1 апреля известному ингушскому писателю, члену Высшего творческого совета Союза писателей России Хаджи-Мурату Хамхоеву исполняется 80 лет!
Секретариат правления Союза писателей России от всей души поздравляет Хаджи-Мурата Хусейновича с юбилеем!
Желаем вам, уважаемый Хаджи-Мурат Хусейнович, крепкого здоровья, благополучия, долгих лет жизни и новых творческих замыслов!

Хаджи-Мурат ХАМХОЕВ (Республика Ингушетия)

РАССКАЗЫ

 

СУДНЫЙ ДЕНЬ

Илез Назиров два года назад стал заведующим аптекой в селе Советском. Две девушки были у него в подчинении. Они занимались реализацией медикаментов, которые он доставлял из Грозного. Жил Илез напротив нарсуда и убивал все свое свободное время, которое у него было в избытке, участвуя во всех процессах в качестве зрителя. Тогда мы с ним и познакомились.

Был он человеком жизнерадостным, всегда улыбался. С его согласия я рекомендовал его в народные заседатели. Если кто из заседателей не являлся на процесс, что бывало довольно часто, он всегда мог его заменить. Свои обязанности он исполнял аккуратно, но была у него одна слабость – он мог внезапно заснуть во время процесса и я толчком ноги будил его. Он испуганно вздрагивал, а потом смотрел на меня и виновато улыбался.

Был Илез глубоко верующим мусульманином, своевременно совершал намазы, по пятницам ходил в мечеть, слушал проповеди имама. Детей у него не было, с женой жил не сладко, часто ссорились, после чего жена на несколько дней уезжала к родителям в горное село. Эти дни он называл свободными. Тогда вечерами я заходил к нему, чтобы скрасить его одиночество и чтобы он прочитал мне несколько страниц Корана в переводе Крачковского. В такие минуты он весь преображался, улыбка сбегала с его задумчиво-серьезного лица, и, закатывая глаза, своими словами начинал пересказывать, сколько жизненно-важных для человека вопросов поднимает эта святая книга, как жить, думать и действовать, как относиться к родителям, родственникам, сиротам, соседям и многое-многое другое. Я слушал его внимательно, не перебивая, он в какой-то момент представлялся мне имамом в мечети, такой же одухотворенный, возвышенный. Почему бы не почувствовать себя имамом, имея такого внимательного прихожанина.

В последний раз я заходил к нему в четверг вечером. На другой день, в пятницу, я уехал в Грозный на совещание судей. Вернулся ближе к вечеру. Секретарь сказала, что дважды заходил Назиров, спрашивал меня. Я не стал задерживаться на работе, только позвонил жене, сказал, что вернулся и что задержусь у Илеза. Войдя в аптеку, увидел своего друга лежащего на диване. Заметив меня, он встал, подвинул мне стул. Я не узнавал Илеза, что-то в нем изменилось.

– Вид твой мне не нравится, – сказал я, – не заболел случайно?

Он как-то странно взглянул на меня, показалось, что мои слова пролетают мимо него, и, вообще, отдалился от мира сего.

– После пятничной молитвы, – заговорил он могильным голосом, – мы слушали проповеди имама. Он подробно поведал нам о Судном дне, когда оживут все ныне живущие и умершие несколько тысяч лет тому назад. В тот день каждый ответит за свои деяния, совершенные при жизни. Ничего не скроется, ни доброе, ни греховное, – все положат на весы, и могу тебя заверить, это будут не аптечные весы. Ангелы в белом одеянии и с длинными черными волосами станут разводить воскресших за руки, кого в ад, кого в рай, и будут все они голые, не чувствуя стыда. Имам говорил о греховных поступках, ведущих человека прямо в ад. Их, грехов, великое множество, но при названии одного греха у меня сильно разболелась голова. Я не мог сидеть дальше в мечети, не было сил. Тихо вышел, никто не заметил, я всегда сажусь ближе к двери. Дома выпил две таблетки, но боль не проходит.

– Грех, говоришь, тебя так расстраивает, какой? Давай, колись!

– Связался я как-то с одной женщиной. Что она имела детей и мужа, узнал, когда мы уже порядком нагрешили. И притом, не моя была инициатива, помнишь, у Шолохова: сучка не захочет – кобель не вскочит. Вот так и у нас получилось. Но это не освобождает меня от наказания.

– Мой тебе совет, – стал его успокаивать, – не мучай себя, чаще молись, помогай бедным и сиротам, живи дружно с соседями, меньше ругайся с женой, радуйся, когда человеку хорошо, огорчайся, когда ему плохо! Не переживай, береги здоровье, – сказал на прощанье. – Закрой дверь и ложись спать

– Дверь не закрывается – замок сломан.

Дома я рассказал жене, что у Назирова после пятничной молитвы в мечети случился стресс, разболелась голова, таблетки не помогают, позвони на «Скорую» своей подруге Сильвии, пусть съездит к нему.

Врач «Скорой помощи» Сильвия была родом из Молдавии, молодая, крупная, ростом 190 см, смуглая с продолговатым мужским лицом, длинными черными волосами и всегда хмурая. Дело свое она знала, в районе ее уважали.

В понедельник вечером моя жена Лида, вернувшись из больницы, где она работала операционной сестрой, спросила меня:

– У твоего друга Назирова с психикой все нормально?

– А что случилось?

– В пятницу, после моего звонка, Сильвия поехала к нему. Долго стучала в дверь.

– У него дверь не закрывается.

– Сильвия дернула за ручку, она открылась. Обошла все три комнаты, в одной из них обнаружила твоего друга Илеза. Он глухо стонал, мотал головой из стороны в сторону, и было видно, что он серьезно болен. Сильвия тронула его за плечо, он широко открыл глаза, в которых стоял ужас, с криком соскочил с кровати, грубо оттолкнул врача и совершенно голый выскочил в дверь, ведущую на задний двор. Сильвия, как мы знаем, не из робкого десятка, но и она испугалась, потом, все же, набралась храбрости, пошла следом за ним. А там летняя кухня, чуть дальше – курятник, они были закрыты, она осторожно обошла их вокруг, никого не обнаружила и вернулась в больницу. Нам она не стала звонить, так как была уже ночь.

После работы я зашел к Илезу, поинтересовался состоянием его здоровья и что он делал в пятницу после моего ухода.

– Я еще, наверно, около часа промучился, а потом решил, надо уснуть, выпил несколько таблеток снотворного и уснул, забыв выключить свет. Во сне я увидел яркое солнце и тысячи-тысячи людей стояли плотно друг к другу. Все они голые, и я тоже. Никто не стесняется. Перед нами на расстоянии четырех-пяти шагов длинный стол, за которым сидят очень красивые старцы в белом одеянии и бороды у них белые. Тут же стоят весы, похожие на те, что у нас в аэропорту. Двое молодых людей двухметрового роста и тоже одеты в белое, но волосы у них черные и достают эти волосы до пояса, и стоят они по бокам весов, как будто охраняют что-то. Я у соседа своего спросил, кто они такие. Он ответил, что это ангелы, которые после взвешивания на весах, забирают кого в рай, кого в ад. Будучи твердо уверенным, что меня поведут в ад, я бросился бежать и, споткнувшись, упал, сильно ударившись грудью о что-то.

Я лежал с закрытыми глазами, стонал от боли во всем теле. Кто-то меня толкнул, я открыл глаза и с ужасом увидел над собой ангела, от которого пытался убежать. «Это конец» – мелькнула мысль, и я потерял сознание. Очнулся я утром от пения петуха в старом кресле, голый и замерзший. Как туда попал, не помню.

– Илез, ты хотел убежать от Судного дня. Но ты должен понимать, что это невозможно. Он наступит точно в назначенный срок. А когда – нам не дано знать. Но всегда надо быть готовым к нему.

В Саратовском юридическом институте на лекции по криминалистике я узнал, что кончики пальцев человеческой руки имеют капиллярные рисунки, которые не совпадают с узорами на пальцах ни одного человека на земле. Именно по отпечаткам пальцев рук, стали определять присутствовал ли подозреваемый человек на месте преступления. Это удивительное свойство кончиков пальцев и ладони человека было открыто в 1877 году. Но 1400 лет назад, то есть, в начале седьмого века, Аллах, говоря о людях, не верящих в Судный день, ниспосылает пророку аят:

«Неужели уверен человек, что Мы костей его не соберем (когда они истлели)? Не только так! Мы можем его пальцев кончики собрать в порядке совершенном».

 

«МЕРТВЫЕ ДУШИ»

В нашем районе не часто случались переполохи. Район отдаленный, большое начальство наезжало от случая к случаю, а если вдруг надумает, то новость становилась известной заранее, чтобы успеть подготовиться, навести кое-какой марафет в райцентре, залатать разбитые дороги. Но народ, привыкший к скудному ассортименту и ширпотребу в магазинах, не особо горел желанием узреть воочию высокого гостя, он жаждал дефицита, который непременно будет выброшен на прилавки, чтобы показать, как местное руководство проявляет неустанную заботу о его благосостоянии.

Но переполох, о котором хочу поведать читателям, не был запланирован, он возник внезапно, стихийно. Что явилось причиной, до сих пор гадаю. Собственно причин несколько, а какая из них главная? Может, магнитофон, который я включил, чтобы записать концерт республиканского радио, а затем забыл выключить. Или красивая женщина, занявшая кресло председателя райисполкома. А замечено, что от красивых женщин одни только неприятности. Я об это сужу на примере одного своего знакомого. Жизнерадостный был человек, с нормальной психикой. Женился на красавице, и стал неузнаваем, ревновал ее ко всем, даже к родному брату, стоило ей кому-то улыбнуться – он чуть ли с ума не сходил. И, в конце концов, довел ее и себя. Она вернулась в отчий дом, а он почти все свое время проводит на больничной койке, у него какие-то болезни обнаружили на нервной почве. Вот до чего довела его красивая женщина. Но наша красавица, став вторым человеком в районе, начала наводить порядок в своем ведомстве, обновлять кадры. Она сразу же невзлюбила своего престарелого зама Салмана Добриева. Пошла к первому лицу, то есть, Абязиту Абдулаеву, за ним последнее слово. Убедила его, что пора отправить человека на заслуженный отдых. Выполнение этой миссии поручили второму секретарю райкома партии Слабенко. Николай Матвеевич пригласил к себе Салмана Добриева и обтекаемо, без конкретики, иносказательно , как умеют райкомовские работники, поговорил с ним. Салман этот язык понимал, и с горя надрался, чего никогда не позволял себе. И тут меня осенило. А ведь причина-то всему красивая женщина. Не появись она в районе, никакого переполоха не случилось бы, и все бы шло по заведенному порядку. И Салману Добриеву не пришло бы в голову заглянуть ко мне на огонек, да еще в таком виде. Он был зол на весь белый свет, а пуще всего на районное начальство.

Был он высокого роста, худощавый, с талией, как у молодой горянки. Всегда носил фуражку, галифе, рубашку подпоясывал широким армейским ремнем.

– Чувствую, ты удивлен моим видом, – сказал он, – меня сегодня сильно обидели. Я пошел в столовую и выпил два стакана водки.

Лида стала накрывать на стол. Он подождал, пока она уйдет, затем продолжил:

– Сегодня меня приглашал к себе второй секретарь райкома партии Слабенко. Долго мы разговаривали, говорил больше он. Интересовался моей работой, здоровьем и прочее. Я ему отвечал, что чувствую себя отлично, на работу прихожу раньше всех, ухожу позже других.

Вышел я из райкома и долго сидел на скамье под деревом. Настроение – врагу не пожелаешь, и чувствую себя ужасно. Все ясно, от меня хотят избавиться. Тогда я и выпил. У меня ведь нет семьи, детей Бог не дал, жена умерла. В Грозном живет брат. Я бы давно уехал из района, но держусь здесь из-за Абуязита Абдулаева. Мы с ним вместе долго проработали в райисполкоме, он председателем, я его заместителем. Относился он ко мне как к самому близкому родственнику. Вовремя отпускал на санаторно-курортное лечение, был искренен. И вот я с ужасом думаю, неужели Николай Матвеевич вел со мной разговор по инициативе Абуязита, или в райком поступила кляуза на меня.

Ты, Хаджи, в районе недавно, многих здешних руководителей ты не знаешь, хотя со всеми поддерживаешь добрые отношения. Особенно хорошего мнения о тебе Абуязит. Остальные набиваются тебе в друзья, ты сам знаешь почему, – и затем, начав со второго секретаря райкома и закончив начальником милиции, так прошелся по ним вдоль и поперек, да в таких выражениях, что характеристики Собакевича на губернских чиновников мне показались невинной шуткой.

– Теперь изложу причину, по которой я к тебе пришел. Я знаю, Хаджи, я чувствую, если лишусь работы, то самое большее, через месяц меня не станет, а умирать так не хочется. Не могу передать словами, какими невыносимыми являются для меня вечерние часы, когда я один и рядом нет ни одной живой души. Днем я общаюсь с людьми, занимаюсь работой и забываю об одиночестве. Я очень прошу тебя, Хаджи, поговори с Абдулаевым, попроси его оставить меня на работе, он тебе не откажет.

В этот момент я услышал шум магнитофона, я забыл его выключить, лента кончилась, и бобина теперь крутилась вхолостую. Я сказал Салману, что перед его приходом собирался записать чечено-ингушскую музыку, которая должна была транслироваться по республиканскому радио, и, второпях, забыл его выключить.

– Это значит и наш разговор записывался?

– Да.

Салман изменился в лице. Потом с надеждой спросил

– А вдруг не записал? Такое может быть?

– Сейчас проверим, – я перемотал ленту, послышался громкий голос Салмана.

Он моментально протрезвел.

– Теперь мне конец!

– А почему?

– Как только они узнают об этом разговоре…

– Они не узнают. Мы все сотрем, кроме твоих слов про Абуязита.

Салман немного успокоился.

– Я думаю, Салман, что твоя речь на магнитофоне – это добрый знак свыше. У меня созрел план. Скажи, ты хочешь остаться на работе?

– Конечно, хочу.

– Тогда будешь делать то, что я тебе скажу. Завтра через Слабенко я запускаю слух по району, что ты дал «блестящую» характеристику всем чиновникам района, похожую на ту, что Гоголь описал в своей бессмертной книге «Мертвые души». Все бросятся искать эту книгу, чиновники для того, чтобы узнать, что ты о них сказал, а население – кто им правит. До первого секретаря райкома слух дойдет обязательно. Он тоже недоволен чиновниками и ему безразлично, что о них говорят. Но ему очень интересно будет узнать, что ты думаешь о нем. Но я не сразу выложу свой козырь. А до этого пусть слух бродит по району, может многие прочитают «Мертвые души». Собакевич, хотя и не сильно, как ты, но дал убийственную характеристику местным чиновникам. Тебе могут позвонить Слабенко или Такаев. Но ты ничего не знаешь, ничего не говорил. Переполох будет нарастать. И вот тогда Абуязиту станет известно твое мнение о нем. Я пойду к нему – и твой вопрос будет решен. Не хотел тебя огорчать, но твоего увольнения добивается эта красивая женщина. Абуязит, видимо не устоял перед ее красотой и дал согласие. А наша задача: оставить с носом молодую красавицу.

– Слушаю тебя, Хаджи, а в голове крутится «неужели»…

– Не падай духом, мой друг. Мы совершим культурную революцию в отдельно взятом горном районе. Если спросят, говори, что ты у меня никогда не был. Понял? Это главное в нашем плане.

На следующее утро я зашел к Слабенко. Мы поприветствовали друг друга, он предложил мне присесть. Я продолжал стоять, пристально глядя на него.

– Ты что так смотришь, первый раз видишь?

– Да пытаюсь найти в тебе что-нибудь такое, что мне вчера рассказал Добриев.

– И что он тебе может рассказать обо мне?

– Ты «Мертвые души» читал?

– Конечно, читал, в «Грозненском рабочем» была такая статья.

– Да я о Гоголе.

– Ну, так бы и сказал. Давно читал, сейчас и не помню. А зачем тебе?

– Прочти, что говорил Сабакевич о чиновниках, Добриев говорил о тебе похлеще.

– И что он говорил?

– Я поклялся на хлебе. Он был очень злой, когда вышел от тебя.

– Он говорил только про меня?

– Всех прочесал, начиная с первого до начальника милиции.

Николай Матвеевич поднял трубку внутреннего телефона.

– Зайди.

– Через минуту в кабинет вошел Заинди.

– Ты когда последний раз читал Гоголя?

– В школе проходили.

– Все понятно, – махнул рукой Слабенко.

– А в чем дело, Николай Матвеевич? – спросил Заинди.

– Да вот Хаджи утверждает, что вчера вечером Салман Добриев такими словами прошелся по начальствующему составу района, что даже известный персонаж «Мертвых душ» лопнул бы от зависти. Передать его слова он не может, так как Добриев взял с него клятву на хлебе. – Он поднял трубку, набрал номер. – Это библиотека? Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, у вас есть «Мертвые души»? Так. Спасибо. Один экземпляр, и тот на руках, – сказал он, возвращая трубку телефона на место. – В отличии от нас, Заинди, люди читают Гоголя.

Такаев связался с исполкомом. На том конце был Добриев.

– Доброе утро, Салман Идрисович. Спасибо. Рад вас слышать. Как поживаете? Так и держитесь. Салман Идрисович, а теперь ответьте мне, кто вам дал право порочить членов бюро райкома партии? Как так? Вы вчера были у Хамхоева. Не знаете даже, где он живет? – Заинди удивленно взглянул на меня. Я подошел к телефону, набрал свой домашний номер. Лида подняла трубку, говорю, Заинди хочет поговорить с тобой. Она ответила, что Добриев был у нас, что я по ошибке записал его разговор на магнитофон, а потом по просьбе Салмана стер.

– А ты не помнишь, Лида, называл он какие-нибудь фамилии? Так, Слабенко и Истамулова? – Заинди молча слушал, кивал головой, лицо его мрачнело. Закончив разговор с Лидой, он подозрительно взглянул на меня, промолвил, – она была на кухне, только и услышала две фамилии.

– Ко мне он пришел после двух стаканов водки, говорил, что его очень обидели, – сказал я, – был взвинченный.

– Заинди Халидович, – едва заметная улыбка пробежала по губам Николая Матвеевича, – если мы с тобой не читаем Гоголя, то находятся товарищи, которым наша классика не безразлична. Однако, «Мертвые души» в главной библиотеке района в одном экземпляре – это полнейшее безобразие. Народ скажет, куда смотрит секретарь по идеологии райкома партии? И будет прав.

Теперь я не сомневался, Гоголь прочно обоснуется во всех сельских библиотеках.

Переполох набирал силу, одни спешили туда, другие сюда, и все искали «Мертвые души». Двое предприимчивых молодых людей привезли из Грозного на «Волге» полный прицеп книг и реализовали за считанные часы. Казалось все население района от мала до велика читает «Мертвые души». Оно, население, неузнаваемо изменилось в интеллектуальном плане, заметно отличалось от населения других районов республики – стали образованнее, говорили спокойно и слова их ложились аккуратно друг к другу, как кирпичи у хорошего каменщика.

Все это будет потом. А сегодня мне предстоял вояж к первому секретарю райкома партии. Все, что необходимо было подготовить к этому визиту, уже набрало обороты, и я был спокоен. Абуязит встретил меня, как всегда, вышел из-за стола, мы обнялись.

– Ну, рассказывай, ты же не просто так пришел, правда? Я не ошибаюсь? Вы с Салманом весь район переполошили. Говорят, обиженный Добриев вошел в роль Собакевича «размазал» по стенке весь руководящий состав района, об этом судачат уже на каждом углу.

Я выложил все, ничего не утаил, только не сказал о ком конкретно и что говорил Добриев.

– Но мне, надеюсь, ты можешь сказать, – настаивал Абдулаев, потом подумал, добавил, – черт с ними, с остальными, он в точку попал, все знают им цену. Добриев об это открыто заявил, правильно я говорю?

– Конечно.

– Хаджи, а обо мне он что говорил? Только без бэ.

– Вот, пожалуйста, я с магнитофона переписал, – сказал я, передавая ему листок бумаги, напомнив при этом, что связан клятвой относительно других, куда он не входит. – Когда он говорил о вас, Лида, не выдержала, прослезилась.

Он долго и внимательно читал, я видел, слова Салмана очень тронули его, перечитал снова, положил листок в ящик стола. Я понял, что настал тот момент, когда можно решить вопрос, ради которого затеял весь сыр-бор.

– Абуязит Абдулаевич, я пришел к вам с огромной просьбой… – но он не дал мне договорить.

– Во-первых, считай, что вопрос, с которым ты пришел, решен положительно. Во-вторых, я сначала человек, и только потом первый секретарь райкома партии. – Он, наверно, с минуту молчал, глядя в окно, а когда повернулся, заметил в его глазах веселые огоньки. – Скажи, когда тебя осенило разыграть весь этот спектакль. Режиссер из тебя получился бы классный.

– Сценарист.

– Пусть сценарист. Может, поменяешь профессию? Не обращай внимания, это я к слову. Слушаю тебя.

– В общем, пришел ко мне Салман Добриев, время было позднее, в такое время в гости ходят близкие друзья или родственники. А он не знал даже в какой квартире я живу. И притом, нетрезвый. Сам признался, что зашел в столовую и опрокинул в себя два полных стакана.

– Одним махом и без закуски? – искренне удивился Абуязит.

– Не спрашивал, не знаю. Но был сильно расстроенный. Рассказал о своей беседе с Николаем Матвеевичем. Его задели за живое слова: «Извините, что побеспокоили вас, видимо, нас неправильно информировали». Добриев воспринял это как приговор, он понял, что от него хотят избавиться. И не верит, что инициатива исходит от вас. По его мнению, пришедшая на смену Мунаеву баба, решила заменить его более молодым.

– Тут он прав, – сознался Абуязит, – не устоял я пред красивой женщиной. Такая у меня слабость. А ты смог бы? По твоим глазам вижу, что нет. На то мы и мужчины. Я тебя перебил, продолжай.

– Ну, слово за слово, разговор перекинулся на конкретных лиц. Я слушал его, и вдруг вспомнил Чичикова из «Мертвых душ». Какого бы чиновника Чичиков не назвал и притом с лестной оценкой, Собакевич отметал и начинал облаивать их. Здесь была та же ситуация. В тот момент у меня в голове никакого плана не было. Я просто не думал об этом. Меня осенило, когда я услышал звук крутящейся пустой бобины. Перед приходом Добриева настроил магнитофон на запись, с минуту на минуту должен был начаться концерт по радио. Радио выключил, а магнитофон выключить забыл. И весь наш разговор был записан.

– Я так понимаю, что если бы ты не забыл выключить магнитофон, то никакого ажиотажа в районе не было бы.

– Выходит, что так.

– Мне принесли выписку из книги, где Собакевич «представляет» Чичикову губернских чиновников. Два раза прочитал с большим интересом. Не скажу, ко всем, но к определенной части чиновников нашего района слова его подходят полностью. Благодаря тебе, люди начали читать.

– Народ любопытный.

Он пропустил мою реплику, и продолжил.

– А это большое дело. Кто знает, может, поумнеют и лучше станут работать, – даже и здесь он не изменял себе как хозяин района, пред которым стоят множество нерешенных задач и старался извлечь максимальную пользу из создавшейся ситуации.

В кабинет вошел второй секретарь райкома Слабенко.

– Николай Матвеевич, – сказал Абдулаев, – пусть Салман Идрисович спокойно работает на своем месте. А председателю исполкома передай от меня, что вопрос в отношении Добриева решен раз и навсегда! И чтобы не возникала больше.

– Абуязит Абдулаевич, я могу сообщить эту приятную новость Добриеву.

– Разумеется. Обрадуй его и передай от меня привет.

Конечно, не всегда в нашей жизни все так удачно складывается, но сейчас я шел к Салману с хорошей вестью, и радостное чувство переполняло меня.

 

БЕЗ МАМЫ СКУЧНО

Когда долго работаешь в судебной системе и время от времени приходиться принимать решения на основании статьи закона, которая в сути своей бесчеловечна, невольно возникает вопрос: на кого она рассчитана? Ответ приходит сам собой – на простых смертных. Не припомню ни одного случая, когда какой-нибудь чиновник был отправлен в КПЗ за мелкое хулиганство.

Почему бы законодателям не проявить чуточку человеколюбия и не сделать маленькую приписку: не подлежат аресту женщины, имеющие на руках несовершеннолетних детей. А поскольку таковая отсутствует, я, вопреки своему желанию, обязан, стоящую предо мной молодую женщину, арестовать. И самое меньшее, что могу сделать для нее, наказать по минимуму, то есть, на 10 суток. И попадаешь в ситуацию, как определил ее один мудрый француз: «Законы обрекают нас на невозможность выполнять их веления, и они же судят нас за не выполнение этих велений». На меня давил главный милиционер города, который узрел в ней злостную хулиганку и дебоширку. Это бы еще ничего, с ним бы я договорился и дело уладил, а вот с комендатурой сложнее, таким протоколом сопроводили, что немедленно отправляй нарушительницу в кутузку, дабы еще чего не натворила.

Эта маленькая история началась со звонка начальника городского отдела милиции Шамсудина Могушкова, который сообщил, что в комендатуре осужденных к поселению, супруга одного из поселенцев гражданка Скворцова И.С. систематически нарушает общественный порядок, выражается нецензурной бранью в адрес служащих комендатуры, злоупотребляет спиртными напитками, а вчера устроила драку в магазине поселка. Неоднократные беседы участкового с это гражданкой к успеху не привели. И просит привлечь ее к административной ответственности на основании закона о мелком хулиганстве. Соответствующий протокол и гражданка Скворцова будут доставлены в суд сегодня в 17.00.

С опозданием на полтора часа гражданка Скворцова в сопровождении двух сотрудников милиции была в моем кабинете. Я зачитал вслух весь протокол, называя фамилии потерпевших и свидетелей. И спросил, что она может сказать в свое оправдание.

– А что я могу сказать в свое оправдание? Чтобы я ни сказала, все равно, веры никакой. Все против меня, сговорились. Что написано в протоколе – вранье. Да, я огрела милиционера шваброй по спине. И не жалею. Жалею, что только один раз, – и замолкла, вызывающе глядя на меня в упор.

– Вы успокойтесь. И расскажите все подробно.

– Месяц тому назад, – сказала она ровным голосом, – я мыла полы в коридоре, и один сотрудник, незнакомый мне, проходя мимо, больно ущипнул меня за мягкое место, тогда в ответ я ударила его шваброй. Больше его в комендатуре не видела. Но я уверена, что гонения на меня организовал он. Я тогда промолчала, не сообщила начальнику, просто стыдно было, а он, видимо, не забыл швабру.

Мы оба понимали, откуда ноги растут. Я в чем-то верил ей, а в чем-то нет. Может, все ее действия – это как бы своеобразный протест, вызванный мелочным сговором сотрудников комендатуры, которые мстили слабой женщине за оскорбление своего товарища. А разве этот товарищ не оскорбил ее и притом, в большей степени. Но доказать это невозможно. Мое молчание она расценила как недобрый знак, и заговорила так быстро, как будто ее вот-вот оборвут и она ничего не успеет сказать.

– Пожалуйста, не сажайте меня в тюрьму, мне нельзя туда. Муж в командировке, живу я одна с пятилетним сыном. Он с малых лет очень пугливый, ложится спать только со мной. Муж мой долго находился в тюрьме. Мы с сыном со дня его рождения жили и спали вместе. И он привык к этому. Когда за мной пришли милиционеры, мальчика забрали соседи, но он там не уснет и будет всю ночь плакать. Я не против, чтобы меня арестовали, но чтобы мальчик был со мной, готова отбыть любой срок. Только не разлучайте меня с сыном. Я не знаю, чем он болен, много раз показывала его врачам, а страх у него не проходит.

Я очень внимательно выслушал женщину и, честное слово, не знал, верить ей или нет. В том, что она дебоширила, сомнений не было, сомнение вызывало ее семейное положение, те, кто составлял протокол, обязаны были знать, что на руках у нее больной мальчик, но об этом даже намека нет. У меня такое ощущение, когда вот сейчас пишу эти строки, я задним числом пытаюсь оправдать свои действия. Не вник тогда в ситуацию, не прочувствовал ее, и черт меня дернул арестовать женщину. Конечно, на кого взваливать свои ошибки, как не на черта, он у нас всегда под боком.

В половине восьмого вечера я был дома. Жена лежала в больнице уже третий день и в доме хозяйничала ее сестра Рогнеда. Сын мой Улан сидел на диване, опустив голову и обхватив колени руками.

– Улан, почему такой грустный? – спросил я, обнимая его за плечи.

– Без мамы скучно.

Меня, словно током ударило. Все его родные люди рядом с ним, только мамы нет, а ему скучно без нее. А в двадцати километрах от города, у чужих людей находится другой мальчик, который не сможет уснуть без мамы. Он знает, что мама в тюрьме, ее два милиционера увели у него на глазах. Отца тоже нет рядом, кто рядом – все чужие. Разные мысли приходили в голову, они давили на меня. Было такое чувство, что я сделал что-то очень гадкое, за что долго буду казнить себя. Предупредив Рогнеду, что скоро буду, и наспех одевшись, я вышел на улицу. Погода соответствовала моему душевному настрою, было промозгло, шел мелкий дождь со снегом. Я выгнал машину из гаража и поехал в милицию, подъезжая к отделу, заметил, что дежурного уазика нет на месте. Да и в отделе, по-моему, никого не было, кроме самого дежурного, который и разъяснил ситуацию: позвонили из станицы Вознесеновской, сообщили, что в клубе идет драка, и все уехали туда. Я сказал дежурному:

– Выведи женщину, которую я сегодня арестовал.

Через несколько минут мы были на пути к мальчику, который не может спать без мамы.

ОБ АВТОРЕ: Хаджи-Мурат Хусейнович Хамхоев начал трудовую деятельность в Караганде. В 1960 году вернулся в Ингушетию. В разные годы работал народным судьей Советского и Малгобекского районных народных судов ЧИ АССР, заведовал канцелярией Министерства юстиции Ингушетии, был постоянным представителем Ингушской Республики при Президенте РФ, председателем Малгобекского городского суда. «2000 лет к Правде Святой» – это четвертая книга Хаджи-Мурата Хамхоева. Ранее у него вышли книги прозы «Время и люди», «Ночь в мечети» и исследовательских повествований «Корабли летят к луне», «2000 лет».

Вверх

 

Комментариев:

Вернуться на главную