Геннадий КАРПУНИН (Московская обл.)

ЧТО-ТО СТАЛО НЕ ТАК

Из новых стихов

 

*   *   *
Много громких стихов о России.
Только грустно бывает читать…
И рифмуют, и пишут красиво,
И твердят, что Россия нам – мать.

Да, Россия – нам Мать. Как и Божья…
Хоть сие неподвластно уму,
Но они друг на друга похожи,
Так похожи, что… сам не пойму.

Не пойму, почему обречённо,
У зажатого, словно в тиски,
От какой-нибудь веточки клёна
Что-то дрогнет внутри от тоски.

Дрогнет, больно кольнёт и отпустит,
На все стороны хоть уходи.
И уже ни тоски, и ни грусти,
Только холод. И пусто в груди.

Как в гробу. А вернее, – на кухне.
Ты один, не замечен никем,
Ждёшь, когда сигарета потухнет
В чуть дрожащей и вялой руке.

И глядишь на икону. И в дрожи
Вдруг подумаешь… страшно сказать…
Как они друг на друга похожи –
И Россия… и Божия Мать.

* * *
На солнечном закате, на берегу реки,
Под тихую беседу курили старики.

Их разговор сермяжный сводился к одному:
Кто был в деревне первым, и умирать кому.

- Ты, Ваня, не посетуй, но это буду я;
Ведь ты всю жись был первым, щас очередь моя.

- Ну, вот ещё… придумал, – сказал ему Иван, –
А кто мою Глафиру тогда отвоевал?!.

- Она меня любила, – ответил просто Пётр.
Ивану ж показалось, что Пётр как будто горд.

- Она тебя жалела, – Иван пустился в спор…
- Она тебя… – И долго б их длился разговор,

Когда бы за погостом, где полыхал закат,
Их не окликнул кто-то, как много лет назад.

И оба замолчали, курили вновь и вновь,
Что смерть не поделили, как первую любовь.

СТОРОЖ  ЖОРА
Снова ряд указателей, драги,
Земляные завалы опять.
Люди ставят дорожные знаки,
Чтоб самим их потом объезжать.

Впереди переезд, ров, болото…
И шлагбаум, как пьяный, поник.
Здесь когда-то кипела работа,
А теперь не проехать – тупик.

Дальше вовсе бесхозная зона,
Точно после набега хазар;
Часть заброшенного гарнизона
С мёртвой дюжиной старых казарм.

Из живых – лишь дворняга да сторож
С незатейливым дробовиком:
Старику лет под сто, а всё – Жора,
И чуть что – вспоминает местком.

Спросишь шуткой за жизнь у вояки:
Что, мол, дед, отдыхать недосуг?
Заиграют у Жоры желваки
И услышишь философа вдруг:

«Вот я вас… растуды-т-то… деляги!.. –
И, пропёхав осьмушку версты: –
Смерть расставит по-своему знаки,
Кому кол, а кому-то кресты».

КОЛЬКА  ИЗ  КАПОТНИ
           Русским парням погибшим в Афгане…
Его любили – Кольку-гитариста –
Пройдоху, переростка из Капотни,
А он любил «Битлов» и лез в артисты,
Устраивал концерты в подворотнях.

Шпана – он блефовал на грани фола,
Не шестерил у фраеров и урок;
И если драка где – сбежит из школы,
На нож пойдёт… А что ему – придурок.

Но обошла его тюрьма и зона –
Спасла повестка из военкомата.
Шутил дружок: «Не вышло фармазона,
Теперь пойдёт под дуло автомата».

А Кольке наплевать на афоризмы,
Была б гитара, сигареты, спички,
Весёлые черкал родне он письма,
Хоть и служил у чёрта на куличках.

А как служил? – Наверное, неплохо.
По слухам, вроде бы, крутил баранку.
А что паясничал под скомороха,
Так то – по-дурости, то – на гражданке.

Но прав был друг: в районе Кандагара,
Где ветры заметают раны сопок,
Взорвались струны Колькиной гитары
Посылкой оцинкованного гроба.

И хоронила Кольку вся Капотня.
Ну а когда из дома выносили,
То каждый пёс скулил из подворотни,
Как будто бы оплакивал Россию.

*   *   *
Я полюбил покой провинциальных улиц,
Где тишина дворов не знает суеты,
Где в контурах окна, за тонкой вязью тюля,
Проступят вдруг давно забытые черты.

Карнизы, скаты крыш, фасады старых зданий…
Обшарпанный их вид мне навевает грусть.
Вот кто-то уравнял поспешностью признаний,
Мелком черкнув: любовь. Ошибка? Ну и пусть.

Пусть верят, что любви все возрасты покорны,
За пушкинской строкой не видя связь времён.
Ах, если б не дуэль в тот год у речки Чёрной,
Прожив десяток лет, что нам сказал бы он?..

Гримаса ли судьбы – посмертной маски слепок?
Осколки бытия – следы фамильных плит…
Еще хранит Господь – потомкам на потребу –
Печать былых страстей. Пока еще хранит.

Еще хранят тепло прохожих редких взгляды,
Осенняя листва, упавшей ветки хруст…
Аллея парка, где за кованой оградой,
Средь вековых стволов знакомый, в бронзе, бюст.

Иллюзия любви – один кусочек мела
Для безобидных слов, намерений, причуд…
Как будто просто так, как будто между делом…
Догадываясь, что размажут и сотрут.

*   *   *
          Русскому воину посвящается…
Его не знали, не признавали,
А он «блатные» лишь брал аккорды,
В подъезде или  полуподвале
Друзьям под водку срывал аорту.

А пел он неровно, не по канонам,
Когда продавали в стране по талонам,
Когда раздавали прохвостам награды, –
Ему подворотня служила эстрадой.

Он пел о море, ночном Марселе,
О Сан-Франциско, ковбое Гарри,
И что-то было, до дрожи в теле,
В его дворовом репертуаре.

Но падало сердце под рёбрами в пропасть,
Когда подавлял он смертельную робость,
Когда под обстрелом – не дюжий, не рослый –
Он шёл по приказу в Аргун или Грозный.

Так было. Время меняло краски.
Шли в бой бемоли и шли диезы.
Он в инвалидной теперь коляске.
Под ритм гитары скрипят протезы.

Ведь жил он неровно, не по канонам,
Когда кто-то бегал по модным салонам,
Когда генералы делили квартиры
И вновь предавали свои же кумиры.

ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ
Еще хватает сил писать об осени.
И даже о весне и лете с грозами.
Одолевать житейские нагрузки,
Смотреть, как множатся могилы
                                                русские.
Еще хватает сил на мысли трезвые.
И даже иногда ходить по лезвию.
И, чтоб не брать во искушенье бритвы,
Глушить тоску вином или молитвою…
Куда ни гляну – всюду трефы с пиками,
И даже бубны с червами двуликими:
Заполонили землю и опутали
Каифами, иудами и брутами.
Глаза закрою – вижу лампу Ильича,
Да чёрный на крови квадрат Малевича,
А в перспективе –
лишь кресты да вороны…
И я иду на грай,
                          иду в их сторону.
Утробный,
               точно волчий,
                               слышу в спину вой.
Остановлюсь, –
              тишь-гладь да куст рябиновый.
И путь назад устелен ало розами
С шипами и крещенскими морозами.

*   *   *
Кто сказал, что я ростом не вышел,
Что я немощен телом и хил?!
Я бываю на голову выше,
Когда пью и читаю стихи.

Мне под силу любая эпоха,
Лес валить или пни корчевать, –
Всё равно… до последнего вздоха
Отслужу тебе, Родина-мать.

Воспою реки, долы и веси,
Отголоски глухих деревень,
Где мужик под разбойные песни
Вынимал для удачи кистень;

Где бунты с топорами и плахи,
От пожарищ дымилась земля,
За несчастных молились монахи:
«Спаси, Господи, люди Твоя».

…И доныне пожарищем пахнет,
Раздувает отмщенья пожар,
Чтобы каждый из нас –  не в мечтах, нет –
Бил, как встарь, неразумных хазар;

Чтобы каждый – в Москве ли, в Париже –
Русским заговорил языком…
Пусть твердят, что я ростом не вышел,    
Значит, выше я в чем-то другом.

*   *   *
Вот и снова на срыве,
Вот и снова тупик…
Всё, как в том объективе, –
Мир то мал, то велик.

Вдруг смешаются даты –
То живёшь ты давно,
То родился вчера ты…
То тебе всё равно,

Что остынет планета
И опустится тьма,
Холодней станет лето
И теплее зима.

То простая услуга
Или друга рука
Вдруг покажутся мукой
И уловкой врага.

Мир настолько неясен
И настолько далёк,
Что пойдёшь восвояси,
Не найдя уголок.

*   *   *
Меня учили в среднерусской школе,
От русской школы отучая рьяно,
Вливая в кровь остатки алкоголя
Апологетов Бедного Демьяна.

Не разбираясь в ресторанном деле,
В аперитивах, зомби, прочих шрабах,
Как азбуку, я изучал на теле
Татуированном абракадабру.

Как жеребёнок, не познавший вымя,
Глотал я воздух жадными губами,
Когда шпана, с ужимками блатными,
Нас, первоклашек, сталкивала лбами.

Я верил в лучшее, как инок в Бога,
Хоть многим, да и многому, не верил:
Так за версту, чтоб выйти на дорогу,
Инстинктом лишь капканы чуют звери.

Теперь я верю, даже под завязку, –
В слова, что между строк, в неонауки
И в мужиков – в их сорванные связки,
В натруженные за баранкой руки;

Виниловой пластинке на «Спидоле»,
В загробный мир и Новому Завету…
И пусть меня учили средне в школе, –
Свои прошёл я университеты.

*   *   *
Зной звонил во все колокола.
Город мстил. Но в мареве, над смогом,
Полыхали в небе купола
И крестами прославляли Бога.

Выезжал из города народ
И жарой и шумом утомлённый.
С постных лиц стекал солёный пот.
Не кровавый, – всё ещё солёный.

*   *   *
Что- то стало не так.
Что-то здесь по-другому.
И дома, и машины, и звуки не те.
Словно кто-то чужой полоснул по живому.
Как веслом... лишь оставив круги на воде.

Что ж, бывает и так, убивают без крови.
Без удавки и яда.
И даже без слов.
Впрочем, можно и словом… не двинув и бровью.
Этот способ, конечно же, тоже не нов.

Пошатнётся земля.
Скрипнет наст под ногами.
И окажется, свет впереди – эшафот.
Но так было всегда.
И так будет веками.
А паденье... ну что ж… это тоже полёт.    

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную