|
Ничто так не расслабляет, как чтение газет и ежедневный завтрак под телебубнеж. Потому как наши СМИ уже давно внушают нам ощущение если и не материального благополучия (все-таки ни газету, ни телевизор на хлеб не намажешь!), то уж точно – благополучия правового. «Борьба с коррупцией», «преодоление правового нигилизма», «улучшение» и даже «повышение» – эти и им подобные новостные темы, тысячи раз повторенные, как набегающие на песчаный берег ласковые морские волны, уже вроде бы смыли из памяти гражданскую войну времен «первичного накопления» и «передела», «шоковую терапию», томительные ожидания рейдеров, охраняемых вооруженными до зубов силовиками и якобы законный самозахват земельных паев у бывших колхозников… То есть, вроде бы как подзабыли мы прежнюю уверенность в том, что теперь уже никому из нас в России жить не дадут, что все мы со своими рабочими местами и своим хоть и скудным, но честно нажитым имуществом являемся не более чем консервами, заготовленными государством для утоления вечных желудочных спазмов у нашей финансовой и чиновнической элиты.
…Вот и 29 октября я вместе с утренним чаем охотно попотчевал себя также и особенно сладкими при мировом-то финансовом кризисе телеуверениями, что « растущей экономике» России ничего не грозит. И отправился на работу в свою редакцию. А когда шел через парк Девичьего поля, то, может быть, впервые за два десятилетия по-настоящему залюбовался «в багрец и золото одетым» пейзажем. Раньше ведь было не до красот… А поскольку у писателей, заглядывающих в свой Союз, настоящая активность начинается не ранее обеда, то я был благодарен судьбе еще и за возможность сколько-то времени поработать в тишине. …Однако, всякий искушенный в сюжетных ходах читатель, видимо, уже заподозрил, что вовсе не случайно экспозиция моего рассказа очень уж напоминает предрассветную тишину 22 июня 1941 года. Да и во всех старых фильмах про войну сначала выпускники школ подчеркнуто радовались мирной жизни, а лишь потом начиналась та война, с которой мало кто из них мог вернуться… …Одним словом, утренняя тишина в здании Союза писателей России тоже была вдруг взорвана чьим-то вероломным криком. И – крик этот был более чем настойчивым, похожим на ту артподготовку, которая предшествует всякому историческому наступлению. Но, что удивительно, не осадная тревога, а только лишь чистейшее любопытство заставило меня выйти в коридор. И даже когда кто-то, пробегая мимо меня, в ужасе предположил: «Вот, и до нас рейдеры добрались!», я продолжал быть уверенным, что при нынешней «стабильности» это, наверно, некий непринятый в члены Союза писателей поэт дал полную волю своей обиде на всех и вся. А продвинувшись по коридору к лестнице, я увидел не поэта, а вроде бы как тележурналиста, поднимающегося мне навстречу в сопровождении оператора и двух его немножко смущенных коллег. То есть, было похоже, что съемочная группа «Вестей» спешила попасть на биржу, а попала в мир доселе ей неведомый и от торгов далекий. И, издав крик отчаянья, вознамерилась найти тему на втором этаже нашего писательского дома. Но далее всё начало развиваться по более курьезному сценарию. Предводитель съемочной группы вдруг устремился к оказавшемуся у него на пути старейшему нашему писателю Николаю Михайловичу Сергованцеву, чтобы спросить, кто он такой (ну, бывает, подходят к тебе и просят сигаретку не потому, что своих сигарет нет, а чтобы был повод дать в морду). Интеллигентнейший Николай Михайлович представился странному гостю вполне вежливо. А когда гость стал уже откровенно задирать Николая Михайловича: «Да разве такие, как ты, писатели бывают?», Николай Михайлович, не теряя своего человеческого достоинства, ответил твердо: «Бывают». То есть, от своего писательского звания он не отрекся... Далее гость из скандального тележурналиста вдруг превратился в эдакого проверяльщика трудовой дисциплины, чудом сохранившегося со времен Андропова. И стал он требовать у Николая Михайловича отчета о том, кто и почему сегодня опоздал на работу. Но и слушать Николая Михайловича, за долгие годы своей жизни привыкшего ничему не удивляться, он, однако, не стал. Ринулся на жертву другую. Я смущенно спросил у столь мужественного Николая Михайловича: «А не вызвать лимилицию?». На что тот опять таки очень спокойно ответил: «Доверься моему чутью, это не бандит, это, видимо, какая-то нам еще неизвестная модификация госчиновника к нам заявилась». Не в силах преодолеть писательскую жажду стать свидетелем абсолютно всех важных событий своей эпохи, я стал наблюдать за странным гостем и его свитой с таким расчетом, чтобы самому оставаться незаметным. Поскольку, в отличие от Николая Михайловича, я мог бы в ответ на оскорбления легко вспылить, и даже, например, воскликнуть в телекамеру «Вестей»: «А пошел ты вон! Это не нас, а вас Познер убедил, что у России рабская психология!» То есть, я, оказывается, уже и речь приготовил… Устрашившись же результатов своей пока еще не произнесенной речи, я спрятался на первый этаж и там принялся допрашивать всех, кого госчиновник уже успел оскорбить. И оказалось, что гость действительно предъявил документ на имя Евгения Викторовича Зеленского – в должности заместителя начальника Территориального управления Федерального агентства по управлению федеральной собственностью (!). При всём том, что это ведомство в сентябре свою проверку у нас уже производило, и – проверяющие вели себя вполне корректно. Чтобы хоть как-то чиновника, приехавшего даже без предписания, утихомирить, мы, посовещавшись, решили показать ему папку с арендными документами (ну, у настоящих чиновников Росимущества всегда на эти документы срабатывает рефлекс и они погружаются в их изучение), но наш гость даже на такую приманку не клюнул... Впрочем, догадок о причинах его появления строить не пришлось, когда он вдруг принялся у каждого встречного спрашивать: – И что, вы тоже считаете, что писатели имеют право на это здание? Да кто они такие, чтобы мы их отсюда не выперли! А на прямой наш вопрос: «Какая цель вашего визита?», чиновник ответил не менее прямо: – Мы хотим отобрать здание! Оно слишком огромно для такой ничтожной организации! Если бы у нас в истории не было матроса Железняка, я бы не поверил в то, что некий госчиновник по собственной инициативе, без мандата и без современной «смазки» может попытаться упразднить не только старейший, но и крупнейший, в едином лице обединяющий всю нашу многонациональную литературу, творческий Союз только на том основании, что он почему-то показался ему «ничтожным». Но я ещё и помню, как около двадцати лет назад префект Музыкантский тоже приходил нас арестовывать вместе с «национальными гвардейцами» (роль таковых сыграли несколько графоманов во главе с Игорем Харичевым, из которого не получилось писателя до сих пор). Тогда поэт Станислав Куняев порвал мандат чиновника на кусочки. И мы окружили свой писательский дом баррикадами. А через несколько дней Музыкантский перед нами извинился. А тут, значит, чиновник пришел без мандата, как «самый крутой». И это, по нынешним временам, было посильнее, чем «Фауст» у Гёте... То есть, в отличии от киношного, в духе советких фильмов о славных революционных матросах, Музыкантского, этот безмандатный чиновник внушил мне, что жизнь – это не кино и не телекартинка о «стабилизации» и «национальном единении», что против солнцевского или люберецкого лома до сих пор нет приема... Хотя... Ах, если бы мы продались по меньшей мере ЦРУ, если бы мы, как новономенклатурные писатели, настрочили какой-нибудь донос мировому сообществу аж на всю Россию, то чиновник побоялся бы, например, всесильного вашингтонского обкома (наверно, до сих пор только там можно получить охранную грамоту!). А мы-то, лохи-патриоты, доносов на Россию писать не научились даже в нынешнее голодное время!.. Чтобы была надежда на собственную смекалку, я приведу нашим писателям образец доноса из обласканного, до сих пор чиновниками не тронутого Виктора Ерофеева: «Леса – сырые. Мы все – сыроежки. Еду в метро и чувствую, что мне противна эта потная сволочь. Инертная, покорная, прыщавая шваль.
То есть, обращаюсь я ко всем членам Союза писателей России: черкните что-нибудь в духе Ерофеева! Не под собственным честным именем, а, например, под псевдонимом, только для наших чиновников! Чтобы они, значит, почувствовали, что у нас тоже, как и у всякой номенклатуры, есть крыша за бугром! И тогда мы не как простые патриоты России, а как представители мировой коричневой чумы спросим у Президента РФ: – Что это было? Кто посмел покуситься на нашу свободу слова? Если вы не за Россию, то вот же, мы тоже против! Но знаю я – не опуститесь вы, члены Союза писателей России, до такой мерзости! Но – в таком случае обречены вы, как и я, гадать: «сверху» приходил рейдероподобный чиновник или тайком, «сбоку», от какого-нибудь олигарха, который на волне «борьбы с коррупцией» решил приобрести дом, стены которого помнят Шолохова, Леонова, Твардовского и т.д. А это покруче, чем «Челси»! Это - вложение – на века! ...Но, вот же, опять я включил телевизор. Чтобы и в послании Президента прочитать хотябы между строк судьбу своего писательского Союза. Или – чтобы послушать его выступление, как те ноктюрны Шопена, которые, по уверению психиатров, являются лучшим лекарством от стресса... Николай Дорошенко |
|