* * *
Этот мир надо мной – белым облаком, птицей и Богом.
Этот мир подо мной – муравьишкой, пыльцою веков…
Я люблю, когда небо целует дождями дорогу,
Заполняя копытца недавно прошедших коров.

Я навек полюбил эти заводи, эту осоку,
Эти серые избы с певучим печным говорком.
Эти сосны шумят надо мной широко и высоко.
Говори со мной, лес, первобытным своим языком –

Торфяным, глухариным, брусничным, зелёным, озёрным,
Хороводным – в распеве сырых земляничных полян.
Ой, туманы мои! Ой, вы, жадные вороны в чёрном!
Скоморошьи дороги и ратная кровь по полям.

Я прикрою глаза и услышу кандальные звоны,
Безысходный, по-бабьи, горячечный плач у берёз.
Как скрипучи дороги! Как мертвенно бледны иконы!
Как селенья ужались, и как растянулся погост!

Тишина на Руси, словно лодка стоит на приколе,
А накатится вихрь, так покуда её и видал.
Мужики-мужики, вам тесны и корона, и воля.
Кто считает деньгу, кто рубаху последнюю снял.

Можжевеловый воздух поминками пахнет, как порох.
На серебряных перьях овса – предрассветная трель.
Сколько вражьих чубов причесалось о вилы и обух –
Помнят травы ночные, кровавый брусничный кисель.

И возносит звонарь колокольни стозвонные соты.
Но сжигает Иуда воздвигнутый предками храм.
И на каждой сосне – золотистая капелька пота.
И на каждой берёзе – полоскою чёрною шрам.

Говори со мной, лес, ведь и мне твоя тайна знакома,
Словно аистам в небе, хранящим на пёрышках синь.
Высоко надо мной золотая сгорает солома
И трепещут стрекозами синие листья осин.

* * *
О любви сказать ещё желаю,
О своей негаснущей любви
К снегом запорошенному краю,
К сёлам, почерневшим на крови.

К этой вот истоптанной дороге,
К трепету весеннему реки,
Потому что на земле не многим
Светят изб родные огоньки.

Всхлипывает лодка у причала,
Яблоня касается руки.
Мне ночная птица прокричала,
Что дороги к детству далеки:

Через дымку сумрачных вокзалов,
Через кровь успехов и потерь,
Через холод ложных пьедесталов –
Ко всему, что дорого теперь.

Этот путь, быть может, в жизнь длинною.
Но за весь сердечный непокой,
Может быть, глаза рукой прикрою,
И увижу маму молодой.

НОЧЛЕГ
                Владимиру Крупину
Дом средь леса, бревно, поляна.
И луна, словно пень торчит.
Лай собаки истошный, рваный.
Вышел дед на крыльцо, молчит.

– Приюти. –
– Заходи, покуда. –
А в руке у него ружьё.
– Опасаешься? –
– Много люда.
Реже добрые, чем гнильё. –

Покурили, попили чая.
Образа в заревом углу.
Ходит кот по избе, скучая.
Точит звонкий сверчок пилу.

Огляделся. Берёт зевота.
– Где положишь-то? –
– У икон. –
На повыцветших жёлтых фото
Над кроватью – она и он.

Улеглись. Из-под пола – сырость.
– Мне-то скоро, наверно, в гроб.
Но, скажи, что с землёй случилось?
То – пожарища, то – потоп. –

Что ответить? Молчу нескладно.
Точат ходики: тик да так.
– Не хотишь говорить, и ладно.
И твои дела не табак. –

Светит полно луна в окошко,
Даже видно: на сундуке
Дремлет щупленькая гармошка,
Позабывшая о руке.

– А сумеешь сыграть? –
– Пожалуй. –
Поднимается и берёт.
Эти звуки сквозь сердце жалят,
Словно он свою душу трёт.

Отыграл. В темноте пошарил
И опять – на сундук её.
– То – потопы, а то – пожары.
Что же деется, ё-моё! –

Наступи – тишину раздавишь.
За диваном скребётся мышь.
– Вот и ты ничего не знаешь.
Утоптался. Поди-ко, спишь? –

В белой майке сидит на лавке
В мироздание погружён.
Тени скользкие, как пиявки,
В листьях плавают у окон.

– А ведь что-то неладно в мире:
У земли развернулся крен…

Расплывается жёлтым жиром
Лунный свет от сосновых стен.

Тонконогий, как белый аист,
Он поднялся: – Пойду я спать.
Ничего-то и ты не знаешь,
Потому, что не хочешь знать. –

…Вот и думаю о погоде.
За печуркой прилёг старик.
– Что в народе, то и в природе… –
Только ходики: тик да тик.

* * *
Мне хорошо, когда осень за окнами
И листопад, листопад…
Листьями рыжими, листьями мокрыми
Стелятся роща и сад.

Падают звёзды за краем околицы,
Сыростью тянет с болот.
Сеет луна золотую бессонницу
Около наших ворот.

Падают яблоки влажные, спелые,
Падают так невпопад.
Дышат туманы густые и прелые
В светлую рощу и сад.

Лает собака за дальней оградою,
Птица ночная кричит.
Что тебя, сердце, невзгодит и радует?
Что так желанно горчит?

Будут дороги листвой припорошены,
Иней в лугах за окном.
Буду делиться со всеми прохожими
Золотом и серебром.

ДВЕ СОБАКИ
Разбросало солнце маки
На озёрном серебре.
Жили-были две собаки
У соседа во дворе.

Резвецы и забияки –
У крыльца гоняли кур.
Словом, жили, как собаки,
Не дурнее прочих дур.

А сосед – больной и старый:
Гамаши да костыли.
Сели дети: тары-бары,
Да и в город увезли.

Ходят грустные собаки,
Ищут деда – нет его.
Хоть бока у них обмякли,
Вид пока что – ничего.

Но страшит их
двор уныньем,
Дверь, забитая доской.
Зарастает сад полынью,
Как собачий взгляд тоской.

НА РУССКОЙ ДОРОГЕ
                Здесь русский дух в веках произошёл…
                                                Н. Рубцов
Меня здесь знает каждый муравей,
И каждый куст, и каждая сорока.
Задумалась о прожитом дорога
И солнце в лужах плещется по ней.

По ней – века – в туманах и крови,
И поступь уходящих поколений.
По ней струится столько сладкой лени,
Как в женщине, сомлевшей от любви!

В ней столько слёз прощальных – в дальний путь,
И в вечный путь – до ближнего погоста.
И потому она в крестах и звёздах,
Встречая нас, стоит в цветах по грудь.

Гудят шмели, где каторжник прошёл,
Где проскакало пламя Чингисхана,
Где под гармошку радостно и пьяно
Мужик в избу смолистую вошёл.

Снуют, как стрелы, юркие стрижи,
Болота дышат холодом и прелью,
Боровики сутулятся под елью.
Попробуй этот мир – перескажи?!

Здесь все века и каждого из нас
Хранит, как память, русская дорога.
А это поле и река у стога –
Немеркнущий, живой иконостас.

* * *
Свобода пошлости и трёпа
То розова, то голуба.
Прощай, продажная Европа –
Американская раба.

Раба…Хоть сколько можешь злиться,
Иудин предрешен исход:
Тебе осталось удавиться,
Ты предала и свой народ.

Прощай! Нам путь иной известен,
Где нет ни злата, ни межи,
Где зреет поле волей песен
И взглядом васильков во ржи.