Татьяна КОЖЕВНИКОВА, аспирант Челябинского государственного университета (г. Челябинск)

РУССКИЙ РОК-РОМАНТИЗМ 2000-х гг.: ТРАДИЦИИ и НОВАТОРСТВО

Несмотря на то, что границы стилей и методов, используемых современными русскими рок-поэтами во многом условны (так соблюдается художественный принцип «свободы жанра»), сложно не заметить глубинную близость этого направления поэзии с романтической традицией. «…уже сейчас в продолжение идеи Дмитрия Чижевского о маятниковых движениях в развитии культуры, можно с уверенностью утверждать принципиальное родство романтизма классической поры, модернистских течений рубежа XIX - XX веков и рок-культуры, активно заявляющей о себе в канун третьего тысячелетия. Все эти художественные феномены сближает, прежде всего, идея бесконечного обновления духа и преодоления косных форм бытия» (1).

Но традиционное стремление к идеальному, запредельному и в мироощущении рок-поэтов сталкивается с внешними ограничителями: от назойливых бытовых проблем до гротескно-эсхатологического «больного мира», подавляющего и уничтожающего героя, не дающего ему реализоваться во всей полноте своих чувств и устремлений. Поэтому и «электричка везет меня туда, куда я не хочу» (В. Цой «Электричка»), и «Небо обращается в запертую клеть» (Б. Гребенщиков «500»), и «начинаешь жить,/ Забытый дома» (Би-2 «Медленный, как снег»), и «Тем, чем ночь добьет меня,/ Будет маленькая сплетня» (Е. Федоров «Стратосфера»). Возникает традиционный конфликт между идеальным и реальным, личным и надличностным, который Ю.В. Манн берет за основной инструмент для анализа произведений русского романтизма. «За <…> пространственными и «геометрическими» свойствами конфликта скрывается очень важное методологическое свойство: художественный конфликт соотносит и координирует разнообразные моменты в различных плоскостях художественной структуры» (2).

В нашей работе мы попытаемся выявить особенности реализации традиционного романтического конфликта в русской рок-поэзии последнего десятилетия, проявившихся как на уровне содержания, так и в поэтическом языке песенных текстов. При этом мы будем опираться на такие важные для романтического мироощущения оппозиции, как «реальное – идеальное», «герой – окружающая действительность», «жизнь – творчество», «любовь – разлад, одиночество», «плен – свобода».

В рок-поэзии 2000-х наметилась некоторая «смена полярности» по сравнению с предшествующей модернистской традицией и даже со сложившейся рок-традицией. У поэтов Серебряного века духовный подъем и стремление к изящным и многомерным образам, мистической красоте сопровождается чувством гибельности, преходящести. «Как на фарфоровой тарелке/ Рисунок, вычерченный метко, -/ Когда его художник милый/ Выводит на стеклянной тверди,/ В сознании минутной силы,/ В забвении печальной смерти» (О. Мандельштам). Рок-поэзия конца 1980-х – начала 1990-х придерживается сходного трагизма, но ее язык уже мифологизирован и упрощен так, что внимание привлекается к каждому значащему слову. «Разрушенный мир./ Разбитые лбы./ Разломанный надвое хлеб» (В. Цой «Мама, мы все тяжело больны»); «Он глядит на танцоров, забывших о том,/ Что каждый из них умрет./ Но никто не хочет и думать о том,/ Куда «Титаник» плывет» (И. Кормильцев «Титаник»).

В 2000-е гг. рок-авторы отдаляются от социальной парадигмы творчества. В центре их творческого внимания оказывается не столько исторический период со всеми его потрясениями, а впечатление от эпохи, чувство своего мира, которое они передают на языке ассоциативной поэзии. Вообще, для песенного рок-текста, воспринимаемого чаще всего на слух, характерен отход от привычной модели стихосложения. Наблюдается «отсутствие строфики, пунктуации» и «на этом фоне выделяются ключевые слова, передающие <…> мироощущение» (3). При этом в различных текстах одного автора сохраняется общее ощущение вещей и явлений, хотя тексты эти могут отличать разнообразные субкультурные, этнические и стилевые «оболочки». «Установка на «инвариантность», «архетипичность смысла», одеваемого каждый раз в новые «культурные одежды», приводит к тому, что в каждом новом контексте остается некая общая арматура – изменяется лишь ее мотивная и образная актуализация» (4).

Благодаря использованию такого поэтического метода у рок-поэтов получается воссоздать синтезированный «просвечивающий» образ идеально-реального мира. За внешней неустроенностью и уродливостью мира скрывается нечто иное, возвышенное. Даже за нарочито грубым натуралистичным описанием действительности проступает образ светлого бытия. Появляется ощущение чуда, волшебства. «Видно, край мой особенный./ Уж не верю и сам./ Колдыри да колдобины,/ А вокруг – чудеса./ Как под корень подрублены,/ А не падают, нет./ Сами будто загублены,/ А на лицах их свет» (Э. Шклярский «Колдыри да колдобины»); «Звезды холодные выруби ради/ Одной в ослепительной мгле», «Вот пришел понедельник./ Где же этот ужасный мир?/ Может, Бог и бездельник,/ Но он еще и славный факир!/ Коридорами горя/ Шлет от имени моря/ Солнечный эликсир» (Е. Федоров «Два луча», «Понедельник»); «Давно прозвенел последний трамвай,/ Но все не летит первый звездолет./ Осталось мне что? Посидеть у окна/ И, видно, еще подождать» (И. Лагутенко «Бермуды»).

Но путь искания сложен и драматичен для лирического героя. Прежде чем обрести мистическое зрение, он должен пройти испытание на прочность. И в этом плане для современной рок-поэзии традиционен романтический мотив порогового состояния личности, отражающий глубинный духовный конфликт героя, находящегося между небом и землей, твердью и бездной, жизнью и смертью. «Делаю шаг в пустую бездну./ Кружится купол колесом./ Только тот, кто идет по лезвию,/ Знает все» (Би-2 «Смертельный номер»); «Слева небеса, справа пустота,/ А я иду по проволоке между них» (Б. Гребенщиков «Обещанный день»).

Жизнь и творчество в контексте рок-поэзии 2000-х продолжают восприниматься практически слитыми воедино. Сохраняется присущая року тенденция к максимально искреннему самовыражению автора. Порой текущее человеческое бытие оказывается «живым», непрерывно воссоздаваемым произведением искусства. «Километры/ превратятся в прошествие лет в киноленты,/ Что лежат на монтажном столе./ Континенты/ будут им рукоплескать» (А. Васильев «Остаемся зимовать!»). Искусству приписывается и преображающая роль. Творчество может выходить за пределы собственно произведения и изменять, «лечить» искаженный мир. «Говорил всеведающий:/ По весне последующей/ Народятся новые/ Люди на земле./ Молодые, модные,/ Головы холодные/ <…>/ Мантрами железными,/ Как простыми лезвиями,/ Как простыми лезвиями/ Выправляют мир…» (Э. Шклярский «Железные мантры»).

Как видно из предыдущего примера, важное место в рок-поэзии последних лет продолжает занимать мотив пророчества. Только новые «пророчества рока» отнюдь не «гибельны» по своей сути. Скорее, в них содержится надежда, призыв к обновлению. «Когда то, что мы сделали,/ Выйдет без печали из наших рук;/ Когда семь разойдутся,/ Чтобы не смотреть,/ Кто войдет в круг;/ Когда белый конь/ Узнает своих подруг,/ Это значит – День Радости» (Б. Гребенщиков «День радости»); «Скоро родится на свет человек./ Он подрастет и построит ковчег./ Ливень идет, не стихает,/ Быстро вода прибывает,/ Мы отправляемся в сказочный век» (А. Васильев «Ковчег»). Причем, сочетание «жизнь-творчество» не становится для рок-поэтов конфликтным. Творческое отношение к жизни, скорее, приводит к созданию современным рок-поэтом собственного культурно-духовного пространства, самобытного жизнетворческого мифа, в рамках которого он может вполне гармонично существовать.

Любовная тема в новейшей рок-поэзии так же романтически мистифицирована. Лирические герои оказываются связанными друг с другом предопределением, судьбой. «Встреча» может происходить на трансцендентном уровне и с помощью мистических средств. Образ лирической героини сохраняет свою многоликость. Она и любимая женщина, и муза, и «богиня». Но любовный сюжет может развиваться как вполне идиллично, так и драматично. Любовь становится для поэта сильным и стихийным чувством, идеалом, к которому тянет устремиться. Отсутствие любви или несчастная любовь и разлад равнозначны плену, разрушению. Своеобразным «маркером» для чуждых друг другу героев становится их некое сущностное различие. «Я искал тебя столько лет./ Я знал, что найти нельзя,/ Но теперь ты рядом со мной/ В комнате, полной цветов,/ В доме дождя» (Б. Гребенщиков «День в доме дождя»); «И все между нами/ Останется тайной./ Уйдут в треугольник/ Мои корабли./ Она на своих плечах/ Держит шар земной./ В бесценных мелочах/ Останется со мной» (Би-2 «Шар земной»); «Нева – великолепный вид./ Иди по головам, иди через гранит./ <…>/ И тесно облакам, и кругом голова./ По буквам, по слогам возьми мои слова/ И брось к ее ногам»; «Прочь из моей головы!/ Оборвав провода, спутав карты,/ Фигуры сметая с доски,/ Разбивая шлагбаумы на полном ходу,/ оставляя разрушенными города» (А. Васильев «Скажи», «Прочь из моей головы!»); «Ты тихо решила/ Туда без меня отправиться -/ Последним трамваем/ На ту, за углом, планету./ Ты чувствуешь маем,/ Я чувствую поздним летом» (Е. Федоров «Смыты дождями»).

Одной из основных тем для рок-героя – романтика остается тема свободы, возможности вырваться из плена «искаженного» существования. И в последнее время приоритет рок-авторы отдают поиску свободы духовной. «Пленителями» лирического рок-героя, заставляющими его совершать непрерывный путь по порочному кругу, не дающими ему вырваться из «колеса кармы», могут быть метафорические «темные силы». «Сердце бьется на три четверти./ Что ж вы, черти, круги чертите?/ Возвращаясь по ним,/ Одной нитью быть связанным./ Не одним, так другим,/ Не рабом, так обязанным» (Э. Шклярский «Сердце бьется на три четверти»). Но всегда существует возможность прорыва за грань мрачного мира, и для этого важно обрести подлинное понимание происходящего, познать некую истину, спастись благодаря вмешательству высших сил. «А движения неловки/ Будто бы из мышеловки/ <…>/ Только вырвалась она./ <…>/ И уже не искалечит/ Смех лощеных дураков,/ Ведь запрыгнул ей на плечи/ Мокрый ангел с облаков» (Э. Шклярский «Из мышеловки»).

Свобода в рок-поэзии порой синонимична преодолению границ пространства и времени в сознании человека и его органичному слиянию со стихиями, природой. «Я беспечный русский бродяга/ Родом с берегов реки Волги./ Я ел, что дают, и пил, что Бог пошлет/ Под песни соловья и иволги./ <…>/ Я упал в Енисей, я выплыл из Невы,/ Хотя, может, это была Припять,/ Но я вышел элегантно сухой из воды» (Б. Гребенщиков «Беспечный русский бродяга»). Мотив ухода рок-героя из дома, из обычной городской картины в неведомое остается актуальным для современного рока, хотя этот метафизический переход описывается уже на более «отработанном» поэтическом языке. См. у В. Цоя: «и если тебе вдруг наскучит ласковый свет,/ Тебе зайдется место у нас./ Дождя хватит на всех./ <…>/ Закрой за мной дверь,/ Я ухожу» («Закрой за мной дверь»).

Более важным для рок-поэта современной России оказывается уже не логическая структура текста, а «внутреннее» взаимодействие смыслов, возникающее в ходе наложения друг на друга семантических полей, что порой порождает целый калейдоскоп значений. Сходное явление модно наблюдать в «предсимфониях» А. Белого, в чем-то предвосхищающих синтетический музыкально-поэтический рок-текст, которые отличает «оперирование не с расчлененными лексическими единицами <…>, а со смысловыми «сгустками», в которых <…> корни непосредственно связуются по смыслу, «слипаясь» причудливым образом» (5).

«В одном из домов, там, где кофе и сигарета,/ Те, кто придут, узнать, что нас нет,/ простят нас за это./ В этом году такое жаркое лето./ <…>/ Окна открыты, мышка спит./ Будет гроза, молнии ждут сигналы контрабандиста./ На глубине прольется сквозь сеть твоя Altavista ./ И ты сыграешь азбуку Морзе, симфонию Глюка на клавиатуре/ Так, что навсегда уходящее солнце замрет/ В этом жарком июле» (А. Васильев « Altvista »). Компьютерная терминология и типичные приметы городской среды синтезируются с образами стихий, на стыке семантических значений образуются «многомерные» смыслы. Лирический герой, только что сидевший за клавиатурой домашнего компьютера, «переносится» в иную реальность и становится со-творцем стихийного мира, фактически останавливая фатально уходящее время и преодолевая его.

Романтическая традиция русской литературы продолжается и находит свое новое переосмысление в русской рок-поэзии первого десятилетия XXI века. Изменяется ее духовный настрой. От пессимизма и безысходности новые (и продолжающие свое творчество в эти годы) рок-романтики в своих песенных текстах переходят к поиску гармоничного и духовно достижимого бытия. Основной конфликт романтической рок-поэзии 2000-х гг. заключается в противоборстве негативного и ложного со светлым и подлинным. Рок-герой движется по жизни «от противного». Познание «больного мира» становится необходимым этапом на пути его духовного взросления. Принципу «познания жизни вглубь», постижения ее смысла отвечает и сформировавшийся в эти годы ассоциативный поэтический язык рок-поэзии, отличный от поэтического языка русского символизма, пожалуй, тем, что многослойные образы в нем призваны не «напустить туману», а создать «многомерное» и безграничное художественное пространство, каждый шаг на пути познания которого становится шагом и к собственному «просветлению», духовному росту.

Конфликт между идеальным и реальным сглаживается; достижение жизнетворческого идеала, можно сказать, становится сложной, но постепенно достижимой сверхзадачей. Отчасти разрешается и любовная драма романтиков. В любви для лирического героя оказывается важным поиск «своего» человека, с которым он внутренне связан и при «обнаружении» и «проверке» которого важную роль играют определенные «коды» - «бесценные мелочи», отражающие индивидуальность человека и возможность его «совместимости» с героем.

(1) Милюгина, Е.Г. «Вавилон – это состоянье ума…»: миропонимание русских рок-поэтов в контексте романтической традиции / Е.Г. Милюгина // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 4. - Тверь, 2000. С.171.

(2) Манн, Ю.В. Поэтика русского романтизма / Ю.В. Манн. - М.: Наука, 1976. С.16.

(3) Буслакова, Т.П. И. Лагутенко. Песенная лирика / Т.П. Буслакова // Современная русская литература: тенденции последнего десятилетия: Учеб. Пособие. – М.: Высш. шк., 2008. С.120.

(4) Термишина, О.Р. Б.Г.: логика порождения смысла / О.Р. Термишина // // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 8. - Тверь, 2005. С.46.

(5) Минералова И.Г. Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учеб. пособие. – 5-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2009. С.167-168.

Вернуться на главную