Делая обзор «Кузнецовских чтений», проходивших в Краснодаре в 2008 году, Елена Юрьевна Третьякова – доктор наук, известный пушкиновед, сетовала на то, что организация подобных мероприятий в Краснодаре «не получила живого импульса. Произошел откат назад, не делающий чести их устроителям и довольно печальный для истории научной интеллигенции края в целом». « Попробуй заставить Франкфурт-на-Майне отказаться от Гёте, а Стратфорд-на-Эйвоне – от Шекспира! Почтение гениям люди воздают в самых разных точках земного шара!» Но Кубань… «Словно не мать, а мачеха для своих поэтов»… Упрек совершенно справедлив с точки зрения житейской. Но у проблемы забвения национальных гениев, пришедшего на смену их глубокого почтения, есть то подспудное, что невозможно преодолеть, решая задачи «восстановления научной компоненты «Чтений» или консолидируя «доброту, ум и силы людей планеты», которые, благодаря таланту Кузнецова, стекались бы на Кубань… Во времена апокалиптические русская душа надорвалась, русская словесность вступила в стадию Послесловия… Выйдя за пределы земного, поэтическое чувство Кузнецова разверзло перед читателем бездну последних смыслов земного пребывания и акцентировало Тьму как последний - накануне Страшного суда - час:

Мы такие версты отмахали,
Догоняя свой последний час!
А про Страшный суд мы не слыхали…

Тема современной поэзии не жизнь, а послевкусие жизни. В стихотворении «Призыв» Юрий Кузнецов обозначил предел исторического, мерцательные контуры которого еще вчера составляли реальность бытия:

Туман остался от России
Да грай вороний от Москвы.
Еще покамест мы живые,
Но мы последние, увы.

Во времена, сменившие Средневековье, когда человеческую душу все настойчивее стали заслонять от Бога поветрия научных открытий, гордыня тщеславия, рожденная от соблазнов просвещения и прогресса - сакральное, божеское и от Бога – жадно вбирала в себя русская словесность: Ломоносов, Державин, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Тютчев, Достоевский, Толстой, Лесков… А вобрав, явила тот последний редут и щит на вратах истории, что на какой-то миг удержал русский дух от распада:

Шагнули в бездну мы с порога
И очутились на войне,
И услыхали голос Бога:
— Ко Мне, последние! Ко Мне!

Эти строки из стихотворения Юрия Кузнецова «Призыв» в сущности передают метафизику творческих пророчеств – в час «последнего» исторического вздоха - транслируя голос Бога, - призывать! Поэтому вряд ли стоит надрывать сегодня душу пропагандой литературного наследия в массах… Народный дух в рассеянии, и каждый из соотечественников ищет свой путь к Богу, исповедально предстоит пред Всевышним со всеми своими грехами, радостями, страданиями… Не всегда осознанно, но подспудно несомненно ждет встречи со Словом Божьим – в молитве ли оно к нему придет или окажется угаданным в поэтической строке, или благодатью откликнется в песенном мотиве… Чтобы быть услышанным, поэту достаточно просто где-то рядом зажечь Словом свою свечу (не разрушая нарочитым образом или метафорой сокровенное) и - молитвенно чаять вместе со всем миром о том, что идет лишь от сердца – к сердцу:

Не ласкай. Не пугай меня бедами.
Не давай мне упасть и уснуть.
Ты пошли мне, Судьба, свой неведомый,
За туман убегающий путь.
И когда за последним пристанищем
Не смогу я продолжить пути,
Напоследок пошли мне товарища,
Кто б мне руки сложил на груди…

Таким простым, человеческим чувством, доступным и понятным каждому смертному, проникнуты стихи Вячеслава Динеки. Осенью 2010 года вышел в свет его новый поэтический сборник «Сквозь темноту». Книга необычна своим внутренним состоянием предчувствий и переживаний лирического героя какого-то глобального исхода, - не столько личностного, от собственной судьбы шедшего, сколько исторического, земного, человеческого, что провоцирует возникновение в сознании читателя аллюзий прочитанного в Писании или в откровениях святых. И тогда сказанное автором в стихах воспринимается шире, чем поэтический факт. Как явление, противоречащее писаным законам науки, становится артефактом, который отрезвляет опьяненного неоновым гулом времени читателя и – заставляет прозреть невидимое:

Что – душа?
Прозрачная пушинка,
Легкий ветер от дрожащих век…
Может, из запаянного цинка
Ей уже не вырваться навек?.. –

Для обыденного сознания данный образ доступен: душа как что-то легкое, воздушное, и по силам ли ей – невесомой - вырваться из-под тяжелого свинца?! С точки зрения здравого смысла – совершенно понятная картина. Но как быть с утверждением автора о том, что не существует никакой разлуки с теми, кто ушел из жизни, а значит, нет ни боли, ни страшного переживания пустоты, ни мертвящего ужаса одиночества для того, кто потерял близких:

Не вечно всё,
Ни свет, ни тень,
Ни злато мира, ни кремень…
А значит – вечной нет разлуки…

Сказано по-библейски просто, без лишних метафор. От культурной мифологии – «ничто не вечно под луной» - всего в одной строке поэт шагнул к мифу православному: «А значит – вечной нет разлуки…» От привычного, наглядного, по-житейски объяснимого – к сакральному, что непостижимо разумом. Таким простым, доступным словом обращался к своим ученикам Христос. Когда в момент предательства Учителя один из его учеников «извлек свой меч и, ударив раба первосвященника, отсек ему ухо, Иисус сказал: «возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть? (Евг. от Мтф., гл. 26, стих 51-54).

Энергия смыслов, исходящих от данного императива эсхатологических предзнаменований - «так должно быть» - наполняет основной повествовательный нерв книги стихов В. Динеки и того, что составляет суть метасюжета сборника в целом:

И так же будет надо мной
Звеняща тишина,
И о бродяге в час ночной
Едва вздохнет жена.
Я скроюсь в дальней стороне,
Снегами занесен,
А ей приснится обо мне
Спокойный, светлый сон.

Основной содержательно-смысловой импульс книги, состоящей из стихотворных циклов «Зов», «Звон опадающих рос», «Письма к другу», «Старая тетрадь» и поэм «Пятница», «Светло и горько», «Соленые волны острова ЦУ», «Баллада кубанской ночи» и др., выстраивается вокруг цикла, давшего название всему сборнику «Сквозь темноту». Образ темноты – как устойчивая константа сборника, что рождается в строке и между - формирует вокруг себя особую иерархию смыслов и значений, организующих повествование в плоскостях: быта и бытия, жизни и нежити, бунта и смирения, времени и вечности, мифа и обыденной сказовости… Оттого явленное автором в слове, поэтическом вздохе, молчании, мольбе или крике отчаяния – достигает объемов – пространственных, временных, внемирных…

Сквозь темноту и серый снег,
Усталый от потерь,
Куда, мой странный человек,
Ты забредешь теперь?

Помимо прямого лексического значения, символизирующего время суток и встречающегося не раз в словесном ряде других стихов («Вдоль улицы темной бродягой усталым…») - образ темноты в приведенных строчках означает скорее состояние души, обремененной багажом прожитого (усталостью от потерь), и пребывающей в неуютном холодном пространстве, которое маркировано «серым снегом».

Смысловой контекст стихотворения «Бичи», которое входит в цикл «Сквозь темноту», раздвигает семантическое поле «темноты» до синонимического ряда: «судьба», «отрешенность», «неприкаянность»… Представляя тип бродяги («Тот видел Небо, Другой богатство, А третий – славу…»), автор акцентирует внимание на том, который «исполнен тайной муки»:

Творил высокого смысла звуки,
Он был Творец!
А питался брюквой –
Подножным кормом…
И – духом Неба!
Он был всесилен!
А счастлив не был…

Мудрец - враг темноты, того, что не познано. Для него жить - значит болеть смыслами, беспрестанно познавать, открывая все новые горизонты бытия: «Больной бродяга с душой нетленной…» Последним актом познания явится для бича уход из жизни, в момент чего он постиганет последнюю тайну земного пребывания – тайну смерти:

На край дороги друзья положат
Его, обвёрнутого рогожей,
Никто бедняге помочь не сможет….

Для лирического героя Динеки уход – это не только смерть физическая, но и выбор иного земного пути, который воспринимается как преодоление темноты, прорыв к светлому, горнему, что лишено земного притяжения :

Современные писатели боятся быть тенденциозными, считая понятия идеи, идеала, вкуса - немодными, архаичными. Но постмодернизм, - если взять крайнюю степень свободы от всякой идеологии, тенденции и морали, отказываясь «от костылей» сюжета, идеи, композиции, - в высшей степени тенденциозен, так как устойчивый отказ от традиции в конечном счете становится традицией. Поэзия Вячеслава Динеки тенденциозна – и этим она – вопреки хаосу и нелепостям, исходящим от постинтеллектуализма, деконструкции, демифологизации и всяких «измов» в искусстве – как в старые добрые времена расцвета отечественной словесности – продолжает читателя наставлять. Но не схоластической дидактикой, а тем, что сама являет духовный опыт и невольно побуждает читателя его обрести – как единственно надежный компас, который подскажет: куда, в каком направлении двигаться по жизни дальше. Если, конечно, продолжать жить…

Тенденция – как устремленность мысли к определенному идеалу (разрушительного или созидательного свойства) – обозначена автором в самом названии сборника «Сквозь темноту». И связана со стремлением лирического героя сопрячь собственную судьбу с воинственным пределом русской души, не боящейся темноты и призванной, идя «на Вы», вновь и вновь одолевать темное воинство:

Душа поет! Звереет! И летит
На остриях тяжелых русских копий.
Судьба одна – над гривами полет.
И близкой смерти сладостная нега!
Судьба дорогу знает и найдет
Прицельною стрелою печенега.

«Смерти сладкая нега», как и «упоение в бою» - устойчивое состояние русского духа, запечатленное еще со времен Языкова, Лермонтова, Тютчева… Но классикам неведомой осталась тема «внутреннего врага» - страха смерти (они больше исследовали пределы человеческой души, переживающей «борьбу Бога и дьявола за сердца человеческие»). Спустя столетия русская душа, утратив стержневые опоры, словно просела. Пережив однажды состояние метафизического обморока («В ту ночь я словно понял, наконец, Что Бога нет!»), лирический герой Вяч. Динеки пытается освоить душой те пределы собственного существования, которые откроются «за последней дорогой, Где по-новому время течет»:

Отчего ж так таинственно-страшен
Этот грозный незримый порог?

Текст и подтекст поэм, расположенных в конце сборника, выводит читателя на уровень осознания того, что «за грозным незримым порогом» человека ждет то же, с чем он жил по эту сторону порога. Герою Вяч. Динеки дано ощущать остроту дня, света, того, как «задыхаются поля мечтой о хлебе» - удивительный по своей точности и смысловой глубине образ. Его нельзя назвать метафорой (Юрий Кузнецов не считал поэзией стихи, в которых в чистом виде присутствовала метафора. Признавал лишь тот метафорический образ, который символизировал собой реальность высшего порядка). В контексте передаваемого настроения звенящей радости земной («Такая в мире звень и синь, Лишь день - и только…») образ задыхающегося мечтой о хлебе поля – это апогей самой жизни во всех ее высоких, созидательных смыслах («Хлеб наш насущный даждь нам днесь… «). И потому так убедительно и не неожиданно звучит концовка стиха:

Помощь другу – и низкая шутка,
Всякий подвиг – и всякое зло…
Оттого так пронзительно-жутко,
Оттого так прозрачно-светло.

«Прозрачно-светло» - для Вячеслава Динеки это то, с чем остается душа, пройдя сквозь темноту сомнений, безверия, земных мытарств и то, с чем остается за страшным порогом, обретя веру…

Однажды на лекциях, во время разговора о творчестве Ф.М. Достоевского, студенты спросили: «Что такое рай? Ад описан многими… А каковы приметы рая?» Прочитав книгу Вяч. Динеки «Сквозь темноту», они непременно узнают о том, что рай – это высвобождение от ада и обретение Света… Узнают и возблагодарят, шагнув без страха «сквозь темноту»…

СПРАВКА

Динека Вячеслав Александрович родился 1 января 1953 г. в городе Ташкенте в семье военнослужащего. Как члену семьи военного, ему с детства пришлось поскитаться вместе с родителями по Советскому Союзу и даже за его пределами. Жил с семьей и в Азербайджане, и в Грузии, и в ГДР. Стихи пишет с детства, но кочевая гарнизонная жизнь долго мешала серьезному занятию литературой. По школы поступил в Тбилисское Артиллерийское Училище, служил на различных командных должностях в Армении, в Германии, в Краснодаре. В запасе с 1993 года. Публиковаться начал в 1996г. Член Союза писателей России с 2004 г. Проживает в г. Краснодаре.

Вячеслав ДИНЕКА

БИЧИ
Возьмём,бродяги, по корке хлеба,
Залезем каждый в свою канаву.
Нас много - всяких:
Тот видел Небо,
другой богатство,
А третий - славу...
А тот - исполненный тайной муки,
Мудрец, дрожащий над каждой буквой,
Творил высокого смысла звуки,
Он был Творец!
А питался брюквой -
Подножным кормом...
И - духом Неба!
Магнитным полем планет Вселенной!
Он был всесилен!
А счастлив не был -
Больной бродяга с душой нетленной...
На край дороги друзья положат
Его,обёрнутого рогожей,
Никто бедняге помочь не сможет,
А мы тем более
Не поможем.

***
Все связи с миром разорвав,
Как звери в хищном торжестве,
Кружась, сгущаются слова
В моей несчастной голове...

Когда сгущаются слова,
Не проклинай мой злобный нрав!
Хоть ты права, права, права!
А я не прав, не прав, не прав!

Но нет меня среди живых!
Но нет меня среди людей!
Я весь – в плену пространств иных,
Я весь в когтях чужих страстей!

Владыка мрака и огня,
Создатель Солнца и планет –
Лишь брат-подельник для меня,
Но с ним у нас согласья нет!

Я совладелец грозных сил
Создатель замыслов и слов,
Я – созидание светил,
И разрушение миров,

Хозяин жизней и смертей,
В небесном бьющийся костре...
Не прикасайся же к моей
Инопланетной кожуре!

Оставь меня!
Я гибну? – Пусть!
Не тронь меня в мой борьбе,
И я – вернусь, вернусь, вернусь
К тебе, к тебе, к тебе...
К тебе.

ВЬЮГА
Кто так громко и жалобно стонет?
Кто хохочет из мрака теней
И бичами холодными гонит
Озверевших от страха коней?

На какое мы вражество скачем?
Стрелы чьи ударяются в щит?
Чьими крыльями воздух взлопачен,
Кто над нами так страшно кричит?

Отвечает проказница-вьюга:
Никого!Никого впереди.
Это сердце твоё - от испуга -
Агонально трепещет в груди.

Эти тени - лишь клочья тумана,
Этот крик,этот хохот и вой -
Просто ветер,взвихрившийся странно
Над трусливой твоей головой...

Так вперёд!
И уже без опаски
Ускоряем стремительный бег;
И из лиц серебристые маски
Лепит снег.
Ослепительный снег! . -

ДОМ
Ах,как радостно рушили дом!
В ожиданьи больших перемен
Все,когда-то рождённые в нём,
Суетились с открытым огнём,
Обрывали портреты со стен.

С крыши сыпался град черепиц,
В потолке пробивалась дыра,
И жильцы из пробитых бойниц
С воссияньем восторженных лиц
Управдому кричали:"Ура!"

А теперь в обиталище том
По-хозяйски свистят сквозняки,
И в лохмотьях сидят старики,
И доволен один Управдом -
Мелкий пакостник средней руки.

***
И как бы ты, водка, меня ни косила,
В какие постели меня б не вносила,
В бездомных скитаньях, всегда и повсюду –
Куда бы судьба ни толкала податься –
Я знал, что на свете есть женщина-чудо,
Которая (глупая!) любит мерзавца!

И я возвращался за этой любовью
Оттуда, откуда нельзя возвращаться!
И ради любви этой только готов я
На вечные веки придти и остаться.
Останусь! Клянусь –
Всем прекрасным на свете!..
Разок лишь ещё прошвырнусь
По планете…

МОНОЛОГ
«Как живём, говоришь?
Без гордыни…
Кое-как выживаем пока…
Кто там помнит о нашей пустыне?
Только вьюги, да степь, да тоска.

Мы и носим от века до века
Из обувки лишь войлок да фетр;
Нас тут пол — говорят — человека
На квадратный один километр.

Что тут умного цифрам ответишь?
Ведь, бывалоча, в нашей глуши
Трое суток бредёшь, и не встретишь
Ни одной маломальской души.

А бывает, под высвисты стужи.
За стеною расслышишь едва:
Кто-то медленно ходит снаружи
И сердито бормочет слова;

Неприметная в вечере блёклом,
Чья-то прячется тень за сугроб —
Тут уж нос не подсовывай к стёклам,
Чтобы пулю не выпросить в лоб.

Затаишься вдали от окошка
В помертвелой и тёмной избе —
Только ветер, как сонная кошка,
Еле слышно мурлычет в трубе…

Рассветёт — разглядишь на досуге
Чей-то след, занесённый слегка.
И опять — по огромной округе —
Только вьюги, да степь, да тоска…»

ЛЕСНИК
Он взял ружьё и вышел из избушки,
Бродил, бродил меж сосен да берёз,
Нашёл больную белку на опушке,
Укутал шарфом и домой принёс.

Кормил горбушкой, называл «дочуркой»,
Смотрел, как спит оттаявший зверёк;
Потом сидел понуро над печуркой,
В которой задыхался уголёк.

И грустно думал он: «Зачем мне белка?
Лечить её, лелеять и кормить…
Вот заяц — да. Его и на тарелку
Во вкусной позе можно положить…»

Шумела ночь метелью над избушкой,
Жестянка грохотала на колу…
Сердито топал ёжик за кадушкой,
Хромой волчонок нежился в углу…

* * *
Не ласкай.Не пугай меня бедами.
Не давай мне упасть и уснуть.
Ты пошли мне,Судьба,свой неведомый,
За туман убегающий путь.

И когда за последним пристанищем
Не смогу я продолжить пути,
Напоследок пошли мне товарища,
Кто б мне руки сложил на груди,

Да отнёс на поляну зелёную,
У берёзы меня положил,
И глаза,в небеса устремлённые,
Мне шершавой ладонью закрыл.

Уронил бы слезу запоздалую,
И - пока что туман не упал —
Поплевав на ладони усталые,
Под берёзой меня закопал...

НЕЧАЯНАЯ ПОБЕДА
(баллада)
I
Вьюн-травой тропа повита
Вдоль реки журчащей.
Тихо топали копыта
Через хутор спящий.
Молча ехали казаки
Маленьким отрядом,
Их ленивые собаки
Провожали взглядом
Их казачки провожали
Погрустневшим оком -
Занавесочки дрожали
У родимых окон...
Уезжать такою ранью -
Было их уловкой,
Чтобы тайно в закубанье
Сведать обстановку,
Чтобы хитрые шпионы
Не предупредили,
Чтобы подлые препоны
Не нагородили.

Пели утренние птахи,
Багровели маки...
Заломив свои папахи,
Ехали казаки...
II
Долго ль ехали иль мало
По долине спящей,
Проходили перевалы,
Пробивались чащей.
В этом поиске свободном,
Меж горой и лесом
Им,усталым и голодным,
Встретились черкесы.
Шумно ехали черкесы
Крупною ордою,
И любой казался бесом
С чёрной бородою.
Веселились.Гарцевали
Грозно к красиво -
То в бока коней пинали,
То ласкали гривы.
Дол от шума содрогался,
Пыль клубилась тучей,
Пар, взвихряясь,поднимался
От коней могучих...
III
В рощу спрятались герои,
Стали препираться -
Мол,с таковскою ордою
Невозможно драться.
"Нас пятнадцать,их же триста -
Не лопат, не грабель,
А лихих кавалеристов,
Да преострых сабель!"

"Надо,братцы,так убраться,
Будто ветром сдуло.
Разве можно сомневаться?
Спросим есаула..."

Есаул взглянул сурово,
Подтянул подпругу,
И своё промолвил слово
Вовсе без испугу:
"Рыба в страхе уплывает
Далеко от суши,
Заяц прытко удирает,
Сберегая уши,
Барс без дела не дерётся,
Волк опасливо крадётся,
Хоронятся совы...
Что ж,и нам не остаётся
Ничего другого?
Если звери осторожно
Избегают драки,
Их понять ещё возможно -
Звери не казаки...
Раз кому-то страшновато,
Так зажмурьте очи,
Если ноги,словно вата -
На лошадок вскочим!
Нас - по счёту - слишком мало,
Чтобы с ними драться,
Да казакам не пристало
Счётом заниматься!"
Хоть слова его звучали
Неприкрыто грубо,
Но казаки закричали:
"Любо! Любо! Любо!"
IV
С грознмм гиканьем и свистом,
( Свойственным казаку )
Понеслись кавалеристы
В гневную атаку.
Словно вихрь,сминая травы,
Мчатся без оглядки
На огромную ораву -
Полтора десятка?
Грозно выставлены пики,
Сабли возлетают,
И воинственные крики
Воздух сотрясают...

Но черкес всегда спокоен
И готов сражаться -
Не таков он, горский воин,
Чтобы испугаться!
Но однако,не однако...
Как же это сталось,
Чтоб лягушка, как собака,
На коня кидалась?
Чтобы куры заклевали
Хищную куницу,
Чтобы зайцы искусали
Хитрую лисицу?!

И с тревогой позабытой,
Молча я угрюмо,
Крепко думали джигиты
Тягостную думу:
"От лучей с восходом солнца
Хоронятся совы,
Барс без дела не дерётся,
Волк опасливо крадётся,
Спрятаться готовый.
Заяц шустро удирает,
Сберегая уши,
Рыба в бурю уплывает
Далеко от суши..."

"Что же - думали черкесы -
Этим дурням надо?!
...Видно там, за тёмным лесом,
Спрятана засада!
Видно, скрытно угрожают
Хитрыми силками,
Видно, тайно окружают
Мощными полками!
Разве можно доверяться
Этим псам бродячим?
Ох, не надо поддаваться
Хитростям казачьим!"

И орда мгновенно скрылась
В тёмные ущелья,
Только долго пыль клубилась
Жёлтою метелью...

Удивлённые казаки
Даже растерялись -
Всё в глухие буераки
Заглянуть старались,
В лес опасливо глядели -
Ждали нападенья,
Всё поверить не хотели
В чудное спасенье...
V
Вечер пал. Умолкли птахи,
Облетели маки;
Заломив свои папахи,
Ехали казаки.
По тропе у тихой речки,
Через хутор спящий,
Где луна мерцала свечкой
На воде журчащей.
Тихо ехали казаки,
Что-то напевали...

Их весёлые собаки
Тявканьем встречали.
Их встречала у дороги
Милая станица,
Растворялась тень тревоги
На любимых лицах...
Развели коней усталых,
Расчесали гривы,
Улыбнулись запоздало -
Всё, остались живы!
Трижды грудь перекрестили
В благодарность богу...
За столы их усадили,
И казаки ели-пили,
Позабыв тревогу...
Выпив чарку, рассказали,
Как они - без бою,
Только свистом -совладали
С грозною ордою,
Как черкесы удирали
От ватаги смелой
(Если что-то и приврали -
Так для пользы дела.)
Уж станичники дивились
Слушая их сказки,
И...Всю ночь провеселились
В хохоте и пляске...

***
О, задумчивая Русь на холмах,
Дом мой старый, а над домом гроза —
Это снится мне в предутренних снах,
И слезою мне съедает глаза.

И, заласканный чужой стороной,
К родникам великих рек я вернусь,
Потому что это дом мой родной,
Потому что это мать моя — Русь.

Я приду к холму: «Ну, здравствуй, бугор!»
Я, упав, шепну: «Ну, здравствуй, трава…»
И теней своих прозрачный узор
Мне возложат на лицо дерева.

А за домом будет петь моя мать,
И дорога, извалявшись в пыли,
Будет к белым облакам убегать,
Постепенно растворяясь вдали…

* * *
От дурных новостей
Уходил — от села до села,
В аромат разнотравья,
В доверчивый шопот дождей,
Чтобы только не слышать, не знать про людские дела,
Чтобы только не видеть довольных улыбок вождей…
И усталая Родина,
Грустная женщина-мать
Мне примером терпенья была в побеждающем зле.
Оттого я спокойно, коль надо, пойду умирать,
Оттого и прожить, сколько нужно,
Смогу на земле…

***
Память, память...
Лишь Солнце погасит лучи:
Только шорох тумана, и шёпот в ночи...
«Не молчи, мой родной! Говори что-нибудь»...
«Как прекрасна твоя светозарная грудь!
Эти пальцы как нежные стебли цветов,
А в устах — аромат занебесных садов!
Я тебя, как букет драгоценнейших роз,
Подхватил бы, прижал бы к груди и унёс —
От людей, от Земли, от грядущего — прочь!»

«Говори, мой родной,
Говори мне всю ночь,
Говори — до карминовых лилий зари!»

«Что ж еще говорить мне?»

«Слова говори!»

И звучали, звучали, звучали слова,
И кружилась от нежности слов голова;
И густая, душистая, тёплая мгла
Укрывала сплетённые страстью тела...

Память!
Ты, словно тонкая, звонкая плеть,
Бьёшь без промаха...
Как же душе не болеть,
Как не плакать глазам?
А дрожащим губам —
Как не пить этой боли кипящий бальзам?

ПРОЩАНИЕ
Когда бесплотной тенью ангел мой,
Скользя по жёлтой тротуарной плитке,
Прикрыв свечу прозрачною рукой,
Меня проводит молча до калитки,
Когда щелчком откинется крючок,
И слышен только листьев тихий шорох,
И кто-то в небе в тучу, как в мешок,
Монет небесных собирает ворох…
Шепчу с надеждой: «Я ещё любим?..»
Но лишь фитиль трещит в кипящем воске,
И облака роняют рваный дым,
Как горсть земли на гробовые доски…

ПЫЛЬ ВЕКОВ
Пронзая живительный воздух
Со скоростью в тысячи миль,
Сгорев, превращаются звёзды
В земную, обычную пыль.

В лесах и долинах широких,
На зелени горных террас
Осколки созвездий далёких
Лежат под ногами у нас.

Так было,так есть и так будет,
Что пылью прошедших веков
По сроку ложатся и люди
Под тяжесть чужих каблуков.

И сам я навеки пребуду,
Подобно упавшей звезде,
Куда ни посмотришь - повсюду,
Куда ни заглянешь - везде.

СВЕТЛАНЕ
Ты знаешь ли, как я люблю тебя?
Минуты, дни и годы мчатся мимо,
Как карусель, вращаясь и скрипя,
Несётся жизнь — и всё в ней повторимо
Мелькание одних и тех же лиц,
И жизнь, и смерть, и вечность — всё по кругу!
Всё жаждет мщенья оскорблённый принц,
Всё душит мавр безвинную супругу.
И всё клевещут подлые уста,
А юность — снова — в ожиданье чуда,
И новый — снова — продаёт Иуда
Пророка и учителя Христа...
Веками море шепчет кораблю
Всё ту же песнь, всё теми голосами,
Всё повторимо!
Только я люблю,
Как не любил никто под небесами.

* * *
Сквозь темноту и серый снег,
Усталый от потерь,
Куда,мой странный человек,
Ты забредёшь теперь?..

Среди холодной пустоты,
Лишившийся всего,
Прими хоть каплю теплоты
Из сердца моего.

Пусть над тобою не висит
Дамоклов меч утрат,
Пусть Бог тебя благословит,
Мой всепланетный брат!

Быть может,срок придёт и мне
Брести через пургу
К оледеняющей луне
В нетающем снегу.

И так же будет надо мной
Звеняща тишина,
И о бродяге в час ночной
Едва вздохнёт жена.

Я скроюсь в дальней стороне,
Снегами занесён,
А ей приснится обо мне
Спокойный,светлый сон.

Я буду так же,как и ты,
Хотя б словечку рад...
Прими же каплю теплоты,
Мой всепланетный брат.

***
Скоро мы расстанемся с тобою,
Женщина любимая моя.
От семьи — обители покоя —
В бесконечный мир отправлюсь я.
До конца ясна моя дорога —
От детей, любимых и родных,
Но мгновенной искоркою Бога
Я б хотел остаться в душах их.
И когда во мраке ненавистном
Скроюсь я, и потеряюсь там,
Ты об этом сердце бескорыстном
Расскажи спокойно сыновьям.
И когда повеет ветер юга
Или буря всколыхнёт поля,
Снег падёт, заколобродит вьюга,
Вы тогда поймёте: это Я.
Это я — за инеем оконца,
Это я — за тучами небес,
Это я встаю лучами солнца
И туманом падаю на лес...
В бесконечном занебесном храме
Огонёк мой вовсе не угас,
Я лечу, лечу, лечу над вами,
Я смотрю, смотрю, смотрю на вас.

УТРО
Просыпается город. Холодный рассвет
Выползает на влажные тропы аллей,
Всё слабее мерцанье теряющих цвет
И бледнеющих в блеске зари фонарей

Уходящая ночь оставляет следы —
Непроглядные тени в сплетенных кустах,
И роса — утомлённое тело воды —
Обнажённо трепещет на узких листах.

Из теней и тумана звенящий металл
Вылетает по рельсам, как призрак ночей,
И, грустя, погружаются в космос зеркал
Голубые созвездия женских очей.

Вместе с думой ночной, ускользающей прочь,
Вместе с лентами тьмы. что с ветвями сплелись,
Я запомню тебя, уходящая ночь,
Позабыв о тебе, уходящая жизнь.

***
Хорошо живётся бабушке Петровне,
У неё ни деток нету, ни внучат –
Садик в пару яблонь, да пустой коровник,
Да пожалуй, мыши по ночам шуршат.

А по всей округе только две соседки –
Старая Евдоха и коза-урод,
Да сова, что дремлет на кленовой ветке,
Да ещё хожалый – посторонний кот.

Бабушка Петровна ходит так потешно:
Опершись на палку, оттопырит зад,
Вся крючком согнётся, и бредёт неспешно
В свой ежевечерний хуторской догляд.

А уже с рассветом на тропинку снова:
Подышать росою, поглядеть на свет –
И никто не скажет ей дурного слова!
И никто не свиснет хулигански вслед!

Месяц опрокинет бледный свой половник
И в зарю над лугом синеву прольёт…
Хорошо живётся бабушке Петровне –
И сама начальство,
И сама народ.

***
Я помню ночь – я был тогда курсант…
Нас подняли сигналом и сказали,
Что по ошибке сброшенный десант
До одного пропал на перевале.

И мы, в составе поисковых групп –
Юнцы, толпа мальчишек неумелых –
Тащили из снегов, за трупом труп,
Ровесников своих окоченелых.

Мы их сложили в полной тишине
За рядом ряд у старого сарая,
И было отчего-то стыдно мне,
И я рыдал, лица не закрывая.

А горы молча брали нас в кольцо,
Луна рыдала в облачном тулупе,
И снег всё сыпал на моё лицо,
Всё сыпал, и не таял, как на трупе…

В ту ночь я словно понял, наконец,
Что бога нет! Что всем – одна дорога!
И если у планеты был Творец,
То был он недостоин званья Бога…

С тех пор минули многие года,
Душа смогла ожить и отогреться,
Но этот миг неверья и стыда
Кусочком льда лежит в усталом сердце.