Может быть в шестидесятом? Том самом, когда я – десятилетний ещё малец – помогая отцу копать картошку, набирал этой самой картошки с одного куста столько, что она еле помещалась в ведре! Огромные розовые «рюхи», как их все называли в деревне за их величину, выглядели как невиданные поросята, спрятавшиеся в земле, и невольно возникало желание их разыскать. Это была какая-то всепоглощающая игра, а не просто уборка урожая! Игра, потому что, увлёкшись ею, я не замечал ничего. Ни усталости, ни желания поесть, ни величины ещё неубранных грядок… Всё Моё существо охватил азарт! Ни с чем не сравнимый азарт, который возникает только во время захватывающей игры, пусть даже её конечная цель – убранные грядки. Игры, потому что процесс уборки поглощал в себя всецело. Потому что снова и снова хотелось вывернуть новый куст и, раскрыв от изумления рот при виде огромных картошин, наполнять ими очередное ведро. Сколько кустов – столько и вёдер! И в голове отчётливо осело: всё это богатство не свалилось нам на голову. Его РОДИЛА земля! Та самая – чёрная и пачкающая штаны! …А может, это началось в 62-м, когда я – семиклассник – был отпущен домой из школы, расположенной за 15 км от родной деревни, на всю неделю для того, чтобы помочь совхозу в уборке опять-таки той же картошки? И когда уже не было никакой игры, а была просто изнуряющая каждодневная, с утра до вечера, подборка клубней, выброшенных из земли тракторной копалкой, а сама земля была похожа больше на что-то деревянное и безжизненное. Потому что её топтали! Потому что её швыряли безжалостные лопатки бездушного механизма, и она совсем не походила на чью-то мать. Но какое же чудо открывалось мне потом! Потом, когда заканчивалась эта выматывающая до дрожи в ногах работа. Удивительная стояла в тот год погода! Прекрасные, чуть ли не летние дни, а саМоё главное – вечера! И не вечера даже, а некое предвечерье. Когда уже позади трудовой день, когда ты уже можешь идти домой за три километра, и в этом неспешном переходе неожиданно замечаешь: как же прекрасен мир! Как же она замечательна – мать-земля, породившая его и всё в нём!!! И мычание бредущих с пастбища сытых коров, и блеяние бессчётных овец, и птичье щебетание в кустах, и радостные крики детворы по дворам домов. Множество криков, ибо множество и домов! Больше двух тысяч только колхозников насчитывалось в деревне по официальным данным! Меньше трёх детей не было почти что ни в одном доме. А журавлиные клинья в закатной голубизне?! Ведь это же уму непостижимо – какая красота!!! Какая стройность! Какой полёт в безоблачной выси! И прощальная песнь… Грустная, бередящая любую живую душу до самых основ, но в то же время и величественная! Дескать, мы сделали своё дело. Мы вырастили достойное потомство! Дай и вам Бог того же! И приходило ясное осознание того, что ты – частица мира. Что ты тоже рождён на этой земле, как и всё живущее на ней. И вся эта незабываемая картина окружающего мира была так величественна и прекрасна, что хотелось остановиться и любоваться ею до самой темноты. Ведь даже солнце замирало перед закатной чертой, не желая за неё скрываться! Даже светило останавливалось от величия открывавшейся картины и не хотело с ней расставаться. …Но, наверное, полное осознание факта, что земля – мать всего живого, произошло в 84-м. Когда уже не осталось никаких колхозов в деревне моего детства. Не осталось и никаких колхозников, холивших землю-кормилицу. Не осталось потому, что они были выжиты из деревни властным началом, которое объявило ЭТУ землю «неперспективной»! Объявило и сделало всё, чтобы эту чушь (а как ещё можно назвать определение – «неперспективная», приляпанное земле, которая даёт ведро картошки с каждого куста?!?) доказать. Закрыло обе деревенских школы, ликвидировало маслозавод, почту, клуб, медпункт, хлебопекарню… Даже магазины закрыло один за другим, не говоря уж об объектах приложения сил жителей деревни. Телятник оставался, так и тот сожгли в 82-м вместе с многими десятками голов животных! И всё! И волей-неволей поехали из родовых домов их хозяева, бросая своё вековое жильё на поругание и произвол судьбы. Лишь самые стойкие остались. Да и то бабули в основном, которым уж «за восемьдесят». «Умрём, но во своём дому!» – вот лозунг, под которым они приняли последний бой с судьбой. И умерли. Одну бабушку родственники не навещали долго – так вышло в хозяйской да страдной запарке – через дней десять наведались, а она… И вот в этом-то году да в такую-то обстановку и приехал я в очередной раз на свою родину. И при этом приехал не один. Со мной были обе мои дочери. И не смотря на «игрушечный» по городским меркам возраст – 8 и 12 лет, – они ни разу не пискнули от неких неудобств, которые им, городским жителям, пришлось испытать. Наоборот: они легко и естественно влились в деревенский мир! Мы прожили в моём родовом доме две недели, распечатав его после девятилетней консервации. Мы ели то, что находили в лесу или вылавливали в речке. Мы спали на сеновале, зарываясь в сено. Мы совершали переходы по дремучим лесам и речным зарослям по десять.., пятнадцать и более километров в день для того, чтобы добыть себе пропитание! У нас было только три старушки-соседки возрастом под 250 лет на троих, но ни разу ни одна из моих маленьких путешественниц не пожаловалась на ТАКУЮ жизнь! Они, словно неведомые обезьянки, уже в шесть утра залезали на черёмуху, растущую возле дома, посаженную ещё их дедом, и лакомились вместо завтрака диковинными ягодами отменного качества, которые видели первый раз в жизни. Они, как маленькие козлята, с восторгом прыгали по дороге, ведущей на речку-кормилицу, от боровика к боровику, набирая оных полутораведёрную корзину за 15-20 минут. Они чуть ли не ползком залезали в черничные дебри, мгновенно вымазывая «в синьку» свои личики ото лба до подбородка в попытках съесть хоть бы малую толику ягодного изобилия, всякий раз поражаясь факту, что ягод этих так много. Они так легко влились «в окружающую среду», что не обращали внимания даже на комариное изобилие, преследовавшее нас на каждом шагу! И сейчас, прожив каждая уже по 40 и более лет, они называют это жизненное приключение самым ярким событием в своей жизни! А ведь всю Прибалтику исколесили с Белоруссией в придачу. Москву и Питер «ногами изучили». На Алтайскую вершину залезала одна из них, в Турции и Греции побывала другая, о «мелочах» уж и не говорю. Наверное, это сидит где-то в глубине каждого человека – естественность входа в живую природу. Когда он всем существом своим осознаёт единство своё со всем живым и сущим на земле. И когда такой момент наступает, человек использует его сполна. Но главное, что в ту поездку произошло, это была встреча с Полем! Именно Полем с большой буквы, а не просто куском земли! Потому что это было совершенно сказочное видение! Вы только представьте: огромное пространство, засеянное ячменём.., август месяц.., почти предуборочная спелость колосьев.., и закат!.. Тот самый чарующий закат, который помнился ещё с детства, но который я никогда не видал на фоне столь великолепного хлебного могущества! Ведь в голове с детства сидело, что «жито» – так называли в деревне ячмень – это корм для кур. Что оно не может быть высоким, что его колосья на тоненьких стебельках содержат два ряда некрупных зёрен спрятавшихся в пышные усы, что его жнут вручную простым серпом, потому что сеют мало – курица же не корова, ей много не надо! – а тут!.. А тут колосища в четверть длиной! Да ещё и усы в придачу! Зёрна не то, чтобы в два ряда или хоть бы в четыре – нет! Мощнейшие плотные зёрна располагались аж в шесть рядов! И на каждом колосе! А колос на самой настоящей трубе – да и как ещё можно было бы назвать эту этажерочную конструкцию чуть ли не сантиметр толщиной! – вместо тоненького стебелька! И всё это бесконечное, на многие гектары раскинувшееся до самого леса хлебное могущество замерло под лучами заходящего светила! Мощь пёрла от земли такая, что невозможно передать её словами! Мощь и спокойствие! Вернее даже покой!.. Всё это можно было только испытать, увидев самолично! Вот тогда, наверное, я впервые и испытал по-настоящему что же она есть такое – мать-земля! Но к Полю до зимы больше никто не подошёл. И не подъехал… Как мне потом рассказали в письмах остававшиеся «в живых» односельчане, оно так и ушло под снег не востребованным и неубранным, навсегда унеся с собой полное недоумение и непонимание – как такое может быть?! Как это может быть, чтобы такое богатство и осталось никому не нужным?! Зачем же тогда сеяли?! Ответ прост: надо было выполнять план по посеву. Вот и загнали технику на заброшенный уже к тому моменту участок. И вспахали его, и засеяли. И всё! Почему не убрали? Ну.., так получилось. Погода подвела.., дороги развезло.., не успели... и вообще о чём жалеть-то? Там и было-то… Морока одна; затрат на уборку больше, чем прибыли от выросшего! Вот так-то!
И сразу же обрыв. Год 92-й.., поздний октябрь.., пронизывающий ветер, и колючая снежная крупа, тревожно шуршащая по подмёрзшим уже листьям травы. Знакомые дома, та же земля, но полное впечатление гигантского кладбища! Деревня умерла! Вся!!! Все её две тысячи колхозников вместе со всеми их детьми, старичками и старушками, овечками и коровками, курочками и козочками, собаками и кошечками. И даже ни одной птички вокруг! Хотя бы вороны, которые, говорят, любят обитать на кладбище. Только пустые дома, во многих из которых распахнуты входные ворота. И именно эти-то ворота поражали больше всего. Потому что при малейшем дуновении ветерка они приходили в движение и издавали такой щемяще-пронзительный звук, что кровь застывала в жилах! Они словно жаловались: ну, что же вы, люди? На кого ж вы нас покинули?! Ведь мы же вам служили верой и правдой! Ведь мы же вас спасали и от дождей, и от морозов! А вы?!. Где же вы? Куда убежали? Почему нас бросили?! Эх вы!.. Я бежал от этого ужаса бегом без остановки километра три! Было так жутко, что… Уважаемый Президент Российской Федерации! Я намеренно опускаю казённое «господин», полагающееся Вам по протоколу, ибо, будучи вставленное в строку, оно немедленно разведёт нас на крайние точки противоположных полюсов, поставит мысленепробиваемый барьер, и разговор можно будет заканчивать не начиная. А я очень хочу его начать. И не только начать, но и довести до задуманного конца. И потому я избрал именно такую форму обращения: как гражданин к гражданину одного и того же Отечества. И неважно для меня при этом, что один из нас – Вы – носитель Верховной власти в России, а другой – я – обыкновенный кабельщик ОАО «Севзаптелеком» из города Советска Калининградской области. Важно, что мы – сограждане одной страны. На этой платформе разговор получится (может получиться), на всех других – нет. Как мужику с мужиком хотелось поговорить… По душам, как водится. Чтобы на полную откровенность. Они не материализовались тогда – эти мысли. Это – переход их на строчки – произошло только в 2009-м, когда уж совсем невмоготу стало на душе. А тогда – поздней осенью 92-го – они лишь возникли немедленно, как один из вариантов выхода из положения, но так и остались где-то в глубине сознания. Потому что я счёл их тогда бесполезными. Эка, понимаешь, невидаль – какая-то деревня из «глубинки» перестала существовать. Да мало ли их в бескрайней России? Ну, «уйдёт на покой» с десяток-другой, что с того? Их же сотни да и тысячи даже! Ведь не убудет же… Вот и не выпустил я их тогда на свет – эти жгущие душу мысли. Как и рассказ о пережитом на семи страницах, который лёг на строчки много лет спустя. Конечно, я не питал иллюзий и потом, когда всё материализовалось, что всё мгновенно переменится после ТАКОГО письма – нет. Я просто думал, что его хотя бы УСЛЫШАТ… Может быть хоть что-то да сдвинется с мёртвой точки. Ведь не может же такого быть, чтобы земля-кормилица и умерла! Она же мать!!! Мать всему живому! За ней же нужен уход, если хочешь жить! Это же элементарно! И, кроме того, ведь было же ЛИЧНОЕ обращение Президента к народу по телевизору. Мы, дескать, очень хотим установления контакта с вами, дорогие сограждане! Ну, так вот он! Слушайте, коли так… …Я проехал Калининградскую область, все глаза проглядел в Смоленской, «рассёк» пополам Архангельскую, изрядно потоптав при этом ногами Красноборский и Вельский районы, прихватив для списка ещё пару-тройку, заглянул в Вологодскую и нигде (представьте, нигде!) не увидел вспаханного поля! Да ладно бы на Севере, к которому приляпали однажды ярлык «неперспективного нечерноземья», так и в Московской-то области такая же картина! В 100 километрах от МКАД в Луховицком и Коломенском районах на полях дурнина! А бодрый голос дикторов из СМИ вещает о полном обеспечении россиян продовольствием. А то ли думцы устами Грызлова, то ли кто-то из правительства – сейчас уж и не припомню – извещают нас, что Россия-де полностью покрывает потребности в зерне за счёт своих производителей. Да где ж она покрывает-то, если знакомый фермер моего родственника, живущего в Калининградской области, собрав приличный урожай зерна в прошлом году, не смог продать его хотя б по себестоимости, чтоб хоть «в прогаре» не остаться! «Из Литвы зерно дешевле!» – был ему ответ. А как же насчёт покрытия потребностей за счёт своего производителя? Кому верить: своим глазам или чужим речам? Это уж в 2009-м… А тогда, после 92-го, был год 94-й. И деревни не стало совсем… Видно, дошли до нужного адресата жалобно-протяжные скрипы домовых дверей, взывавших о сочувствии и милосердии. И пришла помощь. Свыше…
В деревне, простоявшей больше века,
...Года через три-четыре после этой вседеревенской драмы, собрались мы – несколько человек бывших односельчан-погорельцев – в доме моей дальней родственницы – Татьяны Николаевны Сырорыбовой, которая перебралась на жительство в бывший райцентр за 15 км, живой ещё и поныне (сохрани Господи, хоть эту часть земли русской от беды и разора!). Заходим во двор, а там… а там, в самом уголочке усадьбы большая яма, похожая по виду на бассейн. Но только какой может быть бассейн в деревне? Отродясь такого не бывало! И это ещё не всё: на дне этого бассейна отчётливо виднелась порядочная лужа чего-то белого. – Чего это у тебя тут? – полюбопытствовали мы у хозяйки. – Молоко!!! – резко развернувшись, со злобой в голосе ответила она. ?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?! Вот так, примерно мы все выглядели после её пояснения! – Как – молоко?! – первой нашлась двоюродная сестра хозяйки, с ужасом округлив глаза, задавшая дикий вопрос. – А так и молоко! – всё с тем же раздражением повторила хозяйка дома. Опять «столбняк» у всех собравшихся! И в самом-то деле; разве может быть молоко вылитым в какой-то бассейн? Оно же должно быть в кринке! Во фляге, в ведре, в банке, в кружке, наконец, но никак не в бассейне! – А что мне оставалось делать?! – всё так же горько воскликнула хозяйка. – Взяла нужда за горло – работы-то нигде ведь нету – мы и подумали с мужиком, что разведём коров и будем молоко да масло со сметаной продавать; всё какой-никакой прибуток будет в доме. Ну и развели пять штук! Может бы и больше развели, да места не хватило во дворе. Мы напряжённо замерли. – И што ты думашь, – продолжила хозяйка, – ну, ничевошеньки, считай што, распродать не удалося!!! В Котлас за сто вёрст не скочишь кажный день, да тамока и так свои порядки на базаре: кто ежели чужой, дак уж не думай, што там поторгуешь! А тутока базара нету. В магазин попробовали – не берут! Говрят, што документов нету. Скоко-то соседи прикупили – да и всё! А пять жо ведь коров-то во дворе! Пять!!! И холмогорские все пятеро! А сколь одна такая можот дать – уж вам ли этово не знать! Любой ведь едомец жо знает, што Зое Алексеевне Власовой Героя дали за то, што у иё не меньше 6 тысяч молока давала кажная корова в группе! А лучшие дак и по семь жо с половиной! Сколь это на день-то вёдер выйдёт, ежли посчитать? По два ведь, даже в среднём! А ежели взаправду? Ежели взять летошные удои? По сколь товда? А и правда, «по сколь»? – По три это ведра почти што набежит, ежели летошный прибавок взять! Ежедённо! А от пяти коров 15 вёдер! Бочка, считай што! И завтра бочка! И послезавтра тожо!.. И куда ево девать, ежли не надо никому? Да ладно бы хоть в магазине было вдосталь. А то же ведь из Литвы молоко, а из Белоруссии сметана. Мы онемели! Где Литва с Белоруссией, а где Север Русский, который, к тому же «крайним» всегда назывался за его природные причуды. – Дак как же оно не скисло–то?! – вырвалось у кого-то из нас. – Ведь же тысячи километров надо провезти! – А из порошка сделано дак! – воскликнула хозяйка. – Вот и не скисает всё-то. Зато документы на ево все есть! Ешьте, робята!.. Хозяйка театрально развела руками и поклонилась, будто именно мы должны сейчас уничтожить горы «забугорных» молочных продуктов, не реализованных по причине их залежалости. – Всех нонче перережу! – яростно вынесла приговор животным хозяйка. – Всех до одной! До осени только додёржу, штобы хоть мясо не сгноить по морозу, и всех под нож! Хоть столько пользы мне от их – мясо ихно… Никто из нас не шевелился. – Ведь эстолко жо петки нам от них! – продолжала хозяйка свой, по всему видать, самый болезненный монолог. – Сена одново сколь надобно наставить на зиму на пятерых-то! Навозу сколь убрать! За телятами, опять же приглядеть – и это всё в бассейн!!! Всех перережу! Всех, коль никому не надо ихно молоко!.. И нечего было возразить. Слишком убийственны и весомы были аргументы. – Да ежели бы только эта-то беда, – продолжила, между тем, хозяйка. – Лонися вздумали мы с мужиком землёй заняться. Ведь жо нисколечко не пашется-то ноне ничево во всей округе!!! Хоть бы клочочек где-нибудь какой! Ведь жо всё кусьём заросло за эти годы выше человека! А вам ли то не знать, какова это земля! Вы ли не пархивалися на ей по молодости! Всё ноне задичало! Вот мы и вздумали. Трактор купили, плуги для ево всякие, думали: распашем полюшко под зерно небольшое да под картошечку такое же для начала, а дальше, коль дело пойдёт, можно и росшириться. Ведь же совсем не надо никому земля-то стала! Но и не вышло ничево у нас! – Как это – не вышло?! – не удержалась от вопроса хозяйкина родственница. – А так это! Пошёл мой Сашка в сельсовет за разрешением на всякий случай, а ему и пояснили, што не вздумай, мол! Что не твоё это тут всё, и ты пахать не вздумай! Как это – не твоё?! Это Сашка-то спросил. А так это – не твоё. Это ему в сельсовете пояснили. Земля эта давно уж куплена, и деньги за неё заплачены! Где? Кем? Когда? А вот на это уж и сказать чего не знали в сельсовете. Кто купил? Когда купил? Сколько заплатил при этом? Кому заплатил? – ничего этово мужику моему не пояснили. И вернулся он домой ни с чем. А мы-то думали… А мы-то трактор покупали для дела… Думали-то, што сперва одни начнём, а ежели расширимся потом, дак нам жо ведь помощники занадобяться. Их же мы из мужиков, которы от безделья ноне маются, и наймём. Заплатим, конечно дело, как положено, зато они при деле будут! А вишь – нельзя! Вишь земля уж чья-то! И хозяина не видко нигде и неизвестно, кто он, а чья-то! Хозяйка ругнулась в сторону и возбуждённо продолжила опять: «И вот как всё это понимать? Ведь продавать можно только то, што тебе принадлежит. Значит, выходит, тот, кто продавал хозяин што ли? А где он? Кто он? Правители, выходит, наши што ли?! А мы-то товда хто? Мы-то тут чево делаем в таком разе? Мухи што ли какие, што нас можно так вот запросто сгонить как с кучи навозной – да и всё! Ох как грамота-то политическая в душе крестьянской, самой жизнью туда навек вдавленная, укоренилась! Никаким телевизором туда такую не запихать! Никаким секретарём партийным! Так укоренилась, что и не выкорчуешь, пока обладатель души этой жив! И в самом-то деле: а кто же мы? Кто есть такой в своём Отчестве – простолюдин, живущий на земле, что он не имеет права её пахать?! И это в то время, когда она годами уж не пашется, а только дичает! И это в то время, когда на прилавках магазинных «заморский» порошок вместо живого молока! Что это вообще за вывих государственный?! Куда он приведёт, если его не выправить?!.. …Послушал я и решил: всё, приехали! Есть у лётчиков такой термин – «точка возврата». Это значит, та предельная точка, до которой можно долететь и по достижении которой ещё можно вернуться на свой аэродром. Если же её, не дай Бог, пролететь по каким-то причинам, то назад уже возврата нет – горючего не хватит. И тогда неминуемый финал – катастрофа. Вот я и подумал, размышляя над итогами этой своей поездки по России: а не подлетели ли мы к этой самой точке? Причём подлетели вплотную! Впритык, что называется: одно неосторожное движение – и мы уже за гранью. И дальше катастрофа. Ведь не имеет значения, уважаемый Президент, даже то, что Россия удовлетворят свои потребности в хлебе за счёт своих ресурсов. Не верится (да и факты говорят об обратном), но предположим. Значение имеет лишь то, что земля, на которой живёт российский народ, НЕ ПАШЕТСЯ! Не обрабатывается и не обихаживается! Земля-кормилица, как её во все времена называют все народы. И что же это за народ, который её не пашет? Имеет ли он право жить и дальше на этой земле? Если по большому счёту.., если с позиций общемирового масштаба?.. При царе-батюшке всё пахалось даже лошадью, и Россия заваливала Европу сельхозпродуктами, а сейчас? До 1912 года Россия прочно удерживала мировое лидерство по производству пшеницы, и лишь в означенном году Канада и США, объединившись, произвели больше! (Газета «Санкт-Петербургские ведомости» за соответствующий период - сам читал). Лён, лес, масло и молочные продукты – Европа покупала у «отсталой царской окраины», а не наоборот, как мы сейчас в Прибалтике жуём голландскую морковку и картошку. И дело даже не в том, чтоб вернуть эти утраченные позиции (а хотя почему бы и нет?), дело в том, что подрывается основа государства, его фундамент, его моральные устои. Ведь держава наша, как и любая другая, не парит в воздухе, не висит на невидимых глазу верёвочках, она стоит на ЗЕМЛЕ. И если эту землю не обиходить? Не обласкать? Не вложить в неё свой труд? Чем она ответит? Ответ, думается, ясен даже ребёнку. Ведь пословицу «Как аукнется – так и откликнется!» каждый из нас «проходит» с детства и на личном опыте. А кто её – державу Российскую – «вытаскивал» из беды в «смутное время»? Народ российский, живший на ЗЕМЛЕ! Кто изгнал Наполеона, дошедшего аж до Москвы? Опять же простолюдины от земли! Кто поднял её на великую высоту в начале 20-го века по призыву Столыпина? Кто Гитлера загнал в гроб, заплатив миллионами КРЕСТЬЯНСКИХ жизней? Ответ на обелисках и братских могилах! В моём родном селе Черевково список фамилий на обелиске, ушедших на войну и не вернувшихся с неё на двадцати(!) плитах по пятьдесят на каждой, а дошедших до Победы – лишь на шести, да и не по пятьдесят, а дай Бог ежели по тридцать. А теперь этого народа нет! Деревни в огромной массе умерли совсем, а те, что ещё живы, с горем пополам всеми способами стараются вытолкнуть своё потомство наверх. В город. ОТ ЗЕМЛИ! А кто будет давать хлеб? Кто землю будет обихаживать?...
И нет ответа… И повис вопрос в воздухе. Хотя, вроде бы, ответ-то на поверхности, – конечно, те, кто на земле живёт в первую очередь! А и надо-то всего лишь разрешить им это делать!!! Ведь ничего же более не надо! Ведь только разрешить! Отдать землю в хозяйские руки, – и всё! Ну, и немножко помочь. Хотя бы в реализации выращенного. Чтобы у людей стимул для работы появился. Чтобы они видели, что труд – тяжелейший крестьянский труд (кто думает иначе, пусть попробует хоть бы четыре сотки обиходить хоть бы одно лето!) – не пропадает даром. И ведь пойдёт дело. Ведь ещё остались в деревнях мужики с «крестьянской закваской», которую ничем из душ ихних не вытравишь! Только разве что самой смертью! И деревни ещё есть живые кое-где. Так делать же надо что-то, а не речи «умные» толкать по «ящику» да с трибун всяких!!! А мы?.. …О, Господи!!! Да что же мы творим?!
...Год-другой спустя возвращался я из очередной поездки на родину. Заглянул к сестре в её маленькую московскую «хрущёвку», дабы доложиться «о проделанной работе», и такое мы с ней пережили… – Тебе чем салат заправлять? – спросила она, прежде чем пригласить за стол. – Маслом или майонезом? – Сметанкой бы желательно… – Нету её у нас! – Как это – нету? – удивился я. – Москва же… – А так это! – воскликнула сестра. – Её нам из Белоруссии привозили, а теперь там «батько» выставил заслоны на границах! – Как это?! – вскинулся я. В дремучем опустевшем лесу, окружавшем мою родную деревню (вернее место, где она была когда-то) со всех сторон, где я прожил несколько дней, пребывая на родине, не было никаких СМИ, и свежие события пролетели мимо моего сознания. – А так это! – пояснила сестра. – Наши какие-то санитарные требования выдвинули к молочной продукции, а «батько» – рррраз! – и заслоны на границах! И Москва осталась без сметаны! Сказать, что я обалдел – значит, ничего не сказать! Как это – столица огромного государства, и вдруг зависит от дальних поставок? Как это, вообще называется? О каком государственном суверенитете речь?! – Я и сама не знала ничего про это, – продолжила сестра, – да нынче поневоле услыхала в магазинах. Ведь уж до бунта дело-то доходит! Ну-кося, в Москве сметану не купить!!! Смешняя-то ведь ничего не может быть! «Да уж, – невольно подумал я, – смешнее действительно ничего не может быть!» – Тут, правда, показали вот недавно по «Новостям», что вроде как договорилися мы с Белоруссией. И «фуры» показали, которые в Бресте загружаются сметаной на Москву. И много «фур». Дескать, не беспокойтесь, они за ночь нам продукт это доставят! Мы им «зелёную улицу» дадим! Так что завтра мы уж будем со сметаной! И только мы подзакусили маленько, сестра меня уж подзывает: – Иди-кося скорей! – Чево там? – Президент наш без галстука! Подскочил я, весь внимание на экран. А журналист (Клеймёнов Кирилл), и тоже без галстука – для убедительности что ли? для доходчивости разговора? – президенту вопрос: так, мол, и так, уважаемый Президент, как нынче обстоят дела с обеспечением России сельхозпродуктами? И тот в ответ: «Плохо!» (Вот ведь что безгалстучная-то беседа делает! Даже сам Президент откровенно заговорил – спасибо ему искреннее, конечно, за это!) «Стало лучше, – продолжил он, – но всё равно плохо. По мясу, например, Россия обеспечивает свои потребности только на 70 процентов!» Оп-па-на!!! А моя землячка пять коров, которые могли бы потомство дать, «под нож» пустила!!! Не нужны они никому оказались! Не востребованы! А ведь от каждой по телёночку бы в год, коль не зарезать! А каждый к осени бы вырос, если волю дать. А это тонна-полторы живого мяса! Российского!!! И всего от одного хозяина! А если ещё от одного?.. Да ещё?.. Сколь бы всего-то набралось? Но нет; «забугорные», видать «скусняя»! И молочко порошковое тоже… А тут заслоны на границе! Ладно хоть шутейные, да договорились быстро, а ежели бы не шутейные? Что было бы тогда?... Вот когда все мысли-то, которые в душе столько лет копились, забурлили, как весенний поток с горы! Ведь же на самой тонкой грани всё! Неужто ж не видать всё это «сверху»? Вернулся домой – и сразу же за ручку да бумагу. И всё, что было в голове созревшее за эти годы, на строчки и переложил! Аж семь листов вышло!.. И опять ведь они «в стол» пошли! Как чувствовал, что всё впустую будет. Кому он интересен – глас вопиющего в пустыне? Вот и засунул «куда подальше». Полегчало на душе хоть малость – и засунул. А покоя-то всё равно нет. А душа-то болит. И где-то месяца через два-три, уж осенью 2009-го, уж после того, как Президент наш открыто по телевизору заявил о желании контакта с населением, я дал письму ход.
На дворе 2015-й год… И опять поездка на родину. И опять не в одиночестве. На сей раз с внуком. Мальчишке 12 лет, за пределы калининградского анклава никуда не выезжал, Россию не видал, а ведь русский же… А ведь все корни родовые в России. Вот и поехали… И как же всё замечательно получилось! Как же много удалось увидеть и услышать! И Питер, и Москву, и Деда Мороза в Устюге и, поезд, на который внук сел впервые в жизни, а главное – деревню. Пусть не ту, в которой корни родовые заложены, но всё равно деревню. Бывший райцентр с деревянными домами и, главное, с деревенскими людьми. Ещё живыми… Вот вы только послушайте… Пошли мы с Ванькой в поход в мою родную деревню. Вернее в то место, где она была когда-то. Пошли, чтобы поклониться «пра-пра-прародителям», на деревенском кладбище похороненным, родниковой живительной водички чтоб напиться из вековечного деревенского ключа, ну и, главное – «пожить в тайге». Это – «пожить в тайге» – было для внука важнейшим желанием всей поездки в Россию вообще! Чтобы уж если испытать что это такое есть – северная тайга, то по-настоящему! Ну, я ему и поставил «программу». Были мы в этом походе три дня, ночевали в лесной избушке, ели то, что находили в лесу, а, главное – обратный путь. Я его максимально усложнил. Вместо 15 км, «завернул крюк» под все 20. Вместо хоть какой-то дороги сплошные дебри непролазные – три км – продирались сквозь них три часа!!! – форсирование речек лесных, вскарабкивание на почти отвесные береговые кручи метров под 30-40 высотой (были такие на нашем пути, внук аж вздрагивал, когда на них сверху глядел!!!), преодоление болот с невероятными зарослями голубики величиной с ноготь (ей-Богу, правда!) и клюквы, и так далее, и так далее. И предварил я внуку этот «драп-марш» словами: это тебе экзамен на звание «маленького мужичка»! Выдержишь без пискотни – ты мужичок, хоть и маленький! Не выдержишь… И мы шли. И даже заготовляли вереск, который потом через всю Россию аж до самого Калининграда довезли, чтобы из него настоящие луки делать! И в конце пути, на последних километрах трёх-четырёх, вышли мы на трассу. Не асфальтовую, но по ней аж на Москву машины ходят! И вот одна из них – порожний «Жигулёнок» – догоняет нас. И водитель без всяких предисловий предлагает сесть в салон. И это несмотря на потрёпанную на нас одежду и грязные сапоги! Несмотря на связку можжевеловых палок в руках у внука. Несмотря на поклажу на наших плечах отнюдь не парадного вида. «Спасибо, – говорю, – добрый человек, за добрые твои намерения, но мы сдаём экзамен на звание «маленького мужичка». И путь этот должны одолеть пешком!!!» Улыбнулся добрый человек – дай ему Господь счастливого пути, куда бы он ни отправился! – и поехал дальше. А через пять минут другой всё то же повторил. А после расставания и с ним минут через десяток – третий! А уж когда и мопедист с огромного размера кузовом за плечами и такой же корзиной на коленях безо всякого сигнала остановился и задал нам вопрос: «А не могу ли я вам чем-нибудь помочь?» – внука «смело»! – Этого же не может быть!!! – воскликнул он, когда мы расстались с мопедистом. – Мы же их не просили останавливаться! Они же не задавали нам вопроса «…сколько мы заплатим за подвоз!» И я ответил: – Может! Так всегда было на этой земле! Люди тут всегда старались оказать помощь человеку, в ней нуждающемуся, даже если это было и в ущерб им самим! Потому что точно знали: случись что с ними самими – помощь будет оказана тут же и всемерная! И этим – всеобщим единством – они обламывали любую беду! Потому и стоит Россия гордая и никем не покорённая! Потому и обломали все её враги зубы об твёрдость её духа! Русского духа – понял? И это норма для людей, живущих тут!» А сам подумал: значит, есть ещё! Ещё остались в России настоящие мужики! Мужики, готовые костьми лечь, но плечо соседу, в беду попавшему, подставить, дабы его – соседа – из беды вызволить! Значит, жива ещё деревня русская, хоть и гнобят её нещадно! Вот только сколько мужиков-то таких осталось?.. Хватит ли их здоровых сил для подъёма земли российской? Ничего не сказал мне на моё пояснение внук. Но я понял причину его молчания: какие тут могут быть слова, чтобы увиденное в первый раз в жизни прокомментировать. И уж вечером, уж после успешной сдачи экзамена, уж после чашки чая, Ванька сказал: – Я хочу тут жить!!!... Вот так вот! Не в Питере, где мы прожили почти три дня, заехав туда на обратном пути, и погостив у внуковой двоюродной сестрички. Не в Москве, которая просто «убила» величиной своих цен на всё и вся. Не в Устюге даже, хоть он и покорил и красотой, и людским радушием, и самим Дедом Морозом. А вот тут! В деревне!!! И внук даже плотничать за всего лишь неделю научился! Скамеечку для бани смастерил, впервые в жизни долото и прочий инструмент плотницкий увидевши и в руки взявши! Не эталон красоты, правда, но крепкая и на дело годная! Всё! Победа!!! Ради такого заключения никаких трат не жалко! Ни физических, ни денежных! Ибо, что может быть выше такой вот награды земле и людям, родившимся тут и выросшим тут? Ничего!!! Ничего не может быть выше такой вот детской оценки! Ибо сказано же, что «… устами младенца глаголет истина!» Вот только продолжение было горьким. Помыслил мальчишка малость и вздохнул глубоко: – Но только что же тут делать-то? Где работать? Чем жить?.. Даже ребёнок заметил эту государственную дикость! Чтобы люди, живущие на земле, да и влачили жалкое существование, не зная как заработать на кусок хлеба! Пахать-то ведь землю по-прежнему нельзя!... Она же по-прежнему чья-то! Чья?! Кому ты принадлежишь, Россия?! Кто твой хозяин? Где он? Почему не наводит порядок в доме?! Сколько ещё ждать? Чего ждать? Неужто бунта вселенского? «Бессмысленного и беспощадного», как это всегда бывало на Руси? …Всё! Не хочу больше душу травить! Хоть ори, хоть не ори – ни до кого не доорёшься! Уж, казалось бы, санкциями обложили Матушку-Русь со всех сторон, уж прямую подсказку властям дали: что ж вы делаете-то? Куда ж вы смотрите-то? О чём думаете-то? Или вообще всё «по фиг» что с Россией будет? Всё разговоры одни… Проценты какие-то повышающиеся чего-то там государственного… Да что они, их едят, что ли – проценты-то эти?! Я ушёл (меня ушли) на пенсию из «Телекома». Пенсия, «отваленная» мне за 43 года трудового стажа, - 6124рэ 89 коп, при том что зарплаты мои за последние 30 лет были выше всех средних! Обобрали и не поморщились! Зато «своя рука владыка» себя не обижает, оделяя 200-миллионными «зелёными парашютами» некоторых клерков, уходящих «в запас» из того же «Телекома»! Они что, семи пядей во лбу, что ли?! Где предел чиновничьего «беспредела»?! Кто его остановит?.. А земля вся задичала!.. А люди в государстве, простолюдины от земли, ходят по ней, как неприкаянные, не зная куда себя девать и где на хлеб себе заробить! Одни пенсионеры и спасают. Кому-то доску приколотить оторванную, кому-то забор подправить покосившийся, а кому-то – вот уж удача!!! – и всю крышу перекрыть! На целый месяц заработанного хватит! Да и не на один, ежели повезёт да с умом тратить… И как тут не воскликнуть словами классика: «Эх, Русь – сказочная птица-тройка!.. Куда же несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа»…
Вместо послесловия. «Здравствуйте, уважаемый Сергей Яковлевич! Огромное вам спасибо за то, что Вы встретились с нами во время Вашего пребывания на родине. Ведь нас же куча целая в очередь выстроилась в библиотеке на журнал «Двина» после выхода каждого его номера, чтобы в нём «Уйдому» Вашу почитать. Очередную главу или сколько их там будет. И как жалко, что ждать после каждого такого кусочка приходится три месяца до следующего. И как мы завидовали пинежанам, что рядом с ними жил и по тем же улицам ходил Фёдор Абрамов! Теперь и с нами по одним улицам ходит наш писатель! И пусть хоть не каждый день это бывает, но мы всё живём и верим, что вернётся жизнь и в нашу Едому. И все, кому она дорога, тоже в неё вернутся. Ведь же церковь-то в ней осталась! Всё сгорело, а церковь осталась! И не сгнила за столько лет, и не сгорела! Для чего? Значит для жизни! Вот мы и живём да надеемся. И дай Вам Бог здоровья, чтобы и Вы вместе с нами до такого дня дожили и вместе с нами на родину нашу вернулись! Очень этого хотим и живём надеждой. А то ведь до слёз больно на землю заброшенную смотреть…» г. Советск, Примечание: в материале использованы отрывки из поэмы автора «Дорога к храму», а также фрагменты его переписки.
|
||
