- Ни фига себе разрыв – от Тюленева до Цоя! Правда, Тюленева, как камень на распутье, не обойти. А чем продиктован интерес к Цою? - Как ни парадоксально, это соприкасается, в том числе, и с творчеством Тюленева, в чьих стихах мы находим современного героя. А Виктор Цой на тот момент тоже мучался над созданием нового образа. Советские люди уходили из истории. И Цой это остро ощущал. И одна из широко известных формулировок: последний герой, о котором он говорил, это – советский человек. На мой взгляд, тексты песен Цоя опередили время на несколько десятилетий. Если к ним прислушаться, то они актуальны сейчас. В пору, когда я учительствовал, я начал наблюдать, как меняется школьная программа по русской литературе. Как уходит, например, из неё Борис Пастернак, и его место занимает Жванецкий. Конечно, Жванецкий – не самый плохой литератор. Всё-таки его юмор был в оппозиции к тому, что мы называем пошлостью. Но я всегда обращал внимание учеников на творчество Цоя. Цой обосновал новый вид искусства – русский рок. История отечественного рока началась всё-таки с него. Но для этого нужно было иметь духовную составляющую. И – смелость культурной личности. И – образованность. «Группа крови на рукаве…» - это, кстати, пример образованности Цоя. По своей образной системе эта строчка напрямую отсылает нас стихам русского поэта Анатолия Передреева. И я это в своей работе прослеживаю. Теперь что меня заинтересовало в Тюленеве? Это человек, мыслящий естественно – без всяческих приёмов и натужностей. У него настолько свободное поэтическое дыхание, что образный строй мыслей Игоря Николаевича волей-неволей становится пищей для ума. В данном случае – для ума философского. А философский ум непременно отметит в этих стихах национальный характер, его духовную составляющую. Выражение «Повседневный Бог», давшее название моей книге, взято из Твардовского. И олицетворяет образ советского человека, образ мастерового, проявившего в начале ХХ века непомерное величие духа, отказавшегося от личного санкционирования во имя общественного блага для того, чтобы делать историю. Такую, какую хочет сам человек. А кроме того, он за эту историю берёт всю ответственность на себя. Согласись, что в теперешней нашей жизни вот этого перекладывания общественного бытия на собственные плечи становится всё меньше. И ответ на этот вопрос я искал в творчестве Тюленева. В некотором роде его герой – тот самый мастеровой, взваливающий на свои плечи груз истории. - И какой же ответ были найден? Феномен этого «взваливания» сохранился? Или – трансформировался? - На тот момент, когда я обратился к материалу, он оставался. Но сегодня он сжимается, как шагреневая кожа. - Я сейчас припомнил твою программную статью «Люди традиции», которая вышла в одном из последних альманахов «Литературная Пермь». В ней ты как раз говоришь о том, что круг людей традиции в нашем сегодняшнем социуме сужается со страшной силой. И это грозит утратой почвы под ногами… - Естественно. Правила современной игры и конъюктуры основываются на рыночном предложении. Чтобы товар был увиден, опознан, оценён и куплен, о нём надо заявить. Нынешние методики продвижения продукта искусства к потребителю предполагают, во-первых, провокацию, во-вторых, скандал, в-третьих, создание определённого ажиотажа… - А может, современному, мутировавшему человеку, именно это и нужно? - Дело не в том, что это нужно современному человеку. У Виктора Гюго, в «Человеке, который смеётся», есть мысль о том, что порочным наклонностям учителей и наставников не надо. А вот всему остальному, в том числе, искусству труда и гражданской жизни, искусству любви и семьи, нужны учителя. В писательской и филологической среде нередко пикируются по поводу учительской и неучительской литературы. Однако литература и искусство всегда по большому счёту были учительскими. В конце концов, они учили и учат человека трудиться. Установка святых отцов: мир дан нам не на посмотрение, а для того, чтобы с ним что-то делать. Но по современным установкам, выдаваемым за духовные, получается, что мир дан нам для развлечений. Это не так. И я всегда говорил: литературный фронт – это фронт. - Одна из книг, за которую ты получил премию Мамина-Сибиряка, - сборник стихов «Военный костёр». Кем ты себя чувствуешь больше: поэтом, критиком или – тем и другим в разной степени? - Говорю напрямую и без всяких обиняков: не чувствую себя ни поэтом, ни критиком. Больше всего ощущаю себя учителем. Когда я разговариваю с людьми я, как учитель, стараюсь научиться у них чему-то, и одновременно стараюсь научить чему-то сам тех, у кого есть в этом потребность.
- Да, есть такое. Но мне близок и Василий Розанов. Кроме того, я очень люблю германских мыслителей – Ясперса, Хайдеггера… - Но участь литературного критика всегда печальна, за исключением, быть может, примеров Белинского и Писарева, чьи статьи отвечали общественным запросам и посему были востребованными. Где по сегодняшним временам критик-философ обретёт читателя? В лице автора разбираемого им произведения? - Философ, вообще, изначально не обязан прилагать усилия, чтобы его читали или не читали. Философ стремиться к тому, чтобы его услышали. - Тогда какова твоя главная фанатическая мысль как литературного философа? - Вообще для меня близок Достоевский. И, в частности, поставленная им проблема, на чём сейчас в России может устоять человек. Это проблема почвы. Вспомни Блока: «Ветер, ветер на всём Божьем свете… На ногах не стоит человек…» Вот он сейчас на ногах и не стоит. На чём он может устоять? За счёт чего? - Не потому ли краевой профсоюз работников культуры при участии местной организации Союза писателей России учредил орден Фёдора Михайловича Достоевского. Кто же первые избранные круга сего? - Вообще будет вручено 14 орденов – первой, второй и третьей степеней. В статуте ордена перечислены заслуги, за которые этой награды удостаивается человек. Например, писатель, чьи литературные произведения выдержали одно коммерческое издание за пределами Пермского края. Или – получили гранты и победили в литературных конкурсах краевого уровня. Орден первой степени – за тексты, которые обрели общенародную известность и признание, или - переведены или - признаны международным сообществом. - Когда ты заговорил о проверке коммерцией литературного произведения, я сразу подумал: «А не противоречит ли это тем внутренним принципам «людей традиции», о которых мы говорили выше? Ведь «люди традиции», они часто с коммерцией не дружат. Мало того, - антагонизируют. - Нет, не противоречит. Я поясню на примере русского прозаика Владимира Крупина. Это один из писателей, творчески связанный с пермской землёй, написавший на пермском материале и в Перми несколько произведений. В том числе, - повесть «Как только, так сразу». И в то же время Крупин – один из самых продаваемых писателей. Это та литература, которая успешна, но этот успех не оскорбляет культурного человека. Наоборот, - вдохновляет его. Поэтому Владимир Николаевич представлен к награждению орденом Достоевского первой степени. Кроме того, орден первой степени будет вручён поэту Станиславу Куняеву. Его заслуга в том, что он – острый мыслитель, отвечающий на самые злободневные темы современности. Станислав Юрьевич – главный редактор журнала «Наш современник». И, несомненно, на протяжении ряда последних лет он во многом содействовал тому, чтобы пермского литератора узнал всероссийский читатель. Пермские писатели регулярно и широко публикуются на страницах «Нашего современника». И эта позиция Куняева прослеживается не только по отношению к Перми, с которой он связан кровно, поскольку здесь жил, но и применительно ко всей талантливой провинции нашей страны. И то, что этому делу служит «Наш современник» - немалая заслуга его главного редактора.
- Это Игорь Николаевич Тюленев. Мы уже о нём говорили. Я его искренне люблю за то, что это человек, свободно поэтически дышащий и не умеющий не изъясняться образами. А второй пермяк – Анатолий Григорьевич Гребнев, человек, которого поёт Россия, которого мы поём и любим и который и сам поёт. Ордена второй степени удостоена Наталия Сова (Белоусова) – удивительно тонко и лирично пишущая женщина. Книга её прозы была издана в Москве. Мне также приятно, что детский прозаик Ирина Петровна Христолюбова также будет награждена орденом Достоевского второй степени. Это – несмотря на их огромную разницу и совершенно разный жизненный опыт. Что касается их произведений, и та, и другая мне внутренне интересны. - И, быть может, главный посыл в присуждении ордена заключается в том, что, когда иной раз слышишь о вручении государственных наград, душа и ум не всегда с этим согласуются? - Всегда, когда мы говорим о системе награждения, мы замечаем, что в них есть определённые лакуны, недостатки. Это – когда общественно значимая деятельность человека, получившая высокую оценку окружающих его сподвижников и общества, тем не менее, остаётся вне поля внимания государственных структур. В данном случае, присуждение нашей награды – ордена Достоевского – направлено на всех активных людей, которые своей личной работой, лидерством и инициативами в немалой степени способствовали развитию литературного искусства и сохранению литературного наследия в Пермском крае. И поэтому среди первых награждённых будут не только писатели, но и - библиотекарь, литературовед, художник. Вот мы заговорили о «людях традиции». Сегодня я могу сказать, что традиция поощрения таких людей будет продолжена и в дальнейшем. А по поводу государственных наград существует парадокс: как раз то, что в последнее время ломало наше общество, то поддерживалось государством. И когда мы говорим о высоких званиях, то нередко держим в уме, что они достаются подчас самозванцам, чьё «искусство» служит тому, чтобы человек терял ориентиры не только в мире нравственном, но и в правильно выбранной системе оценок. К таким графоманам я, например, отношу Газманова… - Согласен. Но я хотел спросить: а не получится ли, что деление по степеням пермских «Фёдоров» приведёт к образованию некого табеля о рангах, когда кто-то кому-то может с высокомерной иронией заявить: «Вот у тебя «Фёдор» второй степени, а у меня – первой!»? - Знаешь, пока мы живы, есть надежда, что мы сделаем завтра лучше, чем сегодня. А во-вторых, ещё неизвестно, как аукнется то время, когда нас уже не будет. Яркий пример тому – стихи Валерия Леонидовича Возженникова, которые с твоей лёгкой руки, войдут, по признанию Евгения Евтушенко, в отечественную антологию «Поэт в России больше, чем поэт (Десять веков русской поэзии)». Орден Достоевского – это награда, которая не успела к Возженникову при жизни, но я думаю, мы обязательно должны оценить и его творческий вклад в русскую литературу, и то личностное достоинство, которое он пронёс через всю свою жизнь. Что касается орденских степеней, то взгляни на ордена ( демонстрирует «Фёдоров» всех трёх степеней ). Видишь, они, при том, что одинаковые, но и все отличаются по оформлению. К примеру, Виталию Богомолову нравится орден второй степени, детскому писателю Андрею Зеленину – третьей, а кому-то – первой. Как говорится, о вкусах не спорят. Беседу провел Юрий БЕЛИКОВ http://zwezda.perm.ru/newspaper/?pub=6916
|
||||
|
