Евгений ЕЛЬШОВ, участник Великой Отечественной войны, член Союза писателей России, член Союза журналистов, ветеран ТАСС.
ЕЩЕ ОДНО  «СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ» ПОБЕДИТЕЛЕЙ

23 апреля – Всемирный день книги
и защиты авторского права

Моё поколение не мыслило себя без книги. Не будет большим преувеличением сказать, что первой заботой родителей было не только научить ребенка ходить, говорить, но и читать. А самым главным педагогом в школе, по крайней мере, в моей, считался учитель по русскому языку и литературе. Именно ему я поспешил послать письмо с фронта наряду с первоочередным письмом матери. Этот дух точно отразился в моем дневнике, который я вел со школьных, примерно, с 13-14 лет.
Я приведу некоторые записи из него. В этом наивном и неподдельном детском изложении отражена также картина довоенной жизни,  войны и мирного устройства; предпринята попытка осмыслить окружающий мир со всеми его противоречиями, понять и решить которые трудно даже  взрослому. 

Дневник сокращен. Заголовки расставлены позднее, уже в наши дни. Курсивом в скобках сделаны примечание о последствиях дневниковой записи.

* * *

«Я тоже записываю важные события в моей жизни. Не знаю точно, зачем это делают другие, а мне будет интересно потом прочитать и увидеть, из чего жизнь состояла – из пользы или ерунды. Пока ничего особенного вокруг не происходит, одна учеба. Событий больше в голове. Это – от прочитанных книг. Значит, пока ничего другого не умею, придется считать событиями книги. Я выписываю из них интересные места, чтобы  запомнить. Со многими я согласен, но иногда спорю с автором.

«Он всю жизнь свою смотрел туда куда-то поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а смотреть только перед собой… И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив».

Речь идет о Пьере, «Война и мир» Л. Толстого. Я согласен: если смотреть только «поверх голов», то это верхоглядство. Но ведь если смотреть только «перед собой», это близорукость. Если смотреть не дальше своего носа, то нельзя сделать великих открытий. Например, Колумб смотрел дальше и открыл новые земли. Почему нельзя сочетать и то и другое? Но Толстой настаивает: «смотреть только перед собой».  (2 марта 1939 г.)

Интересное высказывание есть у А. Чехова: «Какое наслаждение – уважать людей!». Я это тоже чувствую, но не всегда. Попадаются люди плохие: грубые, ленивые, а главное - нечестные. Сам Чехов часто пишет о таких. За что же их уважать? Непонятно. С этим можно было бы согласиться, если быть очень-очень добрым или вообразить себя отцом (или матерью) всех людей – их всех будет жалко, родных. Но в действительности так не бывает. Представить можно, а стать нельзя. Я иногда вижу, что в некоторых семьях одного ребенка любят больше, чем другого.

А может Чехов хотел сказать совсем другое: уважать человека, как уникальное творение природы? На других планетах-то, наверно, нет даже нашего отъявленного хулигана – человекообразного, с сердцем и душой? Был бы Чехов жив, можно было бы спросить: за что уважать? Только писатели не любят объяснять: сочинят  загадку, а читатель – разгадывай.  (05.06.39 г.)

У Л. Толстого (кажется из «Круга чтения») есть еще одно непонятное место: «Берегите себя  прежде всего для себя, тогда и людям много останется».

А нам все время говорят обратное. И. Христос тоже уговаривал сначала делать добро другим – тогда оно и к самому себе вернется. (30.12.39 г.).

С трудом прочитал сентиментальный роман «Белые ночи» Ф. Достоевского: во-первых, предложения такие же длинные, как у Толстого, и трудно следить за мыслью. А во-вторых, очень все жалостливо. Герой дошел до того, что стал «справлять годовщину своих ощущений», а потом  «своих мечтаний». Оказывается, ничего другого, то есть реального у него в жизни не было. Кончается тем, что у него и мечты гаснут. Какая безнадежная жизнь, какая пустота. Неужели так бывает? (10.03.40 г.)

И Есенин грустный: «Устал я жить в родном краю»…Потянуло его в столицу, а потом и в другие страны. Получается, что надоело смотреть «только перед собой». Это я понимаю – хочется знать, как живут другие, чем они на нас похожи, а чем нет. Но его все время что-то  разрывает из стороны в сторону. С одной стороны, ему хочется перемен «в родном краю», а с другой – он не верит в них. Все вокруг ждали революцию, а Есенин написал (1914 год):

«А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам,
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора»

(13.05.40 г.)

Нет, Русь будет жить иначе! И я об этом мечтаю. (15.10.40 г.)

 

Сколько жить?


Конец войне,
а этому мальчишке еще нет и 20
Фото автора
на третий день Победы.
Под Кенигсбергом
«Жить 150 лет», - предлагает ученый А. А. Богомолец в книге «Продление жизни». Рассуждает о жизни и смерти, приводит примеры долголетия, профилактику преждевременного старения.

А если человек устает долго жить? Почему так рано ушли из жизни Лермонтов, Пушкин, Грибоедов, Есенин, Байрон (странно – все поэты!), не прожив и 40 лет? Может потому, что уже до этого возраста они все знали и испытали? И им не нужны были 150 лет? Значит 150 лет – для простых, а откровеннее, хотя и обиднее сказать – для примитивных людей? Что же важнее: продлевать жизнь или делать ее качественнее? О качестве Богомолец ничего не говорит. Наверно, такой науки еще нет. (03.01. 41 г.)

Из школьных предметов мне больше всего нравится литература. Особенно, когда Елена Ивановна Сперанская предлагает закрыть учебники и начинает рассказывать – медленно, плавно, будто рисует. Закроешь глаза и видишь эту картину. Но в моих сочинениях она ставит слишком много вопросов красным карандашом: «Что ты этим хотел сказать?». Я-то знаю, что хотел сказать, но нет таких слов. Точнее – этих слов я не знаю.

Вообще учиться легко и интересно. Но есть и такие предметы, которые я учу, получаю неплохие отметки, но без интереса. Это химия, зоология и география. Вместо того, чтобы слушать и заучивать, какое количество среднегодовых осадков выпадает в Сибири, я лучше читаю под партой книгу о походе Ермака. (Когда, спустя годы, я совершал кругосветку, моя каюта была забита… учебниками по географии). (19.06.41 г.)

Идут летние каникулы, которые у меня могут продлиться дольше положенного срока. Я решил оставить школу. Иногда бывает грустно: придется оставить и друзей, любимых учителей, любимые предметы. Но я так решил и надо это сделать - пойду на работу, чтобы помочь матери. Гоню сомнения: кому я нужен с моими 8 классами? А мать убивается и гонит в школу.

Заспорили с братвой о языке будущего. Конечно, Маяковский и Хлебников -  это здорово! А может быть, это только временное увлечение? Может, когда люди устанут ломать, снова захочется жить и говорить красиво, как Тургенев? (26.08. 41 г.)

Забрел в парк, куда мы с ребятами ходили вечерами послушать духовой оркестр и с тайной завистью смотреть на танцующих - внешне-то мы их презирали!.. Тишина и покой одолевают. Кажется, что так и останется все без движения. Не чувствуешь ни холода, ни тепла. Стоишь на грани. Что же будет дальше? И что будет с моими мечтами? Как начну свой настоящий путь? Просто - уже невозможно. Впереди полная неопределенность, даже угроза. Кто виноват? Неужели один  человек?

Больше двух месяцев идет война между моей страной и проклятой Германией. Как много жизней занято противным делом - убийством. Сегодня уехал на фронт известный в Узловой и Тульской области поэт Степан Белоусов. Я видел его около чайной - веселым и забавным, ожидая свой перочинный нож у точильщика и перебрасываясь с прохожими шутками, он громко декламировал:

                        Подари мне на прощанье
                        Пару милых пустяков:
                        Папирос хороших, чайник,
                        Томик пушкинских стихов...

Как ни шутил наш поэт, было много грусти в его словах. Что он будет делать там, на фронте? Неужели стрелять?  (27.08. 41 г.)

Меня разбудил Мишка Иванов с соседней, Первомайской улицы. Пришел и Толька Кузьмичев с Куйбышевской. Пошли в кино, в клубе железнодорожников идет фильм про войну. Оттого, что роли играют известные артисты, не очень верится, что война именно такая. А может еще потому, что врагов во всех случаях изображают дураками. Для чего? Для романтики? Мы ею и так полны.

Мы, друзья по школе, назвали себя мушкетерами по роману Дюма: умный Толька - Атос, рослый Борис Оленев - Портос, маленький Мишка - Арамис. Я (на два года-класса моложе) позднее примкнул к трем мушкетерам и меня прозвали Д, Артаньяном. Так всей компанией мы бродим по окрестностям, наблюдаем за звездами, пишем стихи, сотрудничаем в школьном рукописном журнале, мечтаем о великих делах, любим романтику и ненавидим войну... Им всем через месяц-другой идти в армию. Договариваемся: через десяток лет встретиться в местах детства и юности. Хочется и мне с ними - надо как-то уговорить военкомат, что мы одно целое, “подразделение”.

Я всегда мечтал стать путешественником: посмотреть мир. Но сейчас у меня другое любопытство: хоть одним глазом заглянуть  в Германию: что это за страна, что за люди - немцы, как они живут, зачем им война? Неужели они не читали Чехова, который сказал: “Какое наслаждение - уважать людей!”?  (28.08. 41 г.)

С утра идет дождь. В дом постучали - это гонцы от Бобруйко, секретаря комсомольского комитета школы. Зовут в вагонное депо, кажется, на погрузку железнодорожных вагонов. А мне не в чем выйти: старые ботинки совсем развалились. Наконец, нашел галоши. На месте сбора уточнили задание: переоборудовать товарные вагоны под теплушки для фронта. И работа закипела. Нельзя же мушкетерам быть в стороне от такого благородного дела. (29.08.41 г.)

Мать, работающая санитаркой в железнодорожной больнице,  сказала, что у них все переполнено ранеными с фронта. (30.08. 41 г.)                   

В 6 утра отправились в совхоз “8 марта” - на уборку лука. Ах, если б это были арбузы или, по крайней мере, морковка!

 

Хлеб наш насущный

Вечером в клубе комсомольское собрание - о бдительности. Ну, когда же наша очередь делать настоящее дело?  (31.08.41 г.)

Снова воздушная тревога, примерно, в полвосьмого вечера. Поток  людей хлынул из клуба, с киносеанса: хотя к подобным вещам уже привыкли, никто не рискнул оставаться в помещении.

А на западе то и дело вспыхивают звезды - открыла огонь тульская зенитная артиллерия. Потом звезды в той стороне погасли, и стал приближаться гул самолетов. Загукали сталиногорские зенитки. Неожиданно над Сталиногорском вспыхнула ослепительная звезда, нет - лампа в миллион свечей, потом другая, третья - всего семь штук. В Узловой стало так светло, а это было в 10 километрах, что, кажется, можно было читать газету.

Все это было не так страшно, как неожиданно и любопытно. Я побежал в школу, где все мушкетеры были уже в сборе. Мы заняли чердак (все входили в противовоздушную команду). (24.09.41 г.)

Воздушные тревоги продолжались: 25-го в 20.00, 26 - в 19.00, 27 - в 18.00: Потом три дня спокойно. Странная логика или - тактика?  (01.10.41 г.)

За мной прочно закреплена обязанность отоваривать хлебные карточки нашей семьи. Это значит: обойти все продуктовые магазины, занять в них очередь и ожидать, где появится хлеб. Сегодня не повезло: хлеба ни в одном магазине не было. В очереди дочитал  “Кола Брюньон” - сильная штука, здорово переворачивает мозги тем, кто в душе и демонстративно корчит из себя меланхолика.   (07.10.41 г.)

Если бы я был поэтом, я бы написал такие проникновенные стихи, которые заставили бы злодея отказаться от своего черного дела; я смог бы вселить в злодейское сердце добро. Под таким настроением бросаюсь за перо. А читаю утром: детский лепет, злодей только усмехнется. Придется мне, видно, стрелять в злодея из простой винтовки - это вернее.

В нашей библиотеке нет Баратынского.  (10.10.41 г.)

 

Из  записок курсанта, солдата, офицера (1943-1947 гг.)

“Война включила в бесчисленные ряды борцов за свою родину еще  одного человека - тебя, Женя. Мы уверены: ты исполнишь честно свой долг и от всего сердца желаем тебе сил, здоровья и успехов - сначала в учебе, а потом - в боях с врагом.

Война требует суровости, лишений, много жертв. Но ты не думай о смерти, знай, за что мы боремся - тогда будет легко и бороться, и переносить трудности армейской жизни.

Некоторые думают, что в это трудное и суровое время войны жизнь может прерваться каждую минуту. “Так почему бы  мне не взять от жизни все, что она может дать?” - рассуждают они. Запомни, Женя, что счастье заключается в том, что человек в эти трудные дни сохраняет полный контроль разума над чувством, низменным чувством.

Помни нас, пиши чаще о своей  жизни.

Любящие своего Женечку  Зинаида Ш. и Клавдия Х. или К.».

 

К записке приложен платочек, обшитый нежной голубой каймой. Все это мне преподнесли девушки, с которыми я работал, когда узнали, что меня призывают в армию. Меня еще раз осмотрели со всех сторон: рост подходящий, немного худощав, уже наголо острижен - пойдет! Они были правы: я недавно прошел призывную комиссию и был признан годным (правда, с коррекцией зрения из-за небольшой близорукости).

Я с благодарностью принял “синенький скромный платочек” и все напутствия. Что ж, прощайте  мои “тылы”, спасибо за науку, а мне пора заняться   настоящим мужским делом, на которое позвала Родина. Мне уже 17 лет! (04.02.43 г.)

7 февраля прибыли  в Рязань, где находилось пулеметное училище. Тут нам устроили  еще одну медкомиссию, и я ее не прошел по зрению. Кроме меня еще 5 человек из нашего района отправили обратно - в распоряжение  военкомата. Мы решили сразу же написать военкому заявление с просьбой отправить нас в другое училище, где мы будем  годны.

Почти месяц работал диктором в редакции  радиовещания (понравился мой тембр голоса), но жил ожиданиями новой повестки из  райвоенкомата. И она пришла: 4 марта еду в Скопин, где находится Телавское пехотное училище. Все-таки она вертится, земля!

… Поезд, мерно постукивая на стыках рельсов, мчался на запад. Там - фронт, бой, возможно, - смерть. Там никто не спросит отчета за стреляные гильзы. Война - как она идет? По правилам?

Курсанты примолкли. Сначала пели - до хрипоты, все подряд. А потом уставились из вагонов на поля, мелькающие деревеньки, перелески, кое-где еще неубранные хлеба и - молчали…

Училище позади. Не присвоив обещанного звания средних командиров, нас досрочно, в две очереди отправили в действующую армию. 13 августа, когда должен был состояться зачет по химподготовке, под оркестр погрузилась на поезд и наша партия.

На фронте мы доучивались: соорудить землянку, зарядить в темноте магазин автомата, разжечь печку сырыми дровами и т. п. Но бывали и на нашей улице праздники. Мы знали много стихов и читали их на память или из книжки (минимум одну каждый привез с собой). Мы могли четким почерком и складно написать за кого-нибудь письмо, оформляли и редактировали “боевые листки”. А однажды мы вообще стали темой разговоров. Немцы пронюхали о прибытии на фронт советских “юнкеров” (мы все еще носили курсантские погоны с золотой окантовкой) и усиленно зашумели по радио и в листовках: все равно, мол, не страшно... Нам важно было перестроиться на новую жизнь. Младший лейтенант Ильин говорит, что пережитое не вредит, но подхлестывает наверстать упущенное. Вчера мы заслушались его - читал Маяковского и Есенина, Беранже и Гейне.

Наших ребят привлекли к одному большому делу - созданию рукописного журнала по истории полка, конечно - в смысле редактирования и художественного оформления. На первом месте решено поместить уже написанный кем-то очерк “За комсомольский билет” - о героической смерти молодых бойцов в карельских лесах.                                                                           

…Вот и кончилась фронтовая «школа», начались бои. У Л. Толстого это состояние описано так: “Началось. Вот оно. Страшно и весело, - говорило лицо каждого солдата и офицера» (“Война и мир»)…                                    

Раненый в правую руку, я попал в госпиталь, размещенный в опустевших избах деревень Великолукской области. Медицинского персонала не хватало, госпиталь жил по правилам самообслуживания: раненые пилили дрова (у меня напарником был солдат со здоровой правой рукой), топили печь, возили на санках воду, «двурукие» чистили картошку на кухне и т. п.

В госпитале не нравилось, всем хотелось “домой” - в свою часть, на фронт. Время ужасно долго тянулось. Однажды, то ли от безделья, то ли по глупости произошел инцидент: мои соседи на верхних нарах поссорились, едва не подрались.

- Отдавай, говорю!

- Поищи в другом месте! Не брал я твою...

- А ну, подними подушку!

Раненых еле успокоили. Выяснилось, что один “позаимствовал” у другого книгу и умудрялся незаметно читать ее, пока, наконец, не увлекся, забыв про конспирацию. Когда молодых солдат помирили, вся палата встала на очередь к владельцу “Всадника без головы”. В госпитале имелась библиотека, но книг было мало. В нашей землянке на передовой из рук в руки ходили «Похождения бравого солдата Швейка», стихи А. Пушкина и М. Лермонтова; политрук приносил газеты, оглашая на ходу, что в них есть  статья  И. Эренбурга или К. Симонова».  


Автор делает дарственную надпись
на презентации своей книги
в родном городе Узловая Тульской области
Детская и юношеская любовь, даже страсть к книгам осталась на всю жизнь, преодолев трудные периоды мирного времени и войну. В такие времена страдают не только люди, но и книги. Такое случилось в 90-е годы, когда библиотеки списывали хорошие книги по чьей-то указующей инструкции. Я подбирал эти книги и приносил домой. Я участвовал в ТВ-программе с загородной книжной свалки с призывом остановить это безумие. Сегодня, увлеченные компьютерными возможностями, многие перестали читать книги и другие издания в бумажном варианте, тоже избавляются от книг. А я продолжаю их собирать. Я нашел для них продолжение жизни: на моей родине в Тульской области жители, даже владея компьютером, продолжают читать «по старинке», и я отправил туда уже одну машину книг. Готовлю еще одну партию для отправки. Мною по-прежнему руководит мысль, пришедшая в голову еще в детстве (в дневнике есть такая запись). Я облек ее в короткое стихотворение:
КНИГИ
Вы дороги мне, верные друзья,
Как стоптанные, старые ботинки.
Без вас ступить и шагу мне нельзя,
Как путнику без хоженой тропинки

Потрепаны, помяты – ерунда:
Кому-то, видно, тоже помогали.
Но если нет страницы, то беда:
С ней истину навек у нас украли.

Я переживал за одну страницу, а тут, на стыке года культуры и года литературы, случилось невообразимое.  По  моему, тот день (30 января), когда в Москве от пожара в академической библиотеке ИНИОН погибло от 20 до 30 процентов книжного фонда, в том числе издания 15-16 века, среди них по славяноведению, надо считать днем скорби и печали, объявить днем траура.  Сколько же знаний  у нас украли! Если, наряду с извечной «халатностью чиновников»,  учесть и версии о намеренном поджоге библиотеки, то в рамках ведущейся против России войны это есть покушение на ее интеллектуальный ресурс.  А он -  действительно наше не такое уж «секретное» оружие, которое помогало русскому народу побеждать  в самых тяжелых испытаниях.

Ельшов Евгений Николаевич родился 20 мая 1925 года в городе Узловая Московской области в семье рабочего-железнодорожника. В январе 1943 года в возрасте 17 с половиной лет призван в армию и отправлен на фронт. Участвовал в боях на Северо-Западном, Ленинградском и Прибалтийских фронтах. Дважды ранен. Награжден орденами Отечественной войны I и II степени, Красной звезды, медалями: «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», двадцатью юбилейными медалями. После войны работал в редакции узловской газеты «Сталинское знамя», а по окончании Московского Института иностранных языков - переводчиком в Германии и около 30 лет - корреспондентом ТАСС в Латинской Америке и других странах. В июне 2006 г. получил от руководства ИТАР-ТАСС, учрежденную международным фондом медаль: «Честь и польза».
Евгений Ельшов автор книг: «Мечта и быль», «В предвестии листопада»; «Запомни миг весенний!», и др.
 
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную