Владимир БОНДАРЕНКО,главный редактор газеты «День литературы»
Нулевые

Я не спешил подводить итоги десятилетию, даже в 2009 году, пока оно не кончилось. Зря прежде времени засуетились молодые критики.. Это как бы вариант: я не читал, но скажу. А вдруг в последний момент в «Литературной газете», в «Дне литературы» или же в «НГ-Экс Либрисе» появится нечто замечательное. Или наоборот, крайне похабное и мерзкое. К примеру, лишь в декабре 2009 вышел в журнале «Знамя» роман Олега Павлова «Асистолия». Но наступил новый, 2010 год, пора и осмотреться.

Прежде всего о печальном, но неизбежном. Практически сошли со сцены, а часто и ушли из мира сего все главные действующие лица литературы ХХ века. Поредел круг и друзей, и оппонентов. Ушла в историю литературы великая деревенская проза. Не стало и прозы исповедальной. Ушли Виктор Астафьев и Василий Аксенов, Евгений Носов и Григорий Бакланов, Савва Ямщиков и Александр Пятигорский… Из моих друзей в этом году я потерял прекрасного артиста, но и неплохого прозаика Николая Пенькова, издателя, фантаста, страстного публициста и правдолюба Юрия Петухова. Не стало наших патриархов Виктора Розова и Сергея Михалкова, Александра Солженицына и Александра Межирова . Ушло и племя шестидесятников, не стало Василия Аксенова, Андрея Вознесенского…

Оскудела и наша поэзия, прежде всего её авангардное крыло, один за другим ушли в мир иной когда-то друзья, а потом непримиримые оппоненты мой добрый знакомый Всеволод Некрасов и Дмитрий Пригов. Не стало Льва Лосева и Михаила Генделева, Виктора Бокова и Татьяны Глушковой… Дай Бог жизни нашим оставшимся могиканам ХХ века, но и у них всё лучшее , как правило, уже написано .

Русскую литературу в нулевые годы определяло, в основном , уже новое поколение. Исключением из правил, пожалуй, и у либералов, и у патриотов, стал один Александр Проханов, ворвавшийся в нулевые годы с неожиданным запасом неисчерпанной творческой энергии, создавший се6е имя как бы заново, и по сей день являющийся одним из несомненных лидеров живой современной литературы. Его великие сверстники, что слева, что справа, Андрей Битов или Валентин Распутин, также несомненно, лучшие свои книги написали в веке двадцатом. Думаю, они и сами этого отрицать не будут. Пусть дают им президентские премии за былые заслуги, но это похоже на наших нобелевских лауреатов по физике, которые в недавние годы получили свои премии за открытия, сделанные еще в сталинское время. Литературу определяют уже другие имена, другие книги. О них и речь.

Что же было особенно заметно и в целом, в литературе нулевых годов, и конкретно , за самое последнее время.

Может быть, я и не прав, но нулевые годы оказались и на самом деле почти нулевыми в литературе. Можно назвать самые яркие открытия десятилетия, от питерского прозаика Павла Крусанова до боевого нижегородца Захара Прилепина, можно в поэзии обнаружить неожиданное неординарное явление Всеволода Емелина, пожалуй, первого поэта нулевых, можно назвать и таких радикальных талантливых поэтесс , как Марина Струкова и Алина Витухновская, можно даже, забыв о неприязни и полемике, назвать тоже несомненное открытие в мире талантливой графомании (бывает и такая) ,рекордсмена по скорописанию Дмитрия Быкова. На Руси без талантов не бывает.

И все-таки, то ли само гнилое время полураспада, полуразвала, парализовало не только нашу армию и промышленность, но и литературу, может, отсутствие целевой культурной политики у нашего правительства, (без которой не существует ни одно крупное современное государство от США до Китая, от Израиля до Ирана) сказалось. Я уже писал не один раз: талантливые писатели в современной России есть, и их много, но талантливой, определяющей духовную жизнь общества, литературы у нас нет. Александр Проханов и Владимир Маканин, былые друзья-соперники, - отдельно, а литературный процесс в России – отдельно. Отдельно Захар Прилепин, отдельно Сергей Минаев, отдельно Павел Санаев, отдельно Роман Сенчин.

Из целостных литературных явлений в нулевые годы я бы назвал питерских фундаменталистов начала нулевых – Секацкого, Носова, Бояшова и их лидера Павла Крусанова, и молодых левых радикалов конца нулевых – Прилепина, Шаргунова, Сенчина, Садулаева и Емелина. Появившийся в самом конце нулевых Гражданский форум пока не устоялся, посмотрим, во что он разовьется в будущем.

Из новых заметных критиков нулевых назову прежде всего краснодарцев Юрия Павлова и Кирилла Анкудинова, северодвинца Андрея Рудалева, уральца Сергея Белякова. Как видите, сплошь одни провинциалы. Там нынче легче оставаться независимым, как это было и в конце брежневского застоя, когда самые неожиданные новинки печатались то в «Севере», то в «Подьеме», то в «Сибирских огнях».

Проявились в нулевые годы так называемые «новые реалисты»: Олег Павлов, Алексей Варламов, Михаил Тарковский и их критик Павел Басинский. Но, или у идеолога и критика Павла Басинского не хватило терпения и выдержки, времени для грамотного пиара, или сказались субъективные факторы, как явление – «новые реалисты» по-настоящему и не прозвучали. Алексей Варламов ушел (боюсь , навсегда) из прозы в популярные жизнеописания великих людей, угрюмый Олег Павлов ушел в свою правдинскую берлогу, предпочитая творческое одиночество. Его «Асистолия» в чем-то сродни сенчиновским «Елтышевым». Два одиноких правдолюба русской прозы. Михаил Тарковский сблизился с молодой волной – Прилепиным, Сенчиным. Ушёл в другие гавани и сам критик Павел Басинский.

И вдруг лет через десять вослед старым «новым реалистам» появились иные, более молодые.

Я воспринимаю напор новой прозы еще относительно молодых писателей, поименованных вновь «новыми реалистами», как попытку прорыва из окружения коммерческой литературы, как восстановление былого литературоцентризма, как преддверие модернизации всего общества. Русский народ, как один из великих народов мира, всегда имел свой национальный космос, даже у последнего пропитого забулдыги был свой космос в душе. Жить ради колбасы ему было неинтересно. Этот космос прежде всего и материализовался даже не в технических достижениях , а в литературе. Вот почему даже писатели иных национальностей, обладающие высоким творческим потенциалом, с жадностью присоединялись к русскому космосу дабы выйти на просторы мировой культуры – это и казах Олжас Сулейменов, киргиз Чингиз Айтматов, еврей Иосиф Бродский, белорус Василь Быков…

Последние двадцать лет и руководство страны, и правящая элита стремились разрушить этот национальный космос, прекрасно понимая, что лишенный космоса народ обречен на вымирание, какой бы могучей армией, какими бы сырьевыми запасами он ни обладал. Лишили нашу державу этого сакрального духовного космоса , и рухнул Советский Союз, не помогли ни танки, ни ракеты.

Коммерческая литература может быть изобретательна, даже талантлива, но без пронизывающего космизма она становится всего лишь товаром, обреченным на скорое вымирание. Даже чуждый Космос, враждебный духовный космос для любой литературы полезнее чемкоммерциализация и рыночное отношение.

К примеру, Александр Солженицын и Михаил Шолохов – два непримиримых оппонента, но каждый со своим мощным космосом, Иосиф Бродский и Николай Рубцов, Василий Белов и Василий Аксенов – космическая подпитка русской литературы традиционно шла с разных сторон. Последние двадцать лет литература как явление, как продолжающийся процесс, была лишена национального космоса. Литература высоких идеологий – советских, антисоветских, религиозных, мистических - уходила в никуда. Я уверен, так называемый постмодернизм был навязан нашей литературе идеологами разрушения России. Постмодернизм был абсолютно органичен для усталой, капитулирующей перед новыми идеологиями европейской культуры, хотя, надеюсь, что и там вскоре начнется возрождение европейского космоса, или на самом деле мы вскоре будем там иметь лишь мечеть Парижского богоматери и буддийские храмы.

Появление так называемых «новых реалистов» - это , надеюсь, преддверие реального возрождение всей России. Дело не в реализме, старом или новом, и потому все нападки того же Михаила Бойко бьют мимо цели. В построение новой космической русской национальной сферы вовлечены и многие наиболее заметные лидеры молодого русского авангарда, от Михаила Елизарова до Всеволода Емелина, от Алины Витухновской до Василия Сигарева. Тем более случаен и вторичен (даже третичен) сам термин «новый реализм».

О новом движении реализма писали со времен Виссариона Белинского, в том или ином варианте этот термин можно встретить у идеологов новой послеоктябрьской прозы Полонского или Воронского. Его можно найти у Лакшина и Золотусского. По сути новым проявлением реализма была и поддержанная мною тридцать с лишним лет назад так называемая «проза сорокалетних» или «московская школа» с их новым лишним амбивалентным героем конца советского периода. Уже в самом начале перестройки с альманахом «Реалист» заявил о себе не только как об одном из талантливых прозаиков своего поколения, но и как идеологом развивающегося нового реализма Юрий Поляков.

Думаю такого узаконенного бренда как «новый реализм» просто не существует, в отличие от «прозы сорокалетних», «исповедальной прозы» или «деревенской прозы», при всей субъективности того или иного , но явно авторского определения, кого бы из критиков или прозаиков не назвали автором термина «новый реализм» найдется с десяток предшествующих ему критиков или прозаиков , употреблявших выражения «новый» и «реализм» по отношению к тому или иному литературному периоду.

Уже в годы перестройки, в этот злополучный и для страны, и для русской литературы душный период, лишенный неба и небесных космических покровителей, на моей памяти после поляковского альманаха «Реалист» еще трижды писатели пробовали поднять знамя «нового реализма», чувствуя неизбежность и необходимость русского национального космоса.

Сначала группа московских патриотически настроенных прозаиков , среди них Михаил Попов, Александр Сегень, Сергей Казначеев и другие , обогатившие традиционный психологический реализм приемами постмодернизма, но не оторвавшиеся от реальной почвы, провели свою конференцию «нового реализма». Увы, прорваться к широкому читателю со своим космосом им не удалось, и не по их вине, были перекрыты все выходы в общее информационное поле, захваченное либералами, разрушавшими в ту пору ненавистную для либералов атмосферу литературоцентризма.

Спустя лет пять уже в стане либеральной литературы в противовес господствующему постмодернизму , тоскующие по небу над головой, по космическому пространству литературы появились решительно настроенные либеральные патриоты Олег Павлов, Алексей Варламов, Михаил Тарковский. Окормлял эту группу «новых реалистов» критик Павел Басинский. И тут я не соглашусь с мнением Андрея Рудалева о севших прозаикам «на закорки критиков». Как правило, не прозаики, а талантливые ведущие критики всех направлений определяют или хотя бы фиксируют, констатируют новые тенденции в литературе, развитие литературного процесса. Ярких критиков всегда во все эпохи крайне мало, и потому в отсутствии критиков иной раз сами поэты и прозаики становятся идеологами направления, то есть, по сути , теми же критиками. На закорки к прозаикам и поэтам садятся лишь рецензенты, пиарщики, коммерческая книжная обслуга . Вряд ли к кому –то на закорки садились Белинский или Аполлон Григорьев, Страхов или Шкловский, Лобанов или Лакшин. Вряд ли садятся ныне Аннинский или Немзер, Юрий Павлов или Кирилл Анкудинов. Неужто сам Андрей Рудалев садится к кому-то на корточки?

Поэтому даже не прозаиков самих из этой группы « новых реалистов», а скорее критика Павла Басинского можно упрекнуть в недостаточности сил для продвижения не коммерческого, товарного, а космического духоподъемного талантливых писателей на ведущие идеологические позиции в нашем обществе. Или время еще не пришло? В очередной раз как крупное литературное явление «новые реалисты» не состоялись. Каждый находил себе позиции в одиночку. Я уже писал, все девяностые и нулевые годы в нашей литературе было много ярких талантливых одиночек, но как бы отсутствовал литературный процесс, отсутствовало общее космическое поле. Не было импульса развития самого общества.

И вот уже по третьему кругу новые молодые критики, тот же Рудалев, Левенталь, Беляков попробовали уловить третье дыхание «нового реализма». Хрен с ним, с небрендовым, повторяющимся термином, замени его «новые левые», ибо большинство молодых прозаиков занимает левые политические позиции , замени «протестной литературой», замени «новой социальностью», какой термин приживется, тот и останется в истории и литературы и общества. Я согласен с утверждением Рудалева : «Молодой писатель – существо социальное. Не возьмете в реалисты, - пойдет в «метафизики»…» И на самом деле, на тусовках мамлеевско-сибирцевского клуба метафизиков, на встречах нового Гражданского литературного форума увидишь всё тех же Захара Прилепина и Романа Сенчина, Сергея Шаргунова и Дениса Гуцко. Объединяет всех якобы «метафизиков» и якобы реалистов попытка прорыва из душного безнебесного пространства литературы, загнанной в комнату с низкими полуподвальными потолками. Отказ от литературной камерности. Безоговорочно согласен с Вадимом Левенталем: «Новый язык возникает тогда и только тогда, когда слова, которыми выражали истину раньше, стираются, дух испаряется из них, как из музейных экспонатов, и вот для того, что пришло мне в голову, нет готовых слов – их приходится изобретать заново. Что, Пушкин занимался тем, что приращивал смыслы? Толстой изобретал язык? Маяковский формально экспериментировал? Задним числом мы признаем это, но секрет в другом: этим людям важно было сказать то, что их мучило, и только во-вторых, чтобы это сказать, пришлось обновить язык…»

Ведущие писатели из когорты былых «сорокалетних» тоже подрастерялись. Завязал с прозой, перейдя к мемуарам Руслан Киреев, изредка публикуется так по серьезному и не заявив о себе, Анатолий Курчаткин. Мне искренне его жалко, ввязавшись по глупости (или в надежду на шумную славу?) в крутые политические распри, он остался в памяти лишь автором мифа о разбитых кем-то где-то очках. Уверен, что он сам не раз себя упрекал в подобной горячности. Вижу это даже по его рассказам. К примеру, рассказ о мнимом русском фашисте я бы с удовольствием перепечатал в газете «Завтра» и в журнале «Наш современник». Со знанием дела искренне разобрана история демонизации тех или иных отторгаемых властителями дискурса творческих людей. Так когда-то демонизировали и самого Курчаткина. Владимир Орлов так и не смог подняться выше планки своего «Альтиста Данилова». Тоже характерный для литературы случай. Написав шедевр , писатель затем всю жизнь остается в его плену, как популярный артист становится пленником хорошо сыгранной роли, уже на всю жизнь оставаясь Штирлицем или Мюллером. Рано ушел из жизни Анатолий Афанасьев. Надолго замолчал и такой тонкий лирик, литературный философ и мечтатель Анатолий Ким. Его затянула паутина восточных переводов. Понимаю, семье нужны деньги, собственная проза почти ничего не дает, а тут предлагают самые солидные суммы. На этом погорел в своё время и замолчал навсегда Юрий Казаков. Затем те же переводы и того же восточного классика Нурпеисова заставили надолго замолчать и несомненного лидера моего поколения Петра Краснова. Сейчас он вернулся к своей прозе, но лучшие годы , увы, ушли. И теперь подрезали на лету столь своеобразного писателя, как Анатолий Ким. Вспомнилось знаменитое : "Для чего я лучшие годы / Продал за чужие слова? / Ах , восточные переводы , / Как болит от вас голова " – писал Арсений Тарковский… Вечные мучения русских писателей, что делать, в России за восточные переводы платят гораздо больше, чем за собственные сочинения.

Из всей плеяды сорокалетних выдержали испытание нулевыми, пожалуй, трое : Александр Проханов, Владимир Маканин и Владимир Личутин. В конце концов, и «Андерграунд…» маканинский , лучшая его программная вещь, был написан уже в нулевые годы. И «Надпись» прохановская. Да и «Асан» - этот маканинский выстроенный миф о войне в отнюдь не мифологической Чечне, не случайно наделал столько шума. Искренне жалею, что так и не прозвучала личутинская «Миледи Ротман», Личутина как-то осознанно упорно вываливали из литературного гнезда , что удивительно, как справа, так и слева. Такой одинокий тоскующий странник. И дело не во взглядах писателя. Больно уж не ко времени его яркая живопись словом, его словесная вязь. Хорошо, что у него нрав веселый, не унывает. Иной бы на его месте от чувства недоданности давно бы писать перестал. Или по-русски запил.

За нулевые годы не стало в литературе ни левых, ни правых, ни почвенников, ни западников. По сути, исчезли все литературные группировки. Это признает даже Наталья Иванова, мол, пока мы воевали друг с другом, пришли коммерсанты от литературы и всех смели метлой в уходящее время. Издатели уже сами неспешно присматривают, кто из писателей годится к успешной распродаже, при этом взгляды писателя, его направленность, как правило, издателей не интересуют. Что нацбол Эдуард Лимонов, что либерал Владимир Маканин, что динозавр из прошлого Александр Проханов, что пулеметчик слова Дмитрий Быков – всё едино, лишь бы сметалось с прилавка. Печально, но не интересует издателей и талант писателя, если книга идет, годится и Робски, и Минаев, и Багиров. Когда культурной политики у правительства нет, когда влияние культурной элиты на общество тоже почти нулевое, и все толстые журналы влачат нищенское существование, крупные коммерческие издатели сами определяют культурную политику страны. Куда же они приведут?

Когда-то Сталин навязывал в тридцатые годы для чтения детям Пушкина и Некрасова, Толстого и Чехова, росли и поколения, воспитанные на русской классике. Может, поэтому и войну выиграли? Сейчас дети читают Гарри Поттера и комиксы, так что в будущем не ждите от них подвигов. Они рассмеются вам в лицо.

Читают сегодня лишь те, кто не может жить без чтения. В конце концов, даже забыв о духовности и идеалах, это высшая тренировка разума, аналитического образного мышления. И что же читают наши нынешние рыцари книги?

Все-таки, отошли на второй и третий план скучнейшие постмодернисты, не интересные даже самим себе. Не случайно, наиболее одаренные из них, к примеру, в поэзии Тимур Кибиров , в чем-то и Сергей Гандлевский , в прозе Владимир Сорокин и даже Виктор Ерофеев , покинули надоевшее им пространство постмодернизма, уйдя или в социальную сатиру, или в историзм, в новые формы неоклассицизма. По сути, все они возвращаются на поле традиционализма, русского реализма, обогащенные опытом своих удачных или неудачных экспериментов. К примеру, сорокинские «День опричника» и «Сахарный Кремль», или же ерофеевский «Хороший Сталин» находят себе совершенно новых читателей. Пусть и не всё у них приемлемо, но направленность развития писателя явно от зла поворачивается к добру. Мне жаль, что Виктор Пелевин не нашел в себе силы для нового рывка и пошел по пути самопародии, сжигая своего Рафаэля ( « Во имя нашего завтра / Сожжем Рафаэля…») в топке разрушительной иронии. Его «Т» - это провал года, лучше бы и не печатал.

Итоги в целом я нахожу вполне удачными, но именно в рамках общего критического отношения к нулевым . Назову несколько наиболее интересных книжек.

Будучи членом жюри «Большой книги» я поставил высший балл своему внуковскому молодому соседу по даче Александру Терехову за его роман «Каменный мост». Надеюсь, мои баллы помогли Терехову занять второе место. О романе много спорили с поразительным для профессиональных критиков разноголосием. Для одних – это какая-то безвкусица и чуть ли не вариант соцреализма, для других – это безусловный шедевр. О шедевре говорить не будем, но блистательное погружение в сталинское время, реальная , без нынешних гримас, атмосфера сороковых годов, безусловно , заслуживают внимания. Да и сюжет заманивает. Сын сталинского наркома прямо на Каменном мосту стреляет в свою безнадежную любовь, в дочь видного сталинского дипломата, потом стреляет в себя.

Реальная история, реальное прошлое. Романтизм и трагичность – всё вместе. Пожалуй, после трифоновского «Дома на набережной» второе художественное исследование жизни сталинской элиты, дотошное, внимательное и сочувствующее.

Захар Прилепин признается: «К своему счастью, узнал, что есть такой писатель Александр Терехов. Прочёл всё, что выходило у него в книгах. Чудесный русский писатель, небывалый, восхитительный…». Хорошо, что новые русские писатели еще не разучились радоваться успехам друг друга, не разучились читать друг друга.

О том же примерно военном и послевоенном времени рассказывает еще один сорокалетний – Андрей Геласимов в романе «Степные волки», получившем премию «Национальный бестселлер» 2009 года. Добротная реалистическая проза, блестящее знание жизни и животных, и кочевых народов, и жителей забайкальских деревень.

Мой любимый поэт из этого же поколения Всеволод Емелин выпустил как бы свое избранное, книгу стихов «Челобитные». Вскоре она была названа лучшей поэтической книгой года по итогам интернет-голосования. Читателям надоели многозначительные интеллектуальные ребусы, надоела злобная иртеньевская ухмылка . Пусть будут и шутовство, и даже некая игра в юродивость, но читатель должен чувствовать душу своего героя, верить ему. Емелину верят всерьез. Бунтарь под маской шута, который лукаво проведет и либерала, и чиновника, а простой народ также простодушно призовет к бунту, к протесту.

Вроде бы совсем непохож на шута и юродивого Александр Проханов, но его новый роман «Виртуоз», который побоялись печатать три журнала и пять издательств, который практически замолчали в прессе, это близкий к емелинским стихам призыв к бунту. Борьба двух президентов России, бывшего и нынешнего, гибель одного, предательство другого, и игра с ними лукавого царедворца, готового позже написать и свой собственный роман об этих дьявольских играх – все это на фоне тотального и окончательного крушения самого государства. Допускаю, что спешно выпущенный вскоре после «Виртуоза» таинственный роман Натана Дубовицкого «Околоноля» был реакцией самого виртуоза на прохановскую версию.

Политика возвращается и в прозу , и в поэзию во всех вариантах. Вот и роман «Журавли и карлики» Леонида Юзефовича , кроме традиционных для автора восточных сюжетов , прежде всего показывает гибельность всей нашей перестройки, всех девяностых годов. Как уберечься в этом новом подлом и мерзком мире перестроечного криминального капитализма, как сохранить душу, и более того, сохранить Россию? Мечта почти несбыточная, но переполняющая все лучшие книги последнего времени. Не случайно же Леонид Юзефович получил в этом году премию «Большую книгу». Это хороший признак, и знак того, что , может быть, в культурной политике тоже что-то начинает меняться.

Проявилась реальная жизнь и в недавно вышедшей книге стихов Тимура Кибирова « Греко- и римско-кафолические песенки и потешки». По крайней мере, от былого нигилизма и пофигизма этот русский осетин ушел. Может, события в родной Осетии заставили изменить отношение талантливого поэта и к жизни, и к творчеству.

Вышел трехтомник у Михаила Тарковского . Значит, и шишковская, пришвинская, ремизовская линия в русской литературе не затерялась. В чем-то талант Михаила Тарковского сродни дару его старшего сверстника Владимира Личутина. Михаил и живет по-прежнему у себя в лесу, не спешит рвать связи с столь близкой и понятной ему природой. Может, на природу, на её выживаемость и остается последняя надежда у русских людей. Животный ли мир, растительный, леса, звери, реки, рыба – они не предадут, и будут выживать и драться до последнего. Так и мы с вами. Куда нам еще идти?

Интересно, что в десятках самых разных литературных итогах года и десятилетия , написанных такими разными критиками, как Виктор Топоров и Андрей Немзер, Сергей Беляков и Лев Данилкин, нигде даже не упоминается Дмитрий Быков, будто и нет такого. Мне вроде бы не с руки напоминать о своем злом оппоненте, но, думаю, что роман Быкова «ЖД» значительнее и драчливее многих книг, названных рассудительными критиками.

Юрий Мамлеев мне подарил свою новую книгу «Русские походы в тонкий мир», где он наконец-то соединил вместе и свою сюрреалистическую, мистическую, метафизическую прозу и органичное патриотическое, почвенническое видение России. До этого как бы существовало два Мамлеева. Один – автор знаменитых «Шатунов» и иных ужастиков , другой – автор своих философских русско-державных исследований. Как философ он стал предвестником и прародителем Дугина и современного евразийства, как мистик, толкователь зла он стал предвестником и прародителем Владимира Сорокина. Теперь эти миры соединились. И вполне органично. Почвенник-философ ведет за собой своих мистических героев в сокровенную Русь. Этот роман «Наедине с Россией» оказывается близок и шукшинской, и распутинской прозе. Я собираюсь побеседовать с автором на его переделкинской даче, надеюсь , читателям это будет интересно.

Порадовал своих читателей и Юрий Поляков. Его «Гипсовый трубач» и «Грибной царь» продолжили слегка ироничное, но добродушно-внимательное исследование нашей темноватой действительности. Поляков по натуре добродушен, хоть сама жизнь всё время и загоняет его в самое пекло, по-настоящему обозлиться он не может. Тем более, я был поражен налетом на поляковскую дачу и демонстративным жутким избиением его прелестной жены Наташи. Он толерантен и в жизни, и в журналистской работе, и в самой прозе, но с ним даже не захотели разговаривать, переговаривать. Какие жуткие нравы нашего времени. Напоминающие не добродушно-ироничную прозу Полякова, а мамлеевских «Шатунов» или же прохановских гиен и шакалов из «Виртуоза» и других босхианских его романов. Может быть, после этого жуткого случая и проза Юрия Полякова изменится , станет злее и беспощаднее?

Все заметные книги , так или этак, об истории нашего времени, или о предыстории, повлекшей за собой нынешнюю историю. Писателям надоело отстраняться, абстрагироваться от времени, надоело играть в игры. Ушли они и от далекой истории, фантазий и утопий. Да и серия ЖЗЛ уже не вызывает такого литературного интереса, вряд ли Прилепину за его книгу о Леонове светит какая-нибудь премия, как было с книгами Быкова о Пастернаке и Сараскиной о Солженицыне. Пробудился интерес собственно к литературе, а в самой литературе пробудился интерес к реальной жизни. Может быть, в этом залог будущего взлета русской литературы?

И всё-таки, любой человек, еще не потерявший интерес к чтению, может заметить, современную русскую литературу уже определяют совсем иные писатели, нежели еще каких-то пять лет назад.

Пусть по-прежнему дают главные премии Валентину Распутину, Владимиру Маканину, Борису Екимову, Анатолию Киму, Владимиру Личутину, Александру Проханову и другим семидесятилетним и старше писателям. Они заслужили, они наши классики, так часто бывает и во всем другом литературном мире. Нобелевские премии тоже присуждаются, как правило, признанным классикам. К примеру, присуждали Нобелевскую премию Михаилу Шолохову, нашему признанному гению, но современную литературу того времени уже определяли Юрия Бондарев, Василь Быков, Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Аксенов, Владимир Максимов….

Уверен, движение литературы сегодня , минуя наши славные имена, уже идет по другому руслу, и определяют это движение совсем иные молодые писатели. Наталья Иванова в своей статье «Смена элит» попробовала определить эти имена, но со своим тупиковым либерализмом, не позволяющим ей разглядеть истину, стопроцентно промахнулась, поставив на постмодернистов. Если всерьез, кто сегодня даже из просвещенных читателей читает Александра Слаповского, Евгения Шкловского или Михаила Шишкина? Они – пройденный, несостоявшийся вариант тупикового постмодернистского развития нашей литературы.

Я уже говорил, активно работают, пишут яркие книги и сегодня Александр Проханов и Юрий Буйда, Эдуард Лимонов и Евгений Попов, Станислав Куняев и Анатолий Королев… Русская литература всегда богата талантами.

И всё же, главное направление в современной литературе третьего тысячелетия явно определяет самое молодое поколение, уже к своим тридцати годам выпустившее по три-четыре книжки. И потому они чрезвычайно быстро переросли определение «молодая литература», в котором иной раз задерживались их старшие сверстники лет до сорока пяти.

Сразу назову главные имена лидеров современной русской литературы.

Захар Прилепин, Михаил Елизаров, Герман Садулаев, Сергей Шаргунов, Денис Гуцко, Роман Сенчин, Аркадий Бабченко, Анна Козлова, Илья Бояшов, Павел Крусанов, Александр Карасёв, Максим Свириденков, Всеволод Емелин, Алина Витухновская, Марина Струкова, Александр Шорохов, Олег Лукошин, Денис Коваленко… При желании и необходимости могу продолжить этот список. Ибо дело не только в именах и фамилиях, а в направленности основного потока. Я видел как-то на Цейлоне надвигающийся ураган, когда вода сметает всё перед собой, не замечая никаких преград, никакими мешками с песком её не остановить. Вот так и в литературе. Вернулся в Россию спустя сто лет блестящий критический реализм , обогащенный всеми новейшими приёмами. (Как сказал бы Путин – нанотехнологиями).

Самые заметные книги нового поколения – это и «Укус ангела» Павла Крусанова, и «Поп» Александра Сегеня, и «Санькя» Захара Прилепина, и «Путь Мури» Ильи Бояшова, и «Pasternak» Михаила Елизарова, и «Птичий грипп» Сергея Шаргунова, и мрачноватый роман «Елтышевы» Романа Сенчина, и «Каменный мост» Александра Терехова. Под занавес в «Знамени» вышел роман Олега Павлова «Асистолия». В поэзии это книги Емелина и Витухновской, Родионова и Кибирова.

Прекрасно понимаю, начиналось это яркое молодое поколение третьего тысячелетия чуть ли не сотней имен. Впервые за последние полсотни лет в литературу, абсолютно безденежное и невыгодное дело, ворвались воистину молодые двадцатилетние писатели, к третьей-четвертой книге от сотни имен осталось лишь десятка два, и намечаются три-четыре явных лидера. Думаю, к зрелости своей из этого яркого поколения, как и положено, останется в реальной литературе надолго (а может и навсегда) лишь несколько имён.

Но самая большая ценность этого нового поколения – у них есть величие замысла, есть длинная идея, есть Книга Смысла, как сказал бы Михаил Елизаров.

Вот та же нашумевшая книга Михаила Елизарова «Библиотекарь» . Я даже не буду отрицать, какие-то приемы заимствованы и у Виктора Пелевина , и у Владимира Сорокина. Но , к сожалению для этой пары близнецов, несомненно талантливых, они пишут свои книги без смысла, без большой идеи, без сверхзадачи, некое развлекательное или шокирующее чтиво. Один раз шокировали, второй, потом надоело и им самим. К тому же, произошла история , повторяющая историю Евтушенко с Вознесенским, тоже небездарных поэтов. По направленности своего таланта – это были абсолютно разные , далекие друг от друга поэты. Но в погоне за сиюминутностью и модой (будто лифчики или блузки у женщин, меняющих каждый день свои наряды) они стали копировать друг друга. Помню, мы еще в Литературном институте, студентами, спорили, кто первый отзовется на смерть Кеннеди, на запуск космонавта, на землетрясение или наводнение – Евтушенко или Вознесенский? Вот так и новая пара, по своему изначальному дару Пелевин и Сорокин крайне далеки друг от друга, но в погоне за сиюминутностью и модой, выпуская чуть ли не день в день одновременно по новому роману, они уже неразличимы друг от друга. Но мода на литературные забавы прошла, время другое, серьезное наступает. И в отличие от Пелевина с Сорокиным, в чем-то чисто литературно учась у них, тот же Михаил Елизаров в «Библиотекаре» кроме оригинального замысла , модного налёта мистики , напряженного сюжета, дает читателю большую идею – возвращение , извлечение Смысла из великой советской эпохи. Попробуйте прочитать роман не как детектив или головоломку, не буквально воспринимая сюжеты книг советского забытого писателя Громова, как некие мистические книги Ярости, Силы, Терпения, Памяти, Смысла, Радости и так далее. И окажется, что это книга о заложенных советской эпохой мощных основ развития. Забытых в перестроечной лихорадке. Эта книга как бы опередила реальные итоги проекта «Имя Россия», где в реальности с большим отрывом на первое место вышел Иосиф Сталин.

Я рад, что следя за политической коньюктурой, мгновенно становясь нынче суперпатриотами, либералы сами отказались от мертвящего постмодернизма и охотно печатают новую русскую литературу. Глубоко национальную, глубоко осмысленную, глубоко патриотичную. Это совсем не трэш, и не модная тематика, это сами молодые писатели навязали своё русское, национальное видение мира . И выражают свой протест против разрушения русского национального и державного бытия. Если народ живет в нищете и безнадежности, а олигархи в неописуемой роскоши, и интеллигенция трусливо обслуживает этих олигархов, то с неизбежностью появляются Разина и Пугачевы. Я понимаю крестьян, жгущих помещичьи усадьбы. Хотя бы и Пушкина или Блока. Они помнят поротые спины, они помнят своё скотское состояние, когда их продавали оптом и в розницу. Разве сегодня что-нибудь изменилось? И потому прав Герман Садулаев, который в своем интервью о романе «Таблетка» сказал, что выход у народа один – революция. О том же самом и роман Захара Прилепина «Санькя», о том же «Птичий грипп» Сергея Шаргунова. В народе-то зреет совсем другое настроение, и новые русские писатели его выражают. Даже в полемике Аркадия Бабченко с Владимиром Маканиным по поводу фальши и надуманности в маканинском романе «Асан», я почувствовал у Аркадия Бабченко не мелкие придирки к псевдовоенному роману никогда не воевавшего человека, а искреннее оскорбление его чувств из-за литературной игры, затеянной Маканиным. Нельзя играть со смертью. Эти новые русские писатели пишут всерьез, и не понимают утонченных литературных игр.

Наша элита в начале перестройки всерьез решила, что общество может жить без идеологии, то есть без любых идеалов. Без любого смысла, кроме чисто физиологического. Вот и все постмодернистские книги (от Татьяны Толстой до Владимира Сорокина) были лишены смысла и идеологии. И потому их время ушло.

Книги новых русских писателей с разной степенью серьезности и художественности заполнены смыслом и идеологией.

Какие тенденции в литературном процессе я хотел бы отметить. Прежде всего, явная радикализация современной русской литературы. Если все книги подряд : «Санькя» Прилепина, «Таблетка» Садулаева, «Птичий грипп» Шаргунова, «Библиотекарь» Елизарова, «Первый снег» Карасёва, «Армада» и «Танкист…» Бояшова, «Дизелятник» Бабченко, «Капитализм» Олега Лукошина, «Елтышевы» Романа Сенчина, и даже «Будьте как дети» давнего «знаменского» автора Шарова отрицают в той или иной степени всё нынешнее российское либерализированное общество, или же воспевают ушедших в прошлое героев былой империи. Значит, писатели с молодой энергией ухватили настроения, царящие в самом обществе. Это и есть новая литературная реальность. И теперь уже они сами своими книгами влияют на общество. Радикализация вслед за молодыми писателями охватила и наших заслуженных лидеров русской прозы. Последний роман Александра Проханова «Лжецаревич» отказались из страха печатать пять издательств за его антипутинский, антирежимный настрой. К счастью, есть еще и смелые издательства, и роман вышел в итоге в издательстве «Алгоритм». Интересно, что радикализируются как патриотические, так и либеральные писатели, возвращая русской литературе привычное ей важное место пророка, проповедника и знаменосца. Тот же «Асан» Маканина, при всей слабости военной тематики романа, показывает все ту же полнейшую деградацию и коррупционность нынешнего общества.

Вторая тенденция – мифологизация. Часто для больших обобщений , для более смелых подтекстов писатели мифологизируют свои сюжеты, что свойственно и лидерам современной китайской прозы, тех же Цзя Пинвы или Су Туна. Мифологизация иногда откровенно перекликается с восточной. Это заметно и в книге Виктора Пелевина « П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана», и в последних книгах нестареющего Юрия Мамлеева. Предельная жесткая реальность сочетается с мистикой и мифологией истории. Самой яркой мифической книгой последнего времени я все же назвал бы роман Ильи Бояшова «Конунг», о судьбе древнего скандинаво-русского князя Рюрика.

Какие писатели и произведения заслуживают особого внимания у нынешних читателей ? Кроме уже вышеперечисленных книг молодых авторов Захара Прилепина «Грех», Германа Садулаева «Таблетка», Романа Сенчина «Елтышевы», Сергея Шаргунова «Птичий грипп», «Чеченских рассказов» Александра Карасева, «Библиотекарь» Михаила Елизарова «Бренд» Олега Сивуна, я бы назвал прохановского «Лжецаревича» (или «Виртуоза», под каким названием вышла книга в издательстве), повесть Андрея Волоса «Паланг» о судьбе юноши-таджика и его верного пса. (Можно сравнить с повестью китайского писателя Цзя Пинвы «Небесный пёс»). «Асан» Владимира Маканина, при всем неоднозначном к нему отношении, нельзя не заметить. Кроме «Конунга» в такой же героико-мифологической манере написан роман Ильи Бояшова «Танкист или Белый тигр», героический миф о нашей войне с немцами во второй мировой войне.

Как всегда оригинален Леонид Юзефович со своим новым романом «Журавли и карлики». Смесь детектива, мистики и горького реализма наших дней. Ослабели за последнее время позиции популярного Дмитрия Быкова.

Из поэзии , на мой взгляд, наиболее интересны сегодня Марина Струкова и Алина Витухновская, Всеволод Емелин (самый популярный поэт среди молодежи) и Андрей Родионов, , Диана Кан, русская кореянка, Мария Степанова. Очень интересны поэты-священники иеромонах Роман, становящийся самым популярным бардом со своими песнями о России, о человеке и о Боге, отец Сергий Круглов, служащий в далеком сибирском Минусинске. Из известных не сдают свои позиции Глеб Горбовский, подлинный друг и соратник Иосифа Бродского (в отличие от так называемых «ахматовских сирот»), Борис Сиротин, Валентин Сорокин, в молодых либеральных кругах стал заметен Дмитрий Воденников, избранный ими «королем поэтов» Поразил меня и сборник стихов моего друга Эдуарда Лимонова , посвященный истории его последней любви и его робкого поклонения своему маленькому сыну Богдану. На обложке под фамилией Лимонов вместо баррикад и протестных картинок – фотография мальчугана. Сентиментальность стареющего отца. А стихи превосходные.

Тенденцией является и отношение обывателя к литературе. Можно посмотреть по недавнему «Национальному бестселлеру». Премию «Национальный бестселлер» на десятом году существования присудили не писателю, а известнейшему театральному художнику, лауреату множества советских и международных премий, еще одному отпрыску 1937 года, 73-летнему Эдуарду Кочергину. Уверен, художник сам обомлел от такой неожиданности. Его мемуарная книга «Крещенные крестами» и на самом деле очень добротная книга, чем-то напоминающая такие же похождения сироты и беспризорника Виктора Астафьева «Последний поклон». 1945 год, фронтовики эшелонами едут домой или на войну с Японией, а им навстречу из детприемника под Омском в родной Питер к своей польской матке Брони пробирается семилетний пацан. Пробирается целых шесть лет. Тут и разные детприемники, и уголовная среда, обучающая шкета приемам воровства, и милиция. Но в книге нет ни мата, ни тотального пессимизма, ни пошлости, ни злобы на советскую власть. И жесткий, и добрый, и драматичный, и веселый стиль повествования о трагичном, но великом времени. Алтарь советского времени. Колоритный язык, колоритные персонажи, запоминающиеся выражения. Эпос о беспризорниках периода войны, и о том, как они стремились вырваться из своих драм и трагедий.

Как сказал писатель Алексей Евдокимов, «Крещенные крестами» написаны «… в почти беспроигрышном жанре слегка беллетризированного мемуара». Я бы добавил, героизированного мемуара с правдивым счастливым концом. Что можно сказать о замечательном художнике Эдуарде Кочергине ? Народный художник РСФСР, действительный член Академии художеств ССССР, три ордена, лауреат всех советских и многих международных премий. Долгие годы главный художник знаменитого товстоноговского БДТ. И денег , и славы – выше крыши. Зачем ему эта премия? Настоящим писателем не был и никогда не будет.

Почему же члены малого жюри так дружно отмахнулись от новой, во многом еще молодой и ужасно депрессивной современной прозы? Почему испугались взглядов ведущих писателей на нынешнюю жизнь? Их нынче называют новыми реалистами. Неверно. Скорее, я бы назвал это ведущее направление – депрессивная проза.

Премия «Национальный бестселлер» всегда поражает не только своими лауреатами, но своими отказниками. Этакое сканирование и литературы и общества. Не случайно же, в состав малого жюри не входят профессиональный литераторы. Так что уровень художественный той или иной книги становится не самодовлеющим. Главным критерием становится – понравился роман или не понравился. Малое жюри осознанно всегда состоит как бы из просвещенных обывателей, из мещан. Я не вкладываю в это понятие никакого отрицательного смысла, это вновь нарождающееся сословие, низший слой среднего класса. И вот его отношение к тем или иным книгам всегда очень точно выдает отношение просвещенных мещан к жизни, к тем или иным проблемам общества.

Думаю, они не против литературы, как таковой, они против того или иного видения жизни, демонстрируемого современными талантливыми писателями. Они живут в более менее счастливом окружении, и им чужд депрессивный взгляд на жизнь, они боятся его. Ненавидят его.

В короткий лист кроме книги Эдуарда Кочергина «Крещенные крестами» попали следующие книги. Роман «Елтышевы» Романа Сенчина , описывающий ярко и сочно реальный мир безнадеги, крушения всех надежд, мир окончательной гибели и русской деревни и русского общества. Манифест дальневосточных праворульников молодого писателя Василия Авченко «Правый руль». Смелое парадоксальное утверждение деления России на людей леворульного и праворульного сознания, преддверие раскола большего, чем раскол национальный, ибо Дальний Восток заполнен миллионами праворульных автомобилей, и никто мощных российских леворульных заводов там строить не собирается. Кто же виноват в праворульности? «Мертвый язык» Павла Крусанова, одного из ведущих питерских писателей, уже третий раз попадающего в шорт-лист «Национального бестселлера». «Люди в голом» Андрея Аствацатурова, мрачноватые и ехидные воспоминания из жизни питерской интеллигенции. И, наконец, еще одно открытие «Национального бестселлера», а , увы, не газеты «Завтра» - книга леворадикального молодого уральского коммуниста Олега Лукошина «Капитализм». Может быть, название и надо было найти другое, более образное, не так бьющее в лоб, но суть книги останется той же – беспощадная борьба с буржуями и жуликами любых мастей и рангов. Даже его куда более либеральный земляк Сергей Беляков пишет о Лукошине : «Ездил в Липки, но липкинским любимчиком не стал. «В писатели не приняли» - сказал о нем Александр Карасёв. Литературная тусовка (либеральная – В.Б.) его не принимала. Не Липки, а журнал «Урал» и «Национальный бестселлер» открыли его. И слава Богу!.. Олег Лукошин давно уже мастер…»

Я тоже подтверждаю это, надеюсь, он станет нашим постоянным автором. Олег чуть не стал нынешним лауреатом «Нацбеста», и это было бы правильнее для премии, для литературы, и для самого Лукошина.

Забудем о тусовочной премиальной суете, подумаем о главном. Почему в предыдущие годы и нацбест , и другие наши премии как бы отодвинули современную литературу в сторонку , и лауреатами становились авторы книг о великих людях прошлого – Солженицынскую премию получил Алексей Варламов, яснополянскую – Лариса Сараскина. Увлекся Горьким и Толстым Павел Басинский, ушел в описание Леонова Захар Прилепин. Вот и в нацбесте лауреатом заделался Дмитрий Быков не за свою ехидную, но не бездарную прозу, а за почтенную книгу о Борисе Пастернаке. Разве не было строптивых, остросовременных, глубоко художественных повествований о нашем времени Веры Галактионовой, Сергея Шаргунова, Александра Проханова, того же Дмитрия Быкова, Владимира Личутина, Эдуарда Лимонова, Олега Павлова? Чересчур мрачно смотрят на жизнь? Тянут или в никуда, или в советское прошлое?

Кажется, жэзээловским документализмом уже переболели, книги там выходят достойные, но, всё же , литература развивается несколько по другим руслам. И вот неожиданный казус с Эдуардом Кочергиным на юбилейном нацбесте. Упрямое нежелание всматриваться в саму литературу. Вместо ЖЗЛ блестящее повествование о жизни блестящего художника. Боюсь, мемуарная литература опять отодвинет в сторону саму прозу. О Кочергине давно уже впору написать книгу и в серии ЖЗЛ. И книга достойная, и человек порядочный, и художник известнейший.

Почему жюри отвернулось от всего потока современной литературы? Все члены жюри говорили примерно об одном и том же, наиболее четко это мнение просвещенных обывателей высказал близкий к милицейским кругам, журналист, детективщик Андрей Константинов. Не то, что художник пишет лучше писателей, не то, что , как модно говорить в светских кругах, у нас сегодня литературы нет. Олег Лукошин или Роман Сенчин – это самая современная, высокохудожественная образная литература. Константинов признает, что «безусловно, все авторы – профессионалы и не графоманы», признает художественное качество представленных книг. Но его удручает депрессивный настрой практически всех авторов, кроме мемуарной книги Эдуарда Кочергина.

«Вместо послевкусия муторное похмелье…». Ни красивых и гордых людей, ни былого героизма, ни американских суперменов, или придуманных из головы тем же Константиновым, автором «Бандитского Петербурга», лихих сыщиков из убойных отделов. Постоянная тоскливая депрессивность и в пустеющих городках , и в вымирающей деревне, и на дорогах, и в покосившихся домишках. Нет веры ни в кого, ни в ментов, ни в генералов, ни в президентов.

Просвещенное мещанство не только из Малого жюри нацбеста, но и из всего российского общества, из структур власти, ничего не хочет знать о депрессивной мрачной угрюмой безысходной жизни русских людей. Даже в ужастиках им нужен красивый финал, а писатели, как хроникеры, как тонкие диагносты общества , демонстрируют тотальный распад России. Какой Путин, какой Медведев будут поддерживать подобную прозу?

Андрей Константинов, сам член Малого жюри, не выдерживает: « Мужики, ну вы даете! Вот видно, что писать не только любите, но и умеете, словом владеете и мысли связно излагать на бумаге можете… Чего ж тогда такую херню пишете?». Московская и питерская мещанская элита, а заодно и чиновники всех мастей, дружно отворачиваются от жуткой правды глубинной гибельной русской жизни. Нефть продается, газ продается, деньги в московские банки текут рекой, а на черную дыру безнадеги и вымирания всей этой элите плевать. Пусть побыстрее вымрут, только лучше будет. Не надо правды о самой России.

Нынешняя беспощадная молодая проза новых реалистов, от Олега Лукошина и Романа Сенчина до Германа Садулаева и Захара Прилепина, от Олега Павлова до Сергея Шаргунова ведут свое страшное повествование и , увы, не видят в жизни реального выхода. Не могут найти новый алтарь неизвестного бога.

В свое время в конце семидесятых годов проза сорокалетних точно также в своих книгах заранее предсказала возможный конец СССР, развал идеологии в душах людей. В их книги вчитываться власти не пожелали, высмеивали саму прозу сорокалетних, будто они выдумали своего амбивалентного мятущегося героя. Итог сегодня налицо. Нет ни страны, ни тех властей.

Сегодня время бежит быстрее. Те, кто не пожелал вчитываться в страшные описания жизни Елтышевых, в сумеречную правду нижнекамского капитализма Лукошина , в книги, объясняющие катастрофу нынешней России, деградацию всего общества, присутствуют сейчас при описаниях боевых походов приморских партизан. На Тихом океане можно и заканчивать поход, можно и начинать. Не нравятся народные мстители в литературе, неохота читать про безрадостную жизнь вымирающей провинции, наблюдайте за тем, как из искры приморских партизан будет разгораться пламя народного сопротивления. Вот главнейший вопрос: у какого алтаря сегодня стоят современные писатели, и какому неизвестному богу служат их мрачные герои? Часто об этом не догадываются и сами писатели.

В силу самого писательского дарования они ищут выход, ищут ту или иную надежду, рыщут в поисках алтарей неведомых богов . Уверен, если кто-нибудь и отыщет новый алтарь, это будут не экономисты и не политологи, не журналисты и не президенты, это будут, как всегда, чуткие на любые народные чаяния и на любой народный ропот писатели - Сенчин ли, Лукошин, Прилепин со своим «Санькой», Проханов с неуслышанным «Виртуозом»… Тем и отличаются настоящие писатели от самых хороших беллетристов, типа Андрея Константинова, что беллетрист сочиняет нарядные зрелищные истории с желаемым концом, а писатель, увы, предрекает , предвидит то или иное отнюдь не радостное будущее. Из жизни Елтышевых выход один – в боевые отряды приморцев Сухорада и Сладких. И далее на эшафот. Но как мы знаем, за террором народовольцев последовали уже массовые движения, затем последовал октябрь 1917 года. Может, этот алтарь неизвестному богу и видится как выход в вроде бы мрачной и депрессивной прозе нового поколения русских писателей. И то, что десятый юбилейный нацбест как бы осознанно не заметил, отвернулся от невольных идеологов приморских партизан , на самом деле важнейшая примета современного литературного процесса.

Я воспринимаю напор новой прозы еще относительно молодых писателей, поименованных нелепо «новыми реалистами», как попытку прорыва из окружения коммерческой литературы, как восстановление былого литературоцентризма, как преддверие модернизации всего общества. Русский народ, как один из великих народов мира, всегда имел свой национальный космос, даже у последнего пропитого забулдыги был свой космос в душе. Жить ради колбасы ему было неинтересно. Этот космос прежде всего и материализовался даже не в технических достижениях , а в литературе. Вот почему даже писатели иных национальностей, обладающие высоким творческим потенциалом, с жадностью присоединялись к русскому космосу дабы выйти на просторы мировой культуры – это и казах Олжас Сулейменов, киргиз Чингиз Айтматов, еврей Иосиф Бродский, белорус Василь Быков…

Последние двадцать лет и руководство страны, и правящая элита стремились разрушить этот национальный космос, прекрасно понимая, что лишенный космоса народ обречен на вымирание, какой бы могучей армией, какими бы сырьевыми запасами он ни обладал. Лишили нашу державу этого сакрального духовного космоса , и рухнул Советский Союз, не помогли ни танки, ни ракеты.

Коммерческая литература может быть изобретательна, даже талантлива, но без пронизывающего космизма она становится всего лишь товаром, что и продемонстрировал, к примеру в своем «Открытом письме» писатель Александр Потемкин, увы, поддержанный Станиславом Куняевым и его новой подражательной газетенкой, изначально лишенной всякого космизма и потому в грязных коммерческих играх обреченной на скорое вымирание. Даже чуждый Космос, враждебный космос для любой литературы полезнее чем споры о разделе имущества. К примеру, Александр Солженицын и Михаил Шолохов – два непримиримых оппонента, но каждый со своим мощным космосом, Иосиф Бродский и Николай Рубцов, Василий Белов и Василий Аксенов – космическая подпитка русской литературы традиционно шла с разных сторон. Последние двадцать лет литература как явление, как продолжающийся процесс, была лишена национального космоса. Литература высоких идеологий – советских, антисоветских, религиозных, мистических - уходила в никуда. Я уверен, так называемый постмодернизм был навязан нашей литературе идеологами разрушения России. Постмодернизм был абсолютно органичен для усталой, капитулирующей перед новыми идеологиями европейской культуры, хотя, надеюсь, что и там вскоре начнется возрождение европейского космоса, или на самом деле мы вскоре будем там иметь лишь мечеть Парижского богоматери и буддийские храмы.

В нынешний период кризиса мечты о будущем, кризиса всяческих идей и смыслов эта попытка молодых писателей дорогого стоит. И есть уже крепкие кирпичики в фундамент новой мечты. Это и «Санькя» Прилепина, и «Елтышевы» Сенчина, и «Я – чеченец» Садулаева, и «Библиотекарь» Елизарова, и «Челобитная» Емелина. Кто из них лично прорвется в большую литературу – время покажет. Главное не заблудиться в хороводе тусовок, понять, что все пиары и шумиха проходят, а остаются только сами книги, вошедшие в стержневую словесность русской литературы. Впрочем, думаю, что их молодые идеологи это понимают. Тот же Левенталь пишет: «великая литература может быть только у народа с великой судьбой . В тихой уютной маленькой стране, у народа без мечты, в государстве без имперских амбиций не может быть великого поэта. Тут уж надо выбирать…»

И пусть сосуществуют наряду со стрежневой словесностью книги Илличевского, Славниковой, Михаила Шишкина или даже Макса Фрая , как сосуществовали наряду с большой литературой, с книгами Андрея Платонова и Михаила Шолохова, Александра Фадеева и Михаила Булгакова в двадцатые- тридцатые годы ХХ века книги Добычина или Вагинова . Но ни-ког-да самые замечательные и любимые мною Константин Вагинов или Леонид Добычин не определяли и не будут определять космос русской литературы, нашу стержневую словесность. Камерность в литературе хороша, когда есть литература великого смысла. Прорвутся ли наши молодые «новые реалисты» к новому смыслу эпохи? К космосу в своей прозе? Будем надеяться. Знаю только, что тот, кто не пытается прорваться, никуда и не прорвется.

Вернуться на главную