Тут В. Крупин и заблудился.
Литературный диспут с известной шанхайской писательницей Чень Даньянь.Ведущий - директор Института мировой литературы Шанхайского университета проф. Чжен Тиу(справа).
Русскоязычная группа на книжной выставке в Шанхае.
Лимузин подан - прощай Шанхай.

Мне и самому интересно, как это я объехал весь белый свет и ни разу не был в Китае? А ведь Китай занимает большое место в моей жизни. Начать с того, что моей пронзительной отроческой мечтой было иметь китайскую авторучку. А красочный настенный календарь у соседей, на котором была изображена китаянка такой красоты, что я, приходя к ним, как-то даже стеснялся посмотреть в её сторону. И уж, конечно, незабываемый китайский фильм «Седая девушка». Девушка, тоже необыкновенной крастоты, сражается с оккупантами, попадает плен, подвергается пыткам, седеет от них, но не сдаётся. А великая песня «Москва-Пекин»? Это прямо был гимн нашей дружбе. Расправляющий грудь и плечи марш. Помню всегда:

Москва – Пекин, Москва – Пекин,
Идут, идут вперёд народы
За прочный мир, за светлый мир
Под знаменем свободы.

И ударяли припев:

Сталин и Мао слушают нас,
Слушают нас,
Слушают нас и т.д.

Конечно, в школе любили Маяковского, в части китайской темы знали его стихи, обращённые к «акулам империализма»:

Заморские акулы,
умерьте вашу прыть,
Мы с китайчёнком кули
пойдём акулу крыть.

Кули это китайские грузчики. Ещё пели песню со словами: «Шанхай, корабли встречай», но всех слов не помню. А вообще слово «шанхай» вошло в общесоветское употребление, как обозначение самовольной застройки. Около шахт, заводов, на окраинах городов возникали «шанхаи». Жилые примитивные домики, землянки, вагончики, длинные бараки – вот детство многих до и послевоенных лет. Отсюда и пословица: «Нет ничего долговечнее временных бараков». О, моё поколение помнит эти «шанхаи». Пол-страны жило в таких «шанхаях». Конечно, такие застройки были вынужденными.

Потом был интерес к китайской литературе. Особенно Лао Шэ, «Записки кошачьего города», Ли Бо, Ду Фу, Ван Вэй, были и весьма нескромные «Цветы сливы в золотой вазе», но там описания развратной жизни мужа искупались страданиями его жены и тем, что она вырастила сына, который уходит в монастырь замаливать грехи отца.

Прожил я, вместе со всеми и времена отторжения СССР от Китая. Нас даже, я после армии учился в московском вузе, возили на Ленинские (ныне опять Воробьёвы) горы, к китайскому посольству выражать протест. В связи с чем протест, не помню, но выражали. Как выражали? Постояли и разошлись. Очень тяжело вслед за этим пережил я трагедию на острове Даманском. Помню и чекиста из внешней разведки, который говорил, что Китай совершенно закрыт для засылки туда агентов, что информация о Китае минимальна. «Завербовать агента из китайцев можно, но безполезно. Он в любом случае останется китайцем и будет поставлять нам выгодные для них сведения». –«А почему нельзя заслать разведчиков?» - «Мы же резко от них отличаемся. А в Китае все китайцы и даже император китаец, как Андерсен написал в сказке о настоящем и искусственном соловье».

Но после, так сказать, замирения, был встреча со студентами китайцами из института имени Патриса Лумумбы. Небольшое представление о китайцах я получил. Встреча была в их общежитии, после общих слов о дружбе читали стихи. Вдруг они говорят: «Нам надо провести партсобрание. Вы подождите двадцать минут. И провели. Один выступил, двое его поддержали, ещё один заполнял протокол, который все они подписали. А потом вновь обратились к нам . К ажется, его звали Шань, китайца, которого я наивно спросил: «Вы все такие одинаковые, как вас различать?» - «Да ты что, - ответил он. – Мы все очень разные, это вы все на одно лицо».

Ещё образ Китая как-то слился с песней о северной русской столице. В детстве, вскоре после войны, я лежал в больнице и там умирал ветеран войны. Его кровать была у окна, Он приподнимался на локтях, глядел на улицу, и пел: «Любимый город в синей дымке тает, знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд». А я был маленький и понимал слова песни так: «Любимый город в синий дым Китая». И представлял Китай зелёным, маленьким, в синей дымке. Даже потом и рассказ написал «Синий дым Китая». Друг мой, вятский земляк поэт Анатолий Гребнев вспомнил этот рассказ и, перед моим отлётом в Шанхай, прочёл по телефону шуточный экспромт: «Зачем же ты Россию покидаешь, душою всё же оставайся здесь. Ведь ты умчишься в синий дым Китая, и в этом дыме растворишься весь. В Китае будет общее собранье, и с должности слетит Дэн Сяо-пин. По воле всенародного признанья на это место встанет В.Крупин. И, если с Вятки тёплыё ветер дунет, то затрещит китайская стена, и рядом с изваянием Цзе-дуна поставят изваянье Крупина».

А, может, я от того так долго не летел в Китай, что берёг его на старость, когда пора свершать последние земные круги.

Знаменитая Шанхайская книжная выставка. Ежегодная, осенняя. Вот и я, грешный, удостоился чести побывать на ней. Но теперешнее электронное, сетевое пространство избавляет меня от необходимости рассказывать о самой выставке, кому надо, узнают, я о Шанхае. Я же, готовясь к поездке, читал о об этом городе, вообще о юго-восточной местности Китая. Нашел сведения у Марко Поло в его «Книге чудес света»: «Народ здесь идолопоклонники, занимается земледелием, дровосеки и охотники. В лесах тут, знайте, диких зверей много: и львов, и медведей, волков, ланей, антилоп, оленей, всяких зверей тут довольно. Тамошний народ ловит их много, и дело то прибыльное. Есть у них и пшеница, и рис, и всякого другого хлеба вдоволь и он дёшев, земля тут плодородная».

Ещё вычитал про симпатичного зверька панду, мордочка которого на многих рекламах и товарах. Оказывается, тогда, по крайней мере, пандой называли бамбукового медведя, хищника очень серьёзного. Интересно о бамбуке. Он помогал пасти скот, с его помощью охраняли пастбища домашнего скота его помощью. Как? Рубили стволы ещё зелёного бамбука и бросали в костёр. Бамбук разогревался, корчился и начинал страшно трещать и взрываться, от этого в ужасе разбегались и львы, и тигры, и панды. А своих коров, овец, коз и лошадей приучали к пальбе постепенно, с детского возраста.

Прочёл и о похоронах в древности. Покойника сжигали, а с ним и сделанных из бумаги лошадей, домов, верили, что на том свете всё это будет настоящим.

И, конечно, вспоминалось общеизвестное про Великую китайскую стену, про изобретение пороха, бумаги, про самую древнюю письменность (здесь писали на дощечках из бамбука в отличие от глиняных дощечек царства Урарту), вспоминалось виденное на экране подземное неисчислимое терракотовое воинство, что говорить, Китай есть Китай. Даже и такая теория вспоминалась, вряд ли научная, что белой расе на земле скоро придётся уходить с мировой арены, на смену идёт жёлтая раса.

К случаю я вспомнил рассказ турецкого гида из Анталии о той же Великой китайской стене. Оказывается её построили… турки. Зачем? Чтобы спасти Ближний и Средний восток и Европу от вторжения китайцев. Смешно. Будто китайцы не найдут других дорог. Их главное завоевание пространства демографическое. Если в Китае есть контроль над рождаемостью, то в других странах никто не запрещает китайцам иметь большие семьи. А китайские женщины – идеальные жёны и матери. Китайцев вне Китая всё больше и больше. Посмотрите рынки Иркутска, Красноярска, Благовещенска, да уже и Москвы.

Последнее событие российской жизни – вступление во Всемирную торговую организацию. Трезвые голоса доказательно предостерегали от такого шага и приводили в пример Китай, который долго не вступал в ВТО, а вступил тогда, когда производство товаров в нём развилось до такой степени, что теперь этими товарами завален весь мир. А Россию затащили туда как сырьевую базу для господ капиталистов.

Но это уже наша боль. А пока мы в Китае, в самом огромном городе его, в Шанхае.

Жемчужина Востока

Сколько ни читай про любую страну, пока в ней не побываешь, её не узнать. Ну, а что узнаешь за неделю? Тоже проблема.

Теперь же я понял, что узнать страну, за неделю, конечно, трудно, но полюбить очень даже возможно. Так что докладываю: я полюбил Шанхай.

Как? Мне, сельскому мальчишке, полюбить не просто мегаполис, а супергипермонополис, в котором китайцев миллионами считают, как? При снижении самолёта я ужаснулся, когда в иллюминатор смотрел. Какие торчат башни, прямо в сотни этажей. Ну, хотя бы одна-две на показ, а то тысячи и тысячи. В каких они облаках живут? И за облаками даже. Да, летящие серые лоскутья облаков касались не только вершин, но и середины башен. Свет раннего утра переливался по стеклянным и металлическим поверхностям, отражался по многу раз в других сверкающих плоскостях, восхищая и ужасая взгляд. Но это не каменные джунгли европейских и амерканских небоскрёбов, это рвущийся в небо лес искусственного бамбука, может быть, так можно сравнить. Перелетели реку. Честно сказать, мутновата, много на ней судов, сверху как соринки в ручье.

Шанхай так огромен, что даже лететь над ним и то очень долго. Объявили по радио, что температура в нём плюс тридцать четыре. Ну, ничего, теперь уже и Москву такой температурой не удивишь. Выдержим. Сели. Но здесь была не московская жара, а шанхайская жарища. Даже духотища. А солнца не видно. И почти не видел я солнца во все дни пребывания. Так что же тогда, как не солнце разогревает воздух? Оно здесь не разогревает, а распаривает. Море близко, широкая река. Водяные горячие пары накрывают город как белое пуховое одеяло. Просто баня. Влажность такая, что рубашка сразу мокрая. Скорей в машину, в машине кондиционеры. А от них сразу холодно.

Привезли в центр, Нанкинская улица, прекрасный высоченный отель, называется «Мандарин». Двери открывают улыбчивые юноши, а в вестибюле встречает приветливая девушка в красивом китайском строгом костюме из плотной красной ткани. Пиджачок под горло и длинная юбка, от колен разрезанная. Китайских мандаринов, то есть больших начальников, в отеле не заметил. Но то, что тут были большие люди со всего мира - это точно. В лифтах, которые совершенно непонятно каким образом за считанные секунды мягко и бесшумно возносили на любой этаж, было всего полно: и разного цвета кожи, и разных одеяний, звучало много арабской речи, английской, французской, да, в общем, любой. Вот немецкой не слышал. И мой варварский немецкий тут выручить не мог, в ответ на него были только извинительные улыбки и разведение рук. Это, когда, забывши номер номера товарища, с которым прилетел, пытался узнать его у портье. И мои вопли: «Во ист нуммер мистер Олег Бавыкин?», - мне не помогли.

А помогли приставленные к нам переводчики, аспиранты, бывавшие в Москве, постарше Сергей, помоложе Николай. Так они представились. Мы, знакомясь, посидели в вестибюле, беседуя. Ещё в Москве я припоминал что-то, что могло вызвать улыбку у, так сказать, принимающей стороны. Например, рассказал историю начала двадцатого века, времён русско-японской и Первой мировой войн.

- Пишет китайский император русскому: «У тебя в войне много мужиков побило и много баб безмужних осталось. А у меня баб нехватает. Я тебе предлагаю обмен: за каждую бабу выдам двух своих мужиков. И вот, русский император объявляет «бабий набор». Бабы ревмя ревут…

- Как ревут? – спросили переводчики.

- Ревмя. Ну, громко, безутешно.

Но интересно, что они понимали всё буквально, и в самом деле поверили про «бабий набор». Пришлось сказать, что это шутка. Но, так как она не рассмешила, то, как бы реабилитируя себя, рассказал им слова песни, которую непонятно с каких пор помнил:

- Солнце встаёт за рекой Хуанхе,
Китайцы на работу идут.
Горсточку риса в жёлтой руке
Китайцы на работу несут.

И второй куплет, он же последний:

Солнце садится за рекой Хуанхе,
Китайцы с работы идут.
Горсточку риса в желтой руке
Китайцы с работы несут.

Сергей и Коля вежливо улыбались. Такой песни они не слыхали.

- Это перевод?

- Думаю, русское сочинение. Грузины, например, тоже отказываются от авторства в песне про свою гору.

- Какую?

- Названия не знаю. Но река точно названа. Такие слова: «На Кавказе есть гора самая большая, а под ней течёт Кура, мутная такая. Если на гору залезть, и с неё бросаться, очень много шансов есть с жизнию расстаться».

Они опять поулыбались. Я замолчал, решив больше не вставлять в разговор тексты для оживления. Да и что за песня, в которой явная неточность. Ведь если солнце утром встаёт за рекой Хуанхе, то не может же оно при закате снова быть там же.

Разговор с профессором. Обед

Потом мы встретились с профессором Ти У. Его кабинет – это русское книжное царство. Знакомые имена оживили разговор. Ти У провёл и по аудиториям. Потом мы с ним и его аспирантами погуляли по улицам, заходили в кафе. Везде было чисто и вежливо. Профессор спросил меня, интересен ли мне вкус китайского пива. О чём говорить, конечно, интересен. Пиво было хорошее. К нему принесли какие-то непонятные мне и невиданные мною доселе кушанья. Но профессор и аспиранты ели их с удовольствием, и я стал есть. Я ж тоже человек.

И на ком мне было проверить свои мысли о Китае, как не на профессоре, любящем Россию.

- Я так понял, что вместе с окончанием пребывания здесь русских, окончилось здесь и православие. Говорил перед поездкой со специалистами, что и конфуцианство здесь не совсем религия, а более нравственное, философское направление, так? Я ошибаюсь?

- Примерно так.

- Кажется, и буддизм не всеобъемлющ. Но такое мощное государство чем-то должно быть скреплено. Советский Союз насильственно держался марксизмом. Когда марксизм провалился в чёрную дыру историю, Россию спасло Православие, и теперь только им и держится А здесь? Даосизм?

- Да, он значителен.

- Мне кажется, что и это не религия. Это единение с природой…

- Всё-таки религия, - мягко поправил профессор. – Дао – это путь, отсюда весь Лао цзы. Религия уподобляет учение текучей воде, это мягкость и неодолимость. Цель – достичь единства с первоосновой. Правитель-мудрец отвергает роскошь, войну, ведёт народ к простоте, чистоте.

- Где же теперь простота, где же такие мудрецы? У нас таких нет.

- Главное, что держит китайское общество – это культ семьи, культ рода, продолжение его. Это основа, на чём мы держимся.

Я заметил, что профессор деликатно избегает уклоняться в разговоры религиозные и, тем более, политические.

Далее был приём, на котором угощали рыбой-феникс. Хвост у неё был разлохмаченный. Прямо павлиний, и она оказалась сладкая. Предо мною лежали и палочки. Но, признаюсь, я и в Японии не смог ими есть. Это для меня вроде того, чтоб писать враз двумя авторучками. Пища срывается. Блюда были на вращающемся круге в центре стола. Круг подвозит тебе всё . Вот он подвёз стайку разноцветных чашек.

- Что это?

- Грибы, полезно.

Но и грибы соскочили с моих палочек.

- У кого ловкие пальцы, - заметил один из присутствующих на обеде, у того хорошо работает мозг.

- То есть, - спросил я, - китайцы от того такие умные, что едят палочками? И от того такие стройные? А от риса сила, с которой они выигрывают все Олимпиады?

Олег угощал бородинским хлебом и водкой «Запорожская сечь». Стали говорить о картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Все её тут знали и высоко ценили. Подали горячие креветки. Оказывается, тут холодные закуски не в счёт, начинается обед с горячего. Креветки означают: «Добро пожаловать». У меня, православного, шёл как раз Успенский пост, так что креветки были в самый раз. Потом ещё были креветки в самых разных соусах. Подали любимое блюдо Мао дзе-дуна, это было мясо, но я не стал грешить и не узнал его вкуса. Была и уха с фрикадельками, много всего было.

После обеда мне подарили палочки, которые, скажу, забегая вперёд, я привёз внукам, чтобы они, питаясь с их помощью, быстрее умнели. И. представьте себе, внуки осилили застольное китайское мастерство. Может, оно пригодится им в их будущем.Внук тут же решил учить китайский язык.»Это же очень трудно, - предупредил я, - особенно письменность. Школьник учит самое малое две тысячи иероглифов». - «Ребёнок из Китая, - почему-то сказала внучка, - равен прошлому ребёнку из России». Тут она, думаю, права. Прошлый ребёнок в России не учил собачьей грамоты нынешнего ЕГЭ, который разглаживает мозговые извилины.

Мне очень нравилась китайская речь, в которой я не уловил звука «р». Говорили с хозяевами о литературе. Был редактор самого крупного литературного журнала «Урожай». В нём все новинки текущего литературного процесса. Молодняк в литературе, как и у нас склонен к выдрючиванию, к поискам оригинальной формы, но , в основном, литература развивается в русле канонов классики. В этом есть и влияние русской классики. Литература в России не зависит от государственных систем и всегда сильнее их. Если бы руководители, это я, провозглашая здравицу перед десертом, сказал, поняли бы это, они бы стали культурными. Ещё сказал и заметил, что это приятно хозяевам, что больше всего переводов иностранной литературы во все последние времена именно в Китае.

Шанхайские магазины. Куда я попал?

Вечером, дождавшись спада температуры, ходил по Шанхаю. Боялся далеко отойти от «Мандарина». Хоть и вечер, а все равно было душно. Но всё же не так, как днём. Ходил и восхищался. Интересно видеть эти стрелы стеклянных сооружений, эти эстакады по три-четыре, даже пять уровней. Миллионы машин, а пробок нет. Все транспортные проблемы вынесены в воздух. А стоянки убраны под землю. И все необходимые, магазины, необходимые в двух смыслах, их обойти невозможно, и необходимые в том смысле, что всё необходимое в них есть, огромные магазины, они тоже под землёй. Но какой в них воздух, прямо морской, какая музыка, какие безшумные тележки, которые хочется нагружать, какие, опять же, красавицы за кассами и за прилавками и перед прилавками! На моё счастье, эти красавицы явились в мою жизнь с запозданием, а товары в самый раз.

Для начала купил конфеты «Русалочка», любимую сказку всех деточек всех стран. На китайской коробке она была трогательно и одновременно настойчиво взята в плен иероглифами. Ещё возмечтал купить туфли любимой жене. Провожая, она как-то робко сказала: «Китайцы для себя хорошую обувь делают, а на экспорт чего похуже». Она напрямую не просила купить туфли, но надо быть дубиной, чтобы не понять её мечту. Но скажите мне, дорогие мужчины, есть ли в мире хоть один муж, который бы купил жене при её отсутствии при покупке подходящие туфли для неё? Нет такого мужа. Место вакантно. И сейчас я мог бы занять его, стать первым счастливцем. И вот – докладываю: я купил туфли. Увидел фирменный магазинчик обуви, зашел, был окружён любовью и вниманием и… купил! Кожаные, мягкие, носок аккуратненький, сверху пёстренькие, чудо! Больше ничего не покупал. Вернулся в свой «Мандарин», открыл коробку, чтобы ещё полюбоваться туфельками и, к своему ужасу, понял, что они малы. Да, малы. Даже точно малы.

А в Шанхае магазины работают долго, и я тут же решил пойти и обменять туфли. И коробка, и чек всё есть. Выскочил в тёплую, душную атмосферу улицы, побежал к магазину. Но где он? Было же всего два поворота от гостиницы. Вот так и так. Спешил, озирался. Вот тут же, тут! Туда, сюда, обратно, но не мог найти магазин. Стал показывать прохожим коробку: где же этот магазин, коробка фирменная. Выбирал прохожих постарше. Нет, никто не знал. Уже хотел вернуться, ибо испугался не найти c воего «Мандарина». Вдруг подошла ко мне очень милая, средних лет, женщина, сразу всё поняла , сделала приглашающий жест, я пошёл за ней. Оказывается, это всё рядом. Она подвела меня к дверям, да, вроде те самые, ввела внутрь и пригласила сесть за стойку. Я автоматически сел, ещё даже подумал: для примерки что-ли, туфли-то женские, мне ж их не примерять. Оглянулся, а где обувь? Предо мною вдруг возникли разные сосуды: рюмка с чем-то коричневым, бокал с чем-то прозрачным и кружка пива. А справа и слева подошли и, улыбаясь и кивая, присели две девушки, да такие красавицы, такие лаковые, особенно одна, прямо с плаката виденного в детстве. Куда я попал? Они жизнерадостно мне улыбались, а мне каково? Женщина, заманившая сюда, объясняла мне на элементарном международном языке разврата, что всё у меня будет хорошо, что тут очень недорого, и это прямо тут же, вот дверь, вот девушки, а которую вы выбрали? Вы наш самый дорогой гость.

Я от них бежал. Но не постыдно. С достоинством. Встал, отринул питьё, показал на свои седины, прощально махнул рукой, прижал коробку с туфлями к груди, и пошёл. А они, они захлопали в ладоши, и это мне непонятно.

В красоте китаяночки я вдруг прозрел красоту той актрисы, которая играла седую девушку в давнем черно-белом кино. Ну, этой, конечно, седеть не с чего. Старик с крючка сорвался, поймают какого-нибудь молодого евромэна.

На улице меня стерёг коротенький молодой китаец. Стал сопровождать и настойчиво показывал веер фотографий опять же китайских красавиц и обольщал ими. Шёл рядом, не отставал. Бежал со мной через перекрёсток. Прямо прилип. Наконец, я даже топнул на него ногой и пригрозил пальцем.

В номере пошёл под душ.

Жара и с утра не ослабела. Небо хмурилось. Сверху видел, как тысячи и тысячи велосипедов, мопедов, мотоциклов дружно неслись туда и сюда как полчища торопливых муравьёв, замирали перед светофором, а из боковой улицы перпендикулярно выливались новые потоки тысяч и тысяч велосипедов, мотоциклов, мопедов. Седоки были больше молодые, но уверенно держались в сёдлах даже и древние бодрые старушки.

Коробка с туфлями ночевала на тумбочке у кровати. Взял её в руки и опять взялся за обувную проблему. Пошел в магазин, который сразу нашёл за двумя поворотами. Сходу купил себе тесные летние туфли, большего размера не было, решил, что разносятся. Такие лёгкие, нежного красно-коричневого цвета. А женские туфли, которые покупал жене, не стал менять, есть же у меня и дочь и невестка, купил жене новые. Долго выбирал, вспоминал её ножки, отпечатки их ступней на песчаных полосах прибоя Черного, Азовского и Средиземного морей. Выбирал. Щупал, ничего не понимая в коже, кожу боковых стенок. Купил.

До первого мероприятия ещё было время. Сел в сквере на скамью и потихоньку, как бы не подглядывая, с интересом смотрел, как много людей в годах коллективно делают… тут я запнулся. Что делают? Зарядку утреннюю? Нет, не зарядку. Тут была не физкультура, а некое магическое движение рук ног, туловища. Иногда они, хлопая в ладоши на каждый шаг, пятились, иногда, хлопая, шли боком, то вправо, то влево. Разводили и сводили руки, поочерёдно поднимали и опускали ноги, то сгибая, то разгибая их в воздухе. Группа здоровья? Даосизм? Вдруг ко мне подбежала большая собака, а на неё так грозно и так громко крикнула хозяйка, что я испугался. Испугался не собаки, а хозяйки.

Вернулся в «Мандарин». Бережно уложил туфельки в сумку, закутав коробку свитерами, совершенно здесь не нужными, но вот, пригодившимися. Не жена ли заставляла их взять, заботилась. История с покупкой туфель на этом не закончилась, но об этом в конце рассказа.

Русский храм

Мероприятий каждый день было много. Было и Богослужение в Российском консульстве. Сейчас церкви православной в Шанхае нет. Хотя здание её есть, и она очень знаменитая. Её построили русские, когда на них обрушилась весть о взрыве в Москве Храма Христа Спасителя. Это только представить их горе – взорван памятник незабвенной русской победе над нашествием Наполеона. И только ли Наполеона? Как писал Фёдор Глинка (цитирую по памяти): «И это были вам не сказки, и это было не во сне, как двадцати народов каски валялись на Бородине». Русские эмигранты в 34-м, 35-м годах собирают средства и строят храм удивительной красоты. Он, слава Богу, цел. Конечно, я очень хотел в нём побывать. Но даже зайти в него не получилось, только около постоял. Этот русский храм уже частное, не знаю китайское или какое другое, владение. Кресты сорваны, у куполов присобачены светильники для подсветки красоты архитектуры и привлечения посетителей, внутри выставочный зал и кафе. Двери храма, всё-таки назову, что именно храма, открылись, изнутри вышел охранник или уборщик, выкинул в контейнер у крыльца чёрный пакет и вернулся. Я сунулся внутрь. Он оттолкнул меня. Я отшатнулся и жестами стал говорить, что я только посмотреть. «Руссиш, рашен, ортодокс, нур зеен». То есть надеялся опять же на немецкий. Не военный же объект, почему нельзя? Нет, он выпер меня на паперть, и только я успел заметить, что фрески, иконы над алтарём живы.

Вот такое грустное было посещение русской православной святыни. Которая, надеюсь и даже уверен, ещё примет в своих стенах молящихся Христу православных. Ведь именно в ней служил причисленный к лику святых архиепископ Шанхайский и Сан-Францизский Иоанн, служил как раз с 1934 по 1949 годы. В 49-м в Китае к власти пришли коммунисты и русским пришлось уехать. Святитель спасал свою паству на острове Тубабао. Их в лагере было больше пяти тысяч. Остров находился на пути постоянных сезонных тайфунов, и ни разу, за все два с лишним года пребывания здесь лагеря, тайфуны не коснулись острова, огибали его стороной. Это заметили филиппинцы. Всегда вспоминали, что «русский святой человек каждую ночь обходил лагерь и благословлял его». Когда лагерь эвакуировали, тут же на остров обрушился страшный тайфун.

Попасть на Богослужение в консульстве, оказывается, тоже проблемно. Молились в помещении, где выдают визы. Но без паспорта не пропускали, а я документы оставил в номере. Не украдут же их из пятизвёздочного отеля. Да и шёл я церковь, а на секретное предприятие. М ы звонили сюда накануне, вроде договорились, а не пускают. Стоят навытяжку бравые охранники. При нас была смена караула. Прямо как у мавзолея. Чётко, со стуком приклада карабинов о гранит крыльца. Время шло. Жарились нам солнце. Аспиранты наши и Олег звонили внутрь. Батюшка не отвечал, ясно почему – началась служба. Дозвонились до дежурного. Он вышел, уговорил пропустить. Консул в эти дни был в Москве. Да, нас-то пропустили, а как же простым людям сюда попасть? Служил отец Алексий и его жена матушка Любовь. Были мы, то есть Олег, я, аспиранты и ещё пожилая пара из Австралии. Дьяконом был китаец, читавший то по-английски, то по-китайски. Отец Алексий здесь уже восемь лет. Но и поговорить не удалось, торопились на очередную встречу.

В Союзе писателей

Союз писателей Шанхая занимает прекраснейший особняк, прежнее владение какого-то капиталиста. Во дворе окружаемая струями воды, скульптура обнаженной, может быть, Венеры, может, ещё какой язычницы. Струи увлажняя статую, опадают и вскоре вновь взмывают. Но такая жара, что мрамор меж этими взмываниями успевает высохнуть.

Говорили о «культурной яме» меж поколениями, о наступлении «цифры» на «букву», и о том, что сдаваться не собираемся. Ещё повоюем. Великая Россия, великий Китай. Будем дружны, и мир спасётся. Да, дружба Китая и России спасёт планету.

В слове, мне данном, я говорил о том, что урби эт орби, то есть граду и миру навязан стереотип русской литературы 19-го века. Почему вдруг Пушкина сменил Лермонтов, а не Тютчев? Почему вдруг великий кощунник Толстой, безотрадный Достоевский и западник Тургенев подняты выше таланта Гончарова? И о том, что великие потрясения России вызвали в ней великую литературу, но уж лучше бы не было ни «Тихого Дона» Шолохова, ни «Щепки» Зазубрина, ни «Окаянных дней» Бунина, ни «Солнца мёртвых» Шмелёва, то есть не было бы событий, вызвавших к жизни эти произведения. И говорил о том, что пишущие либеральные демократы смешны в своих притязаниях на какое-то новое слово в русской литературе. Миленькие, это же русская литература, а не русскоязычная. Белов, Распутин, Астафьев, Солоухин, вот кого читают в Китае. А из классики в почёте Пушкин и очень здесь понимаемый Есенин.

Был и разговор о женских образах в русской литературе. Я заметил, что женской части аудитории понравилось рассуждение о том, что Татьяна Ларина своим любящим сердцем чувствовала, что может спасти любимого, и он это почувствовал, но уже было поздно. Но и потом, своею верностью брачному венцу она даёт урок на будущие времена любящим жёнам.

Ещё я спросил собравшихся, как обычно спрашиваю студентов и школьников на встречах: кто утопил собачку Муму? Герасим? Нет, товарищи, Муму утопил писатель Тургенев. И это воля писателя, более того, своеволие. А Татьяна с а м а вышла замуж. И неожиданно даже для Александра Сергеевича. Вот и разница меж гением и талантом.

А день между тем всё хмурился, всё нагнеталось удушающее предчувствие грозы.

Перед ужином я не утерпел и ещё решил выйти в город. Я очень полюбил просто идти по улицам и смотреть. Свою, Нанкинскую я в ту и другую сторону отеля исследовал и уже осмеливался сворачивать в боковые. Туфли сильно жали, и всё никак не разнашивались, все равно ходил. Заходишь в магазинчики и в ответ на улыбки тоже улыбаешься. Остановишься на перекрёстке и смотришь. Никто не смеет идти на красный, если даже и слева и справа нет машин. Я всего-навсего соступил с тротуара на мостовую одной ногой, и этим тут же вызвал грозное предупреждение постового. Хотя, когда со всеми пошёл на зелёный, постовой именно мне радостно улыбнулся.

Семья семьёй, род родом, а ещё Китай держится дисциплиной, законом и наказаниями. Если тебя расстреляют за взятку, так, какой бы она ни была, ты её не возьмёшь. Если тебя оштрафуют за брошенный окурок на ползарплаты, ты его и не бросишь. И вообще лучше бросить курить. Курят здесь гораздо меньше нашего, а курящих женщин вообще не видел. Может, они прятались, завидев меня?

Гром и молнии

Ходил, ходил и начал уже прихрамывать. Надо возвращаться.

И вот тут ливануло. Вначале без грома и молнии, внезапно, будто где-то вверху вырвало кран. Я кинулся под скромный козырёчек газетного киоска, и под ним меня быстро выполоскало. Очень я жалел свои новые туфли. Они на глазах порозовели, размокли и я уже думал – пропали.

Но нет. Когда ливень дал себе и мне краткую передышку, я помчался в «Мандарин», в номере снял туфли, и они прямо на глазах стали сохнуть и вскоре были краше прежнего, да ещё и точно по ноге. Как не полюбить китайских обувщик.

За окном меж тем мрачно суровилось. Начались вдалеке и стали приближаться удары грома. Было даже тревожно, но успокаивал себя мыслью, что не могли же китайцы не предусмотреть нашествия гроз, молния в отель не ударит, всё обойдётся. Меня вдруг поразило то, что я стою очень высоко над землёй, а на соседние строения смотрю снизу вверх. Тёмные башни ближайших и отдалённых зданий въезжали в чернеющее небо. Время между вспышкой и грохотом всё сокращалось. Струи воды, даже потоки, как плётки хлестали здания, опустевшие мостовые. Вначале башни были темнее неба, постепенно они превращались в силуэты, и вскоре небо стало чернее башен. Молнии стали привычными, сверкали между башнями и высвечивали их. Гром походил на победную канонаду. Или, скорее, на артподготовку. В таких обстоятельствах понимаешь всесилие Господа. Мы же все, и китайцы, и русские, безпомощны пред Господом. Вот возьмёт да и шарахнет. Заслужили.

Зрелище грозы было и страшноватым и притягательным. Сквозь сплошной водопад на мостовой белели стрелы – указатели движения, тускло проглядывали рекламные щиты, которых здесь, кстати, совсем немного, всё остальное было залито мраком и летящей водой.

Утром Сергей и Николай сказали, что весь Шанхай затоплен, поплыл. Но к обеду обсох. Я ожидал, что гроза и ливень освежат природу, снизят температуру, как бывает у нас, но здесь и жар и духота только усилились. Разогретый асфальт испарял влагу, она поднималась и создавала, так сказать, рисовую погоду. Тепло и влага нужны именно рису. Вот почему китайцам неинтересна наша Сибирь, рис в ней не растёт. Рынки, да, но не земля. Хотя всё время слышишь то ли предсказания, то ли накаркивания, что китайцы дойдут до Урала.

В Парке радостей

Ещё мы с Олегом посетили парк Юй Юань, «Сад радости». Я в этом саду умудрился заблудиться. Он огромный, везде вода, мосты и мостики, павильоны, выставки, скульптуры драконов по стенам. Зазевался. И отстал от Олега. Ещё потому, что хотелось позвонить в Москву и сказать: «Звоню тебе из сада радости». Дорого во всех смыслах услышать родной голос. Доложил, оглянулся, нет Олега. Звоню и ему. Это значит, что мой голос летел к нему опять через Москву. Он успел крикнуть: «У входа!» А где вход? И таблички не понимаю, и спросить не умею. Толпы людей льются и туда и сюда. Остановил человека постарше. Он вдруг схватил мою руку: «Русия, Русия, люблю!» Даже слёзы на глазах появились. Оказывается, учился в России. Может быть, в вузе Патриса Лумумбы? Нет, технарь. Да и русский язык почти утратил, но где вход и выход знал, и его указал. Ещё ему было важно объяснить мне, что всегда был не согласен, когда во время культурной революции русских называли лесными варварами. «Нет, нет! Дружба!». – «Ну, а вообще, как в Китае жизнь»? - Слёзы у него высохли, и он улыбнулся: «Всё есть и всем плохо». – «У нас также. И культурная революция у нас продолжается».

В парке было на что посмотреть. Вот знаменитые китайские золотые рыбки. Но здесь это не рыбки, рыбищи, прямо какие-то раскормленные, раскрашенные в красное, белое и золотое сомы. Тут их все кормят. Чего им тут не жить, только рот разевай. Деточки старались их даже погладить по спине. Некоторым удавалось. Приплыла и всех смешила черепашка. Ловкая, всеми четырьмя лапами она распихивала прожорливых конкурентов и питалась сама. Примерно такую же сцену с сомами и черепахой я видел на Иордане в Палестине.

Русскую речь, уже от русских, я ещё услышал в подземном мегамаркете. Две женщины. Из Казахстана. Из Казахстана их гнали, в России не приняли. Куда денешься? «У нас высшее образование. Здесь специалистов ценят. Конечно, тоскуем по России. Но хотя бы помогаем родственникам». История этих женщин ещё один пример плодов российской перестройки, ещё один чёрный цветок на могилы Гайдара и Ельцина.

Прощальный вечер

И вот наступил прощальный вечер. О, как грустно. Как уже много знакомых площадей и улиц, как со многими знаком. Но надо улетать. Китай без меня проживёт, а Россия никак. То есть и Россия проживёт, но я-то как без неё?

Итак, дельта Янцзы, приток её Хуанпу, прекрасная набережная Вайтань, ресторан «Рузвельт». В Шанхае тебе всё скажут, что набережная знаменита тем, что на ней когда-то были таблички: «Собакам и китайцам вход воспрещён». И вы думаете, цивилизованные европейцы Шенгенской зоны, что китайцы эту табличку забудут? Не надейтесь.

Руководители книжной ярмарки, видимо, специально поставили приём на вечер, ибо в наступающих сумерках сказочно осветилась набережная, а прогулочные корабли, в обилии плывущие по реке, разукрасились во все цвета. Гирлянды подмигивающих китайских фонариков, трескотня фейерверков, шипящее взлетание ракет и взрывание их над водой, в которой добавочно отражался букет салюта, музыка, запахи приправ китайской кухни, что говорить!

Среди медленно плывущих, сделанных под старину кораблей, пропархивали быстроходные современные катера и яхты. Но они-то мелькнули и нет их, а эти царственно шествуют, разноцветно сияют, и надолго входят в память зрения.

Но что ещё надо сказать: огни огнями, музыка музыкой, а река продолжала работать. Всё время вверх и вниз по течению двигались огромные грузовые суда, баржи, рефрижераторы. Они никому не мешали, шли своим фарватером, только сигнальные огни мигали по бокам, сзади и спереди. Тяжко вздохнул я, вспоминая осиротевшие родные реки Волгу, и Каму, и Вятку.

Вела приём уж окончательно неестественно красивая телеведущая. Вызывала к микрофону писателей и поэтов отовсюду. Из Гонконга, Испании, Сербии, Малайзии… По экрану ползли строчки текстов, читаемых автором, на китайском, конечно. Так как я не понимал ни того, ни другого, мне доставался перевод Николая. Из серьёзного выступления я запомнил очень умную фразу: «Массовая культура делает человека равнодушным к другим и устремляет смысл жизни к комфорту».

Олега занимала художница китаянка (муж норвежец), её картины были показаны на экране, меня тянула в беседу о загробной жизни соседка слева, Николай сидел справа. Я вежливо слушал о перевоплощениях, о том, что Будда может быть женщиной, и всё-таки, в свою очередь, сказал о православном понимании жизни временной, земной и вечной, загробной. «Это как если сравнить время горящей спички с временем солнца».

- Это понятно ей? – спросил я Николая после того, как он перевёл мои слова. – Чего вдруг она засмеялась? Чего тут смешного? Земное и вечное.

- Она говорит, что первый мужчина это как спичка, а последний как солнце.

- Хороший у неё юмор.

Она ещё что-то сказала. Николай перевёл:

- Женщина, говорит она, это университет для мужчины.

Чем я мог ответить? Сделал знак официанту, он налил нам французского красного вина и мы выпили под возглас: «Камбе!», то есть: «До дна! По всей!». Вино было даже лучше, чем такое же в самой Франции.

Еще погуляли по набережной. Тут, в отличие от ближайшего к «Мандарину» пространства, никто к мужчинам не приставал, всё было чинно, нарядно, отдохновенно. Памятник первому мэру Шанхая походил на памятники пламенным большевикам, например, Кирову. Тележки с напитками, едой, цветами, открытками, мороженым были разукрашены и казались частью городского пейзажа. Почему-то подумалось: вот улечу, а тут всё так и будет.

- Коля, - сказал я, - прости, тебе трудно было переводить мои торопливые дозволенные речи, и ничем я не мог вас порадовать. При встрече китайские анекдоты рассказал, вам не смешно. А вообще, как можно китайца рассмешить? А то все тебе улыбаются, а ты не знаешь, весело им или такая работа. Женщина в вестибюле такая приветливая, а я вас встречал, сел в сторонке, она оглянулась – никого, лицо усталое и делала упражнения для спины. Вдруг машина у подъезда, она на страже, вся в струнку. Лицо весёлое. Работа. А что она думает о приезжих? Не всем же рада.

- Да, - вздохнул Николай, - работа.

- Я тебе на прощание ещё расскажу анекдот. Из шестидесятых, уже прошлого века. Сейчас у вас одна из самых сильных армий в мире, а тогда вы только стали крепнуть. Вот идёт военный совет, обсуждается наступление на врага. Министр обороны сообщает: «Вначале пойдёт наша Первая китайская миллионная армия. Потом пойдёт наша Вторая миллионная китайская армия. А потом двинется наша боевая техника.» - «Как? Вся сразу?» - «Нет, вначале один танк, потом другой». Не смешно?

- Тогда меня ещё не было, - ответил Николай.

- Хорошо. Расскажи ты, от чего можно было бы рассмеяться.

- А-а, - Николай подумал. – Человек идёт вдоль состава и ударяется лбом в вагоны. Говорит: ищу мягкий вагон, у меня билет в мягкий. Смешно?

- Очень. Но ведь это уже юмор из каменного века. А есть что-то именно китайское?

- Я буду вспоминать. А вы будете о нас писать?

- Милый Коля, что я напишу? Очень бы хотел, но ты знаешь, что замысел сильнее воплощения.

- А какой у вас замысел?

- Да всё тот же – культура сильнее политики.

Перед сном вознёсся на лифте на последний этаж, поглядел вниз и голова закружилась. Поглядел вверх, звёзд не видно. А так хотел увидеть любимую Полярную звезду.

Долго не засыпалось. Лежал, гнал пультом телевизора бесчисленные каналы. Всё обычно: дикторы, дискуссии, спорт, реклама, кухня, песни, танцы, кино и театр, но похабщины и пошлости российского телевидения не было.

Назавтра на прощанье в ресторане отеля уже привычно сокрушал клешни крабов и домики моллюсков специальными щипцами, потом, на десерт, ходил к фонтану льющегося шоколада, просил заварить и зелёного и чёрного чая, прошел ещё вдоль стоек, понимая, что за дни пребывания и десятой части кушаний не попробовал.

А потом была грустная прогулка по знакомым уже местам, особенно в старый, сохранившийся квартальчик, где двух и трёхэтажные галереи смыкались и образовывали закрытый оазис прежней шанхайской жизни и архитектуры. Велосипеды, коляски, бельё на верёвках, девочка, изумлённо глядящая на бородатого дедушку, старики за какой-то игрой. Стены были в надписях, но это было не граффити какое, не мазня, не перформансы. Например, мне Николай перевёл: «Когда герой сидит в тюрьме, то небеса и земля скорбят».

Домой

В аэропорт меня увозил шикарный «бьюик». Я бы и не понял, но Олег это заметил: «Уважают нас». – «Как не уважать, такой рынок сбыта».

Провожал Сергей. Очередища на регистрацию была изрядная. Родной до боли «Аэрофлот». Но взлетели во-время. В самолёте, проходя в хвостовую часть, задел за ногу огромного араба, и потом он очень свирепо смотрел на меня. Но я, наученный китайским улыбкам, быстро его укротил. И не успели мы пролететь над Монголией, как подружились. Обедал, смотрел на экран, видел, как стрелка самолёта передвигалась вблизи знакомых городов. Мысленно ходил по их улицам, передавал душевные приветы городам и живущим в них знакомым: Иркутску, Красноярску, Омску, Тобольску, Тюмени, Барнаулу, Оренбургу, Екатеринбургу, Симбирску, Самаре, Вятке, Нижнему Новгороду.

Итак, я в Москве. Вхожу в дом с лицом победителя: «Нихау!»

Жена не верит, что я сам купил ей туфли. «И ни с кем не советовался?» Открывает коробку. Сразу видно – туфли нравятся. Села, примерила левую туфельку. Точно по ноге.

- Ура! – воскликнул я. –Золушка! Нет, уже королева! Должны же твои измученные московским асфальтом ноги обрести давно заслуженную радость удобства пешего перемещения.

Так я витиевато выражался, а тем временем королева взяла в руки другую туфельку и в ужасе, ещё и сама не веря, поняла непоправимое:

- Она же тоже левая! Левая! Ужас! Как так? Ты что, не видел, не посмотрел?– Глаза её наполнились слезами.

- Но я, когда выбрал, при мне положили их в коробку. Потом в фирменный пакет. Как я мог понять?

- А в гостинице? Не посмотрел?

- Да я сразу их завернул в свитер, как драгоценность, и в сумку.

Да, вот такая случилась трагедия, привёз одинаковые туфли. Я очень переживал. Раз в жизни мог отличиться и опозорился. Потом мы анализировали, и поняли, что не могла продавщица специально положить в коробку две левые туфли. Бедняжке придётся платить за свою ошибку. Я-то уже за их ошибку заплатил слезами жены.

Ладно, думал я, стараясь остальными покупками, особенно чаем и подарками внукам угодить несчастной Золушке, думал: вот напишу про Шанхай, вот напечатаю, они прочтут, им понравится, и ещё меня пригласят. И пойду я в этот магазин, и принесу левую туфельку и обменяю на правую. И снова вернусь в Москву, обрадую жену, а сам буду тосковать по Шанхаю.