Наталья ЗЫХОВСКАЯ, кандидат филологических наук, докторант РГПУ, (г. С.-Петербург)

"ВОЗДУХ ЭПОХИ": ОТЕЧЕСТВЕННАЯ СЛОВЕСНОСТЬ НУЛЕВЫХ ГОДОВ XXI века

Особенности выражения самого духа эпохи в произведениях художественной литературы могут быть отнесены к крупнейшим и до сих пор неизученным проблемным полям отечественного литературоведения. В самом деле, «воздух времени» может рассматриваться не только как метафора, но как вполне конкретное явление, а литература – как «лаборатория» формулы этого духа.

Речь идет не о «музейных» функциях литературы, хотя, как бы мы ни стремились отказаться от этой идеи, литература неизбежно «отражает» свое время, но именно о невольном , самой литературой в ходе ее функционирования никак не ощущаемом и не переживаемом фиксировании духа своей конкретной эпохи. Это значит, что, скажем, исторический роман фиксирует в первую очередь не состояние конкретной эпохи, о которой в нем говорится, но дух времени, в котором живет автор этого романа.

Нас интересуют аналитические методики «опредмечивания» таких тонких и неуловимых для анализа явлений, как «аура», «атмосфера» (и даже «атмосферность»). Думается, что применительно к вполне очерченному периоду 2000-х годов мы могли бы воспользоваться несложным приемом анализа ольфакторных включений.

С точки зрения теоретической, подход такой представляет собой некое новшество. Более-менее интенсивно развивающаяся эстетическая синестезия все же сосредоточена именно на межсенсорных ощущениях «зрение – слух» и не располагает достаточным количеством аналитических работ в сфере обонятельных ощущений. Не удивительно, что, оставаясь в рамках «синестетической метафоры», это направление не может развернуться в полноценную методику. Между тем очевидно, что литература находится в постоянном и неутомимом поиске средств для выражения духа времени, и вербализация запахов становится здесь значимым инструментом анализа текста.

Флобер считал, что предметом художественного описания могут быть и ладан, и моча. Однако для нас важнее посмотреть, каковы же принципы отбора ольфакторных включений в текстах, которые мы могли бы рассматривать как яркие явления нулевых годов.

Обратимся к произведениям, ставшим победителями одной из наиболее известных литературных премий – «Буккер – Открытая Россия» – в течение первого десятилетия XXI века: «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой (2001), «Без пути-следа» Д. Гуцко (2005), «2017» О. Славниковой (2006), «Матисс» А. Иличевского (2007), «Библиотекарь» М. Елизарова (2008), а также тексты последнего шорт-листа этой премии 2009 года. Эти тексты чрезвычайно различны по своему содержанию и художественно-эстетическим параметрам, однако их объединяет удивительно сходное изображение «воздуха времени».

Важно, что в большинстве этих текстов авторы стремятся вербализовать запах времени, использовать одорические метафоры для передачи состояния эпохи. Так, Л. Юзефович в романе 2009 года «Журавли и карлики» пытается передать «запах вороватой надежды», который герой ощущает «ноздрями, когда вечерами курит в форточку» (1).

В романе Улицкой запах становится самым настоящим запахом судьбы: «Павел Алексеевич, сидя за воскресным семейным обедом рядом с женой, принюхивался – среди грубоватых запахов Василисиной простой стряпни явственно проступало нечто новое: от Елены вместо прежнего цветочно-телесного аромата пахло вдовством, пылью и постным маслом. Почти как от Василисы, но к Василисиному запаху был еще подмешан не то пот, не то душок старой засаленной одежды...» (2)

У Д. Гуцко при всем лаконизме ольфактория встречается отчаянная метафора: «Было полседьмого. Над служебным столиком возле колонны кисло пахло тоской» (3).

О. Славникова многократно упоминает запах гниющего ила, разложения, который пронизывает насквозь городское и природное пространство ее текста: «Это был очень странный, очень длинный день; все городское, майское только что отцвело и лежало папиросной бумагой в перегретых лужах – и запах тонкого тления, сырого сладкого табака печально переслаивал зеленые бодрые запахи уже совершенно сплошной, холодной на ощупь листвы» (4).

Возникает соблазн обобщения: запах несчастливой жизни – вот доминанта этих попыток определить, чем пахнет воздух эпохи. На наш взгляд, чрезвычайна значима в этих попытках сама негативность запаха, поддержанная и конкретно-бытовыми ольфакторными деталями. Так, А. Сенчин в «Елтышевых» дает пример «негативизации» изначально позитивного запаха: «На огородах задымились негорючие костры из ботвы, подсолнуховых будыльев, помидорных вязок, разного мелкого мусора; пахло вкусно и грустно» (5).

Анализ ольфактория этих текстов показывает, что превалирует запах мочи, разложения, нечистот. «Павел Алексеевич поздоровался – ударило запахом помоев и нечистот» («Казус Кукоцкого»), «Первый удар пришелся по обонянию. Запах кислой сырости, мочи и керосина, но все это протухшее, сгнившее, смертельное...» (там же), «Вечерами заметно свежело, воздух напитывался сыростью, гниловатой влагой. Сырость и влага приходили волнами с пруда, и так же, волнами, навевало терпкий запах свиного навоза. Будто где-то в свинарнике то включали, то выключали вентилятор. Иногда запах был таким резким, что щекотало ноздри и хотелось чихнуть» («Елтышевы»), «О том, что внутри еще живут и чем-то питаются совхозные куры, свидетельствовал лишь трупный дух птичьей неволи, смешанный с запахом влажного дерева, и вытаивающей из-под снега земли» (Л. Юзефович, «Журавли и карлики»), «От такой беззащитности перед запахами и звуками начинает казаться, что живешь без стен, в клетке на жердочке» («Без пути-следа»), «В морозные ночи с полуночи до семи утра площадка между третьим и четвертым этажами оказывалась занята бомжами. Припозднившись, приходилось переступать через них, и дурнота подкатывала от запаха, становившегося все гуще, все невозможнее, расходясь по колодцу подъезда по мере того, как их рванье, обмотки оттаивали у единственной на все верхние этажи батареи» («Матисс») (6), перечень этот можно было бы продолжать.

Однако вполне правомерен вопрос – не является ли фиксирование негативных запахов постоянной, константной чертой словесности, хотя бы уже в силу того, что эти запахи имеют яркое эмоциональное воздействие на человека? Скажем, в «Преступлении и наказании» Достоевского мы сталкиваемся с такой же остро неприятной ольфакторной картиной. Вполне можно согласиться с этой идеей, однако подбор ольфакторных метафор к определению «воздуха эпохи» представляется уникальным для каждого отдельно взятого периода литературы. Запах грусти, тоски, воровства, вороватых надежд – все это описание времени, и времени конкретного, сегодняшнего. Лаконичные одоризмы Дениса Гуцко, например, составляют совершенно особый фон мытарств героя: «Пахло навозом», «Пахло вокзалом», «Пахнет хлором», «Пахло как из спортивной раздевалки», «пахло сигаретой», «пахло утюгом».

Если же мы обратимся к анализу запахов позитивного ряда, то столкнемся с еще одной закономерностью: в большинстве случаев эти запахи отнесены к пространству памяти, к ностальгическим воспоминаниям о прошлом. «Но я хотела рассказать про другое – вот еще картинка раннего детства: сижу за большим столом, передо мной огромные тазы с малиной. Каждая ягода чуть ли не с яйцо. Я выдергиваю из середки ягоды толстый белый стержень, складываю в большую чашку, ягоды бросаю в ведро, как что-то негодное, как мусор. А ценность представляют именно эти белые несъедобные сердцевинки. Малиной пахнет так сильно, что, кажется, весь воздух слегка окрашен ее красно-синим сиянием... Какая-то трудная и серьезная мысль во мне ворочается о том, что самое важное может казаться другим мусором и отходами. Сон?» («Казус Кукоцкого»), «Митя становился рядом, и они шли, раскидывая ногами шумную сухую листву. Хорошо, что Ваня ходит в школу через этот парк. Хорошо каждое утро встречать на своем пути большие деревья. Он тоже ходил в школу мимо больших деревьев, мимо чинар, у которых летом сквозь зелень не разглядеть верхушек. После ливня с них еще долго срывались одинокие крупные капли и стекал дурманящий лиственный запах. А осенью под чинарами выстилался густой рыжий ковер. Проходя мимо, можно было срывать со стволов темные коричневые корочки, похожие на те, что срываешь с болячки на колене или локте, не дождавшись, пока отвалится сама. Теперь рядом с ним шел его сын. Деревья другие. Но иногда случается тот самый дурманящий запах» («Без пути-следа»), «Надя хорошо помнила только малозначащие вещи. Например, она отлично – стоило только прикрыть глаза – помнила, как пах изнутри футляр маминых очков. Он пах тем же дубленным замшевым запахом, каким благоухал магазин спортивных товаров – в глубоком детстве, в одном каспийском городке. По изнурительной от зноя дороге к прибрежному парку (взвинченный йодистый дух горячего, как кровь, моря и густой смолистый запах нагретых солнцем кипарисов). После раскаленной улицы, с асфальтом – топко-податливым от пекла подошвам, – блаженство пребывания в магазине начиналось с прохлады и именно с этого будоражащего запаха» («Матисс»).

Чрезвычайно значимой чертой ольфактория нулевых годов следует признать устойчивое стремление разных авторов к «биоцентризму» (на фоне общего антропоцентризма литературы). Человек предстает перед нами как животное, наделенное совершенно особенным обонянием, позволяющим погружаться в иное, по сравнению с привычным городским, пространство. В этой способности ощущать запахи (приоритет животного начала) мы могли бы усмотреть значимый сдвиг в литературе в сторону «антиантропоцентризма», к удалению человека с центральных позиций в художественном тексте. К этому явлению можно было бы присмотреться с разных точек зрения; что касается ольфакторного анализа, то приведем некоторые примеры. У Славниковой главный герой стоит словно на границе двух миров, воспринимая их оба в равной мере: «Иван глубоко вдохнул: запахи илистого дна поднимались от воды, рядом мелкие белые соцветия, роем мерцавшие в темноте, источали слабый ванильный аромат, откуда-то наносило жареным мясом, музыкой, громким разговором». Однако по мере развертывания сюжета он все больше приближается к природной сути: «Выбираясь из дома, вдыхая тонкий и холодный запах начинающейся осени (пахло, как всегда, белым вином от умирающих листьев и сладким кагором от роскошных фруктовых прилавков, похожих на распродажи оперных костюмерных), Крылов ощущал вокруг странную неотзывчивость пространства». Здесь вполне «цивилизованные» сравнения, вербализующие запах, не заслоняют «дикого» действия: герой «внюхивается» в пространство и ощущает его тревожность («неотзывчивость»). Внутренним чутьем воспринимает Елену Кукоцкий в романе Улицкой: «Слабое желтовато-розовое пламя, существующее лишь в его видении, с каким-то редким цветочным запахом, чуть теплое на ощупь, подсвечивало женщину и было, в сущности, частью ее самой». В романе Иличевского главный герой оказывается во власти совершенно «нечеловеческого состояния», обозначенного «симфонией запаха»: «Сначала Королев пугался, особенно когда при волне обонятельной галлюцинации застилал глаза дикий красный танец. В бешенной пляске – по синей круговерти – красные, как языки пламени, танцоры неслись вокруг его зрачка. Потихоньку это потемнение он научился выводить на чистую воду. Он просто поддавался, потакал танцорам увлечь себя, а когда цепь растягивалась, убыстрялась, словно бы поглощалась своей центростремительной энергией, он приседал на корточки и изо всех сил рвал на себя двух своих бешенных соседей – танцоров с раскосыми глазами, гибких и сильных, как леопарды, лишенные кожи, – и они опрокидывались на спину, увлекая других, – и взгляд тогда прояснялся».

Вполне ожидаемые ольфакторные контрасты («вонь» – «благовоние», «цивилизация» – «природа») обогащаются в литературе последнего времени художественными подступами к синестетическим описаниям, когда мир предстает как нечто неделимое, воспринимается одним «общим чувством»: «Поклявшись себе отныне никогда их не ждать, он ринулся дальше – вперед, за клонящимся к горизонту солнцем. За солнцем, впряженным в будущее, за весной, за хмелящим запахом отогретой земли, теперь врывавшимся ему в ноздри» (А. Иличевский «Матисс»). Соединяя звуки, осязание, обоняние, свет, вкус воедино, писатель находит «формулу эйфории», которая и является противовесом «запаху грусти».

 

(1) Юзефович Л. Журавли и карлики // «Дружба Народов». 2008. № 7,8. (цитаты приводятся по электронной версии http://lib.rus.ec/b/138656/read#t1)

(2) Улицкая Л. Казус Кукоцкого. М.: Эксмо. 2008.

(3) цитаты приводятся по электронной версии http://lib.ru/PROZA/GUCKO_D/bezputi.txt

(4) цитаты приводятся по электронной версии http://http://bookz.ru/authors/slavnikova-ol_ga/2017_099.html

(5) цитаты приводятся по электронной версии http://lib.rus.ec/b/167855/read#t1

(6) цитаты приводятся по электронной версии http://lib.rus.ec/b/136170/read

Вернуться на главную