Юрий ЮРЧЕНКО («Анри») поэт, военкор Новороссии

«Я САМА СЕБЕ – УКРАИНА!»

(По итогам конкурса имени Павла Беспощадного «Донбасс никто не ставил на колени»)

Если бы конкурс носил имя, скажем, моего доброго знакомого, московского поэта Леши Ефимова («Ефимов» в пер. с греч. – «благодушный»), или его тезки, нецензурного поэта Алексея Добрякова, то результаты конкурса, наверное, были бы совершенно иными. Но, как всем заинтересованным лицам известно, конкурс носит имя донбасского поэта Павла Беспощадного. И это в корне меняет дело: осененные таким именем,  члены жюри никак не могли себе позволить чего-либо похожего на комплиментарность, благодушие, кумовство и всякие другие личные отношения.

Споры были жаркие. Если мнения членов жюри не совпадали, то они, пытаясь донести до коллег уникальность и неповторимость именно «своего» кандидата, начинали  зачитывать вслух лучшие, на их взгляд, строчки, строфы, а то и – полностью – стихотворение «приглянувшегося» им поэта (причем, старались читать «с выражением», компенсируя дрожью в голосе всякие авторские огрехи и непроговариваемости)…

И вдруг, в самый разгар дебатов, все, как-то одновременно, осознали, что ситуация складывается достаточно эксклюзивная: в нашем рабочем «шорт-листе» оказались исключительно одни женщины.  То есть в этой жаркой битве «мужские» стихи как-то даже и не обсуждались. «Нет-нет, этого допустить нельзя! – воскликнул самый пугливый из нас, - ведь все однозначно скажут, мол, «конечно же, а что вы еще хотели – ведь в составе жюри были одни мужчины!»

Придя в себя и осознав всю «ненормальность» и опасность создавшегося положения, все бросились искать чоловіка.  

После долгих и неоднозначных поисков, после зачитываний (с еще бóльшим «выражением») «мужских» стихов, после мощнейших аргументов («Издано более чем 50 книг!..» «Доктор!..» «Ректор!..» «Классный парень!..» …), все, пряча друг от друга глаза, вынуждены были признать, что отступать некуда.  Что мы не можем себе позволить втягивать в  наш «шорт-лист» поэта откровенно за штаны (даже если они камуфляжно-героические).

«Да и потом, - чуть осмелев сказали мы друг другу, - что мы из этого устраиваем себе проблему? Пусть это будет проблемой их – мужских поэтов, то есть поэтов-мужчин. Может быть, результаты нашего конкурса как-то заставят их встряхнуться, остановиться на всём своем победительном скаку, и, может, задумается лихой мужской поэт, что иногда даже удачные строчки теряются в бойком многословии, в необязательности… Задумается о том, что есть такие вещи, как самоконтроль, способность к отбору, к отсеиванию… О том, что и неплохие в общем, по мысли, строфы могут быть подпорчены малоинтересной рифмой:

«…от помощи гуманитарной
                не заразиться гуманизмом
(жить захотели в <унитарной> –
                перемудрили с механизмом)..,»   

…и дальше в том же духе, такая же «свечка-гречка»…
(Александр Сигида).  

И может, вспомнит он, наш мужской поэт, о том, что фельетонно-газетное рифмованное остроумие и  высокая лирика  –  совсем не одно и то же…

«…Мой вопрос нескончаемо горек,
Мне его не постигнуть вовек:
Неужели сванидзе – историк?
И неужто «гайдар» – человек?..»   

«…Где жвачкой чавкает Аляска –
Камчаткой гейзеры кипят.
Курилы слушают с опаской
прибой, восход – и хакамад.»      

Грусть тоска по п о э з и и…  Хотя у этого же автора (Юрий Серб)  есть действительно хорошие строфы, например в стихотворении «Душа славянская»:

«…Хорошо мне жилось
На Руси золотой,
Хорошо мне спалось
Под шатром соловьиным!..
И успел я понять
Её жребий святой
И просторы снегов, и людей – исполинов.»

Можно же – без хакамад?...
. . . . . . . . . . . . . .

Конечно же, тут нужно признать – мужчины изначально были поставлены в более сложные условия: конкурс-то тематически больше женский: шахтерский Донбасс, война и т.д.  А если серьезно – это ведь просто парадокс какой-то: говоря о войне, мужчины не находят слов единственных, проникновенных, таких, от которых дыхание бы перехватило (тех слов, которые органично и просто находят женщины), нет – они говорят о ней словами общими, плакатными, скучными:

«…Кто- то руки греет на нашем горе,
Что им смерти, вдовы, огонь, калеки...
Соль из женских слёз ослепила море,
Не спасёт ни "броник", ни обереги.»     
(Александр Морозов)

«…Тебя убаюкала вечность.
Не знаешь ты, сном тем объят,
Что снова беснуется нечисть
Нацистско-бандеровских банд.»           
(Виктор Мостовой)      

«Вновь бесноватость назначает встречу.
И ненависть, оскалив черный рот,
Взрывает, убивает и калечит,
И, кажется, назад, а не вперед
Стремится время, как палач за плахой,
Как мракобес, лелеющий войну…»   
(Владимир Спектор)

Вот – из почти запредельного:

«Брат на брата, кум на свата,
Малоросс, великоросс...
Знать, для всех европ и штатов
Нас поссорить – вот вопрос.»

А тут уже – и без «почти»:

«Украина, Русь и Белоруссия,
Сколько б ни стегали вас, ни жгли,
Вы не задрожали, вы не струсили,
И с дороги общей не сошли.»    
(Александр Кердан)                                    

Вот, автор, живет – казалось бы! – в Луганске. То есть знает о войне не «по рассказам очевидцев». Откуда же такая констатационно-отстраненная интонация? –

«…Миной лежит убитый.
Рядом убитая мать.
С властью теперь вы квиты –
Не будете «бунтовать».

Нас не поймёт иноземец –
Что же мы за страна?
Надрывно плачет младенец.
Жизнь его спасена.»          

И ведь правда: «иноземец» не понял ничего про нас, и дал на Международном турнире в Дюссельдорфе автору этих стихов Марку Некрасовскому звание лауреата (вот, уж – что немцу хорошо…)

Можно сказать: знаете что, товарищ автор статьи, давайте, будем экономить время читателя и поговорим  об истинной поэзии… Зачем говорить  об очевидных не-стихах? 
Да ведь в том-то и дело, что, оказывается, не так уж все и очевидно: я сейчас цитировал поэтов из так называемого «победительного» long list’а, и все вышеобозначенные авторы – сплошь титулованные. Вот, еще, «от Марка»:

«Я не верю, что это традиция:
Вновь нацизмом расколота нация.
Чтоб запели Волынь и Галиция,
Если б их разнесла авиация?!»

«Душу рвут рыданья матери
Плач несётся к небесам.
И гниют, гниют каратели.
По полям и по лесам.»

А это что-то из разряда «садо-барто» :

«Это чьи ребята ноги?
Без сомненья это Томка.
После взрыва на дороге
Только ноги и воронка.»

Понимаю, что – кощунство, но ничего не могу с собой поделать, – сразу в голове крутится :
«Мы спросили у монтера у Петрова…»  

Я не верю, что Марк живет в одном городе с Еленой Заславской.

Ну, ладно. Не так уж всё и мрачно в этом полуспящем мужском царстве. Вот, например, точные (хоть и не без плакатности), уверенные строчки:

«…Стоп! Мы с Державой не простились.
Не встали на колени в грязь.
И всё же в душу пропустили,
И в сердце мировую мразь.

Но перст Господний русских учит,
Как поводырь слепых ведёт.
И солнцем выжигает в туче
Слова: «Победа» и «Вперёд».»    
(Игорь Тюленев)

Но в целом автор (в этой подборке) – слишком рассудителен, слишком филологичен, и это оказывает ему (в нашем случае) плохую услугу: лишает читателя эффекта ощущения непосредственного авторского участия в событии. Я совсем не имею в виду, что автор должен быть обязательно ополченцем, сидеть в окопах, нет, конечно же, – вот, Лясковская, она – не в окопах, не в ополчении, в Москве сидит, сына воспитывает, книжки православные пишет. Но война проходит через ее сердце. Она – непосредственный участник. А у С. Тюленева война проходит через его мозг. Что тоже неплохо. Но для меня, читателя – мало. Такой, как бы, умный взгляд со стороны.

Есть хорошие строки и строфы у Владимира Карлова:

«…Тёмной улицей пустынной,
В гулком топоте шагов,
Не спеша иду с волыной,
Провоцирую врагов.» 

«…В распахнувшейся солнечной проруби,
Над бетонным колодцем двора,
Словно ангелы кружатся голуби,
А внизу гомонит детвора.»

Но таких строк у него, к огромному сожалению, мало, в целом, тоже – «правильные» стихи, штампы…

Обаятельное стихотворение  у Михаила Афонина «Я старый окопный, потрёпанный кот….» хоть и не спасло всю его подборку, но, тем не менее, автор запомнился, и хочется еще чего-нибудь такого от него дождаться…

Запоминается и Александр Тихонов:

«Отражение сущего, маленький ветхий мирок.
Тучи низко плывут – закричи, в небесах будет слышно!
Муэдзина с балкона мечети услышит пророк...
Колокольные звоны с рассветом услышит Всевышний...»

«Проносятся тучи над Ошею.
Провинция в самом соку.
Провинция - слово хорошее,
Когда не уходят в загул
Её деревенские жители,
Не тащат на сдачу цветмет,
В соседстве живут уважительно
И Ганс, и Иван, и Ахмед.
Когда, словно в тексте у классика
Словечко к словечку - строка:
То луг со стогами, то пасека,
То в диком разливе река…»

«…Прощай, Атлантида… Один у обрыва стою.
Крикливая чайка кружит над волной одичало.
Я слушаю ветры. Лишь ветры правдиво поют
О том, что однажды всё снова начнётся сначала.»

Достойно, внятно, и культура стиха – налицо, и темы понятные, «мои», но… Но – на «женской половине» интересней.

Вот – просто хорошее стихотворение Александра Товберга:

***
Нас убьют сегодня рано,
Тихим утром, на рассвете,
Когда сны теплы и пьяны,
Когда добр и бодр ветер.

Смерть в окошко постучится,
Мы спросонок ей поверим ?
Милой, ласковой волчице
Распахнём, как душу, ? двери.

Камуфляж овечий сбросив,
Ухмыльнётся Смерть щербато
И войдёт ? имён не спросит ?
С милосердным автоматом.
……………….

Жалко, что одно – на подборку.

Предполагается, что на поэтический конкурс (да еще не какой-то там рядовой, а связанный с сегодняшним Донбассом) все русскоязычные лирики должны прислать свои лучшие стихи…

Когда человеку грустно, когда он остается один, а за окном – непроглядная ночь и далекие звезды, рука человека сама тянется к книжной полке, чтобы достать маленькую книжечку своего любимого поэта, и книжица эта сама раскрывается на одних и тех же страницах, и человек в сотый раз перечитывает строки, которые он давно уже знает наизусть… И слезы наворачиваются на его глаза, и появляется желание вскочить и сделать что-нибудь, или жизнь, хотя бы, заново начать…  Ох, как хочется подсмотреть – что же он такое – из своего самого сокровенного! – сейчас перечитывает?..

Да вот что:  

«Мой рай, мой край. Об этот край суровый
Ломают копья, расшибают лбы.
Я создан из его любви и крови,
Труда и воли, слова и судьбы.»            

Он перечитывает стихи Владимира Скобцова. Нашего именитого и любимого на Донбассе (и не только) барда.

Ну, пошутили и хватит.

На самом деле у Володи есть  ч т о  читать и перечитывать:

«Ты покури, а я прикрою,
Смотри: за первою звездою
Гуманитарные конвои
Везут усталые волхвы.»                   

Есть. «Только этого мало». А чего много? – А много (в этой подборке) барабанного, газетного, плакатного, общего, не совсем живого:

«Звенит натянутой струной
Судьба, её не выбираем,
Между чистилищем и раем
Скажи спасибо, что живой.»

Оп! – случайно на возражение нарвался, - я говорю «не совсем живой», а Володя возражает, «живой», говорит, я. Ладно. Спасибо. Возможно, что я и неправ.

Вот строфа, и впрямь, поживее:

«В который век в рассветной мгле
Тебя сирены вой разбудит,
Не измени своей земле,
А остальное – будь, что будет.»       
              
Вроде бы, и слова правильные, и ситуация приближена к реальной («сирены вой»), и мысль, казалось бы верная («не изменяй, будь что будет» - кто бы спорил?), но… Чуть мимо сердца.

Но ведь я сам много раз слушал, как Володя поет эти слова, и у меня не возникало при этом вопросов, мне – в общем – всё, как бы, нравилось?  Стоп. Мы же только что оговорили: рука в ночи достает с полки маленькую книжицу любимой лирики, а не целого буйноволосого барда с гитарой. И если начинаешь вслушиваться без «звона натянутой струны» во все эти, вроде бы, правильные слова, возникают вопросы к стилистике, к смыслам и т.д.  К русскому языку.

«…От страсти лечь под сильного,              
От власти шестерни,                                
От счастия крысиного,
Меня, Господь, храни!»                            

Первая же строчка меня смутила и обескуражила:

«…От страсти лечь под сильного.»            

(«Задумался Илья и говорит: "Алеша, пойди-ка, посыпь этого петуха мелом…"». Эпос).

«Ой, Господь, храни меня! Ой, Господь, за мной – глаз да глаз! Ой, боюсь! За себя, Господь боюсь: токо ты отвернешься от меня, я – прыг! – и уже лежу под сильным: такая она, Господь, страсть. И такой  он – сильный…»

Может, следующая строка будет полегче (в смысле смысла)…

«…От власти шестерни».     То есть –

Ты храни меня, Господь,
от власти зубчатого колеса, прикрепленного к вращающейся оси!
. . . . . . . . . . .

Озадачился Господь:
«Ты  про чё, ваще, Володь?..»

А если просто сказать, то тут банальный случай неточного словоупотребления. Под гитару –  проходит.

«В крепкий узел судьба наша свита
В царство то ли рабов, то ль господ…»

…Долго я пытался распутать этот «узел», чтобы освободить глубоко спрятанный в нем смысл. Безуспешно.

«Незваным гостем в дом родной
Уже грядёт иной порядок…»

Володя, товарищ мой звонкострунный, ответь мне - что это??? 

Даже «сладкая человечина» в следующей строке, подкрепленная железной «покупательной способностью» рефрена «Скажи спасибо, что живой.» - не спасает положения: я снова возвращаюсь к «порядку», кот. «уже грядет», к «незваному гостю», пытаясь дорасти до этих строк, до этих «откровений», увидеть в них наконец то, что – наверное – от меня ускользает… Да, пожалуй, я чего-то сильно не понимаю, а это вот и есть   в ы с о к а я  л и р и ка…
…………………………………………

Сейчас скажу о сделанных мной  – для себя – открытиях.

Первое открытие: поэт Юрий Макусинский. В з р о с л ы е  стихи, нет в них инфантильно-самодеятельной бойкости (нахрапистости), в отличие от многих других, присланных на этот конкурс, стихов. Прочел подборку – получил удовольствие, как после беседы с интересным мне человеком. «Молитва ополченца» и другие. Не цитирую – откройте и прочтите.

Второе открытие: поэт Юрий Беридзе.  Я знаю его стихи давно, в каком-то смысле мы даже с ним земляки, есть вещи и уголки на этой земле, которые нас связывают… Но – к стыду своему – я не нашел – раньше – времени вчитаться в этого поэта, вслушаться. Буду наверстывать…

Спасы на крови

На серой ткани мешковин,
как шрамы, грубые плетенья…
Кто звал вас, спасы на крови,
в когда-то мирные селенья?

Вихрастый хлопчик не встаёт,
ему июль уже не нужен –
он выпит смертью до краёв,
до ложа мягкого из стружек,

до каменеющих в слезах
отца и матери над сыном,
до слов, которых не сказать –
они из горла кровью хлынут…

Затишье

Мы пили затишье - в три горла, взахлёб,
была нестерпимою жажда,
нас жар выжигал и бил нас озноб -
и выжжет, и выбьет однажды...

Но это - когда-то, потом, не сейчас...
А нынче затишье мы пили -
и наш лейтенант, лопоух, долговяз,
и наш старшина, крепкожилен,

рукаст, громогласен, но нынче - осип
и перхает, горлом клекочет,
и все, кто еще не погиб, не погиб,
и, ясное дело, не хочет...
………………………………..

Напомнило военные стихи Иосифа Уткина.
«Одна шестая»,  «Ивановы, Петровы, Рогожины…»   Сильная, мощная даже подборка… И впрямь, иногда поднимается до уровня наших больших фронтовых поэтов.

Третье открытие: Вадим Степанцов. Мой товарищ по литинституту, мой добрый знакомый по жизни, спутник по ночным прогулкам-загулам в переулках Москвы, по хмельным – до утра – джем-сейшнам Тифлиса, по шараханьям «меж готикой и ренессансом» Мюнхена…

Всегда (мне так казалось), о чем бы он ни писал, какой бы свой период он ни переживал, в каком бы жанре ни самовыражался – всегда ему удавалось сохранять маску иронично-циничного, провокационно-эпатажного, умного, рассчитывающего все риски и просчитывающего все реакции, поэта с широким диапазоном:  от клоуна в балагане – до проповедника на амвоне (с одинаковым успехом).

Впервые, может быть, я услышал, что у Вадимаб  ь е т с я сердце. И что оно – может болеть. И что болеть оно может – у меня и у него – об одном и том же:

«…Суровый край, величественный край,
Где так понятно, что страна едина.
Как Родину себе ни выбирай,
В крови - Россия, в сердце - Украина.»

«…Вокзальчик поселковый за Окой,
Такой уютный, тихонький такой,
Пригрелся бомжик, ивушка кудрява.

Я вырву гланды этой вот рукой
Тому, кто крикнет здесь: "Героям слава!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ну, а теперь – на женскую половину!

Ирина Древицкая

«…Обречённо акации мокнут,
Не сдержав веток мелкую дрожь,
По крест-накрест заклеенным окнам
Бьёт несущий бессонницу дождь.

Мне тревожно и больно, и даже
Знаю – я не одна не усну:
Плачет тополь-старик  в камуфляже –
Он устал уже ждать тишину.»          

(из «Донецкой осени-2014»)

Хорошие,  добротные, крепко сбитые стихи, с интересно найденным образом («тополь-старик в камуфляже»), с настоящей – неподдельной – болью… и все же это – стихи учительницы, а мне, в это непростое время, уже недостаточно правильной рассудительности, мне нужны стихи другие, пусть не такие гладко-выстроенные, пусть с ломающимся ритмом и с неровной, обрывающейся строкой, короче – стихи, в которых бился бы живой, обнаженный нерв, в которых слышался бы не размеренный счет метронома, а – биение живого человеческого сердца…

Редким хорошим ПРОСТЫМ, беспафосным строчкам –

«…Не могут воспринять войну
Измученные души наши,
И больно очень за страну,
И за детей, конечно, страшно…»  

–  трудно прорваться сквозь, вроде, правильные, но штампованные газетные обороты:

«…Заложники чужой игры,
Чужих стремлений и амбиций,
Уже до той дошли черты,
 С которой сложно возвратиться.

Как жутко, что на брата брат
Поднять сегодня руку в силах,
И что решает автомат,
Кому - во власть, кому - в   могилу!»
Май 2014 года»)

Есть, конечно, и на этой половине «мужские» стихи, то есть – не уступающие по количеству общих слов, штампов и плакатности стихам авторов-мужчин:

«…И полетел коричневой чумою
фашизм над жёлто-синею страною.
 Смотри, солдат, до остановки сердца,
в глаза ТОБОЙ убитого младенца!»    
(Виктория Полякова)

«Не стреляй в нас, солдат! Не стреляй!
Мы не те, кто затеял войну.
Кровью наша омыта земля
За распятую вами страну.
Посмотри на жену и детей,
На седую с морщинками мать…
………………………..
Мы забыли про мир за окном,
У людей одинаковый взгляд,
Умоляющий лишь об одном:
«Не стреляй в нас, солдат! Не стреляй!»  
(Екатерина Ромащук)

Понятен мотив, понятен посыл, возразить нечего, всё правильно, только к поэзии этот текст отношения, на мой субъективный взгляд, не имеет. И, боюсь, что и солдата, к которому обращается автор, такие стихи (сомневаюсь, что его остановят вообще какие-либо стихи, но уж эти-то точно) не остановят.

Из этой же серии «мужских» стихов:

«…Пока роятся факелы в ночи,
и люди снова заживо сгорают,
и радуются смерти палачи,
не кончена вторая мировая.» 
(Ольга Старушко).

Но у последнего автора – у О.Старушко – сквозь непростой синтаксис, сквозь нагромождение не очень укладывающихся в одну строку слов, всё же, пробивается что-то настоящее – настоящая жизнь, настоящая боль, настоящая война, как, например, в стихотворении о пятилетнем мужчине, рассаживающем по игрушечным машинкам «бойовиков»… или в ее «эскизе» про донецкий аэропорт:

«возглас “Вставайте!..”, с которым Прокофьев берёт аккорд,
и вот уже снова бронёю бряцают с Запада, ибо
имя Прокофьева держит Донецкий аэропорт,
и в полном доспехе уходит под воду ливонский киборг.»

Просты и щемящи строчки Локтионовой:

Никто не знает

«Небо – оно без края.
В нём облака-барашки.
Мама, прости Родная,
Нет больше сына Сашки.

Ветер. Какой здесь ветер!
Вдоль по степи гуляет.
Мама, никто на свете
Где я лежу, не знает.
…………….

«…Стала вдруг сутулой спина.
Седина. Откуда взялась?
Я тебя прощаю, Страна…
Будь навеки проклята, Власть…»

Открытием стала для меня и давняя моя знакомая, Лада Пузыревская. Очень сильная, на мой взгляд, основательная подборка, в каждое стихотворение которой хочется вслушиваться…

горловка
 
выводя из себя, не держи меня за руки, брат.
дай ладоням запомнить податливый сумрак белёсый,
перебрать поименно сугробы напрасных утрат
и смотреть, и смотреть, как метель обнимает берёзы.
 
поклониться родным, между делом, сходящим с ума,
и чужих не забыть, хладнокровно шагающих рядом.
зарекаться не надо – пусть будут тюрьма и сума,
лишь бы выстоял дом, изувеченный шалым снарядом.
 
тише, девочка спит, что есть сил обнимавшая мать,
на покрывшейся коркой земле, обернувшейся адом.
здесь, по слухам, война – вот и некому их поднимать,
обескровленных птиц, на лету искалеченных градом.
 
отпусти меня к ним, безмятежно не помнящим зла,
я смогу рассказать им,
что пропасть совсем не бездонна,
что и с той стороны было видно, как нежно несла
мирно спящую дочь на слабеющих крыльях мадонна.
 
перемирие, брат, фейерверк завершает концерт,
лишь бы нам не забыть это пение их горловое…
песня – тоже тоннель, свет опять обещали в конце.
сколько долгих веков с непокрытой стоять головою
. . . . . . . . . . . . . . . .

Я уже цитировал где-то в ФБ эти строки Влады Абаимовой:

«…Когда умру, тогда узнаю,
Где на лугу пасется ко,
Где синеглазка разварная,
Кровянка, хлеб и молоко.
 
Встает Егор на подвиг ратный,
Услышав с неба трубный глас.
…Где нет войны, 
Где младший брат мой
Не вступит в батальон ″Донбасс″.»

А эти – не цитировал:

«…Когда на костях не мешает плясать
Иным родовая травма.
Боже, мне стыдно стихи писать
После второго травня.»

И я сразу поверил, что это – правда. И что стыдно «после второго травня», и что вообще всё, о чем она пишет – правда.

Со станции Шевченко
(фрагмент)

«Со станции Шевченко
Отходят поезда,
Со станции Шевченко -
Неведомо куда.
 
Быть может, в стольный Киев,
Где есть бистро, метро,   
Где слезы, очи выев,
Вливаются в Днипро.
 
А может быть, в Одессу,
Где на стволах смола,
Где не читают прессу
Сгоревшие дотла.
 
А может быть, в Черкассы,
А может быть, в Херсон.
Стоит народ у кассы
И длится страшный сон.
 
Следят глаза пустые
За стрелкой на часах.
Но ангелы святые
Живут на небесах.
 
На землю посмотрите
Из белых облаков,
В Россию заберите
Детей и стариков…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Никогда раньше я не читал стихи Анны Долгаревой. С самых первых строк – сжалось и дрогнуло что-то внутри.

«…Его звали Максим
И он был контрабандистом
Когда началась война
Ему было тридцать.
Меньше года
Он продержался
Недолго.
Под Чернухино
Он вывозил гражданских
Его накрыло осколком

Мне потом говорили тихо:
Вы не могли бы
О нем не писать?
Все-таки контрабандист
Бандитская морда
Позорит родину-мать.

Ее звали Наташа
Она была из Лисичанска
Прикрывала отход сорока пацанов
Ей оторвало голову
Выстрел из танка
Они говорят о ней
Губы кривят
Чтобы не плакать снова
Она была повар и снайпер
У нее не было позывного

Ее звали Рая
Художник
Ей было семьдесят лет
Жарким августом
Перед всей деревней
В обед
Ее били двое
По почкам и по глазам
Черный и рыжий
Искавшие партизан
Она ослепла
Но все-таки выжила
Даже успела увидеть
На улице тело рыжего…»

Это фрагмент. А стихи про Серегу водопроводчика – сами прочитайте.

Стихи Елены Заславской я знаю уже… можно сказать, давно: уж с больше года… Вроде, открытия быть не должно, но оно и тут было. Каждый раз, когда я ее читаю – открываю Лену для себя заново. Не буду цитировать ставшие уже хрестоматийными (во всяком случае, на Донбассе) стихи про «этих русских мальчиков», или про «Вот я иду по полю минному И рву ромашки с незабудками…», а – обезоруживающе простые, безыскусные строчки:

«На Саур-Могиле
Опять его убили.
Его убили снова.
Красивого, родного,
С глазами, как у мамки…
Арта. Пехота. Танки.
Как в страшном 43-м,
Уже в другом столетьи.
………………………….
Кругом лишь степь да поле,
Да русское раздолье.

Земли нет в мире краше.
В ней спят солдаты наши.»

В качестве примечания. Удивительно то, что стихи последних двух поэтов – Анны Долгаревой и Елены Заславской, вроде бы, не должны мне – по определению – понравиться. Потому что я – в принципе – таких стихов не люблю. Для меня такие стихи  – как бы и не стихи. Я ретроград, традиционалист, люблю если и не совсем точную, то уж четкую рифму. Не люблю «бесформенность». В общем долго я могу перечислять, что люблю и чего не люблю. Вот, всё, что «не люблю» - есть в стихах этих двух поэтов. Но, кроме всего этого, в них еще есть ЖИЗНЬ и ПРАВДА. И – как это для меня самогó ни странно – ПОЭЗИЯ. Во всяком случае, дыхание ее я почувствовал на своей щеке, когда читал эти «непричесанные» стихи. Тот случай, когда победителя (читай: победительниц) не судят. Они меня победили.

К слову, о победительницах.  Должен сказать, что я опасался, когда жюри собралось на финальное обсуждение, что придется спорить, убеждать, отстаивать. И всё, действительно, оказалось непросто. И споры, и разногласия – были. Только не по первым трем местам. С ними сразу всем всё было ясно. С ними было как в самые черные времена «застоя»: сразу и единогласно. За что я очень признателен всем членам жюри.

А сейчас – напоследок и с радостью – о безусловной (для меня) победительнице. Я вообще ни в чем – по жизни – ни разу не объективен. Но в данном случае я субъективен как никогда. И не потому, что название одного из ее стихотворений в этой подборке полностью совпадает с подписью под этим текстом (ну, или не только потому).

С первой строки этих – донбасских – стихов Наташи Лясковской

«а вдруг это не я убита под   Донецком…»

- я (сколько бы раз их не перечитывал) плáчу. Возраст, конечно. Раньше меня так было не прошибить.

«…в чистом поле братья сходятся бьются досмерти как водится
нет ни споров ни обид тот убит и тот убит
ангел с ангелом встречается ангел ангелу печалится
ох не спас я своего ох не спас от твоего
полетели к Богу белые что ж мы Господи наделали
небо Отчее скорбит братом брат родной убит
горя горшего не видели плачут ангелы хранители
ведь по правилам родни видно братья и они..»

«…а знаешь брат когда б я там была то тоже бы себя не берегла
что нам беречь в такие наши годы
чем в закутке с болезнями стареть уж лучше бы в сраженье умереть
за наши два любимые народа
…………………………………..
рассвет медсёстры с топчанов встают в далёком крае петухи поют
что за окном россия украина
нет просто родина одна она у нас и я лечу над нею в судный час
на крыльях утра и новокаина»
 
«Я  сама себе — Украина!
Вы уж там, за таможенным тыном,
без меня разбирайтесь: кто чей?
У меня здесь два сына и Нина,
бабынастина греет ряднина
в знобизне московитских ночей….»

 

А теперь, скажу, наконец, самое главное. Больше уже не могу сдерживаться. Действительно, накипело.

Поздравляю всех – победителей, участников, членов жюри, организатов-спонсоров, «Петербургскую – конечно же! – газету», родственников победителей, поклонников, рядового читателя Дмитрия Эдуардовича Дезорцева и весь трудящийся и воюющий Донбасс с этим самым настоящим Праздником – с объявлением лауреатов и победителей поэтического конкурса имени Павла Беспощадного «Донбасс никто не ставил на колени»!

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную