СУФИЙСКИЙ АРОМАТ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Вышла новая книга поэта Юрия Ключникова «Караван вечности: вольные переводы суфийской лирики VIII-XX веков»

 

Поэт Юрий Ключников, которому недавно исполнилось 85 лет, продолжает удивлять читателей своей  поэтической работоспособностью и неожиданностью тематики своего творчества. Не успели читатели порадоваться  его книгам «Откуда ты приходишь, красота? Вольные переводы французской поэзии» ( между прочим самая крупная антология до и после революции, выполненная одним человеком) и «Душа моя,  поднимем паруса!» (лучшие русские стихи поэта за его полувековую творческую биографию, книга побывал в шорте-листе наиболее крупной «Литературной премии России») как он выдал на гора еще одну очень серьезную работу.

На этот раз это вольные переводы суфийской поэзии, всего 500 стихотворений, которые вышли в издательстве «Беловодье» под названием «Караван вечности». Книга состоит  из  стихов  поэтов-суфиев  средневековых Персии, Турции, Индии,  древних государств Средней Азии.  Хронологически в книге охвачен еще более объемный период: целых 13 веков – от миниатюр Рудаки до  ригористической лирики аятоллы Хомейни. В своей поэтической трилогии автор сделал дерзновенную в русской поэзии попытку с помощью своих стихов и переводов поэтически осмыслить культурно-духовные традиции России, Запада (его европейской части) и Востока.

Причин, побудивших Юрия Ключникова переводить суфиев было несколько.

Первая и главная причина – любовь к Востоку. Темой Востока Юрий Ключников интересовался и занимался почти сорок лет настолько серьезно, что в советское время поплатился за это партийным делом длиной в три года и потерей работы. Правда, это был в большей степени индийский Восток, куда Юрий Ключников как духовный искатель ездил целых шесть раз, и  о чем  написал книгу очерков «Я в Индии искал Россию: странствия по Ариаварте». 

Поэта интересовала философско-мистическая сторона индийского Востока, индийская сакральность и духовные практики. Но он всегда оставался поэтом, знал, что есть другой Восток, связанный с исламом, который, имеет свои непревзойдённые поэтические достижения в лирике.

Создание  сборника  переводов  суфийских поэтов Ю. Ключников задумывал давно. Его вдохновляла масштабность задачи, связанная  с введением суфийской поэзии  в русскую стихотворную форму и  литературную традицию. Главная  же сложность состояла в том, что Ю. Ключников, свободно владеющий французским языком не владел фарси,  и ему пришлось  делать свои переводы с подстрочников. Преодолеть это ограничение ему помогло огромное наследие, оставленное переводчиками.  Сегодня практически каждый известный суфийский поэт Персии, Турции, Средней Азии, Индии многократно  переведен в России. Потому у Юрия Ключникова была возможность сравнить подстрочник с этими многочисленными версиями переводов и  увидеть каждое  суфийское стихотворение  с разных сторон.

Поэт  попытался вникнуть в духовную основу суфизма и пройти мысленно и эмоционально теми путями, которыми шли восточные поэты. В процессе работы Ю.Ключников  сделал своего рода творческое открытие, которое его потрясло. Он увидел в  суфийской поэзии  с ее служением  идее высшей  любви и красоты   разновидность самостоятельного духовного пути к Богу. И те, кто входили в тайные  ордена (таких было большинство),  и те, кто  никуда не входили,  состояли, по мнению поэта, в  неформальном  мистическом ордене или даже Братстве Высокой Поэзии.

Вторая  причина появления этого сборника кроется в самой русской поэтической традиции, несомненно питающей интерес к Персии и персидской мудрости. Юрий Ключников подтверждает свою принадлежность к этой традиции и высоко чтит своих предшественников, писавших о Персии и переводивших суфийские стихи. Это и А.Пушкин, и Вл.Соловьев,  В. Хлебников, и В. Брюсов,  Н. Гумилев и  С. Есенин, Н. Клюев, и М. Кузьмин, и С.Городецкий,  и Ю. Терапиано, и И. Северянин и многие другие русские мастера слова. Эталонным для Юрия Ключникова подходом послужили переводы Пушкина, который ставил задачу «перевыразить» дух первоисточника и блестяще с этим справлялся, если  даже не знал языка.

Третья  причина связана с возрастающей актуальностью ислама  и суфизма в наши дни. Ислам– наиболее бурно развивающаяся пассионарная религия современности, значение которой растет и будет возрастать в дальнейшем. Внутри самого ислама есть разные движения, идеологические формы, ордена, системы. Они отличаются друг от друга по своему вектору развития, также как и различны мнения  об исламе  самых разных людей  мира. Кто-то боготворит ислам, кто-то его ненавидит, а кто-то его опасается и даже боится. Как будет развиваться ислам, зависит от многих факторов, и  время покажет, какие из этих факторов возьмут верх.

 Опасения многих вызвано тем, что в этой величайшей  и человеколюбивой  по духу религии есть весьма радикальные течения, которые, прикрываясь благородными идеями ислама, могут возобладать в каких-то регионах и странах и принести человечеству беду.

Юрий Ключников взялся за переводы еще и с той целью, чтобы напомнить всем, в том числе последователям ислама, что самые высочайшие и духовно продвинутые представители ислама – суфии были людьми исключительно мирными, призывающими к любви и творению добра, чьи помыслы никогда не расходились с делами. Он хотел показать, что облик суфиев-поэтов, с легкой руки поверхностных европейских литераторов сделавшихся в глазах толпы примитивными эпикурейцами, на самом деле – облик высокой святости, чистоты и самоограничения, чего так не хватает современному миру.

Помимо переводов книга содержит также полтора десятка собственных стихов Юрия Ключникова- подражаний суфийской поэзии,  написанных в разные годы жизни, что свидетельствует об устойчивом интересе автора к этой теме. Они  представляют собой попытку  осмыслить  и темы, и  поэтические формы, в которых суфизм существовал в течении веков.

 

Почему русские поэты издавна тяготели к теме Персии, ислама и суфизма?

 Только ли  восточная экзотика направляла перо каждого из них или за этим влечением стояло нечто большее?

Может быть,  наш характер, открытый, эмоциональный, часто бесшабашный ищет в поэзии суфиев  мудрость, меру и гармонию, которых  нам так не хватает в жизни?

Юрий Ключников в своих вольных переводах дает положительные ответы на все эти вопросы.

Он убежден: все или почти все лучшие русские поэты по своей натуре были дервишами... В каждом из них можно увидеть такие дервишеские качества как абсолютная преданность делу служения людям, дар прозрения, способность к интуитивному проникновению в тайны бытия, странничество, непривязанность к земному комфорту, непрактичность, сложные отношения с властями, с официальной идеологией. В этом смысле дервишами  были и Лермонтов, и Блок, и Есенин, и  Клюев, и Мандельштам, и Волошин, и Николай Глазков. Но, может, более всех  Пушкин. Что есть его стихотворение «Из Пиндемонти» как не абсолютный и великолепный  гимн дервишеской свободе?!

Подобная свобода добывается огромными усилиями и  духовной дисциплиной. Суфийская практика, через которую прошли великие восточные поэты, с точки зрения Юрия Ключникова, поистине, драгоценна. Суфии достигли такой виртуозности в передаче тончайших мистических переживаний, в иносказательном изложении проблем, встающих перед искателем, что нам еще долго предстоит разгадывать их поэтическую криптограмму.

Человек, следующий суфийским путем, – это  мастер, умеющий обуздывать свою страстную природу, контролировать мысли и желания, наблюдать за потоком сознания,  постоянно направлять ум к Богу.

В итоге человек обретает внутреннюю тишину или состояние безмолвия, о чем повествуют переведенные стихи: он  становится «человеком света». У него исчезает разрыв между решением и действием, чему так подвержены люди Запада; развивается способность действовать  мастерски, спонтанно и точно.

Внутренняя целостность и мудрость, пробудившиеся в результате практики непрерывного самонаблюдения и памятования Бога,  мастерство в действиях и общении.  Суфийская поэзия вся состоит из  историй, диалогов, ситуаций или, как бы сказали в современном менеджменте, «учебных кейсах», которые настраивают человека на глубокое и разностороннее взаимодействие, общение, умение понимать других людей и непревзойденное искусство договариваться по любому поводу. Человек суфийской традиции может долго молчать и накапливать силу, но если необходимость диктует общение, он не полезет за словом в карман своего халата. Способность правильно общаться  и договариваться крайне важна в современном мире, где конфликты во многом возникают из-за того, что люди не слышат друг друга, и каждый агрессивно твердит свое.  Умение контролировать свою речь – важнейшая практика любого суфийского ордена, но  также и суфийские стихи, настраивающие человека на вдумчивое отношение к себе и людям и  доверительную интонацию, обучают искусству гармоничной беседы.

Важно отметить, что суфийские духовные практики, несмотря на свою бесспорную уникальность, очень близки к практике русского православного старчества с ее «переносом ума в сердце», остановкой мыслительного хаоса, сознательным дыханием, повторением Иисусовой молитвы и «духовными художествами». Эти практики не дали на Руси такого соцветия святых поэтов, как это было в Персии, где количество творческих гениев (если исходить из принципа пропорциональности), безусловно, превосходит любую  из  стран Европы. (Кстати не только Европы, но и Азии,  и данный сборник состоит в основном из суфийских  стихов персидской поэзии). Однако свет, исходящий от русского старчества, повлиял и на русскую поэзию, и на русскую прозу. Именно это созвучие борьбы с грехом русских подвижников с суфийскими  методами противостояния «нафсу» – низшей природе человека привлекло внимание Юрия Ключникова и предопределило его  интерес к творчеству поэтов ближнего и среднего Востока.

Разумеется, такой интерес не предполагает исламизации русского сознания  и  выполнения программы современного исламского политика Гейдара Джемаля: «Ислам – последний шанс для России». Последний шанс для России – это  сохранение и укрепление ее русского евразийского вектора, при котором страна идет своим путем, заповеданным православными старцами и осмысленным национальными гениями. В своей  поэтической трилогии Юрий Ключников  сделал своего рода завещание для России, предлагая ей сотрудничать с лучшими высококультурными  силами католического Запада, исповедующего традиционные ценности, учиться божественной мудрости у  Востока (прежде всего у  наиболее дружественных для нас Ирана и Индии),  но опираться на  свои высшие ценности, выработанные русской святостью и русской культурой.

 

Суфийский поэтический Тарикат

Привлекательность поэзии суфиев во всемирном масштабе обусловлена  неповторимым сплавом нескольких факторов.

Прежде всего это – простота  поэтической формы, которая на самом деле бывает многоплановой и очень изысканной, особенно это касается третьего этапа развития суфизма и связано с именами Руми, Хафиза, Араби, Джами. Сегодня, когда мир устал от ложной усложненности простота суфиев выглядит настолько привлекательной, что может вызвать соблазн  включить их в массовую культуру. Но многоплановость суфийской поэзии не позволяет это сделать и дальше попыток объявить Омара Хайяма пьяницей западные профанаторы суфизма просто не смогут продвинуться, не та духовная оптика и ментальный инструментарий.

Это – восхищение красотой жизни, включая красоту природы, женщины и человека как такового.

 Это любовь к человеку, сострадание и гуманизм. Суфийский гуманизм отличается от гуманизма европейского тем, что он не абсолютизирует человеческие слабости и пороки, не ставит во главу  угла права отдельной личности, а  сострадает слабому и показывает путь сопротивления злой силе, включающий в себя мудрое терпение, достоинство, следование воле Творца и опору на собственные силы.

Это – неприятие всех форм алчности; скромность в потребностях и восхитительная внутренняя свобода от привязанности к богатству, позволявшая суфиям разговаривать с шахами очень независимо. В этом смысле суфии были куда свободнее тех же гениев Возрождения, зависевших от своих меценатов намного сильнее.

Это – потрясающий юмор, допускающий возможность мягкой иронии суфии по отношению к самому себе. В суфийском юморе, кроме зоркости взгляда, способного уловить некие парадоксальные  противоречия  вещей, сокрыта еще и глубинная мудрость, понимающую тщету всего земного и бессмысленность попыток каких-то людей  важно изображать свою особую значимость.

Кто-то очень хорошо сказал: вся глупые и подлые дела в мире творятся с очень важным и серьезным лицом. Элита Запада, особенно Америки, редко в каких случае способно на самоиронию  и юмор по отношению к себе. Не зря современный Иран называет США «мировым высокомерием». Наверное богачи, эмиры и шахи Средневековья тоже были очень высокомерны, потому суфии с их независимостью и улыбкой тоже раздражали их. Ряд суфиев пострадал за свою искренность и открытость, но в целом в лице суфиев народный  юмор  победил серьезность и надменность элиты.

Весь корпус переведенных стихотворений позволяет сформулировать особое отношение суфиев и суфийских поэтов  к власти. Само существование суфиев ставит их в положение оппозиции по отношению к современному миру. В течение длительного времени им оппонировала официальная церковь мусульман, пока в конце концов не был найден компромисс, и суфии были признаны ею. Суфии оппонировали светской власти,  представителей которой раздражала независимость орденов и поэтов и демонстративное нарушение внешних форм тогдашней благопристойности. Суфии оппонировали богатым людям, которые были недовольны тем, что какие-то чудаки и бедняки смеются над их идеалами и властью золота. Суфии оппонировали обывателям, вызывая раздражение своей чудаковатостью и возвышенностью речей, что контрастировало с тогдашним торговым укладом жизни.

(Кстати, эта оппозиция продолжается и сейчас. В ряде стран,  например, в той же  Турции суфизм запрещен, в Иране отношение к суфиям более мягкое, а суфийская поэзия поднята на высочайшую степень почитания).

 

Но во всех случаях эта оппозиция была неявной, не организованной в какую-то общественную силу. Оппозиция была скорее внутренней, духовной, творческой.  И тем не менее – все перечисленные оппоненты суфийских поэтов чувствовали стоящую за последними огромную правду. И это чувство заставляло эмиров и шахов периодически награждать поэтов какими-либо титулами и административными постами, (от которых суфии старались держаться подальше),  деятелей церкви все-таки признавать, что поэты не являются врагами ислама, богатых купцов одаривать суфиев золотом, а обывателей прислушиваться к странным речам и песням поэтов и плакать над их истинностью и красотой.

Но, оппонируя  светской власти, суфийские поэты иногда воспевали великих правителей мира, даже в тех случаях, когда те не имели прямого отношения к исламу. Наиболее ярким примером такого рода  были стихи целого ряда суфиев об Александре Македонском, или Искандере, которого в Персии воспринимали как мудрого правителя, объединяющего Восток и Запад в единое грандиозное целое. Говоря языком православия , суфии чувствовали «богоданность» этого правителя ( наверное нечто похожее говорили некоторые священники: Патриархи Сергий, Алексий I,  Войно-Ясенский, Александр Дудко о «богоданности Сталина»).  .

Почему Юрий Ключников выделил суфийскую поэзию в отдельный тарикат, и куда этот путь приводит? Суфийские поэты могли состоять в разных орденах или не состоять вовсе, но общая линия их поэзии была направлена на служение красоте в высшем смысле этого слова. Кто руководит подобным тарикатом, в чем-то выходящим за конфессиональные рамки?

Наверное, сам Творец, заинтересованный в том, чтобы к Нему пришли те, чьи сердца больше всего отзываются на зов красоты. В этом случае  важна не столько ортодоксальная религиозность поэта, сколько степень его искренности и самоотдачи на пути служения  музе. Если  искренность одерживает победу, то тогда Творец ведет поэтов к познанию истины своим трудным путем, испытывая  каждого на верность поэзии самыми разными способами. Молитвы, возносимые поэтами,  –  это их стихи, а их ритуал– листок бумаги и минуты, проведенные за письменным столом у вечерней  свечи. Если поэт упорно зажигает ее каждый вечер и создает свои поэтические гимны миру и Богу, значит, он восходит к небу, соединяющему всех  подлинных поэтов мира в Братство.  Сергей Есенин выразил это чувство единства поэтов со свойственным ему мягким юмором  и  восточным колоритом: »Поэт поэту есть кунак».

Тот из поэтов, кто не поддастся на приманки века или  подачки власти, кто способен творить в самых сложных условиях,  получает от Творца лучи просветления, неиссякаемые потоки вдохновения. И, конечно, они помогут каждому, кто стремится приблизиться к Престолу Творца.

 

Суфийская поэзия и будущее

В заключении еще раз  обратимся к вопросу актуальности творчества суфийских поэтов  в  наши дни. Чем мы можем облагородить сердца молодых людей на Кавказе и в арабском мире?  Как уберечь их от террористических соблазнов, если в силу разности менталитетов они не очень-то склонны  слушать любые, даже самые полезные западные рецепты? Главным образом – умелой пропагандой их собственных ценностей, о которых мы можем им напомнить.

Чем мы погасим огонь недовольства исламом со стороны российского населения, сталкивающегося с проявлениями экстремизма и терроризма, и  склонного отождествлять  эксцессы жестокости с исламской религией как таковой?  Прежде всего напоминанием о том великом вкладе в культуру человечества, который внес ислам, суфизм и суфийская поэзия.

Достаточны ли наши усилия в этом направлении, и насколько эффективно мы ведем культурную политику в просвещении исламского населения, которое в условиях информационных атак может забывать о своих корнях? Наверное, нет.

В свое время, когда в нашей стране шли первая  чеченская война, некоторые эксперты говорили, что если бы наша власть хорошо читала русскую классику и знала бы произведения Лермонтова и Толстого, то, может быть, вся кавказская политика страны в тот периодбыла бы  более эффективной. Теперь пора сказать тоже самое  и о суфийской поэзии, которую нужно продолжать переводить, издавать, осмысливать  и  возвращать в Россию, на Кавказ, в Поволжье и Среднюю Азию .

Кстати, в СССР отлично понимали значение суфийской поэзии для этих регионов и для отечественной культуры в целом, и потому пропагандировали творчество этих поэтов намного лучше, чем это делается сегодня.  Удивительно, но  никакого экстремизма ни на Северном Кавказе, ни в Поволжье  тогда не было. Это хорошо это понимают и в  одном из самых стабильных государств мира – современном Казахстане, где творчество суфийских поэтов, особенно тех, кто жил на территории, имеющей отношение к казахстанским землям ( например,  Ахмат Ясави) окружено глубоким почитанием и  всячески популяризируется.

 

Суфийские поэты – это караван вечности, спустившейся в нашу юдоль  и  в  потускневшую эпоху для нашего просветления и вразумления. Но это  – не только великое прошлое,  но  еще и будущее. Вчитаемся в строки суфиев, заново воскреснувших в пространстве русской поэзии благодаря Юрию Ключникову: они нам позволят перейти через лабиринт настоящего в грядущее... Солнечный свет суфийской поэзии поможет человечеству и России найти спасительный путь в сумерках современной эпохи.

(Предисловие к книге Юрия Ключникова "Караван вечности")

 

РАБИЙЯ АЛЬ-АДАВИЯ (717-801)

ЕДИНСТВЕННОМУ ДРУГУ
Душой тоскующей, когда бывает туго,
Могу утешиться я с неизменным Другом –
С одним Тобой, а тело отдаю
Тому, кто понимает суть мою.
Но сердце, кровь, душа и даже тело
Тебе лишь одному принадлежат всецело.

МОЛИТВЫ РАБИЙИ
О Боже, если завтра в День Суда,
Ты в ад меня отправишь навсегда,
Открою я Тебе такую тайну:
Не примет меня дьявол никогда,
Ведь ад предполагает разделенье,
Разлуку и мучительное тленье,
А нас с Тобой ничто не разлучит–
Ни ад, ни Рай, ни светопреставленье.

 

АБУ АБДУЛАХ РУДАКИ (858 – 941)

* * *
Из-под бровей, изогнутых, как лук
Стрелу в меня ты выпустила вдруг.
Насквозь пронзила взглядом Рудаки
Из-под лукаво сложенной руки.
А плющ твоих распущенных волос
Обвил и возбудил меня до слёз.
Как часто сердце попадалось в сеть
И много раз могло бы умереть!
Я выбирался из силков, и вновь
Поэта ранила изогнутая бровь…
Готовлюсь снова жизнь свою отдать
За гибельную эту благодать.

О СТАРОСТИ
Давно поседел я, и выпали зубы давно;
В бокале утех обнажилось печальное дно.
Но в этом ни злого, ни грустного умысла нет:
То мудрой природы всегда справедливый завет.
Вращается мир, совершает Сатурн оборот.
Становится новое старым, и – наоборот.
Где были сады, там бесплодные ныне пески;
Ждут, кто напоит их, томятся от серой тоски...
Я тоже когда-то сиял жемчугами зубов,
Был весел, здоров, украшала дорогу любовь.
Отдал ей немало монет золотых и огня.
Красавицы тешили душу, ласкали меня.
Ни жён, ни детей не имел в молодые деньки;
Чисты были мысли мои и пусты сундуки.
Певцом Хоросана я слыл, а владыки земли
В ту пору над нею меня высоко вознесли.
Тебя лишь в ту пору не видел я среди гуляк,
За мной наблюдающий, всё понимающий Маг.
Как вижу теперь. Поменялись сезоны в судьбе.
Дай посох, пойду по дороге навстречу Тебе.
 

АБУЛЬКАСИМ ФИРДОУСИ (935-1020)

* * *
Не знает зла, не знает лжи и гнева,
Растет корнями в небо жизни древо.
Кто ищет суть земную листьев-слов,
Тот добредет и до корней-основ.

* * *
Пустыня земная – не вечный бивак,
Здесь каждый друг другу не друг и не враг.
Назначен любому дитя ли, старик,
И радости возглас, и горести крик
Подачки судьба отнимает у нас
Ничто не удержит ни воля, ни глаз.
Вот выстроил дом многодневным трудом,
Но вздрогнули горы – и камни кругом.
И бездна, и пыль у неё на краю,
И смерть приглашает в Обитель свою.
И машет ушедший незримой рукой,
И камни внизу собирает другой…
Но ты, человек, не ропщи и не плачь,
Лишь здесь, на земле, ты бываешь не зряч.
И часто напрасно не ладишь с людьми.
Незлобное имя в дорогу возьми,
Долги заплати за свершения зла
Оставь только добрые людям дела.

 

АБУ АЛИ ИБН СИНА (980- 1037)

* * *
Порядок жизни с шахматным похожи:
Свой чин и ход фигуркам всем положен.
Но мат объявлен – короля и пешку
Кладут в одну коробку вперемешку.

* * *
О, если бы узнать, кто здесь я и зачем,
Понять Первопричину света и ночей!
Сумел бы я найти покой и счастье
Или заплакал сотнями очей?

* * *
Вино не враг очищенной души;
Оно – помощник, если чист кувшин.
Разумный в нём отыщет истин клад,
Ханжа узрит неправду и разврат.
Вино не виновато, что глупец
Являет пьяным недостойный образец.
Но от иных излишеств тоже вред.
Хотя наложен на вино запрет.
Оно Творцом сотворено как рай, и ад.
Запреты людям объявляет шариат.
Пей мудро так, как пьёт Абу Али –
Откроешь тайны неба и земли.

* * *
Есть признаки у душ высоких и свободных –
Придерживаться чувств, простых и благородных.
Не подличать, не лгать, трудясь и состязаясь
На поле доблести. Не впасть в дурную зависть
Или в зависимость от вожделений низких.
Любить друзей, не сторониться близких,
Когда богат. Но если беден и недужен,
Не гневаться на жребий: он тобой заслужен.
Творца не упрекать за собственные беды,
Довериться Ему и ожидать победы.
В конце концов, в Его святых руках
Поставить мат, но прежде сделать шах.

 

БАБА ТАХИР (около 1000 – после 1055)

* * *
О, Боже, сбрось на землю райскую обитель!
Совсем не потому,  что на кого-то я в обиде;
Мне в небеса заказана дорога.
Здесь посижу у райского порога.

* * *
Ты – искра, промелькнувшая во мгле.
Не попадись же в сети на земле.
Слышны повсюду стоны сквозь туман:
То стонут угодившие в капкан.

* * *
Я лишь слезами землю орошаю.
Какого ожидаю урожая?
Надеюсь встретить на пути нарцисс–
Колючками дорогу окружая.

 

НАСИР ХОСРОВ (1004-1088)

О ПОЭТАХ-ЦАРЕДВОРЦАХ
Не трать на низость похвалу,
Как те, кто гимн поёт ослу.

Коль о деньгах одних печёшься,
От назначенья отречёшься.

Тебе заплатит шах за ложь,
Но уваженья не вернёшь.

Льстецы тебя поздравят хором,
Зато покроешься позором.

Хотя бы раз вильнёшь хвостом –
И не отмоешься потом.

Не верит человек поэту,
Чей голос куплен за монету.

Итак, вдали себя держи
От лицемерия и лжи.

Удел поэта – сеять правду,
Лелеять ясность и отраду.

Эмиром слова будь, поэт.
Твой постоянный спутник - Свет.

ТЫКВА И ЧИНАРА
С чинарой рядом тыква расцвела
Плетьми у дерева все ветки оплела.
С улыбкой спрашивает: «Сколько тебе лет?»
«Лишь двести», – слышит дерева ответ.
Смеётся тыква над подругою своей:
«Тебя догнать мне двадцати хватило дней.
Вдвоём растём, но непохожие пути.
Невесело, наверно, медленно расти?»
«Дождёмся холодов, –чинара говорит, –
Тогда оценим разные пути и общий вид».

* * *
Труд – жизни смысл, но не берись трудиться,
Когда не знаешь дела или дело не годится.

 

ОМАР ХАЙЯМ (1048-1131)

* * *
Смена жизни на смерть — не причина для стона.
Нет печали в любой перемене сезона.
Если грусть овладела, то выпей вина.
Для Аллаха унынье твое — вне закона.

* * *
Пей! И в страхе за грех не дрожи,
Нет в хмельном наслажденье убытка души.
Ведь из нас, из грядущего нашего праха
Слепит вечный Гончар новый винный кувшин.

* * *
После смерти моей попрошу об одном —
Пусть недвижное тело омоют вином,
Чтобы душу по запаху в день воскресенья
Можно было найти где-нибудь под столом.

* * *
Погляди, как работает с глиной гончар:
Сам Творец, без сомненья, вручил ему дар
Из останков людских делать людям посуду.
Кто над тем посмеется, кто скажет: кошмар!

* * *
Я однажды спустился в подвал к гончару.
Наблюдал сотворенья святую игру.
Он меня воскрешал после долгого тленья
В том грядущем, где я непременно умру.

* * *
Прекрасно на розе сверканье росы.
Пьянят на подушке любимой власы.
Забудем вчерашние беды-печали
Во имя сегодняшней светлой красы.

* * *
Если хочешь изведать любовную суть,
Всё пожертвуй любимой: и силы, и путь,
И чины, и здоровье, и дом, и наследство,
Ну, а главное, жизнь подарить не забудь.

ПРИТЧИ ХАДЖИ НАСРЕДДИНА

Астролог Насреддин
Однажды Насреддина попросил Тимур:
«Живу всю жизнь среди жестоких бурь.
Не мог бы ты по облачному следу,
На небо поглядев, предсказывать победу?»

«Астрологом готов быть Насреддин,
Но лишь вдвоём с женой, а не один».
«Но почему?» – правитель удивился
«Мы спорим с ней». – Ходжа проговорился.

« Дождь будет», – я скажу, взглянув на облака.
Она твердит: «Не будет!». Упирается в бока.
Таким уж обладает вздорным нравом.
Один из двух всегда бывает правым.

В ДОМЕ ВОР
Ходжу жена в испуге будит:
«В доме вор!
Снимает со стены у нас ковёр».
Мулла перевернулся с боку набок:
«Умолкни! В доме слишком много тряпок».

КОНЕЦ СВЕТА
«Ходжа, когда наступит светопреставленье?»
«Которое?»
«А что, имеет исчисленье?»
«Да, их, концов у мира два:
Когда жена закроет рот, и я - плести слова».

 

МЕХСЕТИ ГЯНДЖЕВИ (1089 – после 1160 г.)

*  *  *
Гляжу вокруг – охватывает страх:
Повсюду нынешний или грядущий прах.
Земля летит могильным камнем в небе,
А тучи – парусами на ветрах.

* * *
Влюблённая в земное бытиё,
Я так ждала любви, звала её.
И в поисках единственного друга
Нашла лишь одиночество своё.

* * *
Я суть любви пойму когда-то вряд ли.
На те же в жизни наступаю грабли:
Любовный кубок выпила до дна,
Но он любви не содержал ни капли.

 

АХМАД ЯСАВИ( 1103-1166)

ЗНАЙТЕ,  ЛЮДИ
Щедрость прежняя покинула народ.
От султанов сам он милостей не ждёт.
Отвергается Божественный завет,
Наступает время смут и время бед.
Знайте, люди!

Старцы нынче служат деньгам и греху.
Кто преступник был – сегодня наверху.
Правдолюбец дервиш – сделался врагом.
Правит злое беззаконие кругом.
Знайте, люди!

Так недолго до скончания времён.
Нет, не лжёт Ахмад, вещает правду он.
Принесут ли откровения мои
Торжество закона, правды и любви?
Знайте, люди!

* * *
Этот в сытом довольстве воспитан,
Тот богатством и славой напитан.
Но для каждого свой наступает черёд –
Оба прахом падут под корытом разбитым.

* * *
Под словами молитв, под чалмой своей белой
Прятал муфтий неправедный чёрное дело.
И хотя под надгробьем роскошным лежит,
Не упрячет от ада ни душу, ни тело.
* * *
Был судья знатоком юридических истин
И в делах правосудия слыл бескорыстным.
Уклонялся от кар, но на Страшном Суде –
Оказался карман правоведа нечистым.

 

АБУ МУХАММЕД НИЗАМИ ГЯНДЖЕВИ (1141- 1209)

* * *
Звезда моя, звезда ночей и дней,
Ты светишь мне холодными ночами.
А днями тайной прелести твоей
Молюсь с полузакрытыми очами.

Был некогда тобой я ослеплён,
Остался с той поры твоею тенью.
Взамен же, что без памяти влюблён,
Обучен только горькому терпенью.

Всю жизнь живёшь ты от меня вдали.
Я этот мир ради тебя оставил.
Известен тем, что лишь одну Лейли
Воспел в своих газелях и прославил.

И если не увижу никогда
Ни в жизни сей, ни в той, что ждёт за гробом–
Останусь навсегда, моя звезда,
Твоей луной у Солнца и холопом.

И будет сниться сон мне каждый миг
В любое время дня и ночью каждой:
Бреду пустыней, впереди родник,
Я мучаюсь одной и той же жаждой.

* * *
Улыбаясь, стрелы мечешь, попадаешь без конца.
Разбиваешь безнадёжно даже львиные сердца.

И в меня стрелу метнула, не спуская тетивы,
И снесла в одно мгновенье с Низами полголовы.

Ты меня околдовала, твой один случайный взгляд
Влил в доверчивую душу навсегда смертельный яд.

Так в тебя я нежно верил, столько мучился и ждал;
Ты же каменной душою разбиваешь мой кристалл

О лукавый виночерпий! Не вино познанья шлёшь;
От тебя я вместо истин принимаю только ложь.

Чую: никуда не деться мне от гибельной тропы.
Низами,  ты ищешь розу; принимай её шипы.

* * *
О, Виночерпий! Дай вина; судьба подарок принесла:
Земля проснулась ото сна, в саду моём цветёт весна.

Я бросил в том саду зерно, зерно надежд, что ты верна.
И вот Тобой взросло оно, Тобою жизнь озарена.

Душа томилась и ждала, смятеньем мыслей сражена.
Но ты, любимая, пришла – и воцарилась тишина.

Вошла в судьбу мою, как царь; судьба отныне решена.
Кладу её на твой алтарь, душа тобою лишь пьяна.

Нежней блаженства не найти, пьянее в мире нет вина.
Моя дорога впереди теперь тобой озарена!

Всё достояние возьми, все мои песни, письмена,
О дочь Творца, у Низами отныне ты теперь одна!

Хвала Царю царей! Весна и сад, и ты, и времена –
Везде рука Твоя видна; всему Ты – крыша и стена.

 

ФАРРИДАДДИН АТТАР (1145-1221 или 1230)

*  *  *
Однажды ехал на охоту юный шах,
Увидел странника в нехоженых местах.

Тот в почве каменистой высаживал деревья.
Сам тоже был похож на камень древний.

«Ты сед, как известь, шах его спросил. –
Зачем пустыне отдаёшь остаток сил?

Гробнице ли своей оказываешь почесть?»
Старик сказал: «Не о себе забочусь.

Ведь путь добра – везде творить труды.
Неважно кто, когда и как использует плоды».

Пришёлся шаху по душе порядок правил,
Горсть золотых монет он за ответ оставил.

Старик воскликнул: «Саженцы сажая,
Не ожидал от них так скоро урожая.

Гляди: ведь ни один в земле не укрепился,
А дождик золотой с ветвей уже пролился».

И это правило понравилось царю.
Он обещал: «Ещё раз поблагодарю».

Велел прорыть арык в пустыню и дорогу.
Спасибо шаху, старику и Богу!

* * *
Пока ты молод, почитай чужую старость,
Чтоб и тебе в твой срок почтение досталось.

* * *
Болезни не скрывай от человека,
Когда тот человек товарищ или лекарь.

* * *
В песках пустыни жемчуга не ищут:
Здесь мучит жажда, голод, ветры свищут.
За тем, что надо, отправляйся к морю,
Не встретишь жемчуга – найдёшь другую пищу.

* * *
Бог– не в дали и не за облаками;
Он всюду на дороге рядом с нами.
Любой, кто ищет в жизни Отчий Дом,
Идёт к Нему не сам – Его ногами.

ПОДАРКИ БОГАЧА ДЕРВИШУ
Богач в пути подарок дервишу принёс.
«Там сколько в кошельке?» – был суфия вопрос.

«Пятьсот монет».
«Удвоить хочешь?»
«Очень!
Какой дурак динаров не захочет».

«Ну, я такой дурак, деньгам не знаю счет
Пускай Аллах тебе ещё пятьсот пошлёт.

Возьми свой дар, пожалуйста, обратно.
А я продолжу странствия бесплатно».

Узнать причину не терпелось богачу:
«Боишься денег?»
«Я их не хочу».

«Но всё-таки ответь».
«Да, опасаюсь риска,
Бог вычеркнет Аттара из дервишеского списка».

 

АБУ МУХАММАД СААДИ ШИРАЗИ (1203-1291)

КАРАВАН
Помедли, караван, не уходи,
Угрюмого погонщика не слушай .
Задумал из меня он вынуть душу.
Пока душа на месте, погоди,
Дай погрустить ей у меня в груди.
Погонщик, не спеши свернуть палатки,
В тюке верблюжьем затоскуют складки…
Не хочет гаснуть брошенный костёр.
Страшит разлука с милой впереди.
Помедли караван, не уходи:
С израненного сердца кровь не стёр
Холодный ветер жизненной пустыни,
Воспоминаний угли не остыли
Свиданий наших нежных, страстных ссор…
Любимая, за горечь слов прости!
Помедли, караван, не уходи...

* * *
Я не знал, что в твоём сердце больше адской тьмы, чем рая,
Что моим владеешь сердцем, им безжалостно играя.
Моралисты поучают, нудно предостерегая:
«Полюбить красавиц бойся, друга жизни выбирая».
Но ведь чувствую душою: ты не злая, ты другая.
Не могу твою загадку разгадать я, дорогая.
Ключ найти в твои чертоги, двери счастья открывая.
Так идет по жизни дервиш, боль пути превозмогая.
От страстей не убегая, град насмешек принимая.
Тенью будущей разлуки душу бедную пугаю…
Для Саади пытки страсти – слаще мёда, ярче рая.

СОН
Царю приснился сон, что нежится в раю,
А дервиш в сатанинском корчится краю.
Забилось сердце царское тревожно:
Ведь явь бывает противоположной.
Но Голос успокоил сонного царя:
«Я будущее ваше показал не зря.
Тебя за помощь бедным ждёт награда,
А дервиш - подхалим получит муки ада».

ДОРОГА
Всю жизнь Аллах напоминает человеку,
Что по дороге в ад не попадают в Мекку.

ЦЕННОСТИ
Алмаз в земле давленьем создаётся,
Пыль легковесной всюду остаётся.

 

ИБН АРАБИ (1165 -1240)

ПОСЛУШНИК БОГИНИ
Мне ведомы земли живые панорамы:
Обличья городов, их нравы и грехи,
Я видел сонмы звёзд, служил во многих храмах,
О виденном пишу трактаты и стихи.

Я древний звездочёт, молитвенник пустыни,
Смиренный страж садов и вспаханных полей,
Молюсь о них непризнанной Богине.
Не осудите за молитву Ей.

Она – луч солнца, нежный ритм газели,
Дыхание ветров и мрамор женских тел.
Весной деревья одевает в зелень,
Являет наших помыслов предел.

Сокрытая в разнообразных ликах,
Она – Вселенной суть и Ей равновелика.

ГОРНАЯ ДОЛИНА
Скажи мне, долина, укрытая в скалах,
Кого ты приютом своим обласкала?

Кому твои склоны открыли дорогу
К вершинам и к истине, к счастью и к Богу?

Как сердцем услышать священные зовы?
Как нам возвратиться к первичным основам?

Найти в этой жизни законное место,
Где свет незакатен и тьма неизвестна?

Там в нежной прохладе прекрасных садов
Покой обрести и корзины плодов?..

ДЕРВИШИ И УМНИКИ
Спросили мудреца:«Ты служишь земледельцам,
Безвестным дервишам, неграмотным умельцам.

Но почему не просвещаешь умных и богатых,
Способных людям дать порядок и достаток?

Они, твоими мыслями и выучкой владея,
В неправедную жизнь внесут высокие идеи».

Мудрец ответил: «Я боюсь, такого не случится.
Богатые не склонны у меня учиться.

Они любую из священных истин
Направят к достижению корысти».

 

ДЖЕЛАЛЛАДДИН РУМИ (1207 – 1273)

***
Когда земная жизнь сжимает душу,
Ты жалобы и плачь её не слушай.
Так человека сотворил Господь:
Душа болит, страдает с нею плоть,
А дух растёт и твой, и Мирозданья.
И это есть закон произрастанья,
Закон пульсации отдачи и даров.
Он строг, понятен, справедлив, суров.
Молитвы слёзные, уныние и стоны
Не входят в действие всемирного закона.
Зима являет некое подобье сна,
За нею пробуждает жизнь весна.
А если бы всё время длилось лето,
С ума сошла бы бедная планета.
Итак, ты пальцы сжал свои, Руми,
Держась за жизнь, теперь их разожми
Для нового рожденья, для даренья,
Согласно сжатию миров и расширенью.

* * *
Не зрим грядущие дороги
Ни в ясном небе, ни во мраке.
И лишь распятые пророки
Умеют всюду видеть знаки.
Нет для добра у них границы,
Но нет и капли многословья;
Парят над нами, словно птицы,
В любую входят дверь с любовью.
Про солнце всякому известно,
Что свет восходов бескорыстен.
Но почему же повсеместно
Уходим в ложь от ясных истин.
Нам путь в грядущее неведом,
Но обозначили дорогу
Христос совместно с Мухаммедом.
Увы, не видим знаки к Богу!

* * *
Ты хочешь разыскать Первооснову,
Начальную природу бытия.
Произнести: «В Начале было Слово,
И Слово то нашёл в пространстве я».
Наш разум, по сравненью с Высшим, жалкий,
Начало и конец засорено.
Не прорастёт на человечьей свалке
Сияющее Логоса зерно.

* * *
Кто выбрался из жизненной темницы,
Отправился в небесный океан,
Теперь, подобно рыбе или птице,
Своей свободой безграничной пьян.
Но, может быть, он в раковине зреет
Жемчужиной, чтоб ожерельем стать…
Мы – дети Бога, Он нас всех жалеет,
Во всех мирах Аллаха благодать.

Горный козёл и коза
Козёл в горах бывает осторожен:
Прыжок здесь каждый стать последним может.

Но вот возникла вдалеке коза –
Мутятся тотчас у козла глаза.

Он скачет к ней сквозь пропасти и камни.
Такое повторяется веками.

Охотник знает эту прыть козла.
Всегда готова для него стрела.

Ведь и герою собственные страсти
Опаснее любой иной напасти.

ДЕРЕВО И ПЛОДЫ
Сей мир подобен дереву, а мы –
Под стать плодам, мы ждем своей зимы.

Висим, пока незрелы, на ветвях;
Грозят нам ветры, точит нас червяк.

Плоды срывают иногда жестоко
До временем назначенного срока.

Но вот он настаёт под небесами –
И падаем тогда на землю сами.

Так созревает дух в футляре тела,
Пока ему там жить не надоело.

КОРНИ СЛАВЫ
Мы в памяти людей хотим остаться,
Как мудрые пророки или старцы.

А почему бы нет? Подобно им,
Едим и спим, творим и говорим,

Приобретаем и несём утраты…
Но разные бывают результаты.

Цветок – один и тот же, но даёт
Пыльцой гадюкам яд, а пчёлам мёд.

Вино, не добродив, рождает уксус,
Но, выдержку пройдя, целит, как мускус.

Два тростника. Один свирелью стал,
Другой засох, качаться перестал…

Таких примеров тьма, когда ученье
Способно переделать тьму в свеченье.

 

ЮНУС ЭМРЕ (1240 ? – 1321 ?)

*  *  *
Все поэты без Друга – как птицы в клети,
Молчаливы, покуда сидят взаперти.
Но открой на минуту хотя бы им клетку –
Станут славить на дереве каждую ветку.

Много разных путей людям Богом даны.
Но поэты одной лишь дороге верны,
У которой ни верха, ни низа, ни края,
Где все ужасы ада и прелести рая.

Их возлюбленный Друг бесконечно велик;
Не объемлет Его ни душа, ни язык.
Если Другу не предан, стихи не родятся,
А родятся – тогда никуда не годятся.

Свои очи, Юнус, только к Другу направь,
Думай только о Нём и Его лишь прославь!

* * *
Все мои устремленья Тобою полны.
Чую блески и всплески небесной волны.

Как иудино дерево сердце дрожит
И волшебной иглою халат его сшит.

В море страсти как рыба плыву я к Тебе,
А лиши устремленья – конец и судьбе.

Ни кольчуга, ни щит, ни молитва моя
Не спасёт мою грудь от святого копья.

К Небесам свои очи, Юнус, обрати:
Там спасенье твоё, маяки и пути.

* * *
Течёт вода за каплей капля безответно,
Озера и моря рождает неприметно.

Таятся в малой капле бури и затишья.
Ты, например, писать стихи садишься,
В себя взгляни и вникни в сердца стуки:
Возможно, сквозь свои Мои услышишь звуки.

Быть может, словно в капле и в тумане
На дне души узришь Божественные грани.

Увы, житейские повсюду прячут тени
Священный путь к блаженству Единенья.

Лучи Я шлю во все, что сотворил, зеркала.
Ответных отблесков ко Мне приходит мало.

Любимый с любящим, как суть одной Вселенной,
Скрываются в пыли, густой , бездушной, тленной.

Зову к Себе, в сердечную страну.
Один Юнус  ныряет в ее глубину.

 

ХАФИЗ (1325 -1390)

ЕДИНОМУ
Обретаю в молитве к Тебе долгожданную Мекку:
Каждый выдох и вдох Твой дарует любовь человеку.

Коль бывает на свете какой-то любовный устой,
Он, наверное, в том, что нельзя устоять пред Тобой.

Что в соперниках вижу? Лукавство, холодную трезвость.
Среди пьяных  разгул, безрассудство, бесплодную дерзость.

Но искатели выгод и благ непременно садятся на мель.
А в безумном хмелю нахожу глубочайшую цель.

Просят все у Тебя перед смертью грехов отпущенье.
Мне не нужно ни благ, ни поблажек, ни даже прощенья.

Не желаю дороги иной, чем которой иду.
Всё приму от Тебя: наслажденья, удачи, беду.

Так Ты сам сотворил ту дорогу нелёгкую нашу,
Где положено выпить не сладкую – горькую чашу.

* * *
Куда плывут наш ум и чувства наши?
Давно известно: порт – небытиё.
Судьба людей подобна хрупкой чаше:
Подбрось – осколки брызнут от неё.
Нет в мире рук, способных жизни кубок
Надолго удержать – напрасный труд!
«Рассудок и комок желаний грубых
Отдай вину», – так приказал мне Друг.
Ты хочешь знать венец небесных правил –
Сойди с ума и Разум позови:
Он пьяницу меня беспутного отправит,
Хафиза, то есть, в медресе Любви.

* * *
О мой Боже, победа! Я выиграл жизненный бой.
Наконец этой ночью случилось мне слиться с Тобой.
Я есть Ты, Ты есть я. Двуединое сердце стучало,
Как одно Провозвестие – новой эпохи начало.
Пусть сочтут за кощунство слова мои иль за обман,
Скажут он без ума или лжец, или вдребезги пьян.
Я Тебя и себя в одном теле увидел  воочью.
Повторю хоть на плахе, что чувствовал ночью.
Одного, пробудившись, в сегодняшней жизни боюсь:
Что, земные дела не закончив, в Тебе растворюсь.

* * *
Дует ветер быстрокрылый из Шираза на восток.
С ним я шлю далекой милой грусть и радость этих строк.

Я ликую, что на свете есть цветок, и это ты.
Я грущу, что только ветер знает все мои мечты.

Донесет тебе поэма грусть мою издалека.
Изо всех красот эдема краше розы нет цветка.

Но не ветром быть желаю, как Хафиз, могу терпеть.
Я огнем любви пылаю, словно птица, стану петь.

* * *
О подруге ясноликой, сердце, песню приготовь.
Розой белой и великой на земле растет Любовь.

Соловей один на ветке, мы вдвоем с любимой вновь
Укрываемся в беседке под названием Любовь.

Если любишь, за весельем повстречаться может боль.
Может кончиться похмельем опьяненная Любовь.

Но, Хафиз, о чувстве этом не грусти и не злословь.
Оставайся в нем поэтом и воспой свою Любовь.

* * *
Я у сердца спросил, где причина причин и начало.
Указало мне сердце на дверь и тотчас замолчало.

Я вошел в эту дверь — оказался знакомый кабак.
За столом восседал полупьяный всезнающий маг.

Я вопрос повторил, но при этом негромко заметил:
« Как давно здесь вкушаешь напитки старинные эти?»

Он взглянул удивленно: «И ты, получивший прозренье,
Не поймешь, что сижу в кабаке со времен Сотворенья!»

 

АБДУРРАХМАН ДЖАМИ (1414-1492)

* * *
Почему благосклонно внимаешь ничтожным речам
Мимолётных соперников? Я много лет не скрываю,

Что тебя лишь люблю, по твоим сокрушаюсь очам
И цветов наслаждений давно уж нигде не срываю.

Из других родников не пытаюсь напиться воды;
Наклонившись, целую твои дорогие следы.

Посылаю молитву короткую с облаком-птицей
О свидании долгом, где мы бы могли насладиться.

Отчего не исполнишь Джами сокровенной мечты?
И зачем так охотно другим улыбаешься ты?

* * *
Продай меня кому-нибудь, как своего раба,
Я всё равно вернусь к тебе – такая мне судьба.

Но только в соглядатаи предательств не зови:
Слугою быть приятнее и псом твоей любви.

Сдержать свои желанья уж не хватает сил,
Хотя об этом Господа я много раз просил.

Но Он не отвечает на все мои мольбы
И дымом застилает тропу моей судьбы.

Ты ветреной бываешь, несправедливой, злой,
Хотя я неизменный и верный сторож твой.

Будь недоступной, строгой, стрелой меня пронзи,
Да только расставаньем беднягу не дразни.

Нет приговора горестней, как слышать от тебя:
«Джами, ты утомил меня. Расстанемся, любя!»

* * *
Пьянит мне душу, как вино, твой каждый нежный взгляд.
Глаза же страстные сулят вслед за блаженством ад.

Нет, кроме тела и души, иных для любящих преград.
Но ты придумала в тиши немало разных трат.

Что краше солнце ли луна, не всё ли нам равно.
Места меняют свет и тьма, похмелье и вино.

Полны загадок для Джами твой стан, улыбка, рот,
Хотя достиг, как говорят, я в истине высот.

Спросите, где мне хорошо, здесь или в мире том?
Отвечу там, где ты живёшь, мой настоящий дом.

* * *
Когда из глины и воды Творец меня лепил,
Уже в ту пору снилась ты, тогда тебя любил.

Но не связалась, порвалась святая наша нить.
О, как мечтаю эту связь я вновь восстановить!

Плывут над нами и поврозь двух судеб облака.
Твоей любви не довелось почувствовать пока.

Когда к себе нас возвратит божественный Творец,
Быть может, смерть соединит разрозненность сердец.
О луноликая, прости за грустные слова.
Нет права у меня грустить, но ты всегда права.

 

АЛИШЕР НАВОИ (1441 – 1501)

ОТ ЕДИНИЦЫ ДО ВОСЬМИ
Когда с любовью ты един,
А в сердце радость не мертва,
Тогда ты всюду господин
И перерос значенье «два».
Забудь привычку различать
«Растенье», «зверь» и «человек.
На цифру «три» вражды печать»
Поставил наш жестокий век.
Коль рвешься в небо, отрешись
От четырёх стихий земли,
Иначе будущую жизнь
Сгноишь в теперешней пыли.
Пять чувств на помощь не зови,
Где тесно сердцу одному.
Они – помеха для Любви,
Они – помощники уму.
А шесть сторон и шесть углов
Есть тайный знак Небытия.
Там нет нужды в потоках слов,
Небесной станет суть твоя.
Уйти за грань семи небес
Не разрешает нам Аллах.
Потерян будет вечный крест,
А найден – бесконечный прах.
Не жди и рая, Навои,
Уснут в кругах его восьми
Навеки горести твои,
Растают радостные сны.

*  *  *
Мечту о вечной жизни не исполнить,
Но счастлив тот, чьё имя будут помнить.

Не попрекай людей за их пороки,
Сам угодишь на чей-то суд жестокий.

ЖАЖДА ПОЛЁТА
Мне крылья дайте. Улечу
В ту даль, которую люблю.
Земного счастья не ищу,
Утех небесных не ловлю.
И пусть не дан мне дар Христа –
Спускаться в ад, бывать в раю,
Давно владеет мной мечта
Переменить юдоль мою.
Гнетёт меня союз с людьми,
Терзают звуки лживых фраз.
Во имя праведной любви
Готов погибнуть много раз.
Терплю я тысячи обид
От близких, дальних, от врагов,
И за себя жестокий стыд,
И гнев – за участь бедняков.
Мне не смотреть бы на людей,
Слепые растворить зрачки
В чернилах собственных затей,
Заплакать горько от тоски.
Для птицы сердца моего
Полёта мало в синеву;
Нужны ей правды торжество,
Свободы праздник наяву.
Нелёгок шахской дружбы плен,
Хотя не слишком он суров.
Я чую ветер перемен,
Подувший из иных миров.

МОЯ ПЕРИ
У моей луноликой не солнце над крышей кружит–
Это чувства моей покорённой навеки души,
Или ангелы вьются у луков прекрасных бровей.
Стрелы взглядов летят. Не стреляй в Навои, пожалей!
Но, быть может, то голуби чьи-то посланья несут
Моей пери к ногам на её неразборчивый суд.
Дай мне, кравчий вина, я хлебну и записку пошлю,
Как тоскую один, как страдаю вдвоём и люблю.
Повяжу свою весть на крылатое тело гонца,
Стану плакать и петь, стану письма писать без конца.
Но быть может, любимой наскучили письма мои;
Наступила, возможно, иная пора голосам Навои.
Может, время пришло беспечальным любви голосам,
Может, радостным голубем в небо отправлюсь я сам.
Потерпи, Навои, оставайся посланцем любви –
И в веках зазвучат благородные песни твои.

 

МИРЗА ГАЛИБ (1796 – 1869)

*  *  *
Не дай собою овладеть сомненьям,
Бесцельными дорогами блуждать.
Приходит время отвердеть стремленьям.
Познание не может долго ждать.

Есть тайны в том, что очевидно глазу;
Загадки есть и глубоко внутри.
Пока не подступил к разгадкам разум,
Во все глаза на дивный мир смотри.

И если в суть вещей не можешь вникнуть,
Ищи повсюду в ликах красоту.
Когда-нибудь сумеешь ты воскликнуть:
«Я наконец обрёл свою мечту!»

Пускай ещё не солнечное утро;
Умей ценить неяркий лунный свет
Учись распоряжаться жизнью мудро.
Она одна, другой сегодня нет.

В твоей душе сражаются надежды
Со страхом оступиться на пути.
Джихадом самого себя утешь ты,
Или победу в смерти обрети.

*  *  *
Земной твой жребий рыцарями начат,

Твой род был крепок духом и сплочён.

Но время воинов прошло. Твоя задача –
Сражаться поэтическим мечом.

А ты свой дух на пустяки растратил,
Как и наследство предков, обнищал,
Мечтал разбогатеть…
Богатство, кстати,
Никто тебе в судьбе не обещал.

* * *
От прошлого не стану отрекаться,
Просил я у Творца не мудрости – богатства.
Теперь прошу грехи мне отпустить –
Все просьбы неуместные простить.

 

ИНАЙЯТ ХАН (1882 – 1927)

ОПОРА
Отправились мюршид с мюридом в горы
На поиски единственной опоры;

Изранив ноги, добрели до туч.
Нашли себе пещеру среди круч,

Там ели Богом посланную манну,
Спасали душу, повторяя мантру.

Так жили. И однажды молодой
Во сне увидел камень золотой.

Сон повторился. Камни золотые
Приснились, после – тучи дождевые,

Набитая монетами сума…
Мюрид тихонько стал сходить с ума.

«Мюршид, я превращаюсь в златомана!»-
Взмолился парень. -
«Выверни карманы».

Тот это сделал. Заблестел динар.
«Отправь его на дно ущелью в дар».

И хлынул ливень вместе с жёлтым градом,
И золотом земля покрылась рядом.

«Возьми же, сколько надобно душе».
Мюрид заплакал:
«Я насытился уже».

ФИЛОСОФСКИЙ СПОР
Один философ суфия спросил:
«И жизнь, и смерть есть игры Высших Сил,

Не так ли?» – «Так».– Но что со мной случится,
Когда перешагну житейские границы?»

- «А хочешь ли ты смерти послужить?»
- «Не знаю». – «Расспроси её. Я собираюсь жить».

ИЗ ЖИЗНИ ПОЭТА
Надев на плоть торговые вериги,
Саади продавал на рынке книги.

К нему явился некий покупатель:
«Есть новые стихи великого Саади?»

Поэт польщён был и смущён немало:
«Что в них тебя заинтересовало?»

Сказал читатель: «Парень пишет славно,
В стихах, как в жизни, – просто и забавно».

Поэт в восторге: «Я – простой шутник!»
Не стал брать денег за покупку книг.

ДВА БУТОНА
О розовый бутон, чем занимался ты
Всю ночь?»
«Тем, что и прочие цветы».
«Но чем ?» –
Закрыв глаза, вымаливал у неба,
Чтоб сердце утром не стучало слепо». –
«Тюльпан, ты спал. Потом открыл глаза.
Зачем?»
«Хочу о чём-то рассказать».
«О чём?»–
«Могу сказать Земле уставшей,
Как может стать бутон прекрасной чашей».

УЗОРЫ ЧУВСТВ
Невозмутимость!
Мой ближайший друг,
Как редко я прошу твоих услуг.

О, скромность!
Шлю тебе смиренное послание,
Ведь ты пока вуаль, за ней моё тщеславие.

Смирение!
Родник в людской пустыне.
Источник истины и суть моей гордыни.

Тщеславие!
Ты часть всеобщей ноши.
Влачат её святые и святоши.

Привычка!
Ты не любишь перемены.
С тобою я и царь, и раб одновременно.

Моё большое мыслящее Я
Освободи от малого меня:
От зависти, от злобы, от упрёков
Воздержится пускай душа моя.

Свобода!
Сколько жертв я снёс на твой алтарь.
А ты ждёшь новых, ненасытный царь.

Доверчивость!
Правдивостью маня,
Как часто огорчала ты меня,
Но вновь тащусь, как прежде, за тобой,
Обманутый очередной нуждой.

 

НАЗЫМ ХИКМЕТ (1902 – 1963)

РЕКА ЖИЗНИ
Стою над рекою, стихи сочиняю.
Вода отражает меня и чинару.
И солнце ликует в подвижной реке,
И белое облако спит вдалеке.
Возникла из облака снежная кошка,
Спустилась к воде, постояла немножко.
Я сделал в блокноте движенье пером,
И мы отразились в реке впятером.
Но солнце укрылось за новую тучку.
Я спрятал блокнот со стихами и ручку.
С чинары густой облетела листва,
В реке обездвиженной лёд заблистал.
И всё возвратилось на прежние круги:
Листва у чинары, стихи о подруге,
И ручка с блокнотом, и солнца рука,
И жизни бессмертной святая река.

ЕЩЁ МОГУ
Ещё бываю на работу лют.
Могу в мерзавца плюнуть, как верблюд,
И даже сделать с ним чего похуже,
Хоть нет во мне зловредности верблюжьей.
Ещё пишу стихи, ещё творю,
В саду встречаю вешнюю зарю,
Зимою за столом своим рабочим:
Ещё не сплю ночами, между прочим.
Ещё могу сражаться до конца
За то, что любят жаркие сердца,
Что моему и дорого, и свято,
Пойти на крест, где красота распята.
Ещё могу земную твердь пахать
И ароматы тонкие вдыхать,
Глядеть вперёд бесстрашно и упрямо,–
Пускай там ждут бесчисленные ямы.
Ещё могу плясать, смеяться, петь,
По-молодому, как свеча, гореть,
Но если сердцем я гореть  не стану, –
Ты не станешь, все не станут,
И пламя душ покинет наши страны,
То даже солнце станет только тлеть.

 

РУХОЛЛА ХОМЕЙНИ (1902-1989)

ЦЕЛЬ ВСЕХ СТРЕМЛЕНИЙ
Отыщу свою Мекку по воле Твоей и в борьбе.
Словно локон, я скручен великой любовью к Тебе.

Есть устои любви и в житейских трудах, и в бою.
Пред Тобою нельзя устоять – вот на чём я стою.

Что в соперниках вижу? Обман, суету и расчёт.
А среди собутыльников? Хмель в голове и разброд.

Честолюбцы вот-вот захлебнутся в зловонной волне.
Опьяненье Тобою надёжней и радостней мне!

Люди ждут отпущенья грехов и прощенья вины.
Мы – безумцы Твои – будем, верю я, все прощены.

Не желаю награды иной и другого пути,
Как вкушать Твои вина и вслед за Тобою идти.

Чаша мёда и яда, ты стала моею судьбой.
Чаша веры, пошли мне священный запой!

СЧАСТЛИВЫЙ ИСХОД
Виночерпий, в кубок знанья наливай своё вино.
Жду ни слёз, ни покаянья – жажду мудрости давно.

Лей вино и вырви душу из томительных оков.
Я обет свой не нарушу, помоги изгнать врагов.

Деньги, алчность, ложь сегодня – мои злейшие враги.
Удержать страстей поводья, виночерпий помоги!

Мне ни райских снов не надо, ни посулов золотых –
Мне бы вытащить из ада всех заблудших забулдыг.

Мне бы низости не сдаться, удержать себя в руке.
Разделю застолье старцев в самом бедном кабаке.

Кубок чистого ислама, осушу с Тобой до дна.
Такова моя программа, жизни смысл и суть вина.

ВЛЮБЛЁННЫЙ В ВИНО
Для знающего хмель земная жизнь забыта.
Не трогают его заботы о гнезде.
А для полётов в небо – крылья перебиты:
Забвенье винное преследует везде.

На пламя Друга, на огонь его вина
Стремится мотылёк бездумно и отважно.
Ему не ведома утех житейских жажда,
Ему любовь безумная нужна.

Такого не влечёт капкан любых отличий,
Тщеславья и учёности обычай.
Для странника безумье – вот магнит.

Я ни о чём на свете не жалею.
Сойду с ума, забудусь, захмелею.
Путь к Другу постоянно мне открыт.

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную