КЛЕВЕР
Вечер тянет бабу Надю
Сесть за пяльцы в уголке,
Вышивает баба гладью
Клевер на льняном платке.

Вспоминает: в сорок пятом,
За извилистой рекой
Собирали с младшим братом
Клевер красный луговой.

Слаще он всего на свете!
Огоньком горит в руках!
И свистит-гуляет ветер
В детских, впалых животах...

Развалился — эх, предатель! -
Туесок с прогнившим дном.
И догнал их председатель,
По лопаткам бил кнутом...

Тот трилистник незабвенный -
Цветом крови на платке.
Снится бабе: немец пленный
Клевер варит в котелке.   

* * *
Понемногу уходишь. Не сразу, а так-
Все по капле одной, по крупице.
Свет идет за тобой, опускается мрак
И слетаются снов вереницы.

Ты уходишь. Угрюма безмолвная рать
Твоих книг на моей пыльной полке,
С каждым днем все трудней в простынях отыскать
Мне твой запах смородинный, тонкий.

Не препятствую. Только смотрю не дыша:
Отступает тепло постепенно.
Так должно быть уходит из тела душа,
Или кровь утекает из вены...

Не позволишь надежде дурачить меня
И подаришь билет на забвение...
Жить наощупь отныне до крайнего дня,
Мы теряем любовь, словно зрение.

***
Лишь мысленно тебя я призову...
С утра туман дымится над заливом.
Я жду тебя в молчаньи терпеливом,
Прижавшись лбом к оконному стеклу.

И ты придешь, и ты заполнишь все,
Всю пустоту, в которой обитаю...
Я голос твой сейчас в себя впитаю
И каждое движение твое...

Букет твой, как дитя прижав к себе,
Я упаду, скользя, в тот запах терпкий,
Почувствую: мне грудь пронзают стрелки
Часов, прибитых намертво к стене.

Клянусь, не стану за руки держать,
С корнями вырывать тебя из мира!
Любовью безусловной исцелила
Тебя - и научилась отпускать.

Все будет только так, как быть должно.
И снова став ничьим и бесприютным,
По улицам, заснеженным, безлюдным
В себе ты понесешь мое тепло...

* * *
Чашка разбилась. О бабушке память.
Слезно осколки блестят на полу...
Я осторожна, чтоб пальцы не ранить,
Сердце не ранить- уже не смогу...

Пели тихонько, грустили над книгой...
"Старый да малый!"-шутила родня.
С бедным делиться последней ковригой
Ты научила меня.

Кажется- нет, ничего не случилось,
Есть в доме чашки, какая печаль?
Но отчего, объясни мне на милость,
Стал таким горьким чай?..

* * *
Старый дом у реки, где на привязи лодка
Дремлет, носом зарывшись в белёсый песок,
На поленнице кот изогнулся как скобка,
И от солнца горяч его бархатный бок.

Он тягуч как смола, вечер праздный и длинный,
И купаются мухи в ведре с молоком,
Между рамами окон краснеет калина,
И притихла гармонь под цветным рушником.

Поглядишь – тяжелеют ресницы от влаги,
Вдруг поймёшь, что все истины мира – просты...
Как светло оттого, что из белой бумаги
Распустились на старой иконе цветы...

Во дворе пахнет сладостно скошенной мятой,
Тонконогая лошадь вдали на меже,
Я была здесь такою счастливой когда-то...
Здесь теперь меня нет. И не будет уже.

* * *
За тщету прошлой жизни отныне дано
За сплетеньем чернеющих веток – окно...
В нём живой, ровный свет, различимый едва,
Так пронзительно прост, как молитвы слова.

Мнится мне: всё, что будет и было давно -
Сон и морок, а подлинно – только окно,
Где проросший сквозь тьму, свет явил благодать...
Не оспорить его никому, не отнять.

ГРИНЯ
Уродился Гриня дураком.
Кирзачи надев на босы ноги,
Ходит по деревне с бадагом,
Словно странник по большой дороге.

То поёт, кривляется,как шут,
То заплачет, в рукава сморкаясь,
Пожалеют мужики, нальют,
Из бутыли, если что осталось...

Порвана рубаха на плече,
И соседи выгнали за двери.
Кто ему, бедняге, и зачем
Этот путь бессмысленный отмерил?

Муча сухарём беззубый рот,
Он пойдёт походкой воробьиной...
Вновь детей безжалостный народ
Забросает окна его глиной.

Жалобно наморщено лицо,
Волосы нечёсаные в сене...
Он вздохнёт и сядет на крыльцо,
И гармонь поставит на колени...

Его пальцы, словно мотыльки,
Запорхают. Музыка живая
Разольётся с силою реки,
Ни конца не ведая, ни края.

Потечёт по полю, через лес
Горькое и светлое посланье...
На худой груди нательный крест
Задрожит от частого дыханья.

Он в минуту эту не один,
Будто кто с небес его приметил...
Эх ты Гриня, Гриня, божий сын,
И тебе есть музыка на свете.

ДАЙ МНЕ ЦЕЛОЕ
В чёрный день просила хлеба
Я на паперти.
И послал мне старец с неба
Стол со скатертью.

И отрезал половину
Хлеба свежего.
Бес меня толкает в спину
Зло и бешено!

Добрый хлеб тот отодвинув  –
Обесценила.
"Мне не нужно половину.
Дай мне целое!"

Небо мне – как на замочки
Дверь закрытая...
Молвил старец: "Что ж ты, дочка?
Видно, сытая..."

И исчез – как будто не был,
Только видится:
Белый снег, как крошки хлеба
С неба сыпется...

* * *
От чувства счастья просыпаться,
Всех прежде зорь, всех раньше птиц
Ступнями чуткими касаться
Скрипучих, теплых половиц
Прильнуть к окну, где скоро былью
Рассвету стать –  ликуй, встречай...
И видеть: опадает пылью
Увядший в вазе Иван-чай.

* * *
Все прошло. И мне теперь осталось
Лишь в улыбку складывать уста...
Мне душа тяжелой показалась,
Но я знала, что она- пуста.

Не тянусь за слабыми лучами-
Им немного времени дано...
Я теперь спокойно сплю ночами,
Плотно занавешено окно.

В лучшем платье выхожу из дома-
Будний день ли, праздник ли настал...
Ты скажи, а правда ли такого
Ты добра и счастья мне желал?..

* * *
Пролистали последние главы
Года старого, заперли дверь.
Ради нашей с тобою забавы
Лишена жизни юная ель.

Поутру разбредаются гости,
Свечи слепнут, допито вино.
Только ветер зашелся от злости,
Горсти снега швыряя в окно.

Мы же чуда не ждали, не так ли?
Не признаюсь, и ты промолчи...
Мы с тобой в этом глупом спектакле
Так бездарно сыграли в ночи!

Осыпается темная хвоя,
Отгорел фейерверков пожар...
От глухого предчувствия горя
Бьется вдребезги елочный шар...

СТАЛА ДЕРЕВОМ
Стала деревом, ветви
Протянув до небес.
В голове моей ветры,
И вокруг  – темный лес.

Здесь ничто не коснется,
Все пройдет вне меня:
Дождь холодный и солнце,
Смена ночи и дня.

Созерцаю и внемлю...
Мне неведома грусть.
И за черную землю
Я корнями держусь.

На беду, чужестранец,
Ты явился сюда!
Скомкан озера глянец,
Задрожала вода...

Мой покой потревожил,
Белых птиц распугал,
Доставая из ножен
Острозубый кинжал...

Эхом крик возвращает
Перевернутый лес,
И смолой истекает
В моем сердце надрез...

ПИТЕР МУНК
Мутный твой взгляд, как брага...
Да ведь нельзя- сбежать.
Я наберусь отваги
Руку твою – не жать.
Холоден, как могила...
Слишком спина пряма!
Ведь за тобою сила
Злата и серебра.

Даром тебе дается,
То, что и всем –  вовек...
Но покупаешь солнце,
И покупаешь снег.

Прятать глаза не стану
В сторону или вниз,
Зная –  таким по карману
Даже чужая жизнь.

Только когда снимал ты
Шубу из соболей,
Видела я заплату
Там, на груди твоей...

Сердце пронзит догадка,
Станет в глазах темно...
Что на твоих перчатках,
Красное, как вино?

Миг –  и мне рот зажала
Пара тяжелых рук...
Я ведь тебя узнала,
Угольщик Питер Мунк...

***
От меня дорогою – мир измерь,
И в самой дороге ищи отраду.
Я тебя прошу: ты отныне верь,
Безоглядно верь и дождю, и саду.

Верь деревьям. Каждому верь листу!
Голос ветра радостен и негромок.
Верь большой реке, и над ней - мосту.
И тому, что шепчет во сне ребенок.

Но не верь, что стрелки моих часов,
Обездвиженных, погруженных в кому,
Вдруг разбудит гул не твоих шагов,
Разносящийся по пустому дому.

И не верь, что песню твою другой
Пропоет, коверкая и фальшивя,
И тому, что я унесу с собой
На губах остывших чужое имя.

 МОТЫЛЕК
Поселился дождь на крыше,
И в окно скребутся ветки.
Я сквозь сон молитву слышу:
"Святый Боже, Святый Крепкий..."

С губ твоих взлетает стая
Слов, дарящих исцеленье,
Спит наш дом, во сне вздыхая,
Гром грозится в отдаленье...

Ничего, не страшно это,
Засыпает вместе с нами
Словно сотканный из света
Мотылек в оконной раме.

* * *
Сын стоит у могилы отца,
Вытирая лицо рукавом.
"Знаешь, я ведь не видел конца,
Я наивно решил: все потом....

Никогда уж ослабшей рукой
Чай на стол не прольешь. Дом мой тих,
И никто не нарушит покой
Свое радио громко включив.

И закашлявшись ночью, босым
Ты не бродишь, мешая мне спать.
Отчего же не спит теперь сын?
Ведь уж некому больше мешать!"

Виноватый стоит человек,
Где-то ждут его, может, давно.
А с небес опускается снег,
Светел, словно прощенье само.

***
    Моей Марине
Под моею сорочкою грудь
Сонной ночью губами искала...
Так однажды отыщешь свой путь,
Чтобы все повторилось сначала.

Путь от детских обиженных слез
И до девичьих. Сердце проснется,
Значит, в звенья тяжелые кос
Ты вплетешь своей дочери солнце.

Материнская песня сильна.
Позовет – ты иди за ней следом.
Если страшно – молитва она,
Если голод – она будет хлебом.

Ни война, ни лихая беда
Эту песню сгубить не сумели,
Птицей белой летит сквозь года
Над узорным цветком колыбели.

***
Дождь июльский, полуночник
Ненароком отыскал
Твой игрушечный совочек
В груде теплого песка.

Вспомнил твой звенящий голос,
Смех в тени цветущих лип,
Золотой как хлебный колос
Локон, что ко лбу прилип.

Птицей тронутую ветку,
Тихий щебет, летний гул,
Ты, упав, разбил коленку,
Ветер ласково подул.

Словно прикоснувшись к тайне,
Замер дождь, в себе храня
Хрупкое еще дыханье
Новорожденного дня.

***
Друг мой, потеря вчерашняя,
Был или не был, ответь!
Эта ли жизнь – настоящая?
Это ли, милый, не смерть?
Спросишь: о чем же я сетую?
Скажешь: назад не гляди...
Детскую песенку светлую
Мы утопили в груди –
В сердце  холодном, как в проруби...
Но позабыть не смогу,
Как хоронили мы голубя
В чистом январском снегу.

***
Я взываю. Только Бог
Не спешит порой с ответом.
Солнце, раненное в бок,
Молча истекает светом.

Капли катятся, дрожа,
В блюдца белые ладоней,
И живет моя душа
В чайки долгом хриплом стоне.

Стон тот ближе мне стократ
Нежных соловьиных трелей.
Только ты уж мне не рад,
Вечность очертив неделей.

Ты меня освободил...
Мне, как птице-оригами,
Не поднять ослабших крыл,
Я учусь ходить ногами.

Для меня ты – даль и высь!
Как мне вынести разлуку?
Но ответил ты: "Держись!",
Отпуская мою руку.