|
ПЕРЕСТРОЕЧНЫЕ ВРЕМЕНА
Он вернулся в Россию в начале весны,
В край голодный и злой, как во время блокады.
«Наши дали – видны, наши цели - ясны!» -
Сообщали плакаты.
В этом городе нет ни друзей, ни родни.
И, червонец отдав алкашам суетливым,
Он курил у пивточки, подняв воротник,
В ожидании пива.
Впрочем, нет. Здесь когда-то подруга жила
(Ах, студентка-заочница, Верочка-Вера.
А ведь тоже любила, ночами ждала…)
Вышла за офицера.
Его братьев везёт по этапу конвой,
А он сам никому и ничем не обязан.
С этой слякотной и неуютной страной
Он надёжно повязан.
Хорошо, что не ждут и к столу не зовут.
И что некому бросить: «Ну ладно, прощайте».
Хорошо, если твой долгожданный уют –
Чья-то койка в общаге...
ПРОЩАНИЕ С СОЮЗОМ
Не с двушкой затёртой и ржавой -
Прощаюсь с великой державой.
"Родопи" из куртки достану
И спичек у друга стрельну.
Оплакивать больше не стану
Пропащую эту страну.
Мы сами свободу глотали
К исходу суровой зимы.
Империю мы промотали,
Пропили Отечество мы.
Теперь ничего не исправить,
Былого назад не вернуть.
Империи - вечная память,
А нам - неприкаянный путь.
Держава отчаянных Ванек,
Как птица, расстреляна влёт.
Как будто огромный "Титаник",
Отчизна уходит под лёд.
Советский по крови и плоти,
Я слёзы сглотнул - и молчу.
Вы этой тоски не поймёте,
А я объяснять не хочу…
МЕТАМОРФОЗЫ
Был я наивен и молод.
Глуп я ещё был и мал.
Помню, терзал меня голод.
Голод меня донимал.
Денег тогда не водилось.
Было невесело мне.
Шёл я сдаваться на милость
К недружелюбной родне.
Гордость упрятав подале,
Вылижешь пол языком,
Только чтоб хлебушка дали
И не корили куском.
Где оно, светлое завтра?
А от меня в двух шагах
Ели икру коммерсанты,
Водкой поили шалав.
Господи, как они жрали!
Будто готовились в путь.
Им бы на лесоповале
Годик-другой оттянуть.
Чтоб их зарыли без гроба,
Чтоб их настигла гроза…
Тёмная мутная злоба
Мне застилала глаза.
Вспомнив об этом, отплюнусь:
«Тот ещё был идиот!»
Кончилась хмурая юность,
Сытая зрелость идёт.
Я, к сожаленью, не первый
Верил, по юности лет,
В эти марксистские перлы,
В коммунистический бред.
Равенство, братство, свобода…
Будет вам чушь городить!
Впрочем, сегодня - суббота.
Надо бы в церковь сходить…
ОДИНОЧКА
Мы видим впервые друг друга.
Метель меня сбила с пути.
Из этого чёртова круга
Почти невозможно уйти.
Пацан осмотрел мои лыжи.
Хозяйка - с испугом - меня.
Не бойтесь, я вас не обижу.
Погреюсь часок у огня.
Сегодня особенно зябко.
И хочется выпить с тоски.
Заштопай мне куртку, хозяйка,
И дай потеплее носки.
Хозяйка бутылку достанет,
Закуску поставит на стол
И рюмки из шкафа расставит,
Чтоб я, не дай Бог, не ушёл.
Пораньше сынишку уложит.
Когда тот закроет глаза,
Она себя взглядом предложит –
И я не смогу отказать.
Не то, чтобы очень в охотку –
Но рядом никто не живёт,
И тянет четвёртую ходку
Весёлый ее муженёк.
Мне жалко её, одиночку.
Я знаю, как холодно ей.
Пусть этой завьюженной ночью
Ей будет немного теплей…
НАВИГАЦИЯ-97
Идёт попойка за попойкой.
Мелькает скучное кино.
С девчонкой, глупенькой и бойкой,
Мы пьём на лихтере вино.
Слышны команды: «Майна! Вира!»
Скрипят портальные краны.
О, сколько нас, больных и сирых,
По всем углам моей страны!
Пора и мне угомониться.
Прошли былые времена.
Как не крути, мне нынче тридцать,
А за душою – ни хрена.
И нет ни Родины, ни флага,
А то, что есть – ненужный хлам,
И лишь живительная фляга
Меня спасает по утрам.
Какие дали нас манили!
Какой нам грезился простор!
У нас был выбор: или–или
(Довольно, в общем-то, простой).
Теперь ни выбора, ни цели.
Холодным ветром мир продут.
И те, что чудом уцелели,
От жизни лучшего не ждут.
Я стал психованней и злее.
Мне ваш уют, как в горле кость.
Наступит утром отрезвленье –
Меня привычно душит злость.
Я - сын великого народа.
Меня не спрячете. Я – ваш.
Ах, эта пьяная свобода!
Ах, этот радостный кураж!
|
НОВОЕ ВРЕМЯ
И было голодно в стране,
И было холодно и сыро…
Мальчишка ходит во рванье.
Она все реже видит сына.
Она таблетки жадно пьёт.
Она гадает: или-или?
Она его не узнаёт.
Мальчишку будто подменили.
Пацан связался со шпаной.
Громят ларьки по околотку.
Под утро он идёт домой,
Приносит сникерсы и водку.
Он что-то буркнет ей в ответ
И спать завалится на сутки.
Ему уже пятнадцать лет.
Его подставят эти суки.
Мать все равно сойдёт с ума.
Вот и расти послушных деток.
Ему корячится тюрьма,
Колония для малолеток.
Отец давно стал алкашом –
Пусть захлебнётся ей, убогий…
Мальчишка с колеи сошёл.
Его, как волка, кормят ноги.
В колени бухнуться? Просить?
Услышать мрачное: «Иди ты…»?
Такое время на Руси –
Подростки двинулись в бандиты.
Такое время – руки грей,
Снимай навар, скупай заводы.
Подростки кормят матерей,
Сидящих дома без работы.
Кричите, кто во что горазд.
Малюйте новые иконы –
Она мальчишку не отдаст
Неумолимому закону…
* * *
С трудом в сознанье приходя,
Глаза открою в темнотище.
Не помню, кто я сам, хотя
Как будто принц, скорее нищий.
А может, гость иных миров,
Посланец из небесной сини…
Вчера набрались – будь здоров!
Теперь лишь так и пьют в России.
Какой там гость – простая пьянь!
Как за окошком ветер стонет.
Похмельному в такую рань
Идти к ларьку – да нет, не стоит.
Я знал, что будет пыль столбом,
Друзья – приятели упьются –
И кто слабее – под столом,
А кто покрепче – мордой в блюдце.
И чья беда и чья вина?
Нас била в зубы жизнь и гнула,
И та, что мне была верна,
Давным-давно рукой махнула.
А впрочем, что тут говорить?
Мы все идем к заветной цели.
Чертовски хочется курить,
Да только спички отсырели.
Сгорай от мутного стыда,
И про себя тверди почаще:
«Оставь надежду всяк сюда
Входящий…»
* * *
Ах, оставь его в покое,
Захмелевший инвалид.
Лейтенанту снятся кони.
У него душа болит.
Он – службист, а не Есенин.
Только нету снов страшней,
Как в России днём весенним
Перебили всех коней.
Он прикрыл глаза ладонью -
То ли плачет, то ли спит.
И, чтоб реже снились кони,
Медицинский глушит спирт.
Он мечтает о покое,
Но всё так же, день за днём,
Обезумевшие кони
Ржут и прядут под огнём.
Пацану с глазами старца
Жизнь наставила рога.
Всё же нет страшнее танца,
Чем под пулями врага.
Как апостол на иконе,
Лейтенант подпивший свят.
Где его гнедые кони?
Под какой обстрел летят?
Он рыдает от бессилья.
За окном свистит зима.
Иль с ума сошла Россия,
Или он сошёл с ума…
* * *
Всё ходил по тоненькому краю.
Револьвер по случаю запас.
Как не застрелился – сам не знаю.
Что скрывать – испытывал соблазн.
Что поделать – жизнь не получилась,
А дожив до тридцати годов,
Радуюсь, что это не случилось.
Понимаю: к смерти не готов.
Бес меня тогда водил, наверно.
Нашептал, подлец, – и был таков.
Думал застрелиться, взрезать вены,
Насмешить таких же дураков.
Видно, есть ещё какой-то тормоз,
Что сработал в том плохом году.
Я не застрелюсь, умом не тронусь,
В лестничный пролёт не упаду.
Револьвер отнёс на барахолку,
Чтобы не оттягивал карман.
И мои друзья не знают толком,
Как я дров чуть-чуть не наломал.
Видно, в канцелярии небесной
Дрогнула у писаря рука.
В длинном списке, лишь ему известном,
Не был я им вычеркнут. Пока.
Вспоминай, залечивая раны,
Как со смертью был накоротке,
Лицедей нелепой мелодрамы
В этом захолустном городке…
* * *
Меж нами нет чёткой границы.
Бог весть, что мы завтра найдем.
Мы как перелётные птицы -
Кочуем и ночью, и днём.
Свобода! И мы замираем
В прощальном крутом вираже.
И то, что нам кажется раем,
Назавтра приестся уже.
Спасибо за то, что любила,
Что так малодушно лгала,
За то, что меня отпустила,
За то, что обратно ждала.
Ах, как задыхалось и пело,
Чужое отринув враньё,
Шальное бездумное тело,
Весёлое тело моё.
Мелодией бредя весенней,
Мы пели всю ночь напролёт.
И нам улыбалось везенье -
Никто уже так не споёт.
За вечные эти минуты,
Уйдя в предрассветную тьму,
Кивну благодарно кому-то,
Да так и не вспомню - кому... |
|
Вадим Аркадьевич Ярцев (1967-2012) – сибирский российский поэт. Родился в деревне Пашино под Новосибирском, с пяти лет жил в Усть-Куте – небольшом портовом городке на севере Иркутской области. Работал грузчиком, диспетчером, начальником смены, мастером по отгрузке леса, сторожем, учителем истории. В числе местных авторов, членов литературного клуба «Причал», изредка печатался в районной газете. За год до смерти поэта в иркутском альманахе «Сибирь» вышла первая большая самостоятельная подборка. Автор книг «И всё же несколько минут я был свободен!» и «Марш славянки» (издана посмертно). Похоронен на городском кладбище в Усть-Куте.
