Доложи мне!
- Сотню штук!
Вздернул бровь,
Мол, экий Стенька:
- Дуру гонишь иль кино?
Говорю:
- Приплел маленько,
Но ведь нынче их полно.
Сам же видишь, не пасую,
Не спешу торжествовать.
По рогам вот расфасую,
Будем пальцы загибать.
Во, красавцы!
В лучшем виде,
Обналичены стократ.
Если зря кого обидел,
Так простил электорат.
Я ж не рушил Божьих правил,
На костях не пировал.
И не зря священник Павел
Целовать мне крест давал…
Доложил, облегчил душу.
И за гостем дверь закрыл.
Вот то место, где он слушал,
Вот перо небесных крыл.
2000
ИЗВЕСТНЫМ МУДРЕЦАМ
Нет и вам спасенья, говорю,
Но хоть раз послушайтесь совета:
На Восток молитесь, на зарю,
На Китай, на пагоды Тибета.
И пока оттуда пропылят
Колесницы огненной шимозы,
И консенсус в мире утвердят,
Всех сметая, эти китаёзы, -
Думайте, шурупьте!
Между тем,
Как-нибудь слинять
Вострите лыжи.
Ну обрежьтесь начисто,
Совсем!
Конструктивней выхода не вижу...
2000
КЛИЧ
В леса! За болота и реки.
В скиты, где лишь шепот травы.
Немедленно ладить засеки,
Ходы потайные и рвы.
Аврально и без проволочки,
Как в злые годины, века, -
В чащобы, - в слезах химподсочки,
Они еще наши пока.
И снова - за брата, за друга,
За этот… за менталитет -
Пройти от пращи и от лука
Свой путь до брони и ракет!
Достанет последнего гада
Архангел своим копиём.
Бесовскую пыль демократа
На паперти храма стряхнем.
В леса!
В Пустозерски,
в Уржумы!
В подвижники - Бог на челе.
…Но нет огневых Аввакумов
Сегодня на Русской земле.
2000 |
|
