Владимиру Николаевичу Крупину - 75 лет!

Наши русские литературные святцы ХХ-ХХI веков сегодня на нашем историческом ландшафте сияют нам именами Шолохова, Леонова, Носова, Белова, Распутина…
Мы благодарим Бога за то, что выдающийся русский писатель Крупин встречает свое 75-летие в здравии, и мы можем пожать ему руку и как своему товарищу, и как писателю, трудами своими добывающему полноту нашего русского стояния перед Богом.
Мы поздравляем Владимира Николаевича со славным юбилеем!
Мы от всей души желаем Владимиру Николаевичу здоровья, благополучия и вдохновения!
Пусть все невзгоды Вас, дорогой Владимир Николаевич, обходят стороною, а всё лучшее будет впереди!
Многая лета!

Секретариат правления Союза писателей России

Владимир КРУПИН

ВО ПЕРВЫХ СТРОКАХ

ГЛАВНАЯ КРЕПОСТЬ РОССИИ, ОНА ЖЕ И ЕДИНСТВЕННАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ - СЛОВО.
СЛОВО БОЖИЕ, ЛЮДЬМИ ПОДХВАЧЕННОЕ.

КОГДА ТЕРЯЛАСЬ какая-то вещь, и мы принимались её искать и не находили, и переживали, мама говорила: «Не надо, не ищите, она сама окажется». – «Как?» - «Ей же без вас надоест, одной-то тоскливо будет». И правда – вещь оказывалась.

У ЗАВОДСКОЙ ПРОХОДНОЙ плакатик: «На работе ты не гость, унеси хотя бы гвоздь». Шутка 60-х о так называемых «несунах»: «Вынес достаточно русский народ. Вынесет всё».

- Японский император русскому: «У меня где какая вещь лежит, лежи она сто лет, никто не возьмёт». Русский император ему: «Нет, у меня нос промеж глаз украдут. А ежели какая вещь валяется, то что ей зря валяться, надо её взять и к делу пристроить».

- «О, сколько в России прекрасных мест!» - «Да, китайцы это прекрасно чувствуют».

- Чрезвычайно озабоченный посол слабого посола.
Публичность и наличность уничтожают личность

- «Нам недолго погулять, да только до девятого. Оставайся, дорогая, наживай богатого!»

ДАРЯ АВТОРУЧКУ: «Этой ручкой, Надюша, письмо мне однажды напишешь, так примерно: «Ты помнишь то утро, когда мы с тобой на обрыве стояли? Вдаль глядели, молчали. И жизнь, как всегда утекала. Шли минуты, часы, вот и годы прошли. – так напишешь, - а ручка всё служит. И внук ею домик рисует». Написано в 90-м. До рождения внука одиннадцать лет.

НА ЗАПАДЕ ИДОЛЫ, в России идеалы. Но и идеалы могут стать идолами, если без Бога. (М.б. читая Лосского).
И что ждать от запада, когда у них в Красном углу не иконы, а благополучие. Хорошо жить, в этом вся цель. А не лучше становиться.

НЕАПОЛЬ - КАПРИ, огромный паром. Движемся на конференцию, тему забыл. Неважно – повод счастливого недельного отдыха. Олег Михайлов крепко выпил. Но он никогда ума не пропивал. Ходит по палубе, держит в одной руке бутылку красного французского, в другой бокал, в который подливает и отхлёбывает из него. Озирает голубое пространство и вещает:
- Кучка взбесившихся жидов-лилипутов свалила Гулливера. Да! И что сказал Александр Первый? «Я недостоин быть императором!» Он знал, что Петра Первого Меньшиков удушил подушкой. Страшась такого повторения и от стыда за убийство отца скрылся в Таганрог. Ночью вызвал начальника караула, сказал: «Я умираю». – Их штербе, повторил потом Чехов. Далее Сибирь, Томск. И не служили панихиды по императору, пока старец Феодор Кузьмич не опочил. Такая симфония. Когда у дома Шолохова поставили охрану, а это было заключение под арест, то Михаил Александрович выходил из дома и играл у ворот в подкидного дурачка с охранником.
А ещё Олег всегда повторяет: «Леонов пишет венозной кровью, Шолохов артериальной».

ЖИЗНЬ ЛЮБЯЩЕЙ Веры искалечена, Бэла сражена, у княжны Мэри и Максима Максимыча разбиты сердца, Грушницкий убит, таманская ундина бросила мать и брата, бежит с татарином в неизвестность – вот плоды деятельности Печорина. Но вот что такое демоническая сила художественного образа – ему (Печорину) подражают, его любят.
Он же никому не хотел зла. Он просто такой. Едет в Персию. «Авось, умру где-нибудь по дороге».

ЗАПЕВАЙ, ТОВАРИЩ ту, котору сами сложили. Все девчата занятые, до чего мы дожили.
- Слава Богу, понемногу стал я разживаться: продал дом, купил ворота, стану закрываться.
- Выхожу и начинаю, а в кармане молоток. Неужели не заступится крестовый мой браток?

МЕСТНЫХ, ДИАЛЕКТНЫХ слов, синонимов общеупотребительных, много в любой русской области, но мне, при моей вятскости, кажется, да не кажется, а так оно и есть, что в вятском говоре богатство слов-синонимов превышает любые другие говоры.
Устал человек, захомутали его, припахали, заездили, горбатился весь день, работа каторжная. Измучился, упетался, ухайдакался, устирался, ухлопался, запарился. Но и не только, он ещё весь грязнущий, то есть он учучкался, устряпался, уханькался, ухрюкался, ухомаздался, извозился, вывозился, ушлёпался. И задрипанный он и замызганный.
У нас и на ходу сочиняют слова. При мне было: рассказывает мужчина о ком-то жадном: «Ему первое дело пузо затрамбовать. Не успеешь оглянуться, он уж сидит, нахомячивает».
А мой отец! Знакомая женщина на улице стала с ним советоваться, какие породы плодовых кустарников посадить. Он: «Да ты больно-то не замичуривайся, хватит тебе смородины да крыжовника. Малина сама вырастет, а иргу все равно дрозды обшишкарят, с ней не связывайся. Так, для цвета, в окошко весной полюбоваться, ткни кустик».
И в самом деле, ирга цветёт дивно. И как яблоня, и дольше, чем яблоня.

ГНЕТУЩАЯ, ПРИДАВЛИВАЮЩАЯ тяжесть жизни. То ли мы, любящие Россию, бьёмся, как рыбы об лёд, то ли лбом в бетон: ничего не меняется. Сколько дрались против «ювеналки», и вот – подписана, одобрена наверху. Да за что ни взять. Ощущение равнодушия президента к народу: слова правильные, а веры нет, всё же только хуже, и цены и нравы. Но опять-таки как судить, не знаем же ничего. Может быть, он повязан, вот и всё. И культура изпохабливается и школа, особенно, искалечена, и телевидение продажно, и Москва – проходной двор… Протестуешь, а, оказывается, такое положение вещей многих устраивает. Малое мы стадо не то, что недовольных, но видящих гибель России, не в силах повлиять на происходящее.
Это первый план, это современность. Но скажешь себе: а что было? Милый, говорю себе, вспомни девяностые. По сравнению с ними что-то же свершается. Есть возрождение, есть. Да, оно только в церкви и около, но разве мало?

- Были в походе. И туалет даже там был. Назывался «Наедине с природой»

ИГРА В «ВОЕНКУ». В Великую Отечественную войну моё поколение входило в возрасте младенцев. Война началась, а мы рождались. Война шла, а мы росли. И Победу помним. И горе, и крики вдов и матерей, и сирот.
И наши игры, которые были, конечно, все военными. Раздавался клич: «Айда в военку играть!»
И собирались моментально. В этих играх были и «наши» и «немцы». Бросали монетку, кому кем быть. Делились по-честному. Разбивались на пары, отходили в сторону, договаривались, кто кем будет, подходили к «маткам», к «водям».
– Матки, матки, чьи помадки?
Называли на выбор два предмета: буран или вьюга, трава или сено, лыко или мочало, куль или мешок и тому подобное. «Води» по очереди выбирали. Так создавались команды. Конечно, друзьям хотелось быть в одной команде и они, чтобы не попасть в разные, вместе не сговаривались, старались шепнуть своему командиру свой «позывной», кем он назовётся, сосной или берёзой.
После делёжки силы уравновешивались, то есть в команду, куда собирался народ поплоше, выталкивали, в виде довеска, одного- двух из резерва, который крутился тут же. Никто из резерва не оставался без дела, он шпионил в пользу «своей» команды.
Итак. Свисток! Команды разбегались. А играли всегда в живописнейших местах: лесные опушки, речные обрывы, луга. Чаще в логу, берега которого были в лопухах и кустарниках. Внизу ручей. Берега над ним то глинистые, то каменистые, то песчаные. То ельник, то вереск, то пихта.
В начале «войны» ещё помнилось, кто «наши», кто «немцы», но война была так горяча и энергична, обе команды так рвались к победе, так одинаково кричали «ура» и «полундра», что всегда побеждали наши. Тем более я не припомню, чтобы хоть раз какая-то команда признала себя побеждённой. И никто и никогда не соблюдал никаких правил, которые вроде бы оговаривались до начала игры, никто не падал после крика: «Падай – ты убит! Падай!» И какие правила, когда захваченные в плен плевали в лицо тем, кто допытывался, где спрятано знамя, когда нехватало только настоящей гранаты, чтобы подорвать себя и врагов, когда уже и резервисты, никого не спрашивая, добровольно ввязывались в бой. Тут уж никакое жюри не смогло бы установить победителя.
В конце игры собирались на поляне, кричали, спорили. Спорили, опять чуть не до драки, чья победа. Но какая победа, кого над кем? Победа была общая. И вскоре обиды: царапины, синяки, кто-то и палкой получил, - не вспоминались. Возвращались сплочённой ватагой. Кровь, потешенная молодецкой игрой, входила в берега. Шли и дружно жалели, что настоящая война нас не подождала, закончилась, а то бы мы повоевали! А то жизнь проходит, и никакого просвета. Уже и Знамя над рейхстагом, и вообще мир во всём мире.
И не знали, несмышлёныши, что войн и крови на нас хватит с избытком. Ибо страшна Россия врагам Христа. И всё надеются её убить. Ну-ну. Хвалилась теляти волка съесть.

ЛАМБАДА, САМБА, кукарача, макарена, ча-ча-ча, - все эти танцы, они от чёрного мужчины и белой женщины, - так всерьёз объясняли мне девчушки, которые, как и я смотрели на уличные танцы под музыку из оглушительного репродуктора.

- А завтра я уеду, а завтра я не твой. И надо мной победа останется с тобой.

- Толстенькая книжечка. Называется «Песни для чтения». Надпись: «Тебе на незабываемость обо мне».

- Хорошо тебе, товарищ, ты на хуторе живёшь: утром встанешь, морду вымоешь, за рыжикам пойдёшь.

- Тяжело живём, с хлеба на квас перебиваемся, с квасу на шоколад.

В ПАРИЖЕ. ИЗРЯДНОЕ застолье. Соседка, авторша прозы, поэзии, пьес энергично пьёт, заедает. Смотрит на часы, хватает салфетку, вытирает губы, вновь их красит. Мне: «Я поняла, что вы писатель клерикальной темы. Мы сейчас едем причащаться. Едемте с нами. Это быстро».

ЕСТЕСТВЕННО, ЧТО трудности были и будут, но сейчас ещё и искусственные трудности. Они специальны, чтобы нас вымотать, измучить. И не стыдно их не преодолевать.

ДУША – ЧУВСТВА, ум. Дух – воля, ум, сердце. Строить себя – приводить себя к триединству ума, сердца, воли. Разстроенность – раздрай в мыслях и чувствах, неспособность воли управлять ими.

КОГДА ВОЛК хочет задрать овцу, то отгоняет её от стада.

- В тебе два волка. Они враждуют. Один добрый, другой злой. Какой победтит? Тот, которого ты будешь кормить.

РОЖДАЕМОСТЬ В РОССИИ увеличивалась после войн, после Куликовской битвы, Смутного времени, Отечественной, даже после Гражданской, а вот после Второй Отечественной загасла. А Господь посылает женщинам способность к деторождению, но они лучше в убийцы пойдут, а рожать не хотят. А не смогут?

У ПИВНОЙ. – Ты где работаешь? - Язык откушу, а не скажу. – Помолчав: - Одно скажу: работа не тяжёлая, но! Но нервенная.
И через полчаса рассказывает, что он «работает на космос».
- Ну так что ж. Космос в переводе это прекрасно.

ИЗ СТИХОВ женщины: «Мы встали на пол босиком и разошлись в другие жизни».

- Тоже женское: «Надо посуду вымыть, а тянет её разбить. Это усталость, Господи, это вовсе не лень. Господи, как же трудно мужа всю жизнь любить. Каждый день, Господи, каждый Божий день».

ЗИМА.. ПОСЛЕ ночи ненадолго наступает время тусклого светло-серого света. И вскоре чернота деревьев, убавляемая снегом, вдруг совсем устраняется озарением востока. А будет солнце или нет, непонятно. Но уже алеет восток. «Алеет восток». Это такой был китайский гимн времён Мао.

«НАШ ВОЖДЬ не тот, кто пляшет польку, а тот, кто сбегал в монопольку».- Уже и «монопольку» надо объяснять. Это торговая точка. Государственная, в отличие от лабаза и лавки. Монопольное право (акцизы) продажи спиртного было у государства. Потом к нему подобрались арендаторы, в основном, как известно, евреи.

- «С народом будто бы братаясь, наш трезвый вождь ходил шатаясь».

- «Легче стало деду - реже стал дышать».
«Скажи нашим: мы пашем».
«Деньги есть – давайте выпьем, денег нет – сто лет не будь».
Марийцы: «Деньги есть – Суна гуляем, денег нет – Курчум сидим».

В общественных туалетах Москвы (60-е) как в парикмахерских – сплошь запах одеколона. Пили. Шутка: покупал всегда одеколон «Тройной», а тут: «Дайте ещё одеколон «Сирень». – Зачем? – Будут дамы.

В БОЛЬНИЦЕ парень просит жену принести мелких сушек. Мочит их, посыпает крупной солью, раскладывает на подоконнике сушить. «К пиву. Высохнут, пойду продавать. Война начнётся, а мы с золотом».
- Денег много не трать: Дрожжи, сахар, тёплая вода. Разведи, размешай, выпей, сколь влезет и животом к печке. И через час пьян в доску.
Ещё говорил: «Надо мыслию не по древу растекаться, а по дровам. По дровам выгоднее».
И спрашивал меня: «А как тебя понять: мы самые бедные и самые счастливые»?
Убивал крупных тараканов, прятал за спину и спрашивал у медсестёр: «Трупы кому сдавать?»
Привезли в столовую партию новых ложек и его поставили сверлить на каждой по четыре дырки – четвёртое отделение. Сверлит: «Я даром хлеб родины есть не буду».

КЛЮЧ К РАЗУМЕНИЮ: почему русская литература – ведущая в мире? Три начала: православие, народность, государственность.
Дело в языке. Русский язык – язык Богообщения. Ломоносов о русском языке. Триединство написания, звучания, смысла. Сопротивление (увы, слабеющее) варваризмам, жаргонам, иностранщине, канцелярщине.
Вятский говор. «Как говорим, так и пишем».
Формирование словесности. Устный, мифологический период, ведущая в нём тема - героическая. Обрядовые песни, единение человека и природы. Чудесное и сверхъестественное как естественное для русских. Былины. Сопоставление их с эпосом античности, с другими эпосами. Разделы былин. Новгородские, киевские. Антропоморфизм. Война и мир в былинах. Языческое славянство, сопоставление с язычеством античным.
Период исторический. Замена мифа эпопеей, летописью. Начало житийности в начале письменности. Кто автор устной? Сказок, заговоров, загадок, легенд, былин, поговорок, примет. Духовные стихи, «Голубиная книга». Авторство народное.
В письменной появляется автор, то есть взгляд на жизнь отдельного человека, не всегда совпадающий с общим. Интересы слоёв общества, сословий.
Словесность учёная и художественная (ею вначале считалась переводная. Азбуковники, Цветники Духовные, Маргариты, Школы Благочестия) Главное – Священное Писание.
Своя литература вначале насквозь духовна. Монах Нестор, митрополит Илларион, преподобный Владимир Мономах, Даниил Заточник… Духовные стихи о Егории Храбром, об Алексии-Божием человеке...
Послания. Митрополита Вассиана, Серапиона, Максима грека, Симона…
Жанр путешествий (не Васька да Гама) паломничеств, начиная с игумена Даниила.
Слова. О полку Игореве, о погибели земли Русской. Исторические повести. Задонщина, О Мамаевом побоище…
Домострой. Стоглав. Четьи-Минеи митр. Макария и святителя Димитрия Ростовского.
Жития, начиная с жития свв. Бориса и Глеба.
Повести. О Горе-злосчастии, Шемякин суд, о Савве Грудцыне, об Азовском сидении…

- Примерно так. Иначе откуда было бы взяться Ломоносову, Державину, Сумарокову, Крылову, Пушкину и далее.
Мы ходим по золоту. Эволюции в русской письменности нет. В ней путь вперёд – это путь во времена соединения текста и его значения. Как в живописи – путь к вершине рублёвской «Троицы».

СТАРИК СТАРИКУ: - А давай, братишка, вернём свою юность! – Как? – Очень просто. Давай повторять ошибки молодости. – Хорошо бы. Да у меня уже не получится? - Ошибки-то не получатся? – Дак ведь новых наделаем.

СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА в средней своей массе безкостная, хрящевая. Всё в ней правильно, иногда интересно, чаще уныло. Но даже и такая, она нравственна.
Как-то ведь читали и «Битву в пути» Николаевой и «Далеко от Москвы» Ажаева, и «Поджигатели» Шпанова, «Цемент» Гладкова, и «Кавалер Золотой звезды» Бабаевского, и «Орлиная степь» Бубеннова. И «Флаги на башнях» Макаренко, «Знаменоносцы» Гончара, «Буря» Лациса, «Щит и меч» Кожевникова и «Брат океана» другого Кожевникова…И многое-многое подобное. В книгах были образы-слепки, с деда Щукаря, например. В Сибири был свой «Тихий Дон», это «Даурия» Седых. То есть после прорыва начиналась, говоря военным языком, «паспортизация местности».
Смотрю список. А ведь это едва ли не сотая часть того, что я прочитал и помнил. А добавить сюда зарубеж? У Киплинга: «Запад есть запад, восток есть восток и вместе им не сойтись»? Как же не сойтись? А в литературе? А в голове вятского мальчишки? Среди Анны Зегерс, Арагона, Го мо-жо были и Диккенс, Драйзер, и Лондон, и, позднее, Маркес, Акутагава. И институтское: Сервантес, Лопе де Вега, Гёте, Мицкевич, Ванда Василевская, Леся Украинка (вся безбожная, как и почти все украинские письменики)… И самостоятельное: Фолкнер, Гамсун, Бёлль, Сэлинджер, всего с избытком.
И самиздата была полна коробочка. Всё то, что науськивало на соцсистему, а по сути, на Россию. Но не стал же в ряды зубоскалов-хохмачей типа войновичей, матершинников алешковских: как-то мерзки были их «сходняки», их готовность услужить осмеянию русской действительности, из них один Владимов нравился независимостью суждений. И ещё Максимов.

В ОБЛАСТНОМ УПРАВЛЕНИИ МВД. В конце рабочего дня встреча с писателем. Писатель: «Но я прошу, чтобы на встречу пришли только желающие. У кого-то же и дела личные важные». – Начальник: - «Несомненно!» Тут щёлкает в репродукторе и чёткий голос объявляет: «Личному составу Управления явиться на встречу с лектором!»
- Видите как? – говорит начальник. – Ничего не понимают! Вот объясните мне, как с ними работать?

ГНИЛОЙ УГОЛ. Так называли у нас западную сторону. Всегда оттуда приходила плохая погода: дожди летом-осенью, зимой вьюги.

РАЗ СТИЛЯГУ хоронили, после званый был обед. А девчата вдруг спросили: танцы будут или нет? Или: В суде жулика судили, судьи все ушли в совет, а девчонки тут спросили: танцы будут или нет? (Конец 50-х).

ПУСТЫНЬКА МЛАДЕНЦА Иоанна Предтечи. Она теперь в ведении или францисканцев или бенедиктинцев, не знаю. Неважно. Земля православная, недалеко от госпиталя Хадасса. А он на земле русского владения в Палестине. Конечно, уже не отдадут. Наша миссия уже и не мечтает.
Пустынька соблюдается, в неё допускают. Но строго в определённое время. Я жил в Горней и всё мечтал побывать в пустыньке. И раз вырвался. Мне рассказали, как идти. С утра, ещё до завтрака, чтобы успеть к поездке. Пришёл, скорее даже прибежал. И закрыто. И что? И спасовать? Перекрестясь, полез через заросший виноградом железный забор. Собак не слышно. По тропе вниз. Цветение, благоухание, весна. Вот она, пещерка. Пред нею источник заросший водяными цветами. Меж них шевелятся толстые разноцветные рыбы.
И тут вот жил младенчик, потерявший и отца и маму. Косуля приносила молоко, ангелы занимались с ним. Спал вот в этой пещерке. Пища дикий мёд, акриды. Конечно, знал о своём предназначении. Видел вот эти горы, ущелье, поток внизу.
В первый раз я принял этот источник за источник Иоанна Предтечи. И ухнул в него. А он без дна. Нырнул крепко. Но всплыл, выкарабкался. А время неслось. И я побежал напрямую, не по дороге, в направлении госпиталя, а там рядом. Продирался через кусты и очень, помню, боялся змей и себе говорил: какой же ты православный, когда знаешь, что ничего с тобой при вере Господа не будет, ничего тебе не повредит, даже если «на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия».
Когда через несколько дней приехал с группой, то монахиня указала на источник Иоанна. Он выше, рядом с пещерой. Холодный необыкновенно. Холодящий до костей. Но так благотворно. Уже на рыб в «своём источнике» смотрел как на знакомых и ужасался их величине и своему к ним нырянию. Ну не змеи же, не акулы.

И ПОСЛОВИЦЫ НАШИ готовили нас ко всему неожиданному: От тюрьмы да от котомы не зарекайся, сегодня пан – завтра пропал, деньги что навоз – сегодня пусто, завтра воз, сегодня жив - завтра жил…

РОК-МУЗЫКА – это музыка? Это культура? Это цивилизация? Это прогресс варварства.

ЗА ГРОБОМ известного писателя. Говорят в толпе, что на отпевании будут обе жены. Одна женщина решительно оправдывают вторую: «Я тоже всегда влюблялась в женатых. Первая жена – это кто? Первые жёны выходят за студентов и не понимают мужей. Не ценят, не берегут, не уважают. Истерички, курицы-наседки. А мужу нужно понимание, нужны позывы в творчестве. А первая что? Для плиты. Я семей не разбивала, всегда с их жёнами старалась дружить. Но я не для щей». Другая женщина, постарше: «Ну да, когда самое трудное пройдено, можно за него уцепиться». – «Нет, вы не поняли, я выше, я для души».
Уже подошли к церкви.

ШУТКИ ШЕСТИДЕСЯТЫХ: В ракетной части на плакате: «Наша цель – коммунизм». Шапка в многотиражке рыбколхоза: «Коммунистов – в море!» Часто в разговорах: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё».

СТИХ РАННЕЙ юности: «Люблю! Но что такое любовь? Любовь рифмуют по-всякому. Любовь – сразу кровь, любовь – можно бровь, но любим даже собаку мы».

Я ВСЮ ЖИЗНЬ, когда читаю, то губами шевелю и пальцем по строчке веду. Так и Достоевского прочитал.

ТАКАЯ ТРАВЁЖНАЯ собака. Всю жизнь завидует. Будто я её место занимаю, будто мне на дом суп носят. Меня, что, в щепках нашли? Я что, в угол носом росла?
Её послушать, так все её доводят, все смерти её хотят. «Ой,- кричит, - ой, повешусь!» Я раз не выдержала, говорю: «Ты не верёвку, ты проволоку возьми, чтоб не сорваться». Всё, больше не вешается.

ИДУЩИЕ ЗА ХРИСТОМ всегда будут гонимы. Это о нас. Если явно не гонимы, то постоянно оболганы. Надо к этому привыкнуть и жить спокойно и не обижаться ни на кого. И выполнять свою миссию. А миссия у России – сохранять присутствие Христа на Земле.

- Пошли своё фото в Москву Ильичу. На морде напишешь: кушать хочу.

- «Вот он, вот он, вот он с горочки спускается. Моим беленьким платочком, сволочь, утирается».

- «Я, бывало, распевала как соловушка в саду. А теперь надула губы как лягушка во пруду».

- «На Урале я была, золото копала, а то в этом бы колхозе с голоду пропала».

- «Игроку-то за игру, ну а мне за пляску: игроку-то бутылёк, мне – баранок связку».

ВОЛКА - ЛИ, СОБАКУ - ЛИ, когда кинется, схватить левой рукой за нижнюю челюсть, губы прижать, правой ткнуть меж рёбер. Одна баба со страху рукой в зубы сунула, он и сел. И повела, и привела, куда денется. – Врёшь. – Проверь при случае.
- А вот тоже – крысы. По сорок сантиметров без хвоста. – Врёшь. – Да это ещё мало. Вывалю поросятам корм, много намешаю. Неделя-две, поросята только худеют. Что такое? Понял - крысы корм съедают. Стал охотиться. Принесу еду, вылью в корыто, дверью хлопну, вроде как ушёл. Затаюсь. Они выскакивают. Поросята сразу от корыта отходят. Если нет, крысы их за ноги кусают. А спят вместе. Крысы лежат меж поросят, греются. Тыкал ножом. Когда и попадал. А самку только смог из ружья убить. Две ночи караулил.
Не веришь? Тогда другое: пойдём со мной за рыбой. Я как - иду по берегу с острогой, фонариком посвечиваю. Щурята, окунь. Вдруг бобёр как даст хвостом по воде. Предупреждает. А по берегу лось бежит, топает. Берег трясётся. Там кабаны захрюкали. А ночь кругом. Ещё какой-то адреналин придумали. Пойдём, кайф словишь.
Пойдём? А мне вот охота с медведем врукопашную сойтись. Мне надо свою трусость исправить. Какую? Медведь за мной гнался, я от него. И на ёлку, на два метра выше вершины, залез.

СОН ЖЕНЩИНЫ: Я гуляю с коляской, подошли женщины в чёрном без лиц. В коляску заглядывают. Отошли, я гляжу, а ребёнка в коляске нет.
В ту же ночь сон её мужа: «Я гуляю. На руках ребёнка держу в одеяльце. И вдруг оказывается, что это не ребёнок, а кукла».
Это было перед выкидышем.

ОЧЕРЕДЬ В ВИННОМ магазине. (80-е): «Три дня октябрьскими не пил, и на Доску почёта не повесили. А если и сегодня домой трезвым приду, жена в обморок упадёт».- «А я бы и рад не пить, но нельзя традицию нарушать. Как-то не по-человечески».

НАТАША ДВИНСКИХ родила пятерых девок. Больше и рожать ни за что не хотела. «Пойду на аборт и всё!» Муж не дал. И родился сын! Не верит! К ней поднесли, показали. Дак ведь после сутки без просыпу спала.

ЭТА КЛАВА такая была суеверная. Говорит: «Выйду из дому в двенадцатом часу, обязательно с кем-нибудь поругаюсь или запнусь и упаду, или ещё что. Злиться начну». – «Так зачем злиться, зачем ругаться? И не запинайся, под ноги смотри». Вам, говорит, если вы не верите, легко говорить – «Во что, спрашиваем, не верим?» - В двенадцатый час.

ОСЕНЬЮ ХОДИЛ в лес, пусто в лесу. А выпал ночью снег и утром увиделось, какое множество следов. И зверьки, и звери, и птички, и птицы. Они же, конечно, были тут во все эти дни, и меня видели.

ЭТО БЫЛО ЕЩЁ в те времена, когда спорили, сколько ангелов поместится на острие иглы.- Так зачем ангелов на иглу сажать? – Они же безтелесны. – Все равно -больно же.

СТУДЕНЧЕСКОЕ: «Солнцем прогретый бился в карниз ветер – простывший альт.. Самоубийцы – сосульки вниз бросались грудью в асфальт. На солнце глаза открылись едва. Смеялись стёкла до слёз. Тебе и мне подарила Москва два букета мимоз…

КОНФЕРАНС (с подтанцовкой): «К концу лета песня спета. Тут ребёнок народился. Кто же был его отец? Сам с винотдела, зам с управдела, два главбуха для поднятия духа. Семь курьеров, пять офицеров и личный секретарь…». И с этой пошлостью ездили.
Или: «Он лимоны продавал, имел миллионы. За червончик он попал и запел «Лимоны».

- Роман «Евреями не рождаются». А русскими? Но это же только с точки зрения похохотать.
Это говорили открыто. А меж собой примерно такое: «Что такое вобла? Это кит, доживший до коммунизма».

ЧЕМ ДАЛЬШЕ государство от Бога, тем короче срок его существования. Враги России взяли это правило на вооружениие.

- Жизнь? Что жизнь? Барахло, деньги, должности? И за это держаться?

МНОГО И РЕКЛАМЫ писал: «Каждый товар имеет лицо: шляпа – круг, а баранка кольцо. Чтоб шляпа была над румяным лицом, чай повенчайте с этим кольцом».
В московской «Химчистке» хлопот никаких: сдал – получил и одет как жених.
Наша Тая расцветает. Ей завидуют подружки. Тая тайны не скрывает: Тая к чаю покупает мосхлебторговские сушки.
Чтоб жизнь дожить до седых волос, нужно помнить очень немного: по рельсам ходит электровоз, для пешеходов дорога.
Это примерно 69-й год, первое рекламное издание в Москве – приложение к «Вечёрке». Так что я, на свою голову, был в числе основоположников рекламы в СССР. Но не борьбу же с перхотью воспевал. А, например: «Знать должен каждый человек: полезен серебристый хек!» Или: «Вы знали про такую рыбу, такую витаминов глыбу? Хотите свой украсить век? Купите серебристый хек!» Или: «Без тени я сомнения – пред нами нототения». А эти вообще блеск: «Советую врагу: мясное ешь рагу. Жене, соседу, другу шепну: купи бельдюгу!»

ВОТ ЕЙ КТО-ТО втемяшил, и она поверила, что третий ребёнок самый талантливый. Она от того и рожала третьего, потом больше не хотела. Тряслась над ним, и такого-ли вырастила эгоиста. Все его таланты были, как с родителей побольше вытянуть. Дружки это поняли и около него паслись. Он им таскал и деньги и еду, чтобы его не лупили. Учился плохо. Потом по кабакам, и все дела. Так ведь что надо сказать: она-то сама в семье третья. Так после неё ещё трое. В нужде росла, не хотела для детей нужды. Нужды нет, а жизнь испортила. Особенно этому, третьему. И сама несчастна.

ДЛЯ ИСТОРИИ обязательно надо сохранить память о неообновленцах начала 90-х годов. Не зря же в бумагах сохранился листок с записью встречи их с общественностью в библиотеке «тургеневке» у метро «Чистые пруды». С нашей, православной стороны были: отец Владислав Цыпин (он меня и позвал), отец Олег Стеняев, кажется отец Максим Козлов.
Тогда я записал необновленческие высказывания священников Георгия Чистякова, Иннокентия Павлова, Александра Борисова, Владимира Лапшина:
- Церковно-славянский язык – это церковная феня. Я как филолог это говорю.
- Своих мыслей у преподобного Серафима почти нет.
- О святителе Николае почти ничего не известно.
- Борьба за чистоту Православия напоминает борьбу за чистоту идеологии.
- Как относиться к Мошиаху, которого ожидают иудеи? А вы не знаете, что Мошиах это Христос? Так и относиться.
- Мошиах – это Второе пришествие Христа.
- Ермоген страдал не от латинства. Никто никогда не пытался олатинить Русь.
- Очень сомнительное утверждение в Добротолюбии, что святые это такие же люди как мы с вами.
- Что касается праздника Введения во храм, то скажем честно: такого события не было и быть не могло.
- Экстрасенсы тоже разные бывают.
- Католики для меня такие же православные..
- Толстой – религия 21-го века.

Вот такие их были высказывания в самом начале 90-х. Тогда же Глеб Якунин сотрясал трибуны, севши на паршивого конька доносов на священников, которые якобы были агенты Лубянки. В частности, старательно мазал чёрной краской владыку Питирима. И ведь находил сторонников. О, матушка Русь, о, русские интеллигенты! И еслисвященноначалие прощало таким якуниным клевету, будем надеяться на Господа..

РЕБЁНКУ, давно привыкшему к дорогим айфонам, привезли детскую книгу с иллюстрациями. Он охотно взял её, раскрыл. Понравилось. Листает. А одну картинку ему захотелось рассмотреть получше. И он стал её пальчиками раздвигать. Как сделал бы это на экранчике айфона. И там бы картинка увеличивалась. А в книге она не раздвигалась. И мальчик о т ш в ы р н у л книгу.
И это образ убийства книги. Тут разрыв поколений. Она, конечно, не сдаётся. И выживет. Но выйдет из боёв, как поредевшее войско.

ИЗБУШКА НА КУРЬИХ ножках. – А стоит на одной, - говорит мальчик. – А говорят: не на ножке, а на ножках. Почему? Умная бабушка объясняет: - Но это же зима, холодно, вот она одну ножку от холода подняла и к себе прижала, греет.

ПЕСНЯ В ЗАСТОЛЬИ: - «Умру, в чужой земле зароют…» - «В чужой? Ни за что! Пой: в сырой земле! – Никогда! В сухой земле зароют! Это да»

ВСТРЕЧАЛИ В ПУШКИНСКОМ музее раритеты Древнего Египта. Речи. Славянофил:- «Если мы падаем на колени перед гробницей Тутанхамона, то почему нам не упасть перед своим великим наследством?» Западник: - Мы не можем не видеть влияния античности на искусство Европы, а потом и Европы на искусство России». Славянофил: - «Античность влияла на Россию непосредственно напрямую, а не опосредованно через Европу. Европа тут ни при чём».
Тутанхамон лежит и слушает.

- Хорошо, товарищ, пляшешь, хорошо стучишь ногам. Я желаю тебе выплясать сударушку с рогам.

- Посмотрите на меня, на меня, мошенника. Я похож на кобеля, только без ошейника.

- Я на пенсию пошла, старику сказала: «Покупай, старик, мазила, я артисткой стала.

- Ох я пела, ох я пела, ох я веселилася. Я в душе его любила, а в натуре злилася.

- У милОго моего глазки как у ворона. Глазом глянет и моргнёт, завлекает здорово.

- Ой ты, милая моя, худеешь ты, худею я. Ой да, кто же первый скажет, что я твой, а ты моя?

- Голубые, голубые, голубые небеса. А всего-то голубее у залёточки (милёночка) глаза.

- «Я инвалид патриотического движения».

И ВСЕ У НЕЁ виноваты. У неё браслет сам отчикнулся, а говорит: украли. Кабы украли, так разве бы на полу валялся? Всё ей гулиманы святые. Говорит: позитивом заряжаюсь. Дурь. - Будешь дурой, если у телевизора без передышки торчать.

В КОКТЕБЕЛЕ: Жизнь безшабашная бродяжья, но всё же оторопь берёт, что эта морда карадажья всех нас, увы, переживёт.

И НИЧЕГО ИЗ физической осязаемости мира не хочется более испытывать, как только босыми ногами ступать по гладким плитам Старого города в Иерусалиме.

КЛАДБИЩЕ, НА ПЛИТАХ не цветы, а камешки. Оказывается тут так: побывал – положил камешек. А этот чего такой большущий? - Сильно любит. Чтоб родные знали.
Подходит женщина. Показывает на себя: «Ортодокс, - потом: - Ай пьюэ». То есть я понял: надо помочь православной.

ЕСЛИ НАЧАТЬ с конца, то будет долгая песня. Начну с начала: было мне пятнадцать лет. Название колхозу «Заборье» Солотчинский район. Подростков нас собрали, послали на дальнее поле сажать картошку. Посадили. Немного осталось. Разделили. У всех же голод в семьях. Прикрыли берёзовыми ветвями. Дальше догадываешься?
Это была первая ходка. А ведь что им стоило просто нас выпороть, а? Работал расконвоированным после зоны на сцепке вагонов. Видишь шрам? Шмякнуло навсегда. Крепко нажгло. Меня начальник Меркурьев оставлял, я хороший работник был. Да я и оставался. Тогда город Салават Юлаев строился. Я и жениться хотел. И девушка хорошая. Познакомились на реке Белой. Холодная река, чистая. Ох, я плавал! Она на берегу. Вижу – глядит. Я на ту сторону, да без передышки обратно! Выхожу, иду к ней боком. Она говорит: «Да вы не стесняйтесь, что у вас рука поранена». Видишь как? Танцевать любила. И я любил кружиться. В клубе танцевали, и я в вихре вальса отлетевшей ногой зацепил другой девушке чулок, и порвал. Но она ничего, вот в чём дело! Я извиняюсь, моя девушка извиняется: мы вам чулки купим. Она: ну что вы, что вы, ничего особенного! Но тут два бригадмильца с повязками. А они меня пасли. Пасли, стерегли. Ненавидели, что девушка меня выбрала, зэка! Потащили в ментовку. Там разговор короткий, я же уже с судимостью.
Да-а. Дали три года как бы за разбой. А эта девчонка осталась чистой. Не далась никому. Потом узнал.
А я что за эти три года стал? Баланду давали из сечки, цветом синяя. Началась цинга. Хоть бы кто хоть бы дольку чеснока послал. Я же её даже фамилии не знал, не то, что адреса. Да и не попросил бы. Кровь из дёсен течёт. Врач знакомый говорит: грызи мослы, кости. Кровь идёт, все равно грызи, спасай зубы. Водили на работу в лес, зелень жевал. Бежать хотел. Но там так: бежавших убивали, трупы привозили и нам показывали – вот, смотрите. Тайга, тундра, куда бежать? Ненцы их ловили и выдавали. Им за каждого пойманного давали винтовку. И что там от меня осталось? Тень человека. Как себя рядом с ней представить? Такая красивая и рядом смертник.
Девушку эту и после смерти помнить буду.

ВСЮ НОЧЬ терзали меня мысли. Вотще, слаба моя мысля. Всегда приходит опосля: я жизни без тебя не мыслю. (Из письма).

ПАРЕНЬ С ПОЛУХРОМКОЙ. Волосы висят, гармошка с плеча на ремне падает. Женщина в мужских сапогах с наполовину обрезанными голенищами пристаёт к нему:
- Миша, неужели ты не любишь свою тётю Вассу?
На это парень отвечает замысловато:
- Несомненно!
Другая женщина из этой кампании, замечающая, что на них смотрят и, показывая, что она образованнее первой, да и одета поприличнее (она в кроссовках), обращается к парню на вы:
- Скажите пожалуйста, как ваше отчество?
- Обчество? - Переспрашивает парень. - Честно? Невпротык обчество.

ПИСАТЕЛЕМ ТЫ был с пелёнок. Ты и теперь ещё ребёнок. Ах жизнь моя, сегодня вся ты, ты вся, как с горки, на виду. Приходит год семидесятый, и я покорно вслед иду.

ЭТО И НОРМАЛЬНО, это и хорошо – думать о замужестве. Но почему ж мечтают о муже, а не о любви? То есть, когда девушке хвалят какого-то кандидата в мужья, то говорят о его должности, достатках, квартире, родителях, и она … начинает его любить.

СТАРУШКИ В БАНЕ парились, попами ударились. И одна, что старше всех, отлетела дальше всех
- Иди ты в баню мыть коленки.

ИНЕРЦИЯ ЖИЗНИ сильнее раздумий о ней..

КОМСОМОЛЬСКИЕ ПЕСНИ легко подходили под оправдание бегунов от уплаты алиментов: «Я сегодня там, где метут снега, я сегодня там, где шумит тайга…». Или: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Так и называли – песни алиментщиков.

КУПИЛ НОВЫЕ галоши и часы. Хвалится: «Как кого пну новой галошей, по часам смотрю, сколько, блин, летит».

БАТЮШКА: ГОСПОДЬ ходил по земле и апостолы по земле ходили, а враг спасения ходит по головам, боится ступить там, где Господь прошёл. По головам летает, закручивает.

ГРУЗИН: МЫ ПОРАЖЕНИЙ не знали. Царица Тамара лично сама причащала солдат, которые уходили в поход. – Она что, священник? Может, присутствовала при причащении? – Она же царица! – заявляет грузин. – Причащала!

БАБЫ СУДЯТ, бабы рядят, бабы треплют вечерам. Не судите, бабы-дуры: отзовётся дочерям.

НАЛЕЙ, ПОСКОРЕЕ налей! О, как я тебя жалею: ведь страшен не сам юбилей, ужасен канун юбилея.

ВХОДЯ В КАБИНЕТ Константинопольского Патриарха, сразу замечаешь слева на стене огромный фотоплакат: он и Папа Римский.

ЦЫГАН: - НАМ можно воровать, мы у Креста Господа гвозди воровали, чтобы Его не прибивали. – Что ж вы все не украли?

- БУДЕТ РАССКАЗ, - говорит выпивший сосед. - Расскажу тебе вкратце свою жизнь. Я помню грозу, молнию, гром. Берёзу разодрало, раздвинулась, из развилки вышло пламя, страх! И ливнем залило. Это было нормалёк! А караси в Пехорке были с рязанский лапоть.

ТЕЛЕВИДЕНИЕ ЗАБЫЛО, что оно для нас, а не мы для него. И вышло из берегов приличия, потекло в русло хамства и диктата. И уже пустышки малаховы, басковы, киркоровы, им подобные учат жить. Да это ладно, но им же завидуют. Это и есть позыв к подражанию.

ТЕНЬ ЛАСТОЧКИ, мелькнувшая по лицу – вот образ летучего воспоминания. Не угонишься. А потом мучит: ведь оно же было!

- Поехал сударь Ларивон воевати: на добром коне, на корове. Со вострой саблей, со лучиной, по диким степям, по подлавкам. За такими зверями, за мышами.

ПАПА РАНО умер, а мама была очень молодая и красивая. Но ни на кого не заглянулась. У неё был, про неё говорили «зелёный палец», то есть всё в огороде росло и всё самое лучшее. И всем семена раздавала. Как же я с кого-то буду деньги брать? В память о маме даром раздаю: и луковицы георгина, и отводки смородины. И всё остальное. И с ней всю жизнь советуюсь. Что непонятное, я сразу мысленно: Мама, а тут как? И сразу в голову приходит решение.

«Перед геенной за людей будут говорить их кожа, глаза, уши. Они скажут своим кожам: зачем свидетельствовали против нас? Те скажут: Бог, который даёт слово всякому существу, и нам дал слово… Нельзя было вам укрыться так, чтобы не свидетельствовали о вас ни ваши уши, ни ваши очи, ни ваши кожи, хотя вы и мыслили, что Бог многого не знает из того, что делаете вы… И эта мысль сгубила вас». (Из Корана, гл. 41) То есть, от себя не скроешься.

ИВАН ИЛЬИН: «Учитесь христианской любви у преподобного Сергия, у Патриарха Ермогена, у Александра Невского и не учитесь ей у Льва Толстого и его последователей».
А как над ним российские либералы Зарубежья издевались: «Военно-полевое богословие», «палачество».

«Божественная любовь в облике гнева и бича изгнала из храма кощунственную толпу».

ВСЁ ВАМ, девушки припевушки, а нам не до того: у нас бабушки и дедушки сдают БГТО. (Школьная норма для средних классов 50-х: Будь готов к труду и обороне. А для старших как рапорт: Готов к труду и обороне. ГТО. Были такие значки). Вариант: умер дедушка у бабушки, тащить надо его.

Значки носили с гордостью. Что, и это надо обгадить? Совковое время? Деточки, мы родину любили! А вы обокраны в главном, именно в любви к родине. Без этого жизнь безсмысленна.

СКАЛЫ, СЕРЫЕ пески, безжизненность. Старуха арабка ведёт за узду ослика. К нему привязан ещё один ослик. Оба нагружены. Память воображения сразу уносит в ветхозаветные пространства. Также шла арабка, также ослики несли поклажу. И у той арабки также были и дети, и забота о семье. Молилась. Думала, что сегодня сготовить на ужин? А то, что её и осликов обгоняет мерседес или арабский скакун, её не занимало. Не велика разница.

«СКОБЛЁНОЕ РЫЛО» - вот как обзывали в петровские времена тех мужчин, кто послушался приказа брить бороду. Готовы были за неё на плаху пойти. А и в самом деле, что было тому императору, воспитанному развратными учителями Европы, что ему было до русских бород? Бреешься сам, ну и брейся, а что тебе до других? Борода – это великий Божий дар: летом от неё прохладно, зимой тепло. Сам Спаситель на всех иконах с бородой. Волосы бороды – это ж и в ы е части тела, и их убивать? Ещё эти скоблёные рыла много содействовали разврату, смертному греху мужеложества, гомосексуализма. Надо же после бритья каким-то дезодорантом опрыскаться, это же запах для привлечения внимания. А в гладкой коже на лице, конечно, что-то женское, да просто бабье.
Но сумел русский царь, ученик голландский, нагнуть голову священству и повелеть ему вопрошать пасомых: «А ну-ка ответьте, отрастут волосы, если их остричь?» - «Отрастут», - уныло соглашались те, зная, что далее последует вопрос: «А если голову отстричь, отрастёт?»
И вот – живём среди скоблёных рыл. Только в церкви и вздохнёшь.

ОТКУДА-ТО выписка: «Отвезя султану голову Али-паши, турки занялись греками».

КАВКАЗСКИЕ МИНЕРАЛЬНЫЕ воды. Грот. Справа и слева бронзовые львы. Спины их вытерты до золотого блеска. Табличка: «На скульптуры не сметь садиться!»

«ВСЯ НАША жизнь – одно мгновенье. Ну что ж, не будем унывать. Позволь поздравить с Днём рожденья, но даты вслух не называть».

ИХ ОБОИХ земля России не пустила в себя, похоронены далеко-далеко. Да и долго не хоронили. И что они свершили в поэзии, в скульптуре?

С ДНЁМ СВЯТОГО великого князя Владимира: «Мой закадычный друг Владимир, пусть я в сравнениях нелеп, но ты мне был необходимым как солнце, воздух и как хлеб. В твоей семье желаю лада: она же сплошь владимирьяда».
У нас три Владимира: дед, сын, внук.Я сопротивлялся, хотел и сына, потом и внука, назвать Ванечкой. Но нет у меня права решающего голоса. А прошло время смирился. Да и очень удобно милостыню подавать: «О здравии трёх Владимиров!»

ЕЖЕДНЕВНО В ТЕЛЕВИЗОЕ идёт спаривание самцов и самок: девочек со стариками, мальчиков со старухами, лимитчиков с москвичами, белых с чёрными, русских с кем угодно. Ведущая много раз была замужем, цинична, уж она-то рейтинг разврата не даст опустить.

БАБУШКА О ВНУКЕ: - Такой-ли вертун, такой ли не посидючий.

- «ДА БУДЕТ СВЕТ, - сказал монтёр, а сам обрезал провода». И такое было клише. Как и детское хоровое в детском саду: «Как тебе не стыдно, у тебя всё видно».
И взрослое (подруге): «У тебя из-под пятницы суббота». То есть комбинация длиннее подола платья. Ещё комбинации носили, чтоб не просвечивало. А сейчас специально, чтоб просвечивало.
Дуры-бабы: чем больше в женщине тайны, тем она притягательнее. А когда она вся на виду: и груди вылезают, и вся в обтяжку, что тут остается?

ПОЛКОВНИК-ПАЛОМНИК. Перед увольнением в запас друзья ему подарили путёвку. Он и понятия не имел, что это паломническая поездка. В нашей группе мужчин было только он да я. Нас поместили в один номер. Конечно, стали на ты.
- Мы – братья во Христе. И если Его называем на ты. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, помилуй и сохрани нас, грешных», так чего мы друг с другом будем выкать?
- Это-то , конечно, - согласился он, глядя на Библию на тумбочке и на иконы в переднем углу, - но мне сказали: отдых, море, экскурсии, магазины, женщины.
- Нет, брат, тут долгие поездки, стояния на молитвах, ранние вставания, на магазины времени почти нет. А уж пляжей вообще никаких. И женщин тут нет!
Он затосковал:
-Вот я вляпался!.
- Да ты что? Это же великое счастье – ты в центре мира, ты на Святой Земле! Я над тобой беру шефство. Неужели ты такой тёмный. Ты же крещёный?
- Ну, как иначе, я не какой-то социопат, я русский полковник!
В автобусе мы сидели вместе с ним. Первая поездка была в Вифлеем, и ему очень понравилась. Тем более группу сопровождала молодая матушка Ирина, очень приветливая, знающая. Да и я по силе возможностей его просвещал.
- Тут мы за десять дней пройдём все и Господские и Богородичные праздники. И хорошо, что начали с Рождества. Да тут с чего ни начни. И Благовещение в Назарете, и Преображение на Фаворе, и Богоявление на Иордане, и Вознесение на Елеоне. Вдумайся! Без Бога ни до порога. Россию лихорадило именно тогда, когда она отходила от Бога. Наполеон, Гитлер, Хрущёв, Ельцын – это нам бывало для вразумления, когда Бога забывали. Давай, Павел Сергеич, к концу срока готовься к причастию! Готовь генеральную исповедь. Вспоминай грехи и записывай.
- Чего их записывать, я и так помню. Я ещё об сейф не ударенный
- Куришь? Нельзя курить! Это каждение дыма сатане.
- Нельзя? Ладно, нельзя, значит, не буду, - сказал он.
И ведь в самом деле, как отрезало – перестал. Сила воли у него не хромала.
Но с ним было очень нелегко. Матушку Ирину, нас сопровождавшую, он назвал дочкой.
- Дочка, ты и по-ихнему рубишь?
- Иначе нельзя, - отвечала матушка Ирина, - здесь надо знать и арабский, и английский, иврит тоже.
- Ну, ты молоток! – одобрил он.
Я оттащил его в строну и вдалбливал:
- Так не смей говорить с монахиней. Она монахиня, она матушка!
- Матушка? – потрясённо спрашивал он. – Какая она матушка, такая молодая. А ты знаешь, ей идёт чёрное. Я сразу не разглядел. Да она же красавица. И без косметики.
- Прекрати! Социопат! Она не женщина!
- А ещё чего скажешь?
- Ещё скажу, что она старше тебя в духовном смысле.
- Ну, сказанул.
- Не ну. Вот тебе и грех – неуважение к сану.
- Она же не обиделась.
- Вспомни, на кого не обижаются. Тебе надо словесное молоко, а не твёрдую пищу.
- У меня зубы крепкие. Я как на какого разгильдяя только взгляну – весь вспотеет. - Он помолчал. - Да, вот бы из неё жена вышла. Все её достают, всем всё объяснит, ни на кого не цыкнет. Терпеливая. А у меня жена такая дура психованная.
Очень ему понравилась матушка Ирина. Он стал её первейшим помощником. И за стол не садился, пока все не сядут, из-за стола выходил первым, подгонял отстающих. При посадке в автобус стоял у дверей и энергично помогал старухам.
-Ты повежливей с ними, - просил я.
- Они что, жрать сюда приехали? Это же Святая Земля, центр Вселенной, это тебе не профсоюзный санаторий.
И при молитвах на святых местах смиренно стоял.
- Раз полагается, значит, надо.
Он отстоял и долгую утреню.
- А я-то думал, - говорил он, - что у меня ноги железные. Ты же в армии служил, знаешь. У Знамени части первый пост в штабе, на виду, не шелохнись. Два часа. Потом четыре часа отдых. А тут четыре часа без отдыха. Спина отнимается.
- Делай поклоны глубже, спина не заболит.
Он доверился мне, рассказал, что у него в семье дело идёт к разводу, и, когда ему эту путёвку предложили, он её схватил, чтобы побыть без жены и приучить себя к жизни без неё. Честно признался, что надеялся на курортный роман.
- Думал, какое будет знакомство. А чего теряться? В поездке все мы холостые. В Тулу же не поедешь со своим самоваром.
- А из-за чего решил разойтись?
- Ни в чём не угодишь, всё ей неладно. Что бы ни сказал, всё не так. А молчу – тоже неладно. Друзья зашли – морду воротит. Да у меня вообще ощущение, что я рогатый.
- Так вы по любви сходились?
- По любви? – Он подумал: - С ума сходились. Знаешь наверное, как свеженьких лейтенантиков мамаши с дочками ловят? Не знаешь? И не знай. – Да вот. – Он достал бумажник. – Вишь, где она умеет прятаться: между шекелями и долларами. – Так-то она ничего.
- В церковь ходит?
- Да не сказать, чтобы так. Но когда Патриарх по телевизору, то слушает.
Полковник терпеть не мог платить лишнего. Торговался ужасно. Что называется, до потери пульса. Не своего, продавца. А в Иерусалиме все продавцы говорят по-русски. Почти все из России.
- Девочка, - говорил он полной еврейке, - мы тебя всему выучили, образование у нас безплатное, а ты ещё чего-то требуешь. – Обязательно много выторговывал и уходил от продавщицы довольный. Ещё бы, чуть её до инфаркта не довёл.- А зачем я свои кровные буду евреям отдавать.
Его расположение к матушке Ирине было, конечно, замечено. Он же был личностью заметной. Ясно, что матушке игумении донесли. И на четвёртый день утром у автобуса нашу группу встречала новая матушка, монахиня Магдалина. Святую Землю любящая, досконально изучившая. Полковник на первой же остановке отвёл в сторону матушку Магдалину, допросил. И рассказал мне, что узнал. А узнал он, что у матушки Ирины новое срочное задание – дальняя поездка с группой на Синай. А это дня три.
- Сам виноват, - хладнокровно сказал я. – Её из-за тебя туда отправили. Ты бы ещё в полный голос кричал о своей любви.
Полковник заговорил с такой болью, что я поверил в его искреннее чувство:
- Да я и любви-то ещё не знал! Перед выпуском в училище с лёту женился. Да, может, это у меня единственный шанс – создать семью. Детей же нет у меня! А я очень семейный! Мне же полста всего..
- Молись! В храмах подавай о здравии жены. Венчанные? Венчайся! О матушке Ирине забудь!
- Забыть? А чего полегче не посоветуешь? Я запылал. Вот! – Мы стояли перед храмом в Вифании. Он истово перекрестился. А крестился он, как шаг строевой печатал. – Вот! Вот! И вот! И упал на колени и так треснулся лбом о плиты, что площадь вздрогнула.
- Не крестись на грех Лоб береги!
- А зачем он мне теперь?
- Напомнить тебе пословицу: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт?
- Я лучше плиту расшибу.
Полковник даже чуть ли не курить снова начал. Но удержался. Молча сидел у окна автобуса, смотрел на пространства Святой Земли. Его крутило переживание. Иногда он даже как-то пристанывал. Даже и отчёта своим поступкам не давал. Горница Тайной вечери, когда мы в неё пришли, была занята. Перед нами туда вошла группа протестантов. Они по команде выстроились. Мы скромно ждали. Их старший, не могу его назвать священником, манипулировал руками, громко что-то рассказывал. Вскрикивал, жестикулировал. Конечно, о том, что здесь были собраны апостолы и на них, по предсказанию, в день Пятидесятницы, сошёл Дух Святой. Рассказывал, прямо вскрикивая. Матушка вполголоса переводила, что он тоже, как и апостолы, чувствует приближение Духа. «Я слышу Его! Он идёт! Он приближается! Я чувствую Его! Он близко! Он зде-есь! Он во мне-е!»
И через минуту-другую они уже все ч у в с т в у ю т. Вздевают руки, кричат, поют.
- Но орать-то зачем? – спросил полковник матушку Магдалину.
- Не знаю. Может быть, показать, что они такие, достойные Духа Святаго.
- Матушка, - попросил полковник. – Можно я его спрошу? Переведите.
Группа протестантов выходила. Полковник в самом деле резко тормознул их старшего и взял его за пуговицыу:
- Ты чего в таком святом месте орёшь? Ты что, апостол?
Матушка торопливо сказала протестанту: «Айм сори, айм сори!». Тот, прикладывая руку к груди и торопливо огибая полковника, говорил: «О, кей, о, кей». Их группа освободила Горницу Тайной вечери.
- Ну, Павел Сергеевич, ну, ревнитель нравственности, что ж вы так? – выговорила матушка Магдалина полковнику. – Это ж мог быть скандал международный. Я прямо еле живая.
- С ними только так, - хладнокровно отвечал полковник. – Святая Земля, понимаешь, а они орать.
Я тоже поддержал возмущение полковника: очень уж показушно молился этот протестант. Моя поддержка улучшила настроение полковника.
- Ещё бы! Да и матушка Ирина меня бы одобрила.
- Ну снова да ладом! Забудь о ней! Говорю по складам: за-будь! Ты человек сильной воли. Забудь. У тебя хорошая жена, запомни.
- Какая хорошая? С чего ты взял?
- Молись за неё, будет хорошая. Ты русский мужчина! Русский мужчина верен жене! Единственной! Усвоил? И у русской жены единственный муж.
- Это в теории. А как в практике достичь? Тебе хорошо, ты уже старик. А я ещё кровокипящий.
Мы готовились к отъезду. Полковник очень страдал, пошёл в канцелярию узнать, когда вернётся группа с Синая. Сказали, что уже вернулась. Полковник рванулся увидеть матушку Ирину, но ему сказали, что мать игумения сразу послала её сопровождать новую группу.
- Вот ведь какая Салтычиха! – возмущался полковник. – Да тут хуже, чем в армии!
- Не хуже, а лучше.
- Даже маршрута не сказали. А то бы я рванул на такси.
- Паша, опять двадцать пять?
- Можно, я одну сигаретку выкурю?
Думаю, в наступившую ночь он выкурил не одну сигарету. Аж лицом потемнел. И объявил мне, что не полетит в Москву, а поедет в Русскую Миссию и будет просить оставить его на Святой Земле.
- Прямо сейчас. Да хоть в том же Иерихоне. Или Хевроне, я их пока не выучил, путаю. Но везде же работы невпроворот. А я мужик рукастый. Что по технике, что по дереву, печку могу сложить. Русскую. Камин. Всё могу. И матушка Ирина когда туда группу привезёт.
- Ой, Паша, Паша. Трудничество оформляется в Москве. Конечно, ты по всем статьям подходишь. Тогда, уж лучше, вообще в монахи готовься. Сколько монахов из военных, тот же Игнатий Брянчанинов. Александр Пересвет. Только оставь ты эти свои завихрения с любовью. Дай ты ей спокойно жить.
- А кто не даёт? Она сама будет решать. Она же вернётся, все равно же её увижу. Объяснюсь! Она же России нужна. Дети будут, много надо. У неё же такая фигура! Я детей больше всего люблю. Ты ж видишь, Россия чернеет, рождаемость русская падает. Она поймёт. Да и чувствую, нравлюсь ей. Разве криминал, что я, как мужчина, имею право на семейное счастье? Имею? Чего ты молчишь? В Тивериаде на озере она со мной как с человеком поговорила. И смотрела не как монахиня. Как девушка обычная. А в Бога она может и так верить. Да и я. Бабушка, помню, говорила: Паша, больно ты жалостливый, священником будешь. А жизнь-то в военные вывела. Но там тоже, хоть и в Чечне – попадёшь под обстрел, жмёшься к земле и только одно: Господи, Господи! Я же её полюбил, не от Бога же я её оттягиваю.
- Паша, перетерпи. Как налетело на тебя, так и отлетит.
- Нет, отец, ты что? С мясом не оторвёшь.
И опять он маялся, опять не спал. Выходил на улицу, возвращался, стоял на коленях у икон. А утром заявил:
- Нет, жизнь моя или с ней, или никак.

И, в самом деле, случилось событие из ряда вон выходящее: паломник полковник с нами обратно не полетел. Дальнейшую судьбу его я не знаю. А интересно бы в старых, добрых традициях православной прозы закончить рассказ о полковнике тем, что вот приехал я недавно в дальний монастырь и встречаю седовласого старца и узнаю в нём героя моего рассказа. А в другом, тоже дальнем, женском монастыре мать-игумения Ирина.
- Помните ли вы, отец игумен, матушку Ирину?
- А кто это? – спрашивает он. – Ты смотри, на службу не опаздывай. Тут не армия, тут у нас дисциплина.

КАКАЯ ВЛАСТЬ над нами хорошего воспоминания! Любимый мой город в Италии, конечно, Венеция. Представьте – город без единой машины. Да ещё и попали мы в него поздней осенью. То есть морские ветры, чистый воздух. Самолёт снижался и последние секунды шёл так низко над морем, что, казалось, колёсами касается воды. Распутин, сидящий рядом, засмеялся и сказал: «Увидеть Венецию и утонуть». Это он напомнил роман «Увидеть Рим и умереть».
Жили в гостинице «Гранд канал». Без устали ходили бы по городу карнавалов, если б не заседания. Особенно запомнилась площадь Сан-Марко. и большой мост, мост Риальто.
Я к чему это. Сегодня неожиданно для себя купил кофе, даже не выбирая. Только от того, что на коробке был рисунок: «Венеция, мост Риальто».

- Я работал, я работал в Такашурской МТС, ничего не заработал, только вымазался весь.

ЛЮСЬКА ПОГНАЛАСЬ за культурным, за учёным. За ней два ухаживали. Студент и слесарь. Вышла за студента. Инженером стал. И что? В два раза меньше
получает, чем слесарь. Зато культурная. Чего и добивалась. Да слесарь-то чаще всех в библиотеку ходит Вот и разбери-пойми..

ОСНОВАТЕЛЬ РУССКОГО монашества Антоний знал, что такое католики. Он постригался на Афоне, а Афон и до него и при нём осаждали латиняне. Как живьём сжигали монахов Ватопеда. Так что святой Антоний знал, на что они способны и как надо им противиться.

К слову сказать, вспомнил об Афоне и надо ещё вспомнить о святогорце Максиме Греке. Именно он был направлен священноначалием Святой Горы в Русь для исправления Богослужебных книг. И они, в самом деле, нуждались в исправлениях. Но сколько натерпелся преподобный Максим! Ревнители благочестия тогдашние подвели его под суд и темницу. Еле живым выпустили.
Я как раз из тех мест, куда уходили старообрядцы при Никоне. У нас были их целые деревни. И трудяги были, и не курили, не пьяницы. Но очень замкнутые. Даже превозносительные. Кержаки, такая была деревня, полностью старообрядческая. Колхоз «Первое мая». Пришлось и им сеять кукурузу.

ЧЕБОКСАРЫ. ЛЕТО. К Волге! Ушёл подальше по берегу в безлюдность. Разделся, забрёл в воду по пояс. Вдруг солнце засияло. Перекрестился: «Во Имя Отца!» И тут резко просыпался на меня дождь. Крупные холодные капли. Летят вертикально. Как десант. На воде прыжки фонтанчиков. Погрузился с головой. Опять крещусь: «И Сына!» - Опять погрузился. А дождь освежающий, прямо как окропление на водосвятии. Какая же огромная кисть у Господа! Снова крещусь: «И Святаго Духа!»- и в третий раз погрузился. Повернулся к берегу. И как ступил на берег - дождь в тут же секунду перестал. Как и не было.
Ну, вот что это такое? Конечно, великая милость Божия. И как я об этом не рассказал бы? Тем более и свидетель был – мой брат двоюродный, по отцу, Виталий. И в Москве об этом чуде погружения в матушку Волгу рассказал. И думал: я хвалюсь или нет? Нет, не похвальба это, не грех. Это же было. Вот уж чудо, так чудо.

ГОВОРЯТ, ЧТО вино горько, оно сладкое как мёд. Оно силы убавляет, зато храбрость придаёт.

- Что ты в Бога не веришь, ты сам виноват.
- Виноват? Пусть. Не верю, значит, я мужественный. В чём виноват, пусть сам и страдаю. А то всё у Бога просить, это и слабак может.

ПРИШЁЛ ШАЛВА Гогоберидзе, не надо стало торопидзе. И этот заявил грузин: «В России нет хороших вин. Вот почему Иван влюблён в портвейн, водяру, самогон. Культуры нет у вас питья, отстали вы от гор, друзья».
Взглянув в усатое лицо, я отвечал: «Ну да, кацо. Не можем жить, чтобы не пить. А как грузинство полюбить? Гони на стол свои сорта, пусть будет жизнь моя не та». Сидим. И нас не развезло от пяти ящиков мерло. «Ты знаешь, истина в вине! Тащи канистру каберне!» А ночью, пока Русь во мгле, мы освежались божоле. Лакали утром ркацители…». - Шалва, я не пойму доселе, как мы ещё не окосели? Нет, что-то явно тут не так. А ну-ка, ставь на стол арак! Да и арак не лезет в глотку. Нет, брат, тащи-ка нашу водку!»

В ПИСАТЕЛЬСКОЙ среде (70-80-е) было выражение: «Хочешь жить хорошо – пиши плохо». Очень точное. То есть молоти то, что от тебя ожидает дорогая партия. Но сразу скажу, что партия вовсе не запрещала писать хорошо, сам был коммунистом. Но, конечно, властям было спокойнее, когда литература текла по руслам выверенных направлений: литература производственная (рабочий класс, колхозное крестьянство), военно-патриотическая, детская и юношеская. Были и другие. Но не считалось: шаг влево, шаг вправо, считается побег. Антисоветчиком не будь. С высоты времени советская эпоха в истории мировых систем не выглядит драконовской. Это господам щелкопёрам всё хотелось свободы творчества: писать смелое. А смелым что было? Что не видим какой-то голливудчины, не читаем кафкианскую прозу? А зачем? И много ли это дало?
Конечно, писать о торфоперегнойных горшочках, кукурузе весёлого мало, но так ты пиши о человеке. Вот главное, вот тут тебе и альфа (не путать с подразделением) тут тебе и омега.
Вселенское преступление большевиков – изгнание Бога из России. Наивна была эта их мечта. Господь своих не бросит. Никуда Он не уходил. Был тут. Ждал возвращения к Нему.

В ДЕТСТВЕ СМЕЯЛИСЬ: - На углу стоит аптека, задавила человека. «Скора помощь» прикатила, ещё пуще задавила.

- Грибы и огурцы в животе не жильцы.
Репа животу не укрепа.

- Да тут работы до субботы, а еды до середы.

В НЕЗНАКОМОМ ГОРОДЕ поселиться в отдельный номер. Чтобы окна не на улицу. Выключить телефоны, выдернуть все штепсели из розеток. И лечь и лежать. В окне только облака и только птицы их перечеркивают. Лежать до ужина, и не ходить на него. И уснуть. И спать, спать, спать.
Ночью долгий сон.
Рано проснуться и идти по безлюдному парку. Остановиться и проверить в кармане куртки паспорт и билет на самолёт. Встать на мосту через реку и стараться понять, почему рад тому, что не помнишь ночной сон.
И снова вынуть билет. И старательно рвать его на мелкие клочочки. Пускать их по ветру. Они полетят вначале как снег, а потом поплывут по течению, как быстро тающие снежинки.
И пойти на завтрак.

КАТЯ МАЛЕНЬКАЯ: - Придумать слово легко, а его значение выдумать трудно.

РЕБРО АДАМА. Ох, очень не зря есть пословица «Ребро Адама – кость упряма». Им же, женщинам, дочерям праматери Евы, всё неладно, всё не по ним. Если не сама она решила что-то в семье, так как это кто-то смеет решить? Муж? А он кто? И что он может? Сотрудник на работе умнее его, а сосед по дому умеет больше, чем он. А зачем замуж за него выходила? - «Дура была».
Почему в мире всё переворачивается с ног на голову? Бабы становятся мужиками. Когда война – понятно: «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик». Но сейчас? Забыто правило: «Мужчина смотрит на Бога, женщина на мужчину».

АНЕЧКА ВЫУЧИЛА: - «Если видишь на картине – смотрит кто-нибудь на вас: или принц в плаще старинном, или просто водолаз, или даже балерина, или даже твой сосед… Обязательно картина называется портрет».

МЫ ТОЛЕРАНТНЫ, мы политкорректны, а нас паскудят. Мы патриотичны, а на нас гадят. И было и будет так, ибо ненависть к России в генах неверующих во Христа.
И нечего ими возмущаться. Найти в себе силы даже пожалеть их, если нет сил полюбить. А на первых порах хотя бы не обращать на них внимания.

ИНОГДА ПЕРЕДЕЛКИ фамилий смешны: Леопардо да Винчи, или Леонардо Недовинченный. Это о художниках.

Давно не виделись. - О, какой ты старый! - Так это же не навсегда.

У АНГЛИЧАН НЕТ слов «правда», «истина». Их заменяет слово «выгода». Так мне сказали. Верю. Уже знаю, что у них нет и соборности, всё саммит да симпозиум. И чего от них ждать?

ВОЛОДЯ «ПЕРЕШЁЛ за экватор», то есть перелишил в выпивке. А обещал напилить дров. Запел: «Дождик поливает, брат сестру качает. Ты расти, сестрёнка, подрастай скорее, да будь поумнее». – Неожиданно: - А мы с тобой, брат из пяхоты, а летом лучше, чем зимой, да-а. Ну, что тебе сказать про Сахалин? На острове нормальная погода». – Вспоминает дрова: - Командир, напилим! В свободное от свободного времени время.

С РАСПУТИНЫМ БЫЛИ членами Комитета по Ленинским и Государственным премиям. Выдвигалась на премию постановка театра Ленкома «Поминальная молитва» (по мотивам Шолом-Алейхема). И если не явно антирусская, то точно антиправославная. Еврейский погром и прочее. Мы поглядели друг на друга, решительно встали и ушли. С нами была Света, жена Вали. Она очень переживала, что мы так демонстративно.
- Переживут, - холодно сказал Валя.

ВОРОВСТВО НА МЯСОКОМБИНАТЕ было в особо крупных размерах. Но, загадка, как сходились цифры «живого веса», привезённого скота и мясной продукции? Даже целые туши, бывало, перебрасывали через забор. (60-е)
Такая бухгалтерия.

НЕЛЮБОВЬ К РОССИИ чаще не народная, а, так сказать, частная, семейная. Фактически в поколениях почти всех семей были и репрессированные, и несправедливо осуждённые, и обманутые, и изгнанные с работы, то есть всегда в любой семье хватало поводов для обиды на государство и власти. Так думаю, стоя около усечённого дедушкиного дома, в котором родился отец. Но что же во мне нет никакой, даже малёхочкой обиды на Россию? Она вся в моём сердце. И не она несправедлива к сыновьям, а власти, которые не любили ни Россию, ни народ её. Ничего, ответят. И наворовавшиеся и ворующие, и рвущиеся поворовать.

СМЕРТЬ ДА ЖЕНА Богом суждена.
Хватился монах, когда смерь в головах.

САМ СЛЫШАЛ – большой начальник торопливо говорил, начальнику референту: - «На узнаваемых лиц нужна текстовая масса».
Расшифровываю: встречают делегацию киношников, начальнику надо говорить речь.

- Все работы ищут, а работать некому.

О ИСПОВЕДИ: надо мной уже и бесы смеются: на исповеди вынужден повторять одни и те же грехи – плохо воцерковляю детей и внуков, много праздных разговоров, на письма (не на все) не отвечаю, обещания (не все) не выполняю, молитвы рассеянны,

ВООБЩЕ , ОКАЗЫВАЕТСЯ, что не так уж и плохо жить в стране, которую все ненавидят. Ну, не все, но все бы рады были дорваться до наших кладовых. А то мы и сами не пользуемся, народ беднеет, и им не даём.
Интересно, что ненависть к нам прибавляет нам сил. Пример: Олимпиада.

РУССКИЕ ШТОРЫ в Берлине. Рассказ тёщи Прасковьи Александровны (1918-2016): «Аэродром у нас был недалеко от Берлина. Уже после Победы мы выпросили увольнение, чтобы посмотреть на рейхстаг. Пошли: Кузьмич мой, Коля из штаба, он знал немецкий и Ленка, шифровальщица. А в Берлине не всё разбомбили, были и улицы вполне сохранившиеся. И уже люди внутри жили. Идём. Вдруг меня Ленка как схватит за руку: «Паня, мои шторы!» Домик аккуратный, немецкий. «Ты уверена?» - «Там, на уголках мои метки. Мама вышивала. И вверху подшито розовым». - «Ну давай зайдём» - «Да вроде неудобно» - «А чего неудобно? Мы же не грабить. Ты точно уверена?» - «Да».
Постучали, зашли. Немка в средних годах. Смотрит враждебно. Поздоровались. Коля ей говорит: «Вот эта мадам, - показал на Ленку, - говорит, что шторы на окнах из её дома». Она отвечает: «Нет, это мои! Муж прислал». – Коля нам перевёл, говорит: -«Ясно, что муж. – И ей: - У мадам есть примета: метки на уголке». Мой Кузьмич оттянул штору – точно! И метки, и розовым шёлком края обшиты.
Ленка плакать. Коля немке сказал: «Мадам, верните». Она фыркнула, повернулась: «Берите сами!» Но тут Коля резко, он это умел, я поняла: «Шнеллер!» То есть, давай сама и быстро!
Она сняла шторы, я их свернула, на улице Ленке говорю: «Ты что плачешь, радоваться надо». А потом только осенило: ведь маму у Ленки немцы убили. Может, муж этой немки и убил.
Пошли к рейхстагу. А там! Народное гулянье! Мы и попели там. Рейхстаг весь исписан. И я расписалась. Где пониже, всё занято, но меня Кузьмич и Коля подняли на руках, и я расписалась: «Паня Краснопёрова из Тамани»

«ТОЛСТОЙ-ХУДОЖНИК известен ничтожному меньшинству даже в России, - писал Ленин. Важно Ленину только то, цитата: - Умер Толстой и отошла в прошлое дореволюционная Россия, слабость и бессилие которой выразились в философии, обрисованы в произведениях гениального художника. Но в его наследстве есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему… это критика государства, церкви, частной поземельной собственности - не для того, чтобы массы ограничивались самоусовершенствованием и воздыханием о б о ж е ц к о й жизни,
а для того, чтобы они поднялись для нанесения нового удара царской монархии».

ДУТЫЕ ВЕЛИЧИНЫ спасает биография. Пострадавши от царя ли, от большевиков ли поэт потомкам более ценен, чем проживший жизнь без тюрем и ссылок.
Мандельштам в книге «Четвёртая проза» высокомерен и явно не любит России. Цитаты: «В Доме Герцена… некий Митька Благой – лицейская сволочь, разрешенная большевиками для пользы науки, - сторожит в специальном музее верёвку удавленника Серёжи Есенина».
Ещё: «Я выпил в душе (?) за здоровье молодой Армении … и за её могучий язык, на котором мы недостойны говорить».
«И я благодарил своё рождение за то, что я лишь случайный гость Замоскворечья и в нём не проведу лучших лет. Нигде и никогда я не чувствовал с такой силой арбузную(?) пустоту России».
А вот это уже совсем кокетство: «У меня нет рукописей, нет записных книжек, нет архивов. У меня нет почерка, потому что я никогда не пишу. Я один в России работаю с голосу, а кругом густопсовая сволочь пишет. Какой я к чёрту писатель! Пошли вон, дураки!»
В самом деле, какой он, к чёрту, писатель? Сам признался.
И обо всём этом Анна Ахматова писала: «Во всём ХХ-м веке не было такой прозы». И хорошо, что не было, а ты бы и век пропал.

- Да её жаба задавит! (То есть жадная). У неё внучка лишнюю конфету съела, так она её даже за волосы тигасила. (Драла, тискала).

ВНУКУ: А ВСТРЕТИЛ бы Пушкина, что бы ему наизусть прочитал? - Я бы с ним сфоткался.

ДАЖЕ КЕДРИН повёлся на борьбу с царизмом. Зарифмовал полностью выдуманную историю о том, что якобы строителям Покровского собора на Красной площади (храм Василия Блаженного) по приказу царя выкололи глаза. Якобы он испугался, что они где-то ещё что-то подобное выстроят. Полная дичь! Они же в России строят.
У Кедрина: «Соколиные очи кололи им шилом железным...». Как не возненавидеть такого царя?

ДАВНО НЕ ВИДЕЛИСЬ старинные друзья: - Ты ещё живой? – Живой, а что толку? – Да ты же весь седой! - Ну так! Время зря не терял. Да ведь и ты старый совсем. – Ну, это не страшно, это же не навсегда.

КТО СПОРИТ, что Пётр 1-й хотел сделать Россию сильной, конечно, нужны были перемены. И, конечно, при своей чуткости к положению России в мире, русские понимали необходимость перемен. Но крепко, до полного пренебрежения народными чувствами, гнал самодержец реформы. Ещё же до него и папаша Алексей Михайлович отличился. И очень они обидели русских.
И это потом сказалось.

ХОХЛУШКА, КОТОРУЮ обнимает кавалер, поворачивается и видит входящего в дом мужа: «Мыкола, це ты? А це кто? – показывает на мужчину, в объятиях которого находится. – Ой, Мыкола, я такая затурканная!»

Казак ссорится с женой. Она ему: «Ты можешь одно робыть – горилку питы!» - «Ни! – отбивается он. – Чи ты дурная? А хата? Оцими руками! А бычков тягал в Анапу?»

ВЫБРАННЫЙ РОССИЕЙ христианский путь означает силу России: она понимает, что идущие за Христом всегда будут гонимы в этом мире. Земные её беды и скорби не уменьшатся, а будут увеличиваться. И это знак Божией милости.
В начале 90-х написал в статье о бедах России: «Кого Бог любит, того наказывает». Это же не мои слова, очень православные. Астафьев в интервью, вроде в «Комсомолке» обозвал меня «христосиком», который радуется бедам страны. Что неоднократно повторял Личутин.
Но прав даже не я, а опыт тысячелетий. Если б израильтяне были Богу безразличны, он бы просто забыл о них, а Он сколько с ними возился, вразумляя через беды египетского и вавилонского пленений. И Россию возлюбил, усыновил и отцовски наказывал.
Опять, если не вразумимся, опять накажет. Да ещё как, да и в скорое время. Сейчас оно заторопилось.

ПОРТ ПИРЕЙ. Греция. Средиземноморье. Маленькие буксирчики между огромных судов очень похожи на маленьких хрюшек. И в самом деле они, как поросёнки, утыкаются в бок транспортам и толкают их своими пятачками.
И все, очень с добрым юмором, названы «Гераклами». Незаменимы: помогают швартоваться, помогают судам выходить на фарватер. Огромная туша корабля подчиняется усилиям этих маленьких тружеников.
Сверху видно, что и команды-то у них всего два человека. Гераклы. Может, ещё кто-то там, внизу, сидит.

ПУСТЫНЯ ГОБИ, далеко за плюс сорок. Идём босиком по леднику. Да, лёд по ногами. И не жарко от него. На границе земли и льда много жизни. Любопытные суслики свистят и становятся столбиками. И мгновенно исчезают, когда чего-то боятся. Вверху орлы, турпаны.
Посёлок. Зелени нет. У юрты больной верблюжонок, с ним мальчик. Смотрит и начинает показывать, будто жуёт. Ясное дело, побывали туристы, давали жвачку. Семья, пять детей, подвешена колыбелька, в ней ребёнок. Девочка отгоняет от него мух. На улице монголка доит верблюдицу, привязала ей ногу.
До этого Хубсугул, теплоход, потом день на автобусе. Ночь в Бурухане в посёлке геологов. Озеро, купание, баня.
Замотались в простыни, сидим. Валя: «Будешь о Монголии писать?» - «Не смогу, не осмелюсь, пиши ты, ты сибиряк, сосед их. Ты же прикасался же, писал про Кяхту». «Кяхта? Это же меж Бурятией и Китаем. Монголия другое. Нет, тоже не осмелюсь». – «А ты заметил, вроде в шутку, они говорили, что Чингиз-хан завещал им земли, на которые ступит копыто монгольского коня?» - «Шутка, как проверка, так?» - «Кто их знает – буддийский восток».

ПАМЯТЬ МОЯ, память моя, работай! Верни небо, покрытое летящими ветрами, верни тот город, который весь, как этот, но в этом нет моего сердца. Оно в том городе, который без луны и в той летящей птице, уносящей меня на крыльях ночи к свету. К тому городу.

ЧТО СЕГОДНЯ на ужин? – спрашивает муж умную жену. Она (отрываясь на секунду от экрана): - Я тебе выложила в инстаграмме.
Бедный супруг! Угрюмо тычет в кнопки, хочет есть. Перед компьютером жены безсилен. Вдруг слышит: что-то там, на кухне, готовится. Услышав запах котлет, понял муж: у жены загнулся интернет.

КАБЫ ДО НАС люди не мёрли, то и мы бы на тот свет не пёрли.
Каково житьё, таково на том свете и вытьё.
День к вечеру, к могиле ближе.
Не ты смерти ищешь, она тебя сторожит.
Проси Творца, чтоб не лишил доброго конца.
Тяжек Крест, да надо несть.
Просятся в рай, а лезут в ад.
- Слава Богу, до старости дожила, дай, Господи, до смерти дожить. (Мама).
Наш век проходит, а у Бога дней не убывает.
И мы пойдём землю греть.
Рождается – кричит, умирает – молчит.
Перед смертью не надышишься (не слукавишь).
На сороковой день пекут лесенки, чтоб душе легче было подняться в Царство Небесное.
Кто вкладывает душу, Тот и вынесет.
Избу крой, песни пой, а шесть досок паси. (На гроб)
Тело в тесноту, душу на простор.
Кто чаще смерть поминает, тот реже согрешает.
Только тот и не умирает, кто не родился.
Смерти не бойся, бойся греха.
Не умел жить, так хоть умереть сумей.
Родится человек на смерть, а умирает на живот.
Бойся – не бойся, а смерть у порога.