Вышла новая книга поэта Юрия Ключникова «Караван вечности: вольные переводы суфийской лирики VIII-XX веков»
Поэт Юрий Ключников, которому недавно исполнилось 85 лет, продолжает удивлять читателей своей поэтической работоспособностью и неожиданностью тематики своего творчества. Не успели читатели порадоваться его книгам «Откуда ты приходишь, красота? Вольные переводы французской поэзии» ( между прочим самая крупная антология до и после революции, выполненная одним человеком) и «Душа моя, поднимем паруса!» (лучшие русские стихи поэта за его полувековую творческую биографию, книга побывал в шорте-листе наиболее крупной «Литературной премии России») как он выдал на гора еще одну очень серьезную работу. На этот раз это вольные переводы суфийской поэзии, всего 500 стихотворений, которые вышли в издательстве «Беловодье» под названием «Караван вечности». Книга состоит из стихов поэтов-суфиев средневековых Персии, Турции, Индии, древних государств Средней Азии. Хронологически в книге охвачен еще более объемный период: целых 13 веков – от миниатюр Рудаки до ригористической лирики аятоллы Хомейни. В своей поэтической трилогии автор сделал дерзновенную в русской поэзии попытку с помощью своих стихов и переводов поэтически осмыслить культурно-духовные традиции России, Запада (его европейской части) и Востока. Причин, побудивших Юрия Ключникова переводить суфиев было несколько. Первая и главная причина – любовь к Востоку. Темой Востока Юрий Ключников интересовался и занимался почти сорок лет настолько серьезно, что в советское время поплатился за это партийным делом длиной в три года и потерей работы. Правда, это был в большей степени индийский Восток, куда Юрий Ключников как духовный искатель ездил целых шесть раз, и о чем написал книгу очерков «Я в Индии искал Россию: странствия по Ариаварте». Поэта интересовала философско-мистическая сторона индийского Востока, индийская сакральность и духовные практики. Но он всегда оставался поэтом, знал, что есть другой Восток, связанный с исламом, который, имеет свои непревзойдённые поэтические достижения в лирике. Создание сборника переводов суфийских поэтов Ю. Ключников задумывал давно. Его вдохновляла масштабность задачи, связанная с введением суфийской поэзии в русскую стихотворную форму и литературную традицию. Главная же сложность состояла в том, что Ю. Ключников, свободно владеющий французским языком не владел фарси, и ему пришлось делать свои переводы с подстрочников. Преодолеть это ограничение ему помогло огромное наследие, оставленное переводчиками. Сегодня практически каждый известный суфийский поэт Персии, Турции, Средней Азии, Индии многократно переведен в России. Потому у Юрия Ключникова была возможность сравнить подстрочник с этими многочисленными версиями переводов и увидеть каждое суфийское стихотворение с разных сторон. Поэт попытался вникнуть в духовную основу суфизма и пройти мысленно и эмоционально теми путями, которыми шли восточные поэты. В процессе работы Ю.Ключников сделал своего рода творческое открытие, которое его потрясло. Он увидел в суфийской поэзии с ее служением идее высшей любви и красоты разновидность самостоятельного духовного пути к Богу. И те, кто входили в тайные ордена (таких было большинство), и те, кто никуда не входили, состояли, по мнению поэта, в неформальном мистическом ордене или даже Братстве Высокой Поэзии. Вторая причина появления этого сборника кроется в самой русской поэтической традиции, несомненно питающей интерес к Персии и персидской мудрости. Юрий Ключников подтверждает свою принадлежность к этой традиции и высоко чтит своих предшественников, писавших о Персии и переводивших суфийские стихи. Это и А.Пушкин, и Вл.Соловьев, В. Хлебников, и В. Брюсов, Н. Гумилев и С. Есенин, Н. Клюев, и М. Кузьмин, и С.Городецкий, и Ю. Терапиано, и И. Северянин и многие другие русские мастера слова. Эталонным для Юрия Ключникова подходом послужили переводы Пушкина, который ставил задачу «перевыразить» дух первоисточника и блестяще с этим справлялся, если даже не знал языка. Третья причина связана с возрастающей актуальностью ислама и суфизма в наши дни. Ислам– наиболее бурно развивающаяся пассионарная религия современности, значение которой растет и будет возрастать в дальнейшем. Внутри самого ислама есть разные движения, идеологические формы, ордена, системы. Они отличаются друг от друга по своему вектору развития, также как и различны мнения об исламе самых разных людей мира. Кто-то боготворит ислам, кто-то его ненавидит, а кто-то его опасается и даже боится. Как будет развиваться ислам, зависит от многих факторов, и время покажет, какие из этих факторов возьмут верх. Опасения многих вызвано тем, что в этой величайшей и человеколюбивой по духу религии есть весьма радикальные течения, которые, прикрываясь благородными идеями ислама, могут возобладать в каких-то регионах и странах и принести человечеству беду. Юрий Ключников взялся за переводы еще и с той целью, чтобы напомнить всем, в том числе последователям ислама, что самые высочайшие и духовно продвинутые представители ислама – суфии были людьми исключительно мирными, призывающими к любви и творению добра, чьи помыслы никогда не расходились с делами. Он хотел показать, что облик суфиев-поэтов, с легкой руки поверхностных европейских литераторов сделавшихся в глазах толпы примитивными эпикурейцами, на самом деле – облик высокой святости, чистоты и самоограничения, чего так не хватает современному миру. Помимо переводов книга содержит также полтора десятка собственных стихов Юрия Ключникова- подражаний суфийской поэзии, написанных в разные годы жизни, что свидетельствует об устойчивом интересе автора к этой теме. Они представляют собой попытку осмыслить и темы, и поэтические формы, в которых суфизм существовал в течении веков.
Почему русские поэты издавна тяготели к теме Персии, ислама и суфизма? Только ли восточная экзотика направляла перо каждого из них или за этим влечением стояло нечто большее? Может быть, наш характер, открытый, эмоциональный, часто бесшабашный ищет в поэзии суфиев мудрость, меру и гармонию, которых нам так не хватает в жизни? Юрий Ключников в своих вольных переводах дает положительные ответы на все эти вопросы. Он убежден: все или почти все лучшие русские поэты по своей натуре были дервишами... В каждом из них можно увидеть такие дервишеские качества как абсолютная преданность делу служения людям, дар прозрения, способность к интуитивному проникновению в тайны бытия, странничество, непривязанность к земному комфорту, непрактичность, сложные отношения с властями, с официальной идеологией. В этом смысле дервишами были и Лермонтов, и Блок, и Есенин, и Клюев, и Мандельштам, и Волошин, и Николай Глазков. Но, может, более всех Пушкин. Что есть его стихотворение «Из Пиндемонти» как не абсолютный и великолепный гимн дервишеской свободе?! Подобная свобода добывается огромными усилиями и духовной дисциплиной. Суфийская практика, через которую прошли великие восточные поэты, с точки зрения Юрия Ключникова, поистине, драгоценна. Суфии достигли такой виртуозности в передаче тончайших мистических переживаний, в иносказательном изложении проблем, встающих перед искателем, что нам еще долго предстоит разгадывать их поэтическую криптограмму. Человек, следующий суфийским путем, – это мастер, умеющий обуздывать свою страстную природу, контролировать мысли и желания, наблюдать за потоком сознания, постоянно направлять ум к Богу. В итоге человек обретает внутреннюю тишину или состояние безмолвия, о чем повествуют переведенные стихи: он становится «человеком света». У него исчезает разрыв между решением и действием, чему так подвержены люди Запада; развивается способность действовать мастерски, спонтанно и точно. Внутренняя целостность и мудрость, пробудившиеся в результате практики непрерывного самонаблюдения и памятования Бога, мастерство в действиях и общении. Суфийская поэзия вся состоит из историй, диалогов, ситуаций или, как бы сказали в современном менеджменте, «учебных кейсах», которые настраивают человека на глубокое и разностороннее взаимодействие, общение, умение понимать других людей и непревзойденное искусство договариваться по любому поводу. Человек суфийской традиции может долго молчать и накапливать силу, но если необходимость диктует общение, он не полезет за словом в карман своего халата. Способность правильно общаться и договариваться крайне важна в современном мире, где конфликты во многом возникают из-за того, что люди не слышат друг друга, и каждый агрессивно твердит свое. Умение контролировать свою речь – важнейшая практика любого суфийского ордена, но также и суфийские стихи, настраивающие человека на вдумчивое отношение к себе и людям и доверительную интонацию, обучают искусству гармоничной беседы. Важно отметить, что суфийские духовные практики, несмотря на свою бесспорную уникальность, очень близки к практике русского православного старчества с ее «переносом ума в сердце», остановкой мыслительного хаоса, сознательным дыханием, повторением Иисусовой молитвы и «духовными художествами». Эти практики не дали на Руси такого соцветия святых поэтов, как это было в Персии, где количество творческих гениев (если исходить из принципа пропорциональности), безусловно, превосходит любую из стран Европы. (Кстати не только Европы, но и Азии, и данный сборник состоит в основном из суфийских стихов персидской поэзии). Однако свет, исходящий от русского старчества, повлиял и на русскую поэзию, и на русскую прозу. Именно это созвучие борьбы с грехом русских подвижников с суфийскими методами противостояния «нафсу» – низшей природе человека привлекло внимание Юрия Ключникова и предопределило его интерес к творчеству поэтов ближнего и среднего Востока. Разумеется, такой интерес не предполагает исламизации русского сознания и выполнения программы современного исламского политика Гейдара Джемаля: «Ислам – последний шанс для России». Последний шанс для России – это сохранение и укрепление ее русского евразийского вектора, при котором страна идет своим путем, заповеданным православными старцами и осмысленным национальными гениями. В своей поэтической трилогии Юрий Ключников сделал своего рода завещание для России, предлагая ей сотрудничать с лучшими высококультурными силами католического Запада, исповедующего традиционные ценности, учиться божественной мудрости у Востока (прежде всего у наиболее дружественных для нас Ирана и Индии), но опираться на свои высшие ценности, выработанные русской святостью и русской культурой.
Суфийский поэтический Тарикат Привлекательность поэзии суфиев во всемирном масштабе обусловлена неповторимым сплавом нескольких факторов. Прежде всего это – простота поэтической формы, которая на самом деле бывает многоплановой и очень изысканной, особенно это касается третьего этапа развития суфизма и связано с именами Руми, Хафиза, Араби, Джами. Сегодня, когда мир устал от ложной усложненности простота суфиев выглядит настолько привлекательной, что может вызвать соблазн включить их в массовую культуру. Но многоплановость суфийской поэзии не позволяет это сделать и дальше попыток объявить Омара Хайяма пьяницей западные профанаторы суфизма просто не смогут продвинуться, не та духовная оптика и ментальный инструментарий. Это – восхищение красотой жизни, включая красоту природы, женщины и человека как такового. Это любовь к человеку, сострадание и гуманизм. Суфийский гуманизм отличается от гуманизма европейского тем, что он не абсолютизирует человеческие слабости и пороки, не ставит во главу угла права отдельной личности, а сострадает слабому и показывает путь сопротивления злой силе, включающий в себя мудрое терпение, достоинство, следование воле Творца и опору на собственные силы. Это – неприятие всех форм алчности; скромность в потребностях и восхитительная внутренняя свобода от привязанности к богатству, позволявшая суфиям разговаривать с шахами очень независимо. В этом смысле суфии были куда свободнее тех же гениев Возрождения, зависевших от своих меценатов намного сильнее. Это – потрясающий юмор, допускающий возможность мягкой иронии суфии по отношению к самому себе. В суфийском юморе, кроме зоркости взгляда, способного уловить некие парадоксальные противоречия вещей, сокрыта еще и глубинная мудрость, понимающую тщету всего земного и бессмысленность попыток каких-то людей важно изображать свою особую значимость. Кто-то очень хорошо сказал: вся глупые и подлые дела в мире творятся с очень важным и серьезным лицом. Элита Запада, особенно Америки, редко в каких случае способно на самоиронию и юмор по отношению к себе. Не зря современный Иран называет США «мировым высокомерием». Наверное богачи, эмиры и шахи Средневековья тоже были очень высокомерны, потому суфии с их независимостью и улыбкой тоже раздражали их. Ряд суфиев пострадал за свою искренность и открытость, но в целом в лице суфиев народный юмор победил серьезность и надменность элиты. Весь корпус переведенных стихотворений позволяет сформулировать особое отношение суфиев и суфийских поэтов к власти. Само существование суфиев ставит их в положение оппозиции по отношению к современному миру. В течение длительного времени им оппонировала официальная церковь мусульман, пока в конце концов не был найден компромисс, и суфии были признаны ею. Суфии оппонировали светской власти, представителей которой раздражала независимость орденов и поэтов и демонстративное нарушение внешних форм тогдашней благопристойности. Суфии оппонировали богатым людям, которые были недовольны тем, что какие-то чудаки и бедняки смеются над их идеалами и властью золота. Суфии оппонировали обывателям, вызывая раздражение своей чудаковатостью и возвышенностью речей, что контрастировало с тогдашним торговым укладом жизни. (Кстати, эта оппозиция продолжается и сейчас. В ряде стран, например, в той же Турции суфизм запрещен, в Иране отношение к суфиям более мягкое, а суфийская поэзия поднята на высочайшую степень почитания).
Но во всех случаях эта оппозиция была неявной, не организованной в какую-то общественную силу. Оппозиция была скорее внутренней, духовной, творческой. И тем не менее – все перечисленные оппоненты суфийских поэтов чувствовали стоящую за последними огромную правду. И это чувство заставляло эмиров и шахов периодически награждать поэтов какими-либо титулами и административными постами, (от которых суфии старались держаться подальше), деятелей церкви все-таки признавать, что поэты не являются врагами ислама, богатых купцов одаривать суфиев золотом, а обывателей прислушиваться к странным речам и песням поэтов и плакать над их истинностью и красотой. Но, оппонируя светской власти, суфийские поэты иногда воспевали великих правителей мира, даже в тех случаях, когда те не имели прямого отношения к исламу. Наиболее ярким примером такого рода были стихи целого ряда суфиев об Александре Македонском, или Искандере, которого в Персии воспринимали как мудрого правителя, объединяющего Восток и Запад в единое грандиозное целое. Говоря языком православия , суфии чувствовали «богоданность» этого правителя ( наверное нечто похожее говорили некоторые священники: Патриархи Сергий, Алексий I, Войно-Ясенский, Александр Дудко о «богоданности Сталина»). . Почему Юрий Ключников выделил суфийскую поэзию в отдельный тарикат, и куда этот путь приводит? Суфийские поэты могли состоять в разных орденах или не состоять вовсе, но общая линия их поэзии была направлена на служение красоте в высшем смысле этого слова. Кто руководит подобным тарикатом, в чем-то выходящим за конфессиональные рамки? Наверное, сам Творец, заинтересованный в том, чтобы к Нему пришли те, чьи сердца больше всего отзываются на зов красоты. В этом случае важна не столько ортодоксальная религиозность поэта, сколько степень его искренности и самоотдачи на пути служения музе. Если искренность одерживает победу, то тогда Творец ведет поэтов к познанию истины своим трудным путем, испытывая каждого на верность поэзии самыми разными способами. Молитвы, возносимые поэтами, – это их стихи, а их ритуал– листок бумаги и минуты, проведенные за письменным столом у вечерней свечи. Если поэт упорно зажигает ее каждый вечер и создает свои поэтические гимны миру и Богу, значит, он восходит к небу, соединяющему всех подлинных поэтов мира в Братство. Сергей Есенин выразил это чувство единства поэтов со свойственным ему мягким юмором и восточным колоритом: »Поэт поэту есть кунак». Тот из поэтов, кто не поддастся на приманки века или подачки власти, кто способен творить в самых сложных условиях, получает от Творца лучи просветления, неиссякаемые потоки вдохновения. И, конечно, они помогут каждому, кто стремится приблизиться к Престолу Творца.
Суфийская поэзия и будущее В заключении еще раз обратимся к вопросу актуальности творчества суфийских поэтов в наши дни. Чем мы можем облагородить сердца молодых людей на Кавказе и в арабском мире? Как уберечь их от террористических соблазнов, если в силу разности менталитетов они не очень-то склонны слушать любые, даже самые полезные западные рецепты? Главным образом – умелой пропагандой их собственных ценностей, о которых мы можем им напомнить. Чем мы погасим огонь недовольства исламом со стороны российского населения, сталкивающегося с проявлениями экстремизма и терроризма, и склонного отождествлять эксцессы жестокости с исламской религией как таковой? Прежде всего напоминанием о том великом вкладе в культуру человечества, который внес ислам, суфизм и суфийская поэзия. Достаточны ли наши усилия в этом направлении, и насколько эффективно мы ведем культурную политику в просвещении исламского населения, которое в условиях информационных атак может забывать о своих корнях? Наверное, нет. В свое время, когда в нашей стране шли первая чеченская война, некоторые эксперты говорили, что если бы наша власть хорошо читала русскую классику и знала бы произведения Лермонтова и Толстого, то, может быть, вся кавказская политика страны в тот периодбыла бы более эффективной. Теперь пора сказать тоже самое и о суфийской поэзии, которую нужно продолжать переводить, издавать, осмысливать и возвращать в Россию, на Кавказ, в Поволжье и Среднюю Азию . Кстати, в СССР отлично понимали значение суфийской поэзии для этих регионов и для отечественной культуры в целом, и потому пропагандировали творчество этих поэтов намного лучше, чем это делается сегодня. Удивительно, но никакого экстремизма ни на Северном Кавказе, ни в Поволжье тогда не было. Это хорошо это понимают и в одном из самых стабильных государств мира – современном Казахстане, где творчество суфийских поэтов, особенно тех, кто жил на территории, имеющей отношение к казахстанским землям ( например, Ахмат Ясави) окружено глубоким почитанием и всячески популяризируется.
Суфийские поэты – это караван вечности, спустившейся в нашу юдоль и в потускневшую эпоху для нашего просветления и вразумления. Но это – не только великое прошлое, но еще и будущее. Вчитаемся в строки суфиев, заново воскреснувших в пространстве русской поэзии благодаря Юрию Ключникову: они нам позволят перейти через лабиринт настоящего в грядущее... Солнечный свет суфийской поэзии поможет человечеству и России найти спасительный путь в сумерках современной эпохи. (Предисловие к книге Юрия Ключникова "Караван вечности") |
||
РАБИЙЯ АЛЬ-АДАВИЯ (717-801) ЕДИНСТВЕННОМУ ДРУГУ МОЛИТВЫ РАБИЙИ
АБУ АБДУЛАХ РУДАКИ (858 – 941)
* * * О СТАРОСТИ АБУЛЬКАСИМ ФИРДОУСИ (935-1020) * * * * * *
АБУ АЛИ ИБН СИНА (980- 1037) * * * * * * * * * * * *
БАБА ТАХИР (около 1000 – после 1055) * * * * * * * * *
НАСИР ХОСРОВ (1004-1088) О ПОЭТАХ-ЦАРЕДВОРЦАХ Коль о деньгах одних печёшься, Тебе заплатит шах за ложь, Льстецы тебя поздравят хором, Хотя бы раз вильнёшь хвостом – Не верит человек поэту, Итак, вдали себя держи Удел поэта – сеять правду, Эмиром слова будь, поэт. ТЫКВА И ЧИНАРА * * *
ОМАР ХАЙЯМ (1048-1131) * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * ПРИТЧИ ХАДЖИ НАСРЕДДИНА Астролог Насреддин «Астрологом готов быть Насреддин, « Дождь будет», – я скажу, взглянув на облака. В ДОМЕ ВОР КОНЕЦ СВЕТА
МЕХСЕТИ ГЯНДЖЕВИ (1089 – после 1160 г.) * * * * * * * * *
АХМАД ЯСАВИ( 1103-1166) ЗНАЙТЕ, ЛЮДИ Старцы нынче служат деньгам и греху. Так недолго до скончания времён. * * * * * *
АБУ МУХАММЕД НИЗАМИ ГЯНДЖЕВИ (1141- 1209) * * * Был некогда тобой я ослеплён, Всю жизнь живёшь ты от меня вдали. И если не увижу никогда И будет сниться сон мне каждый миг * * * И в меня стрелу метнула, не спуская тетивы, Ты меня околдовала, твой один случайный взгляд Так в тебя я нежно верил, столько мучился и ждал; О лукавый виночерпий! Не вино познанья шлёшь; Чую: никуда не деться мне от гибельной тропы. * * * Я бросил в том саду зерно, зерно надежд, что ты верна. Душа томилась и ждала, смятеньем мыслей сражена. Вошла в судьбу мою, как царь; судьба отныне решена. Нежней блаженства не найти, пьянее в мире нет вина. Всё достояние возьми, все мои песни, письмена, Хвала Царю царей! Весна и сад, и ты, и времена –
ФАРРИДАДДИН АТТАР (1145-1221 или 1230) * * * Тот в почве каменистой высаживал деревья. «Ты сед, как известь, шах его спросил. – Гробнице ли своей оказываешь почесть?» Ведь путь добра – везде творить труды. Пришёлся шаху по душе порядок правил, Старик воскликнул: «Саженцы сажая, Гляди: ведь ни один в земле не укрепился, И это правило понравилось царю. Велел прорыть арык в пустыню и дорогу. * * * * * * * * * * * * ПОДАРКИ БОГАЧА ДЕРВИШУ «Пятьсот монет». «Ну, я такой дурак, деньгам не знаю счет Возьми свой дар, пожалуйста, обратно. Узнать причину не терпелось богачу: «Но всё-таки ответь».
АБУ МУХАММАД СААДИ ШИРАЗИ (1203-1291) КАРАВАН * * * СОН ДОРОГА ЦЕННОСТИ
ИБН АРАБИ (1165 -1240) ПОСЛУШНИК БОГИНИ Я древний звездочёт, молитвенник пустыни, Она – луч солнца, нежный ритм газели, Сокрытая в разнообразных ликах, ГОРНАЯ ДОЛИНА Кому твои склоны открыли дорогу Как сердцем услышать священные зовы? Найти в этой жизни законное место, Там в нежной прохладе прекрасных садов ДЕРВИШИ И УМНИКИ Но почему не просвещаешь умных и богатых, Они, твоими мыслями и выучкой владея, Мудрец ответил: «Я боюсь, такого не случится. Они любую из священных истин
ДЖЕЛАЛЛАДДИН РУМИ (1207 – 1273) *** * * * * * * * * * Горный козёл и коза Но вот возникла вдалеке коза – Он скачет к ней сквозь пропасти и камни. Охотник знает эту прыть козла. Ведь и герою собственные страсти ДЕРЕВО И ПЛОДЫ Висим, пока незрелы, на ветвях; Плоды срывают иногда жестоко Но вот он настаёт под небесами – Так созревает дух в футляре тела, КОРНИ СЛАВЫ А почему бы нет? Подобно им, Приобретаем и несём утраты… Цветок – один и тот же, но даёт Вино, не добродив, рождает уксус, Два тростника. Один свирелью стал, Таких примеров тьма, когда ученье |
ЮНУС ЭМРЕ (1240 ? – 1321 ?) * * * Много разных путей людям Богом даны. Их возлюбленный Друг бесконечно велик; Свои очи, Юнус, только к Другу направь, * * * Как иудино дерево сердце дрожит В море страсти как рыба плыву я к Тебе, Ни кольчуга, ни щит, ни молитва моя К Небесам свои очи, Юнус, обрати: * * * Таятся в малой капле бури и затишья. Быть может, словно в капле и в тумане Увы, житейские повсюду прячут тени Лучи Я шлю во все, что сотворил, зеркала. Любимый с любящим, как суть одной Вселенной, Зову к Себе, в сердечную страну.
ХАФИЗ (1325 -1390) ЕДИНОМУ Коль бывает на свете какой-то любовный устой, Что в соперниках вижу? Лукавство, холодную трезвость. Но искатели выгод и благ непременно садятся на мель. Просят все у Тебя перед смертью грехов отпущенье. Не желаю дороги иной, чем которой иду. Так Ты сам сотворил ту дорогу нелёгкую нашу, * * * * * * * * * Я ликую, что на свете есть цветок, и это ты. Донесет тебе поэма грусть мою издалека. Но не ветром быть желаю, как Хафиз, могу терпеть. * * * Соловей один на ветке, мы вдвоем с любимой вновь Если любишь, за весельем повстречаться может боль. Но, Хафиз, о чувстве этом не грусти и не злословь. * * * Я вошел в эту дверь — оказался знакомый кабак. Я вопрос повторил, но при этом негромко заметил: Он взглянул удивленно: «И ты, получивший прозренье,
АБДУРРАХМАН ДЖАМИ (1414-1492) * * * Что тебя лишь люблю, по твоим сокрушаюсь очам Из других родников не пытаюсь напиться воды; Посылаю молитву короткую с облаком-птицей Отчего не исполнишь Джами сокровенной мечты? * * * Но только в соглядатаи предательств не зови: Сдержать свои желанья уж не хватает сил, Но Он не отвечает на все мои мольбы Ты ветреной бываешь, несправедливой, злой, Будь недоступной, строгой, стрелой меня пронзи, Нет приговора горестней, как слышать от тебя: * * * Нет, кроме тела и души, иных для любящих преград. Что краше солнце ли луна, не всё ли нам равно. Полны загадок для Джами твой стан, улыбка, рот, Спросите, где мне хорошо, здесь или в мире том? * * * Но не связалась, порвалась святая наша нить. Плывут над нами и поврозь двух судеб облака. Когда к себе нас возвратит божественный Творец,
АЛИШЕР НАВОИ (1441 – 1501) ОТ ЕДИНИЦЫ ДО ВОСЬМИ * * * Не попрекай людей за их пороки, ЖАЖДА ПОЛЁТА МОЯ ПЕРИ
МИРЗА ГАЛИБ (1796 – 1869) * * * Есть тайны в том, что очевидно глазу; И если в суть вещей не можешь вникнуть, Пускай ещё не солнечное утро; В твоей душе сражаются надежды * * * Твой род был крепок духом и сплочён. Но время воинов прошло. Твоя задача – А ты свой дух на пустяки растратил, * * *
ИНАЙЯТ ХАН (1882 – 1927) ОПОРА Изранив ноги, добрели до туч. Там ели Богом посланную манну, Так жили. И однажды молодой Сон повторился. Камни золотые Набитая монетами сума… «Мюршид, я превращаюсь в златомана!»- Тот это сделал. Заблестел динар. И хлынул ливень вместе с жёлтым градом, «Возьми же, сколько надобно душе». ФИЛОСОФСКИЙ СПОР Не так ли?» – «Так».– Но что со мной случится, - «А хочешь ли ты смерти послужить?» ИЗ ЖИЗНИ ПОЭТА К нему явился некий покупатель: Поэт польщён был и смущён немало: Сказал читатель: «Парень пишет славно, Поэт в восторге: «Я – простой шутник!» ДВА БУТОНА УЗОРЫ ЧУВСТВ О, скромность! Смирение! Тщеславие! Привычка! Моё большое мыслящее Я Свобода! Доверчивость!
НАЗЫМ ХИКМЕТ (1902 – 1963) РЕКА ЖИЗНИ ЕЩЁ МОГУ
РУХОЛЛА ХОМЕЙНИ (1902-1989) ЦЕЛЬ ВСЕХ СТРЕМЛЕНИЙ Есть устои любви и в житейских трудах, и в бою. Что в соперниках вижу? Обман, суету и расчёт. Честолюбцы вот-вот захлебнутся в зловонной волне. Люди ждут отпущенья грехов и прощенья вины. Не желаю награды иной и другого пути, Чаша мёда и яда, ты стала моею судьбой. СЧАСТЛИВЫЙ ИСХОД Лей вино и вырви душу из томительных оков. Деньги, алчность, ложь сегодня – мои злейшие враги. Мне ни райских снов не надо, ни посулов золотых – Мне бы низости не сдаться, удержать себя в руке. Кубок чистого ислама, осушу с Тобой до дна. ВЛЮБЛЁННЫЙ В ВИНО На пламя Друга, на огонь его вина Такого не влечёт капкан любых отличий, Я ни о чём на свете не жалею. |