| |
В РАЗДУМЬЯХ СТОЮ У ПРИЧАЛА
Багровыми бликами солнце ложится на воды,
Я в дымке вечерней в раздумьях стою у причала.
Печалятся чайки, вещует закат непогоду,
Ушедшие годы, подкравшись, стоят за плечами.
В холодных глубинах напрасно искать мне ответы, –
В открытых ладонях безмерность извилистых линий.
Сценарий из жизни шальной не подправить сюжетом,
Надменностью сфинкса печальная тайна застынет.
Кредит, что мне выдан, с лихвой возвращаю в рассрочку,
Дуальность пространства нависла шагреневой кожей,
Остаться вне времени мыслю единственной строчкой,
Невзрачным цветком полевым, на других непохожим.
Ведь жизнь – это рампа, где многие в маске и гриме, –
При свете юпитеров вольному воля раздеться,
Но мир инсталляцию правильно вряд ли воспримет,
Вернувшись в гримёрку, услышу плач глупого сердца.
…Багровыми бликами солнце выводит легато.
Я в дымке вечерней в раздумьях стою у причала.
Ладонь подставляю в надежде продлить миг заката, –
Остывшие краски – палитра конца и начала.
С МИГОМ СЛИВАЯ ВЕЧНОСТЬ
Дантовый круг дороги… Рваность до перевала…
Держит нас только чудо средь альпийских лугов.
Видимо там, внизу, романтики не хватало,
Смешанной с ароматом дымки твоих духов.
Движемся по ухабам – стон шестерней в коробке…
К вечным снегам вершины лишь протянуть рукой.
Только пройти осталось вместе по козьей тропке,
С мигом сливая вечность и… потерять покой.
Ветер, слетев с вершины, тронул упрямый локон.
Ты средь безбрежных далей близко, как никогда.
Жизнь – это те же горы, вечный подъём к истокам.
Милая… слышишь?.. Сердце... – словно ушли года.
Горы разносят эхо. В травах пчелиных склоны,
В воздухе ароматном терпко и горячо.
Много ли счастья надо? Блеск твоих глаз зелёных,
Миг, чтобы ты уткнулась тихо в моё плечо.
ПАНТОМИМА
Шуршит в печальной пантомиме
Листвой сирени под окошком,
Луж проявляя фотоснимок,
Дождь – то из сита, то с лукошка.
С ментальностью движений мима,
Он одного понять не может:
Зачем я зонтик над любимой
Поднял, на парашют похожий?
Шуршит в печальной пантомиме
По лужам старенький автобус,
Дорогу, поделив на мили,
Шофёр вращает, словно глобус.
С ментальностью движений мима
Он смотрит пристально и скорбно,
Неспешно проезжает мимо,
Разбавив дождь своей валторной.
В кипящих лужах тонет утро,
Своей тоски не объясняя,
Любимой развивает кудри
Вода заоблачного рая.
Тригоны в знаке перехода
Не ищет дождь, качнувшись влево.
Незримо подпирая своды,
Атлант-ярыжка пахнет небом.
В кипящих лужах тонет утро,
Рулетку суеты вращая,
Дорога в блеске перламутра
Без приключений лишь по краю.
Тригоны в знаке перехода
Скрывает дождь от нас лукаво,
Он лишь поёт шальные оды
И зонтик гнёт, качнувшись вправо.
И ПУСТЬ ЗА ОКНОМ ВСЕМИРНЫЙ ПОТОП
(Вольный стих)
Ты мне сказала, уйдёшь одна –
сгоришь звездой, промелькнув в небе тонким лучиком.
Сколько любви ни пей, истина не видна,
ревностью переболев, будем долго недоверием мучиться.
Но ты не ведьма, чтобы уйти по языкам костра, –
инквизиция моя не выберет тебя жертвой.
Ночь только лезвием рассвета остра,
в гордиев узел затянутся наши нервы.
Я люблю тебя жадно чувством небожителя,
ведь знаю, ты – продолжение Гемеры греческой,
вышедшей из-под резца великого Фидия
на фризе Парфенона в образе человеческом.
Не отпущу тебя одну гулять в небесах.
Вздорного Пегаса подкормить на земле надо.
На звёздном мосту стоять на часах
в ожиданье меня – небольшая услада.
Давай-ка с тобой в летний день
заблудимся в двориках Старого Арбата.
Взойдём на Воробьёвы горы, где Наполеона тень
не отводит от Москвы пристального взгляда.
Наступит вечер. Длинный, густой.
Расползётся тенями по столице купеческой.
Смахнув усталость под душем холодной водой,
мы воскреснем распятьем любви человеческой…
И пусть за окном – всемирный потоп,
и над Останкино тьма египетская сгущается.
Мы с тобой вместе на земле, чтоб…
…Отчего планета под ногами качается?
НАИТИЕ
Дождь разбудил меня, но скоро,
Устав, побрёл по лужам прочь.
Я вслед глядел, раздвинув шторы
В промокшую до нитки ночь.
В раздумье капель сад притихший…
И свет… нездешний и рябой, –
Кубизм Пикассо явно лишний,
Мой мир наполнен лишь тобой.
Кустов серебряные платья
Луна развесила во тьме.
Ты в светлом омуте кровати
Плыла, неведомая мне.
Рука, в невинно-лёгком жесте
Ладошку спрятав под щекой,
Казалось, всю беспечность взвесив,
Уютный обрела покой.
Как рыбины скользили мысли,
И я, забрасывая сеть,
Поспешно взял мольберт и кисти,
Желая миг запечатлеть.
Ни маху Гойи, ни Данаю, –
Их тени вечность вобрала,
А женщину, чья суть земная
Во сне сложила два крыла.
Переносил я тайну ночи
На полотно, свершая круг,
Святую чувствуя порочность
В косноязычном взлёте рук…
Ни звука в тишине разлитой!
Своё дыханье затая,
Отшельник мир застыл в молитве
У аналоя бытия.
ОТКРЫВШИЙСЯ ПЕЙЗАЖ
В раскрытое окно влетел скиталец ветер,
Запутавшись в цветах, споткнулся на бегу,
И паруса гардин поплыли к потолку.
Открывшийся пейзаж напомнил мне о лете,
И промелькнула мысль: я пред тобой в долгу.
В раздвинутый простор впиталась горечь дыма
От костерка в ночи у чёрного пруда.
Из бездны в бездну вод глядела высота…
Я соблазнил тебя дорогой пилигрима
Под сонный шёпот звёзд, летящих в никуда.
Железных башмаков истёртые подошвы
В ромашковых полях оставили наш след.
Не спрашивала ты, люблю я или нет…
Открывшийся пейзаж напомнил мне о прошлом,
На истину пролив нездешний горний свет.
ДВЕРЬ ОТВОРИЛАСЬ, КТО-ТО ВХОДИТ
Из цикла «Житейские брызги»
Вернулся поздно из спортзала.
В квартире стынет тишина.
Любимого ребра не стало! –
К родным уехала жена.
Горячий душ объемлет тело,
Истома ползает в костях.
Я в банном полотенце белом
У телеока в новостях…
Темнеет. Вечер гасит краски,
Презрев людскую суету.
И бродят тени без опаски,
Как часовые на посту.
Готовить ужин не хотелось.
Устал. Кусок не лезет в рот.
Но не заметно, между делом,
Всё ж съел дежурный бутерброд.
Врага здоровья – сухомятку,
Лечу горячим молоком.
Чу!.. Вроде слышу на площадке
С моим копаются замком.
Дверь отворилась, кто-то входит…
Но я-то, блин, гостей не жду!
Жена вернулась? – так в природе,
Видать, в четверг бывать дождю.
Поднялся, любопытством мучась,
Стакан не выпустил из рук.
Ждала бы вора злая участь,
Ведь он не брат мне, и не друг.
В прихожей полумрак. Картина –
Джоконды пусть спокойно спят.
Там женщина, как балерина!
Успела даже туфли снять.
Я ухмыльнулся… Словно пуля,
Она метнулась за порог.
А я, остолбеневший дурень,
И удержать её не смог!
Мой вид в набедренной повязке
И со стаканом молока,
Хоть явной не носил опаски,
Но испугал её слегка.
Гляжу, ключи соседа сверху, –
Он летом тоже холостяк.
Я знал, она была не первой,
Кто у него бывал в гостях.
Оделся. Взял ключи и туфли, –
Не оставлять же компромат!
Нельзя плевать в огонь на угли,
Нам завещал ещё Сократ.
Поднялся. У дверей закрытых,
Ругаясь, вертится сосед, –
Так у разбитого корыта
Несёт старуха сивый бред.
Смеюсь и говорю: «Приятель,
Держи сюжетный реквизит.
Театр абсурда мне некстати,
Хотя… заманчив был визит».
Он посмотрел совиным оком,
Ища в лице моём ответ.
«Ну, объясни хоть ты мне толком,
Что здесь произошло, сосед?»
Я усмехнулся… «Видно, случай –
Слепец, как говорил поэт,
Но часто он решает участь,
И в том, приятель, спора нет.
К замку ключ явно не подходит, –
Видать, была открыта дверь.
Твоя же бабочка… на взлёте…
Этаж попутала, поверь!»
«Сказал ведь ей: иди на пятый,
В квартире подождёшь меня.
Не рассчитал. И вот – расплата:
Остался ночью без огня.
Машину отогнал – на случай…
А дальше… Что за ерунда!
Хотел, как говорится, лучше,
А получилось, как всегда.
Он, морщась, почесал затылок, –
Судьба мудрей, как ни крути.
Я что, напрасно взял бутылку?
Давай, приятель, заходи!»
За полночь потекла беседа,
Качался пол, теряя твердь…
На посошок сказал соседу:
«Давай, не чокаясь, за дверь!»
|
ВЕРНУСЬ ДОМОЙ
Как прошлогодний снег, вернусь домой.
Я холодом земли давно простужен…
Родители свершили круг земной,
Лишь стая воронья над храмом кружит.
В отцовском доме разведу очаг.
Остылостью пропитанные стены,
Отсветом пламенея, закричат,
И в старых масках вновь запляшут тени.
В душе надлом… Но некого винить
Что у моей судьбы неровный почерк,
И, распустив незримо жизни нить,
Мне снова не смотать её в клубочек.
Схожу в ларёк и горького вина
Куплю, чтоб скрасить вечера усталость.
Хмелея, буду юность вспоминать…
Наверное, вот так приходит старость.
Взгляну в огонь, затем в ночную тьму,
Остановлюсь на думах сокровенных…
Уходит смысл, но главное – пойму,
И смерти нить в иглу судьбы продену.
ВАРЯЖСКИЙ ПУТЬ
Индийский океан.
Сквозь время даль видна…
Дрожащий горизонт окутан лёгкой синью.
Парящих облаков палитра чуть бледна
На полотне небес в мазках небрежных клиньев.
Песчаный берег пуст… Зной липнет, словно мёд.
Зайду в неброский шэк и закажу масалу.
Притронувшись ко мне, удачу обретёт
Индус, она давно его не посещала.
Напиток освежит, как взгляд со стороны
На суету «вчера», забредшую в «сегодня».
Вздыхает океан, и к берегам родным
День не спеша идёт по стёртым в старость сходням.
И тени вслед за ним густеют в тишине,
Улёгся на песок уставший к ночи ветер.
Допью неспешно чай… Покажется вдруг мне,
Что рвутся суеты раскинутые сети.
Индийский океан хочу испить до дна,
Но, как Эзоп, прошу: «Лишь запрудите реки».
Смеётся надо мной растущая луна,
Ведь чаша пряных дней напитком вновь полна, –
Я продолжаю путь тропой «варяга в греки».
СКВОЗЬ ЛИСТОПАД
«Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы сырую горечь пью»
Борис Пастернак
Губами уловлю дыханье белых астр,
И в капельке дождя я изопью прохладу.
Прощальный поцелуй лишь горечи придаст
Осенним краскам дня. С предчувствием утраты
На рубище судьбы сочней мазки заплат.
Раскрашу жизнь-квадрат, как парадокс искусства, –
В ней прежние ветра цикутою горчат,
И вязкость тишины задумчива до хруста.
Хорошая… прости… Я постарел на год,
Но так и не нашёл в квадрате вечных истин.
Пусть холод белых астр мне губы обожжёт
Средь заводи аллей, сквозящих редколистьем.
Пусть свежие ветра на скрипках, в унисон,
Подхватят белый вальс – «Прощанье листопада»,
И ясность обретёт печальный горизонт.
Пройдя сквозь мрак и свет, мне это надо… надо…
…В провисшей тишине всплакнул нежданный дождь.
Остылостью приник… Озноб и боль по коже…
Но ты, сквозь листопад, навстречу мне идёшь,
И звёзды белых астр к твоим ногам я брошу.
В ТАВЕРНЕ ФЛИНТА
Вечерний город. Жёлтые огни
Изгибы улиц повторяют следом.
Зелёный огонёк нас поманил,
Давай с тобою в прошлое уедем.
Свет фар, как скальпель, разрезает мглу,
На чешуе брусчатки дымный отблеск,
Полярная звезда острит иглу, –
Разделим эту ночь на «до» и «после»…
Неброский флибустьерский интерьер
В таверне Флинта, кажется, всё тот же.
Здесь тяжесть парусиновых портьер
Век не сменил на новизну одёжек.
Закажем ром. Он не слабей того,
Что пили в суете пиратских будней.
Ты для меня – надежды островок,
Который покидал на грешном судне.
Как падший ангел, тёмен и красив,
За ночь с тобой скитался на «Голландце».
Лишь об одном Всевышнего просил,
Чтоб ты ждала меня из вечных странствий.
Я возвращался. Целовал ладонь, –
Мгновение казалось мне знакомым.
Счастливых глаз таинственный огонь
Сжигал забытой, медленной истомой.
Мы были рядом… Были далеки…
Крушил я храмов каменные своды,
Когда мерцал в пожатии руки
Холодный блеск колечка несвободы.
…Печаль и грех сегодня от рубля.
Вновь крепость рома давит мне на плечи.
И сумрак, будто в трюме корабля,
Колеблется в дыму оплывших свечек.
Пусть кружится немного голова, –
Я словно лист осеннего надрыва.
Безумство губ и шёпотом слова
Томят, как дух падения с обрыва.
МЕТАМОРФОЗА
Ветер сник. Не взлететь… В рваных крыльях нет силы.
Разогретая твердь в тишине затаилась…
Грома дальнего вздох в чёрно-синей вуали,
А Перун ныне строг: то зигзаг, то спирали!
В тёмном сурике вод, жизнью ввергнутый в хляби,
В неизвестность плывёт мой бумажный кораблик.
…За три моря ходил, вслед метала ты стрелы, –
Алый парус сменил я на выцветший, серый.
Словно юный Тристан, вновь надеюсь на встречу…
Ноют шрамы от ран. Но «изольды» не лечат.
Потускнели слова… Их бросаю в пучину.
Не найти острова, те, что раньше покинул.
Как в картинах Дали, ухожу от сюжета…
Я раздумья пролил сквозь дымок сигареты.
С первой каплею – вниз. Боль проходит тупая,
Но, как старый каприз, зависает над краем.
Взор застыл в пелене, воспарив над судьбою.
Ты – в раскрытом окне… Я любуюсь тобою.
МАРТ НЕ ПОНЯТЬ
Март не понять. Заблудшие сугробы
По синим лужам айсбергом плывут.
Я осторожно – не свалиться чтобы,
Бреду по ним, как важная особа,
А март глядит лукаво, словно плут.
Я поскользнулся. В луже отразилась
Нескладная, как жизнь, смешная тень.
И, впитываясь, мартовская сырость
Вмиг окунула в зябкую остылость –
До модной шапки, сползшей набекрень.
А ноздреватый снег, с тоскливым звуком,
Простуженно пуская пузыри,
Ловил мои движенья чутким ухом
И расползался, словно от испуга,
И ерунду бессвязно говорил.
Март не понять. Под солнцем обезумев,
Голубизну проталин расплескал.
Я слышу весть благую в вешнем шуме,
Ведь в проповеди март почти игумен,
Но по своей природе – маргинал.
ПЕСКИ ОТРЕШЁННО МОЛЧАТ
Вдоль бескрайних барханов следы вьют непрочную нить.
Лёгкий шорох песка, зной стекает на самое дно.
Раскалённое марево в лёгкой истоме звенит,
Равнодушное солнце в зените белёсым пятном.
Грусть барханов застыла, как время песочных часов.
Желтоликий ампир – от него никуда не сбежишь.
Вечность тихо лежит на незримых ладонях весов,
Словно кружево пагод в эклектике вогнутых крыш.
Средь кустов саксаула – ручей с горьковатой водой.
Припадаю к ручью… Учащается пульс на виске…
Даже соли вкусив, не пойму его речи простой,
Говоря сам с собой, он печально иссохнет в песке.
На коленях стою. Миг дарю многоликой воде.
Возвращенье к началу несёт бесконечный разлад.
Вопрошаю с надеждой, доверясь святой простоте:
«В чём подобье моё?» Но пески отрешённо молчат...
СОШЛИ СНЕГА
В простуженных полях сошли снега, –
Лишь березняк оков зимы не скинул,
И мост, соединивший берега,
Устало над рекою выгнул спину.
Сняв балахоны серых, зимних стуж,
Ныряют облака в зеркальность луж,
На них взирая, ближе стало небо.
Весенний воздух – терпкое вино.
С тобою рядом, словно бы хмельной!
От грешных мыслей остудиться мне бы…
Ты для меня – загадочный мотив, –
По льдинам можешь реку перейти,
Скругляя грани вечного квадрата.
На стрежне счастья, риска и тревог
Со мной не выбирала ты дорог,
И, встав на лёд, не повернёшь обратно.
Глоток безумья… Свет березняка
Затеплился в глазах твоих зелёных…
Не с женщиной – с судьбою на руках
Забудусь среди далей обновлённых.
МАСТЕР
В чертополох греха вложив земные страсти,
Бессонницей в ночи измучен старый Бог.
Из мысли о любви тебя он создал, Мастер,
Чтоб Маргариту ты прельстить словами мог.
На грани бытия, безумец или гений,
Почувствуй, улови озноб её души.
И станет ночь твоя приютом откровений,
Но только свой роман начать ты не спеши.
До встречи на Земле брести тебе дорогой
Сквозь пелену дождей, бездомье лет и зим,
Порочный свет звезды губами жадно трогать,
Чтоб вечность отогреть дыханием своим.
В гримасе у судьбы улыбка, Мастер, редкость,
Но лишь тебе дано взглянуть за окоём…
Чернила окропят всю боль бумаги в клетку,
И лучшие стихи прольются на неё.
Как терпкое вино, испей их с Маргаритой,
И женщину судьбы согрей своим теплом.
Лишь свечи не туши рассвета острой бритвой,
Ведь не дано узнать, что ждёт тебя потом. |
Гахов Александр Константинович родился 12 февраля 1952 года в Курской области, в небольшом, утопающем в зелени садов городке, с тёплым задушевным названием Обоянь. Росистые луга, рощи, холмы и овраги, берущая начало неподалеку от городка речка Псёл, всегда живут в его памяти.