Писатель Булгаков не создал ни одного литературного произведения, которое смогло бы претендовать на несомненную художественность, т.е. было бы адекватным отражением переживаемой и осмысляемой им эпохи в соотнесении к эстетическому и этическому уровню требований наследной Русской литературы: "Вся жизнь Пушкина раскрывается перед нами как постановка и разрешение основных проблем всероссийского бытия и всероссийской судьбы. . . . Его звание состояло в том, чтобы духовно наполнить и оформить простор русской души, ту душевную свободу, которая нам дана от Бога, от славянства и от нашей природы, - наполнить её по-русски увиденным духовным содержанием, заселить её священными обстояниями нашей русской души, нашей русской судьбы и истории. Его звание состояло в том, чтобы пророчески указать русскому народу его духовную цель: жить во всём самобытном многогласии своём, с глубочайшей цельностью и искренностью, божественным содержанием, в совершенной форме". То, что Иван Ильин сказал о Пушкине можно с абсолютной точностью сказать и тех, кто (в одно и тоже время с Булгаковым!) - принимая или отвергая революцию, участвуя или проклиная гражданскую междоусобицу - писал, мыслил и страдал по-русски - Шолохов и Шмелёв, Платонов и Бунин, Волошин и Гумилёв, Головкина и Островский. Булгаков же за пределами круга масонской критики никогда не чтился в писательской профессиональной среде, а без тотальной "информационной поддержки" вряд ли бы стал знаком широкому русскому читателю - ибо этот автор как раз никогда и не ставил перед собой задач Русской литературы, не преследовал целей Русской культуры.

Оставим на время "Мастера и Маргариту", и попробуем разобраться с "Белой гвардией" - "Днями Турбиных". Это должно быть интересно ещё и тем, что именно сим произведением "патриоты" оправдывают Булгакова: ну, как же - "белая", да ещё и "гвардия"! К тому же и доныне теплится предание о том, как любил инсценировку "гвардии" товарищ Сталин.

Булгаков как писатель начался на страницах берлинской газеты "Накануне" и московского журнала "Россия" - рупорах эмигрантского политического течения "Смена вех", провозгласившего "эволюцию умов и сердец": необходимость признания советской власти и начала сотрудничества с СССР. Сменовеховцы верили или не верили, но страстно убеждали других, что большевики "путём термидора" от "мировой революции" начинают эволюционировать в сторону возрождения русского национального государства. На самом деле, оба издания осуществлялись на деньги ГПУ редактором Исаем Григорьевичем Лежнёвым (Альтшуллером), за плечами которого темнела фигура Дзержинского.

Вряд ли кому и сегодня понятно, каким образом словосочетание "Белая гвардия" раскрывалось текстом, повествующим о делах сугубо семейных, но роман с таким провокационным названием как нельзя лучше подходил ГПУ для иллюстрации возможности "синтеза старого и нового" в непмановской России. Соответствующие инстанции дали "зеленую улицу", и в 1925 году "Белая гвардия" начала публиковаться в "частном" журнале "Россия". Знал ли Булгаков это закулисье? Да. В дневниковой записи ещё 26 октября 1923 г. о "накануневцах": "Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени". И вот ещё те оправдания! - "Писал и задумал роман в эпоху наибольшей материальной нужды. В смысле материальных затруднений наиболее тяжелый год был 1922-й".

В какой-то момент (начало конца Троцкого) "проект" "смены вех" свернули. Весной 1926 года Исай Лежнёв был даже на краткое время арестован, но вскоре решением Политбюро послан за границу для работы в советском торгпредстве (в 1935 г. вернулся и стал редактором "Правды"). Остальные "веселые берлинские бляди", как назвал сменовеховцев Булгаков, были репрессированы и многие, правда, гораздо позже в 1937-1938 гг. погибли - когда, начиная подготовку к большой европейской войне, Сталин "подстраховывался" от возможной в своём тылу "пятой колонны".

Леон Фейхтвангер: "Большинство этих обвиняемых были в первую очередь, конспираторами, революционерами; всю свою жизнь они были страстными бунтовщиками и сторонниками переворота - в этом было их призвание".

Вступление в должность начальника ОГПУ Генриха Ягоды обрушили надежды Булгакова на обещанный З. Каганским выпуск "Белой гвардии" отдельным изданием. И это могло быть далеко ещё не самым страшным. . . . Как Булгаков успел перебежать с тонувшего корабля на борт к победившим сталинцам? Есть грязная сплетня Иоффе о покровительствующих любовницах, но оставим её на совести Иоффе. . . . В сценической версии роман сменил ненужное теперь название на более соответствующее теме, а в финале добавилось унтер-офицершское "сама себя высекла": "Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено!"

"Белая гвардия" получила весьма осторожную благосклонность даже масонской критики. В Париже посвящённый в тайные пружины политики Г. Адамович писал о новом романисте: "С высот, откуда ему открывается вся "панорама" человеческой жизни, он смотрит на нас с суховатой и довольно грустной усмешкой. Несомненно, эти высоты настолько значительны, что на них сливаются для глаза красное и белое - во всяком случае, эти различия теряют свое значение". Теряют своё значение - это главное в "синтезе старого и нового", а художественных восторгов не было.

Гражданская война русским человеком не может описываться "снаружи", "с высот". От житий Глеба и Бориса, от Повести смутных лет, от гоголевских Тараса и Андрия, правота убеждений - как право на убийство отца, брата или сына - самая кровоточащая тема нашей литературы, касаться которой имеет право только тот, кто самоопределяется как неотъемлемая единосущность истязающего и убивающего себя народного тела. Убивающего себя отказом от божественного промысла о себе, от своего крестоношения: Христос русского Православия - не родоплеменной Яхве, а Бог Вселенский, и пролитая в Гражданской войне кровь - не интимная этническая проблема славян, молдаван или мордвы, а грех народа-богоносца. Но исповеданье этого греха, покаяние в нём - есть таинство Церкви, иноверческое присутствие при котором нежелательно.

Тем более невозможны на эту тему любые иноверческие суждения - с обвинениями или даже прощениями, и самый фактурный личный опыт авторов "первых конных" со всеми их испуганно-брезгливыми "значительными высотами", православным сознанием не воспринимался, не воспринимается и никогда не воспримется за истинное свидетельство нашей русской трагедии.

"Многочисленны и многообразны пути, которыми диавол входит в душу и удаляет ее от Бога, налегает на неё всем существом своим - мрачным, ненавистным, убивающим... Когда диавол в нашем сердце, тогда необыкновенная, убивающая тяжесть и огонь в груди и сердце; душа человеческая стесняется, все ее раздражает, ко всякому доброму делу чувствует отвращение..." - О. Иоанн Кронштадтский "Моя жизнь во Христе".

Попович, со студенческой скамьи отказавшийся соблюдать православные обряды и посещать церковь, врач, физически возненавидевший свою профессию, не признанный при жизни профессиональной писательской элитой литератор, Булгаков раскрывает тайну своей посмертной "состоятельности" через женщин своей судьбы. Их было три, как и три этапа его жизни - возраст дописательский, период освоения ремесла и время сотворение главного произведения.

В самом прямом смысле отдавшая любимому человеку свою молодость, здоровье и состояние, Татьяна Николаевна Лаппа, человек фанатической верности, после того, как Булгакову - с её помощью! - удалось вырваться из наркотической зависимости, после того, как она выходила и заново поставила его на ноги после тифа, оказалась "более ненужной".

Так как, согласно документам Охранного отделения, "вольные каменщики" ещё до революций имели "оазисы" по КавказЖД, то вполне возможно предположить, что в 1920 году во Владикавказе, опустившийся до морфия неудачник, но уже испытавший влечение к писательству (пьесы "Глиняные женихи", "Сыновья мулы", "Парижские коммунары") молодой врач, познакомившись с "мастерами" Мандельштамом и Проферансовым, мог получить рекомендации к московским "братьям". Ибо имена принимавших его в сентябре 1921 в редакции "Гудка" Олеши и Ильфа есть в масонских списках. А с 1923 года Булгаков уже постоянный гость у видного тамплиера П. Н.Зайцева, тогда члена правления Всероссийского союза писателей, у которого бывали Белый, братья Александр и Михаил Ромм, Пастернак, Волошин, Заяицкий, Чичерин, Козырев, Леонов и Вересаев. Легальной формой встреч московских масонов в двадцатые годы так же являлись заседания ученых и писателей с изучением каббалистики и оккультной литературы на квартире жены видного масона Никитина Евдокии - "Никитинские субботники". На этих заседаниях присутствовали член Великого Востока Франции А. Луначарский, глава розенкрейцеров Б. Зубакин, писатели П. Романов, А. Новиков-Прибой, П. Сакулин, Н. Бродский, Ю. Айхенвальд, Л. Гроссман. Но, похоже, что собиравшиеся не очень-то высоко чтили в своей среде газетного беллетриста-провинциала, В. Катаев вспоминал: "Он был для нас фельетонистом, и когда узнали, что он пишет роман, - это воспринималось как кое-то чудачество. . . Его дело было сатирические фельетоны. . . Помню, как он читал нам "Белую гвардию", - это не произвело впечатления Мне это показалось на уровне Потапенки. . . Вообще это казалось вторичным. . .". А Шкловский и вовсе называл дебютанта "рыжим" у ковра, успех которого - "успех вовремя приведённой цитаты". . . .

(Для субъективной объективности попробуйте сравнить те же неперевариваемые "Роковые яйца" с блистательным "Гиперболоидом инженера Гарина" - это же был период, когда все, кому не лень, писали "фантастику".)

За эту свою высокомерность завсегдатаи "субботников" заслужили встречную Булгаковскую характеристику: "затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев. . . агентура ГПУ".

В начале января 1924 г. на вечере, устроенном редакцией "Накануне" в честь Алексея Толстого, в особняке Бюро обслуживания иностранцев Булгаков познакомился с Любовью Белозерской. Они сразу поняли свою нужность друг другу: она в результате развода с Не-Буквой только что вернулась из-за границы и буквально нищенствовала, а он без Любови Евгеньевны не только не мог втиснуться в элитный круг столичных литераторов, но и просто вряд ли бы выжил после сворачивания "сменовеховства" - так или иначе, но это её связями А. Енукидзе (который, кстати, не раз и не два выручал арестованных масонов) помог избежать высылки или посадки. Без её личного опыта белоэмиграции - с базаром "Капалы Чарши" в Константинополе и мюзик-холлом "Фоли-Бержер" в Париже, Булгаков вряд ли смог бы придумать "Бег" - верноподданнический пасквиль на остававшихся верными Белому Делу деникинцев и врангелевцев. Без её великолепного знания французского вряд ли у него получился бы и такой "Мольер". А главное, без неё он никогда бы не узнал, как написать "Мастера и Маргариту" - похоже, что именно Любовь Евгеньевна вовлекла Булгакова в практический сатанизм. Эту версию я слышал ещё в 80-х от художника-реставратора А. Иванова, человека достаточно авторитетного в оккультных кругах Москвы того времени.

Хотелось бы напомнить, что сатанизм - это матриархальный культ левой руки, где только жрица выполняет посвятительные обряды, а подробные описания Любовью Евгеньевной своего участия в постановке сцены "Ночь на колокольне Нотр-Дам" достаточно прозрачно подтверждают её причастность в эмиграции к сатанинским обрядам О.Т.О.. Мы уже говорили, что сексуальная магия, как и чёрная месса, активно практиковались тайным ядром тамплиеров, и, видимо, об этом Булгаков проговорился в дневниковой записи 28 декабря 1924 г.: "Подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и, в то же время, безнадежно сложно: я как раз сейчас хворый..."

Особый статус Любови Евгеньевны подтверждала и постоянная, до глубокой старости, забота о ней самых высокопоставленных "братьев" - в 1928-1930 гг. она корректор собрания сочинений В. Вересаева, с 1936 г. - литературный секретарь Е. Тарле. Её устраивали редактором "ЖЗЛ", "Исторических романов", научным редактором по транскрипции Большой Советской Энциклопедии. С конца 40-х годов она редактор в "Литературной газете" и "Огоньке".

Конечно, расставание Булгакова со своей второй женой обусловлено было не мужской "хворостью", а переходом в новое качество - подготовленный адепт должен был создать главное произведение своей жизни, для чего ему требовалась помощь, и помощь особого рода.

В. Лакшин: "Это было в мае 1929 года (а познакомились они в феврале). Вечер на Патриарших прудах в полнолуние. "Представь, сидят, как мы сейчас, на скамейке два литератора. . ." Он рассказал ей завязку будущей книги, а потом повёл в какую-то странную квартиру, тут же на Патриарших. Там их встретил какой-то старик в поддёвке с белой бородой (ехал из ссылки, добирался через Астрахань) и молодой . . . Роскошная по тем временам еда - красная рыба, икра. Пока искали квартиру, Е. С. спрашивала: "Миша, куда ты меня ведёшь?" На это он отвечал только: "Тссс. . ." - и палец к губам. Сели у камина. Старик спросил: "Можно вас поцеловать?" Поцеловал и, заглянув ей в глаза, сказал: "Ведьма". "Как он угадал?" - воскликнул Булгаков. "Потом, когда мы стали жить вместе, я часто пробовала расспрашивать Мишу, что это была за квартира, кто эти люди. Но он всегда только "Тсс. . ." - и палец к губам".

Так Булгаков нашёл и вскоре инициировал готовую служить - не столько ему, сколько его "заданию" - Елену Сергеевну Шиловскую (урождённую Нюрнберг). И она служила, служила во всём, вплоть до того, чтобы стать любовницей первого секретаря Союза советских писателей А. Фадеева (Булыги), убеждённо призывая окружающих: "Сейчас главное - привить людям любовь к Булгакову - и усилить её у тех, кто его уже любит."

Женитьба на Елене Сергеевне "развязала" Булгакова с так и не признавшей его спектрально широкой масонской писательской средой. "Ленинградское дело" теософов, аресты членов московского оккультного ордена "Эмеш редивус", а позже и разгром розенкрейцеров он переживал уже в чисто тамплиеровском анклаве актёров, режиссеров и художников Большого и МХАТа, театров Мейерхольда и Вахтангова, Камерного и Детского.

А. Никитин, сын осужденного по "масонскому делу" и погибшего в ГУЛАГе художника Л. Никитина, в книге "Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в СССР" на основании многолетних исследований приводит следующие подробности жизни театральной Москвы начала века:

"В Москве (1920 г.) занятия эзотерическими науками были продолжены уже без участия Б. М. Зубаткина, причём к Аренскому и Эйзенштейну теперь присоединились В. С. Смышляев и М. А. Чехов. М. А. Чехов был одним из первых учеников Карелина (основатель Восточного ордена Тамплиеров в России), получившим в числе других - П. А. Аренского, Ю. А. Завадского, В. А. Завадской и В. С. Смышляева посвящение На допросе 26.4.1933 г. Сизов (друг А. Белого, тамплиер и розенкрейцер) показал, что . . . "артист М. А. Чехов имел одну из старших степеней Ордена"."

""Орден Света" возник, скорее всего, на рубеже 1923/1924 гг. как одна из филиаций Ордена тамплиеров, объединяющая литераторов, актёров, музыкантов, художников Москвы."

"Студия возникла. . .руководство. . . в связи с отъездом основного ядра труппы во главе с К. С. Станиславским на гастроли за границу в 1922 г., перешло к первой студии МХАТ, ставшей всё в том же 1924 г. МХАТом 2-м. в этой смене руководства решающее значение имело то обстоятельство, что с самого начала, т.е. осени 1922 г., и до закрытия Студии в 1926 г., её бессменным художественным руководителем стал артист и режиссёр Первой студии МХАТ В. С. Смышляев, бывший не просто тамплиером, но и обладателем одной из высших степеней в ордене."

"Во МХАТе2-м членами Ордена были А. И. Благонравов и Л. И. Дейкун, а в театре им. Е. Вахтангова - М. Ф. Астангов, В. К. Львова, А. М. Лобанов, И. М. Рапопорт и Р. Н. Симонов. В Московском Детском театре работала одна из активных деятельниц ордена Г. Е. Ивакинская, жена географа, профессора А. С. Баркова, тоже тамплиера."

И опять имена различных "посвящённых" из той же книги: В. Мейерхольд, О. Чехова, А. Бессмертный, А. Гейрот, М. Кнебель, В. Громов, В. Татаринов, Б. Бибиков, В. Бендина, Л. Дейкун, А. Сидоров, В Суренский, А. Авдиев, Н. Леонтьева, З. Мазель, А. Поль, Е. Круссер, Б. Афонин, М. Яроши, Л. Гурвич, В. Садовников, Ю. Быстрицкая, П. Васильев, Зотова, Баталов

Добавим: Марков, Прудкин, Яншин, Вербицкий, Калужский. . . .

Пожалуй, "Доктор Жеваго" и "Мастер и Маргарита" - главные и самые энергозатратные проекты российской масонской литературной критики ХХ века, т.к. "нобелевец" Бродский - это вложение "братьев" из США. Но, если "продвижение" пастернаковского "романа странствий" понемногу сходит на нет, то сатанинскую инициацию Булгакова самым активным образом продолжают навязывать всё новым поколениям демонократической России.

Почти три века находившееся под спудом православное литературоведенье по мере своих сверх убогих технических возможностей всегда противостояло тотальному прозелитству в Россию антихристианских и даже откровенно сатанистских культур, если и не впрямую поддерживаемых, то уж точно поощряемых идеологией экуменической толерантности, материализма и государственной "светскости" - как союзников власти в давлении на великорусскую "патриархальщину". Такое петербургско-имперское, а, затем, и советское виденье столкновения культов как конфликтов только культурных или вовсе этнических, давало возможность принципиально не различать РАЗНОПРИРОДНОСТЬ собственно литературы Православия (с её православной литературной критикой) и обще-патриотической литературы Российской империи .

Православная же литературная критика обладает абсолютно самостоятельной этико-эстетической системой критериев с внутримировоззренческой шкалой приоритетов, с зонами терпимости или жёстких табу, только частично совпадающих с позициями критики, определяющей и отстаивающей культурные интересы государства или нации. Прежде всего, в подходе к оценке литературных произведений православная литературная критика базируется на восточно-христианском понимании художественного творчества - как описания душевного отражения духовного преображения личности; восстановления падшей первогрехом человеческой природы в божественном образе (облечённостью во Христа) и подобии (стяжанием Святого Духа), лишь на периферии круга своих задач оперируя наследными историко-этническими и географическими категориями эстетики.

И, конечно же, православная критика не могла обойти молчанием сначала "полуподпольно" выведенный в "оттепель", а затем в Perestroyku мощнейшей пиар-кампанией буквально обрушенный на широкого читателя булгаковский роман о посещении непмановской Москвы адским "экзаменатором". Тут были и политизированные попытки Зарубежной Церкви приспособить это произведение к борьбе с коммунизмом (митрополит Иоанн Шаховской), и категоричные требования немедля предать автора анафеме, но были и вполне обстоятельные аналитические разработки содержания текста на предмет влияния на сюжет тех или иных идей и жизненных обстоятельств. На сегодня, пожалуй, в своём анализе истоков сатанинских сюжетов и атрибутов в романе "Мастер и Маргарита" наиболее доказательны работы диакона Михаила Першина и доцента Московской духовной академии Н. Гаврюшина. Скрупулезные сопоставления Гаврюшина описания деталей "бала" с последовательностью и значением ритуалов "чёрной мессы", внимательность к разбросанной по всему роману масонской и каббалистической символики, вычисления параллелей героев с реальными историческими личностями - просто обязаны войти в программу уроков литературы, отведённых на изучение творчества Булгакова.

Однако практически все православные исследователи ставились в тупик образом одного из персонажей романа - "смиренного праведника Иешуа Га-Ноцри". Симпатия автора к безобидному бродячему философу и экстрасенсу настолько очевидна, что за умилёнными критиками обычно оставался только один вопрос: насколько, вообще-то, этично вольное переложение самой Евангельской истории? Конечно, это отступление от истины, но может быть, в период официальной безбожности и такое "напоминание о Боге". . . тоже благо?.. Вот за этими бормотаниями и уходила на задний план Булгаковская ненависть к последователям "смиренного праведника" - от Левия до разнообразных московских "выродков", пытавшихся креститься в страхе перед встреченной нечистой силой - непримиримая ненависть автора к Христовой Церкви.

Так всё же, как трубадур сатанизма мог с таким любованием выписать "человека, похожего на "? Чтобы разрешить это противоречие, необходимо избавиться от ошибки, заданной владыкой Иоанном (Шаховским) в его предисловии к парижскому масонскому изданию "Имка-пресс" 1967 года, назвавшего "Мастера и Маргариту" "метафизическим реализмом".

Во-первых: в православном понимании РЕАЛИЗМ - ЭТО ИСПОЛНЕНИЕ ДЕВЯТОЙ ЗАПОВЕДИ: "не послушествуй на ближнего своего свидетельства ложна" - "не лжесвидетельствуй". Во-вторых, на протяжении всего своего жизненного пути Булгаков обнаруживал отсутствие всякой метафизичности - его творчество всегда было вторично, т.е. пародийно.

Итак, рассматривая "Мастера и Маргариту" с точки зрения православной критики, прежде всего, необходимо исходить из того, что Булгаковский роман есть прямое и ясно осознаваемое лжесвидетельство на Христа, Церковь и Человека.

Иешуа "Мастера и Маргариты" - персонаж из тамплиеровского учения о никогда невоплощавшемся, и, следовательно, не страдавшем, не распинавшемся и (главное для сатанистов) не воскресавшем "эоне Христе", учение которого в какой-то степени усвоил и проповедовал "добрый человек" "сын Марии". Напомним, что в орденском уставе был параграф, требовавший почтенного отношения к "Иисусу, сыну Марии". То, что считается "вольным переложением Евангельской истории", т.е. вставной сюжет (характерный приём "романа просвещения") с Понтием и Учителем, на самом деле является изложением орденских мифов и легенд, в том числе и легенды об "Аппии Клавдии": "Христос был осуждён на смерть за то, что учил добру. Его тело распяли на кресте, а римские власти, ожидавшие восстания иудеев, попытались спровоцировать его, прибив к кресту надпись "ИНЦИ". Они думали, что юноши Иерусалима, прочтя эту обидную для них надпись, бросятся спасать Распятого, и римляне поставили недалеко от креста когорту, которой командовал Аппий Клавдий. . . ."

Следовательно, подменяя церковную историю тамплиеровским мифом, Булгаков публично отвергается Евангелия и искупительной жертвы Иисуса Христа, отрицается Его Святой Соборной и Апостольской Церкви.

И далее: все герои романа "Мастер и Маргарита" обладают лишь двумя природами - физической, подчинённой животным страстям или сопротивляющейся им, и душевной - вступающей или не вступающей в союз с (только!) сатаной. Духовность в человеке адептом каббалистически-гноститического учения отвергается, стремление человека к соединению с Богом, преображение и обожение человека, согласно его вере, не существуют.

Второе, о метафизике:

У Булгакова, при его-то достаточно долгой наркотической зависимости, удивительным образом отсутствуют личные мистические переживания, им нигде не зафиксирован реальный опыт видений (естественно - демонических). Описания лже-чудес и "соблазнов" его "дьяволиады" поверхностно натуралистичны - "на уровне Потапенки", то есть, они либо скрытые цитаты из чужого "астрального опыта", либо протокольно-прямые наблюдения непосредственного участника чёрной мессы и посвященнических обрядов. Фельетонный язык, прикрывающий истинность ужаса повествуемого служит как для профанного отведения (если в ходе посвящения неофит выдавал признаки неготовности к восприятию "истинных знаний", собеседования немедленно превращали в шутку и упаивание вином), так и для "утешенных" (высшие посвященные и подлинные авторитеты ордена, которых уже нет с нами, многократно заповедовали нам "Грустный масон - не масон" ).

Неспособность Булгакова к внутренней созерцательности наиболее откровенно обнажается фанерной беспомощностью его лирических сцен - когда того требовал сюжет, автор просто заявлял: "она полюбила", "он полюбил". И всё. Ибо сам Булгаков никогда не познал - что творит любовь в душе человека! Вообще-то, способность к лирике - есть самое первое свидетельство мистичности натуры художника, свидетельство активности жизни его души, а тут "подобное лепится к подобному", и все "чувства" Мастера и Маргариты - тягостный резонанс у обоих одержимостью сатанизма, созвучие страха перед миром и ненависти к нему, одинаковость ощущения богооставленности.

Слова преп. Максима, обращенные к св. Григорию Синаиту: "Когда злой дух прелести приближается к человеку, то возмущает его ум, делает диким, сердце ожесточает и омрачает, навевает болезнь и страх, и гордость, очи извращает, мозг тревожит, свет не светлый и чистый, а красноватый, ум делает исступленным и бесноватым и уста заставляет говорить слова непокорливые и хульные".

Е.С. Булгакова: "13 октября (1934 г.). У М.А. плохо с нервами. Боязнь пространства, одиночества. Думает - не обратиться ли к гипнозу". И при этом какова убогость изображения психического расстройства у Бездомного. При булгаковских-то ревности и презрении к Достоевскому.

Но! Всё же необходимо признавать, что роман "Мастер и Маргарита", при всей стилистической неоднородности его фрагментов, отсутствии психологизма портретов героев, вторичности "фантастических картин", всё же обладает действительным магическим воздействием на определённую категорию читателей.

Обычно просматривая "грамотно сделанные" фильм или спектакль, прослушивая концерт или читая "мудрую" книгу, зритель или читатель с первых же минут принимает или отторгает героя произведения согласно собственной идентификации. И если он оказывается внутренне камертонален предложенному автором психотипу, то он из разряда профанов изымается в статус неофита, и вместе с героем (на месте героя) проводится через обрядовую последовательность инициации. Инициации во. . . что? . .

Конечно, подавляющее большинство взявших в руки Булгаковский роман и даже осиливших его до конца, вряд ли разделят авторскую ненависть ко всем и вся, и разве что из страха "неинтеллигентно выглядеть" не станут спорить с организованным масонской критикой "общественным мнением" о "главном романе двадцатого века". Однако какое-то количество одержимых духом зла (через собственную или наследную греховность) неизбежно "узнают" себя в Маргарите или Мастере, и тогда они не в состоянии уже вырваться из магии "романа".

Это магия скрыта в композиции произведения:

"Мастер и Маргарита" - есть мистическая пародия, кощунственное извращение божественной Литургии, полное воспроизведение её последовательности с отрицанием смысла.

Как мы уже рассматривали выше, сознание человека, прошедшее через "начитку" мифов и легенд, а затем через эмоциональное закрепление ритуалами посвящения, не в состоянии воспринимать, осмыслять и реагировать на окружающую реальность вне готовых блоков мыслей-цитат и матриц поведения. Поэтому, разбирая в масонской литературе сюжет, неправильно говорить о "влиянии", "заимствовании", "мотивах", корректнее только о масонских "источниках" или "сценариях".

Итак:

Начало Божественной Литургии - Часы: поминаются час Первый - церковное начало дня, час Третий - сошествие Святаго Духа, Шестой - Крестное страдание, Девятый - смерть Иисуса. И часы начала романа подчёркнуто перетекают из главы в главу, правда, начиная отсчёт с вечера.

Проскомидия - принесение хлебов, эта часть службы совершается в алтаре незримо, в воспоминание о тайне жизни Христа до выхода Его на подвиг - совершенно пустынно и на Патриарших прудах. Священник облачается и умывает руки - Воланд в берете, в "иностранном костюме", при перчатках. . . В древней Церкви для жертвы Богу выбирались лучшие хлеба, и, естественно, что в булгаковском ритуале из двух присутствующих - Берлиоза и Бездомного - Воланд себе в жертву избирает худшего. На жертвеннике священник изымает из просфоры частички для последующего превращения их в Тело - а тут отрезается голова для чёрной мессы.

Литургия оглашенных - служба для оглашаемых - познающих учение Церкви, готовящихся к крещению. В романе - профаны понемногу начинают понимать, с кем они имеют дело. Главный акт Литургии оглашенных - вынос и чтение Евангелия, олицетворяющие выход Христа на проповедь миру. У Булгакова это выступление заезжего "иностранного иллюзиониста" в варьете.

Великая Ектенья и пение Блаженств. Похабная "Аллилуйя" ресторана с самовосхвалением литераторов, и "Блаженны нищие духом" - безумие Ивана Безродного.

Следует вынос из северных врат алтаря Евангелия - "Благой вести", в романе - афиши. Чтение о жизни и чудесах Спасителя - а тут фокусы. . . фальшивые ценности. . . Если вспомнить, что у сатанистов Великая пятница - "праздник освобождения", а в предпасхальную пятницу в церкви читается Евангелия о принятии смерти Иисусом Христом - то и у Булгакова смерть Иешуа - но! - невольная.

Далее идут Сугубая ектенья, поминовение мёртвых, ектенья за оглашенных - "я вовсе не артист, а просто хотел повидать москвичей в массе".

"Оглашенные изыдите!" - этим возгласом в древней Церкви удаляли из храма некрещеных перед началом Литургии верных. У Булгакова зачищается квартира от всех претендентов на неё. И вот всё готово: престол - стол, покрытый "церковной парчой" шпага, девица, семисвешник, карты метафизике:

Литургия верных. "Верные" по Булгакову? Конечно они: "что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонёчек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме?" Они те, кому хотелось служить злу.

Перенесение Даров - с жертвенника на престол - похоронная процессия.

Далее следует приуготовление верующих к освящению Даров - омоложение Маргариты "обортарными материалами". При этом происходит смена её этнических черт: "кудрявые чёрные волосы". "Невидима и свободна" - для Маргариты это возможность мстить, ведь месть - лавная радость сатанистов.

Освящение Даров Приуготовление верующих к причастию и само таинство Причащения - параллели с чёрной мессой лучше всего прочитать у Н. Гаврюшина, там есть всё. Разве только одно небольшое замечание: "Вопросы крови - самые сложные в мире!"- в новоиницированной ведьме не просто королевская кровь, а конкретно кровь Меровингов! Тоже интересный момент: в США пока не было ни одного президента без этой самой "крови проклятых королей". Есть она у Щварценнегера, иначе за него не отдали бы девушку из рода Кеннеди.

А ещё можно открыть сайт "церкви сатаны". Или наоборот, Центра по борьбе с деструктивными сектами. В любом случае - практика двадцать первого века: "Обычно черная месса отправляется с 0 часов до 4 часов утра. В самом начале читается "вход" (специальные ритуальные заклинания для вызова сатаны) продолжительностью около 40 минут, за которым следует восхваление сатаны. Второй этап - жертвоприношение. Кровь жертвы разливается в чашу и пьется как "причастие", сатанисты видят в этом "магическое единение с эгрегором природы" ".

В роман густо вставлены кощунственные перевёртыши святости, так четыре слуги Воланда - пародия на четырёх евангелистов, с намёками: Кот - лев Марка, Коровьев - телец Луки. . . . Да и "Бегемот" - библейский зверь, олицетворение тёмной животной мощи - "дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. . . . Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов" (Иов, 40-41). . . Азазелло - ангел смерти, который обязан отвечать на вопросы каббалистов. . . Тема "прощения матери-детоубийцы" в праздник освобождения - пародия на освобождение Вараввы в честь Пасхи. . .

Можно, конечно, порассуждать, что "прощая" Фриду, Маргарита Булгакова отпускает грех Маргарите Гёте, т. е. сама себе - образ первообразу, но! Прошу прощения, но запас моей толерантности иссяк. Пополнять перечень "параллелей" можно и далее, но не вижу никакого смысла - в любом случае, уже понятно, что здесь не блеск богатства творческих образов, не фейерверк фантазий, даже не сюрреалистическая паранойя, а "рыжие" фельетонные извращения, утлая вторичность, вандализм.

"С миром изыдем". Литургия заканчивается Благодарением и отпустом. "Возблагодарённый" Воланд со своей свитой уносится восвояси. Ибо последователи "церкви сатаны" уверенны: "на том свете всё будет хорошо", уверенны и тамплиеры: "на свободе остался Сатанаил, и ни слова упрёка не было ему сказано". . .

Булгаков называл книгу "моими секретными мифами". Перед смертью попросил принести рукопись, подержал, прижав к груди, и отдал со словами: "Пусть знают!" И "знающий" П. Попов с придыханием писал Е. Булгаковой: "При чтении поражает слаженность частей: все пригнано и входит одно в другое". Да, "всё пригнано и входит одно в другое". Акт. . . посвящения.

***

"Я - МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ". Вот так, верхним регистром заявил Михаил Булгаков своё кредо в знаменитом письме к Советскому Правительству. Прямое ли, косвенное ли подтверждение этим словам я засвидетельствовал, когда в 1995 году наша семья отдыхала в Горном Алтае. Познакомившись с Людмилой Романовой, директором Элекмонарской средней школы и преподавателем литературы, мы оказались гостями в чудном доме, окружённом доцветающими кустами роз и тяготеющим зреющими плодами яблоневым садом. В "директорском кабинете" на сплошь закрывающих стены стеллажах рядами стояли десятки одинаковых книжек.

- Школьная программа меняется, вводятся новые авторы. Ну, и приходится, когда попадаю в город, закупать для детей оптом, сколько могу.

Среди прочего тесной обоймой краснели корешки "Мастера и Маргариты".

- Булгаков тоже теперь обязателен, но ничего другого я ни в одном магазине не нашла.

Зная, что Людмила не просто верующая, но активная прихожанка недавно открывшегося в Чемале храма (собственно, настоятель нас и познакомил), задаю понятный православным вопрос:

- И - как?

- Две девочки уже "тронулись". Начался лунатизм, появилась агрессия к родным, к одноклассникам. По ночам зовут "голоса", диктуют какие-то тексты.

Когда почти четверть века пишешь-реставрируешь по разным храмам, в том числе и по монастырским, то от случаю к случаю скапливаются наблюдения: все приходящие за молитвенной помощью или привозимые на "отчитку" одержимые и бесноватые - либо самовольно вступали в контакт с нечистой силой, либо являются потомками колдунов, ведьм и иных ясновидящих. "Магия не проходит даром. Она засасывает тебя, и в тот момент, когда маг торжественно кричит "ОНИ в моих руках", он сам пребывает в руках ИХ" - это в 1904 году в письме к Валерию Брюсову поделился печальным познанием практической магии Павел Флоренский. И "проклятие рода" - вовсе не романтические страшилки, а, увы, многовековой опыт, своей страшной повторяемостью доказывающий "закон" Божьей кары до четвёртого колена - на четырёх поколениях. Приворожить ли жениха, отомстить ли соседу, подправить здоровье или урвать фарт - взывающая к мгновенному удовлетворению страсть слепит, глушит и обрекает детей, внуков и правнуков на жесточайшие психические и физические страдания и уродства. Потомки вступавших в союз-сделку с демоническими силами подвластны влиянию других носителей и сотрудников этих тёмных сил - именно на них прежде всех "наводится порча", именно они пополняют легионы клептоманов, садистов, наркоманов, лесбиянок и самоубийц. . .

Вам приходилось видеть - как мать кормит с ложечки своего сумасшедшего ребёнка, вы видели - как каменеет её лицо, когда сына связывают в момент припадка? А разговаривали вы с "тем", кто внутри одержимого?.. Муки людей, в которых вошло зло, после того, как научишься различать самого человека и его мучителя - уже как личная язва. Это мой опыт, и я хотел бы (обязан? зачем-то я это видел!) засвидетельствовать и о такой вот мере ответственности за публичность. Никакая слава, известность не стоят бессмертия души. Своей, а уж тем более - других. О Булгакове написано излишне много, не стоит повторяться, ибо он только близкий образчик честолюбца, подписавшего договор с. . . врагом.

Церковь спасает, восстанавливает, лечит. Лечит, лечит, лечит. . . Философов и бомжей, старцев и новорожденных... Постом, молитвой, постригом. . . . Однако, как вовсе не обязательно реализовывается предрасположенность к наследственной болезни, так и "личинка" родительского греха вполне может пролежать не проснувшись, если "инфицированного" не проведут через обряд инициации. Но "я - МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ" - и вот согласно школьной программе и отсутствию в магазинах иных произведений девочек из далёкой алтайской школы по ночам призвали те же "голоса", что скликают всё новых и новых ведьм и сатанопоклонников со всего былого Советского Союза отметиться граффити около дверей Михаила Булгакова.

Это ваше право и ваша ответственность - решать, что читать, смотреть и слушать вашим детям. Право и ответственность.

А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской. Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Евангелие от Матфея (18. 6, 7).

http://clck.ru/2Xdg1