Наступили последние дни Масленицы. Сквозь большие окна проглядывало хмурое небо. Свинцовые тучи скользили по небосводу, словно решая для себя, чем пролиться — дождем или снегом. Снега почти не осталось, лишь кое-где на крышах можно было увидеть его маленькие, осевшие островки, да еще в укромных уголках, куда не добирались редкие лучи солнца. На кухне столовой №2 царила привычная предобеденная суматоха. На раздаче вызывающе гремела кастрюлями Наталья; в кондитерском цеху суетилась повар-кондитер Танька, по прозвищу «Булка». Ее высоченный накрахмаленный марлевый колпак чудом держался на голове, покачиваясь из стороны в сторону. В мясном цеху выводила свои романсы Марь Ванна. Прибывшая недавно на практику из кулинарного техникума Катюша жарила аппетитные блинчики. Сновали между цехами бригадир и зав. производством, проверяя, все ли в порядке, готова ли смена кормить людей вкусно и полезно.

— Девчата, а сегодня первый день весны, — отметила бригадир. — Правда, весной что-то и не пахнет.

— Оно и зимой не пахнет, — донесся голос из кондитерского цеха. Танька не пропускала разговоров. — Масленица со снегом должна быть, а снега днем с огнем не сыскать.

Уютно пыхтел титан с горячей водой. Из глубины посудомоечной доносился заразительный смех.

Лида Маркова казалась безучастной. Помешивая шумовкой в двадцатилитровой кастрюле суп с названием «Полевой», задумчиво улыбалась, пока ее не задела локтем проплывающая мимо Марь Ванна с полуфабрикатами сырых котлет на противне.

— Дремлешь? — пропела она. — Сдается мне, ночка темная была?

Марь Ванна страдала таинственной болезнью, в простонародье называемой «слоновья», и была необъятных размеров. Похожие на сардельки пальцы рук как пушинку держали противень.

Однажды она поскользнулась на мокром полу. Чтобы поднять ее, звали с улицы мужчин. Несколько дней назад столкнулась с выскочившим из-за дверей директором Горторга, нагрянувшим ловить с поличным. Директор больше не делает сюрпризов, а остальные расступаются, едва появляется Марь Ванна.

«Если бы не я, — горделиво пела Мари Ванна, — вас бы, маклавох, разогнали за воровство. Цените».

Ее и ценили за сплав доброты и ядовитого юмора. На нее не обижался никто, кроме Наташки. С некоторых пор между ними пробежала кошка.

— На тебе котлеты, Брижит Бардо. А я не Майя Плисецкая.

— Работать надо, — огрызнулась Натка. — Артистка с погорелого театра. Сидели б на пенсии и голосили песни. А то все хапаете-хапаете.

И чего Наташка с ней грызется? Лида закрыла кастрюлю, повесила на бортик шумовку и принялась тихонько сдвигать кастрюлю на край плиты.

— Ну как хахаль? — Марь Ванна проплыла обратно. — Ходишь, как по краю крыши, лыбишься.

Лида оттопырила большой палец.

— Молодчина, так держать! Молодость раз дается, а не будешь с мужиками любиться, станешь, как губошлепая Наташка. Хоть бы какой прижал ее к забору, а то разорвет бабу от неудовлетворенности.

В проеме кондитерской появилось веселая Танька, перед собой она держала поднос с аппетитными румяными булками.

— Сегодня они у тебя красивые, — Лиля взяла булочку. — Может, еще и вкусные?

— Обижаешь, — Танька состроила рожицу. — Меня Колюнька мой сегодня целую ночь любил, а после этого булки обалденные выходят.

Девчата разразились хохотом.

Толпа рабочих и студентов с возмущением дергала запертую дверь. Лида едва успела отодвинуть задвижку, как толпа ринулась в столовую, едва не сбив Лиду с ног.

…Вася, Василий. С таким именем у нее парня не было. Она пошла с ним потому, что ее кавалер Женечка, курсант военного училища, уехал на каникулы. И не считала себя его девушкой. Женечка ее не увлек, он был такой старательно-положительный, что иногда хотелось прогнать. Но не прогоняла: он ничего не требовал от нее.

Василий возник неожиданно: его привела в столовую Любка, с которой Лида вместе снимала квартиру. Он оказался Генкиным братом. Василий служил в армии, а сейчас находился в отпуске.

Заканчивалась Масленица и, они пришли отведать блинов. Праздничный зал был украшен зазывными плакатами, вышитыми полотенцами и самоварами в стиле деревенской избы. Все суетились, набирая блины с различной начинкой, булочки и пирожки. Под столиками украдкой что-то разливали в стаканы из-под компота.

— Подойдешь к нам? — окликнула Лиду Любка.

Рядом с Генкой стоял невысокий, симпатичный парень, совсем не похожий на брата.

Лида любила высоких парней, с ними уютно, да и каблуки носить можно, — тоже немаловажная вещь. Классика — когда парень выше на голову, так считали девчонки.

Она подошла к ним, петляя между столиками и ощущая, как ее рассматривают мужчины. Лида привыкла к их взглядам. Красавицей себя не считала, но незамеченной не была. Худенькая, со стройными ногами и красивой грудью. Свободная поварская куртка на голое тело давала возможность показать свои достоинства. Это раздражало кассиршу Ларису Альбертовну. Просто из себя выходила, когда Лида появлялась в таком виде в обеденном зале. В молодости Лариса Альбертовна слыла красавицей, теперь сама завидует молодым и красивым. Ей хорошо, сидит в прохладном зале. А куда Лиде деваться: возле плиты за день сто потов сойдет.

Вот и столик, за которым сидела компания. Лида придвинула к себе свободный стул.

— Познакомься, Лида, это — Вася, брат моего Гены. А это наша Лида, — повернулась Любка к Василию.

Тот кивнул, стрельнул черными, как уголья, глазами. Ишь, какой... Невежа.

Лида поболтала с Любкой и Геной, поднялась со стула:

— Пойду, работы много. И нельзя мне в спецодежде в зал выходить.

Скосила глаза, Василий невозмутимо попивал компот, словно не замечая ее. Лида пошла через зал и спиной почувствовала сверлящий взгляд его черных глаз. «Все-таки заметил», — усмехнулась она.

День прошел в суете. Она забыла о Василии, только осело чувство досады. Она ошибалась, считая, что может нравиться. Не надо быть слишком самоуверенной!

После работы пришла домой, а в комнате эта троица уже сидела, попивала чай. На столе початая бутылка портвейна, печенье. Лида достала из сумки котлеты, булочки.

Василий наполнил рюмку, подал ей:

— За знакомство!

С усмешкой в упор посмотрел манящими и одновременно пугающими глазами. Лида, как под гипнозом, взяла рюмку, коснувшись его ладони. Легкий ток пробежал по руке.

Василий поднес рюмку к губам, продолжая смотреть не отрываясь.

— А скажи, — повернулась к нему Любка, — хороша девка?

— Девки все хорошие, — глубокомысленно сказал он. — Откуда только бабы плохие берутся?

— Отстань от него, — вступился за брата Генка. — Он у нас скромный, мальчик еще...

Лида улыбнулась. То ли он одичал в армии, то ли язык проглотил от моей красоты. Другой бы комплиментами засыпал, а этот молчит. Лида поняла, что спектакль разыгрывается для нее: их решили познакомить. Ей стало неловко.

«Ну их всех, с Василием…У меня Женечка есть — хороший мальчик, любит меня и лелеет». Она опрокинула рюмку.

— Даже не чокнулась! — возмутилась подруга. — Василий, наливай штрафную. Не чокаться плохая примета, мы не на похоронах…

Вздохнув, Лида чокнулась, отпила из рюмки. Вино разлилось по телу и почему-то ударило в руки и ноги. Они стали словно ватные. Она редко позволяла себе выпить, а сегодня делала все вопреки себе. Этот парень действовал на нее не лучшим образом.

— Да ну вас… Ген, пошли за занавесочку, нас стесняются.

Генка, словно телок, пошел за Любкой, обернулся и с глубокомысленным видом подмигнул.

Лида покрутила рюмку с недопитым вином. За столом повисло молчание. Из-за занавески послышался сдавленный смех Любки, скрип кровати. Лида покраснела.

— Жарко что-то.

Она поднялась и направилась к выходу. Голова кружилась, ноги подкашивались, но Лида не показывала вида, что опьянела. Накинула в коридоре чужие куртку и шапку, вышла на улицу.

Мартовский вечер, тихий и теплый, мало напоминал о Масленице, да и снега почти не было. Луна тусклым фонарем освещала деревья, приобретающие причудливые таинственные формы. Легкий морозец студил ее захмелевшую голову. Они с Василием остановились у ворот на пустынной улице.

— Погуляем? — Василий поднял воротник на куртке. — Я за пять дней отпуска так и не прогулялся по городу. То у бабушки, то у тетки, то у друзей.

— Поздно, да и спать хочется. — Лида прикрыла зевок рукой.

— Отоспишься еще. У тебя завтра выходной. — Он потянул ее за рукав. — Когда придется погулять с красивой девушкой! А мне еще четыре месяца до дембеля торчать в казарме.

— Ну, если тебе так хочется, — протянула Лида. — Только чуть-чуть.

Она представила себя со стороны в старой куртке, в которой по очереди с девчонками ходили в лес или на сельхозработы, в идиотской вязаной шапочке…

«Черт с ним, — решила она, — детей не крестить. Пройдусь, да и Любке с Генкой мешать не хочется».

Неторопливо пошли пустынными улицами и скоро выбрели на окраину города. Лида что-то рассказывала, он больше молчал, поблескивая угольными глазами. Лида хотела понять, куда ее несет. Она ведь его совсем не знала.

С парнями у нее не было проблем, она быстро находила с ними общий язык, а с этим Василием было как-то неуютно, напряженно. Что-то мешало ей легко трепаться и хохотать, его пронизывающий взгляд словно гипнотизировал. Самоуверенность улетучилась, а с ней и хмель. Когда подошли к мосту через речку, Лида в нерешительности остановилась. С реки тянуло холодом и сыростью. Лед еще держался за берега, но кое-где чернели протаявшие полыньи и было жутковато от их могильной глубины. Лида зябко передернула плечами.

Василий предложил:

— Пойдем на ту сторону. Или боишься?

В этом признаваться не хотелось. Никого же вокруг нет. Может, он маньяк, а в лесу изнасилует и убьет.

— Замерзла? Давай я тебя погрею. Или давай побежим и согреемся.

Он потянул ее за руку. Лида попыталась упереться ему в грудь, но Василий со смехом притянул ее к себе и затем подхватил на руки.

— Не хочешь ножками, на руках понесем.

— Сумасшедший, отпусти!

Василий побежал, и ей пришлось обхватить его шею, чтобы не упасть.

— О-го-го! Здравствуй, речка, здравствуй, мост, здравствуй, мой любимый город! — он закружился на мосту вместе с Лидой.

Лида оторопела. То молчит, как сыч, то орет, как сумасшедший!

— Пусти! — она отчаянно замолотила ногами. Шапочка слетела с головы за перила моста, освободив ее волосы. — Мы потеряли шапку! Это Любкина шапка, она меня прибьет!

Василий остановился. То ли стало жалко шапочку, то ли устал от ее сопротивления. Освободил Лиду, но объятий не разжал. Его глаза с сумасшедшинкой обдали жаром, сильные руки замкнулись на талии. Она закрыла глаза, сердце бешено заколотилось, закружилась голова. «Точно, колдун!»

— Придем на ту сторону, — рассмеялся он, — в густой темный лес, — и там я тебя съем!

— Пусти, увидят, — вяло сопротивлялась Лида.

— Пусть увидят и позавидуют, что я обнимаю красивую девушку.

«Понесла меня нелегкая», — запоздало раскаялась она.

Первый случай в жизни, когда она не смогла повлиять на парня, ясно понимая, что ничем его не собъешь. Ей и самой невдомек, отчего она противилась ему, почему не хотела разделить его хорошее настроение.

Она уперлась кулачками в его грудь, но он только сильнее прижимал ее к себе. «Не руки, а клещи! Как чувствовала, что добром не кончится. Хоть бы кто прошел мимо!» Ей показалось, что они стоят на мосту целую вечность.

— Мне больно! Я тебя прошу — не надо. Вернемся домой, хорошо? Мне холодно, простыну — заболею! — Лида уговаривала его, как закапризничившего малыша, чувствуя, что сейчас разревется от собственного бессилия.

Но Василий уже искал ее губы. Увертываясь, она ткнулась лбом в его подбородок. Все, что происходило с ней сейчас, не было похоже на то, что случалось с другими парнями: там Лида чувствовала себя хозяйкой положения, сейчас же она стала жертвой. И хотя понимала, что сопротивление еще больше распаляет Василия, продолжала непроизвольно сопротивляться. Не сразу почувствовала, как что-то твердое упирается ей в бедро. Испуганно вздрогнула, дернулась в сторону. Предательски задрожали колени, гулкие удары крови заложили ей уши. Василий прерывисто дышал, руки лохматили ее волосы.

«Ну вот, доигралась…»

Лида всхлипнула и судорожно сглотнула ком в горле. Василий вдруг ослабил объятья и уткнулся лицом в ее волосы.

— Прости, я не хотел обидеть...

— Хватило ума! — облегченно выдохнула девушка.

— По тебе не скажешь, что скромница. А показалось...

— Когда кажется, креститься надо, — задрожавшим голосом проговорила Лида.

— Да, я понял, что ты еще девушка..

— Это важно? Я за тебя замуж не собираюсь.

— А я как раз собираюсь на тебе жениться.

— Так ты предложение сделал? А я-то, глупая, не поняла…

Он усмехнулся.

— Постой, шапку поищу.

Лида облокотилась о перила моста. Борьба измотала ее, глаза наполнились слезами. Только сейчас почувствовала, как сильно продрогла. Старая куртка не грела, коленки в тоненьких колготках ничего не чувствовали. Пугающая тишина вокруг, лишь под мостом журчала вода, в мутном свете огромной луны все казалось нереальным. Поднялся легкий ветерок. Ей стало обидно, что так нелепо прошел вечер. Давно бы видела десятый сон в уютной постели. Вот что значит вовремя не сказать «нет».

Василий появился словно привидение. Нахлобучил ей шапку на уши.

— Я сейчас вернусь.

И опять исчез в ночной мути. Захрустели под его ногами сухие ветки. «Тоже мне, ухажер». Единственное, чего ей хотелось — согреться. Осталось дождаться, когда он нагуляется.

«Повел испытывать за город, будто другого места не было. Дома хоть в тепле, а тут — на что он надеялся? Испытатель чудный. Может, он попугать решил? — пришла неожиданная мысль. — А я, дура, слезу пустила…»

Василий появился из-под моста с пушистой сосновой веткой.

— Это подарок на Восьмое марта. Поздравляю заранее, потому что до Восьмого уеду.

— Спасибо. — Лида застыдилась своих недавних мыслей. — «Вот же непредсказуемый товарищ! Спасибо Любке, познакомила… Чего от него дальше ждать?»

Скрывая смущение, она подняла ветку, стараясь поместить ее в диск луны. Ветка волшебно засеребрилась в лунном свете, источая чистый смолистый запах.

Окна квартиры встретили темнотой, но двери были не заперты. У дверей он неожиданно снова привлек Лиду и нежным поцелуем едва коснулся ее губ. Это легкое прикосновение обожгло больше, чем мудреные поцелуи ее прежних ухажеров. Повернул Лиду за плечи, открыл дверь и легонько втолкнул ее в комнату.

— Спокойной ночи. Я завтра приду.

В его устах это прозвучало почти как приговор.

«И не спрашивает, хочу ли я, чтобы он пришел».

В комнате было прохладно и Лида легла в кровать в теплом халате. Свернувшись калачиком, она уставилась в стену, пытаясь разобраться в своих чувствах. Мысли путались, скакали. Лида задала сама себе вопрос: «А что, собственно, произошло? Испугалась? Не надо ходить по мостам с незнакомыми молодыми людьми. Привыкла, что курсантики, люди подневольные, не всегда с танцев проводить могут, и ты командуешь ими, как вздумается. А попала под влияние сильного мужика и струсила. Ладно… он скоро уедет… Ты решила не прогонять его, а только обезопасить себя и узнать, запал ли он тебе в душу. Иначе почему ты его то оправдываешь, то осуждаешь…»

Последняя мысль обдала холодком ее усталую голову:

«А ты, девочка, не его боишься. Ты себя боишься».

…— Лид, ну проснись! Рассказывай, как у вас — все получилось? — тормошила ее за плечо Любка.

Лида пыталась открыть глаза и не могла проснуться.

— Что «получилось»?

— Не выпендривайся — давай, выкладывай!

— В смысле — целовались или нет?

— Ну-у, это — конечно, — сделала недовольную мину Любка. — Человек из армии. Голодный...

Лида проснулась. С досадой накинулась на Любку.

— Сваха недоделанная! Знаешь, что я ни с кем не сплю. Почему ты решила, что ему исключение?

Любка расхохоталась.

— Да ладно! Он в тебя еще в столовой втюрился. Сказал: «Вот на ней и женюсь».

Лида уставилась на Любку испытующим взглядом:

— И что ты ему еще рассказала?

— То и рассказала. Что женихов у тебя хватает, но серьезно ты ни с кем не встречаешься. А девушка ты или женщина... Он сказал, что проверит.

Лида села с кровати. «Мелет, что попало. Сдала меня Василию еще в столовой. Нагородила, небось, с три короба, а тут я в своей юбочке и прозрачной куртке… Все подстроено заранее, потому он и молчал за столом, а я, дура, — как карась на наживку… Одно, чем перепутала их планы, — мало пила. А то потом ушла бы за зановесочку, и он за мной… Тьфу ты! Ну, погодите», — пригрозила она неизвестно кому.

…Она пила чай, вкуса которого не чувствовала и не обращала внимания на обиженную Любку. Снова легла. Хотела просто полежать, но неожиданно опять уснула. Проснулась от шума и топота в коридоре. «Испытатель…»

Натянув одеяло на голову, отвернулась к стене. Она слышала, как хлопотала Любка у стола, как закипал на плите чайник. В животе заурчало так, что казалось, за столом было слышно. «Пусть попьет чайку и уйдет. Все и решится! Мой Женечка сейчас бы мне чайку с булочкой в кроватку! Он хороший, культурный».

Зашуршала занавеска, Лида затаила дыхание. Василий присел на кровать, стал тихонько стягивать одеяло с ее головы. Притворяться не имело смысла. Лида повернулась к нему и пришла в замешательство: в его лице светилась нежность. Ее воинственное настроение мгновенно улетучилось.

— Вставай. Мы мед и молоко принесли...

…Целый день — как во сне. Сходили в кино, на танцы. Он грел ее ладони своим дыханием, то и дело пытался чем-нибудь накормить, чем смешил до слез. И почти не целовал. «Боится? — недоумевала Лида. — Какой он все же непонятный, странный. Значит, я ему действительно нравлюсь». Она обретала прежнюю уверенность в очередной победе, но что-то мешало ей торжествовать. «В общем, мы оба трусим, боимся отдаться чувствам, потерять контроль над собой. Но если это судьба, то зачем торопить события. Надо постараться не влюбиться, а там видно будет».

Лида не поняла, почему после первого вечера не прогнала его. Не сказать, что он ей понравился. Но что-то поразило. То ли смесь дерзости и неуверенности в себе, то ли искреннее желание завоевать ее сердце.

А Василий делал вид, будто у них все решено. Лида не рисковала, наедине они почти не оставались. Досада на подругу не проходила, было обидно, что Любка содействует Василию, будто имеет интерес. «С мужчиной спит и меня хочет втянуть в это, бабское. Но мне это не нужно, по крайней мере, — пока. Вот выйду замуж, тогда... Не хватало еще забеременеть».

…Завтра он уезжает.

Весь день Лида провела в тревожном состоянии: этот парень затронул в душе что-то, ей до того неведомое. Магнитом притягивал к себе и тут же отталкивал. Она впервые почувствовала власть мужчины над собой. Вспомнила его напряженное возбуждение — краска залила лицо, она хихикнула. Девчата, рассказывая о встречах со своими парнями, упоминали и об этом, но одно дело слышать, а другое — самой прочувствовать. В тот момент не до смеха было.

Василий долго сидел в зале, ожидая Лиду. А ее, будто специально, не отпускали пораньше. По очереди девчонки ходили в зале мимо него, как бы по делу, посмеивались. Лиля, наконец, смилостивилась.

— Ладно, иди.

Василий зашел домой предупредить, что вернется поздно. Спросил Лиду, не хочет ли она познакомиться с его матерью, Лида так перепугалась, что он не стал настаивать. Осложнять жизнь Лида не хотела. Придет из армии, может, она и согласится выйти за него, а знакомство с его матерью ей ни к чему.

Девчонки уже спали. Лида вынесла стул в коридор. Василий сел на него и посадил ее к себе на колени. Господи! Он не целовал, он боготворил: касался нежно губами ее губ, глаз и смотрел, смотрел…

— Как на икону смотришь, — смущалась Лида, — не надо, прошу тебя!

— Ты не знаешь себе цены. Я такой еще не встречал. Как я без тебя буду эти длинные четыре месяца!

Он уткнулся лицом в ее волосы.

— Получается, мы четыре дня вместе и четыре месяца будем в разлуке. Число четыре счастливое, как думаешь?

— Четыре дня слишком мало. А четыре месяца слишком много.

— Если перевести четыре дня в часы, то получится почти целых сто часов. Сто часов счастья разве мало?

— Ждать будешь?

Лида не сразу сообразила, что ответить. Правды она не знала, а обещаться не хотелось. «Я не готова. Совсем не хочется замуж. Полгода назад я была бы счастлива выйти замуж. А сейчас»…

…Она тогда очень любила курсантика Володю, но он уехал, не предложив руки и сердца, хотя они встречались целый год и все вокруг были уверены, что дело закончится свадьбой. Он, правда, писал потом, просил прощения, объяснял, что еще молод и не готов создать семью, и что ее он все же любил и даже сейчас любит и, возможно, приедет за ней, как только устроится. Лида презрительно сморщила лоб.

— Разве такая девушка останется одна? — Василий вывел этим вопросом Лиду из задумчивости, нервно затеребил пальцами сигарету. — Возле тебя сколько парней вьется… Я же вижу!

Он явно ожидал, что она станет его разубеждать. Лида смущенно отвела взгляд и не могла решить для себя, дать ли ему надежду. Ведь нужно просто сказать «да» или «нет». Но чувство, которое она испытывала, — было чувством вины. Женским чутьем понимала, что любовь, которую ждут всю жизнь — вот она. Но радости от этого почему-то не испытывала. Она так привыкла к ничему не обязывающим отношениям, к незначащим словам, что оказалась неготовой к сильному чувству. Не верила, что можно влюбиться с первого взгляда. Как ни странно, но она была благодарна ему за тот первый вечер в свете серебряной луны: он уже не вызывал возмущенных воспоминаний, а, наоборот, утверждал в ней женщину, которую желал мужчина молодой, гордый и самолюбивый. Сам того не подозревая, Василий возвысил ее в собственных глазах…

— Я буду писать тебе каждый день. А найдешь другого, приеду — отобью. Без тебя мне не жить.

Лида не видела в сумерках коридора его глаз, но в его словах, в повороте головы обнаружилось столько затаенной горечи, что она поежилась. В глубине сознания мелькнуло: «Такая любовь до хорошего не доведет. И хорошо, что он уезжает, иначе мне сегодня бы и пришлось выйти за него замуж».

— Подари мне свое фото, — попросил Василий.

Она вернулась в комнату, долго искала в потемках фотографию. Руки предательски дрожали, глаза наполнились слезами. Фотография нашлась, Лида открыла кран умывальника, смыла с глаз потекшую тушь.

Василий нервно курил на пороге коридора. Не глядя, положил фото в карман, потушил сигарету и впервые стал целовать ее по-настоящему, грубо, даже больно. Но сейчас он не испытывал ее, а обнажал страсть.

И опять она испугалась своего ответного пылкого порыва. В горле перехватило, сердце бешено заколотилось. Она чувствовала, как захлестывает ее страсть, но понимала, что если сейчас ответит, то этого уже не поправишь. Отстранилась, едва не упав со ступеньки.

— Я дурак. Вижу, что ты меня не любишь, а все равно пристаю. Я не тороплю, ты подумай и, если хоть немножко нравлюсь — напиши. Я сделаю все, чтобы ты меня полюбила.

На его лице обозначилась тень непривычной надменности.

— Смотри, веди себя хорошо, — он легонько дернул ее за нос, как нашалившего ребенка. — Вернусь, отшлепаю... Не провожай.

Он развернул ее и, как тогда, в прошлый раз, втолкнул в комнату… Хлопнула дверь.

Ватными ногами Лида прошла к кровати, села. И опять навалилось это чувство вины. «Кругом виновата! Женю обидела, этого обделила. Чего они все от меня хотят? Медом я либо намазана?»

Обожженная горячкой его страсти, она заплакала от обиды и отчаяния, от непонимания своего легкомысленного поведения.

«Дура, убить меня мало… Влюбила парня, подала надежду. Как же ему сейчас плохо! Может, догнать его, пообещаться? А потом позволить все…»

Она вскочила, торопливо обулась, кинулась к двери. Но у порога словно споткнулась, чувствуя, что не сможет больше сделать и шагу, уселась на пол и бессильно заплакала. Что мешает ей сделать то, что она считает правильным? Кто принимает за нее решения? Откуда этот страх раствориться в любви, покориться чужой воле, страх переложить ответственность на другого человека? Страх сковывал, мешал наслаждаться пустяками жизни. Теперь, когда счастье казалось так близко, она не была готова раствориться в нем. И писать ему не станет. Это очень серьезно — дать человеку надежду, зная, что так, как он любит, она не сможет полюбить никогда, а по-другому и не хочет!

Ей было жаль себя, жаль странного парня, нарушившего в последние дни Масленицы ее беззаботную жизнь, которую так старательно усложняет. Она предчувствовала, что отвергает любовь, и что короткие сто часов счастья променяет на скучные заигрывания с Женечкой.

И главное, она поняла что-то о червоточине в себе: это был страх настоящего, глубокого чувства между мужчиной и женщиной, страх полюбить не раздумывая и не рассуждая.