В конце апреля 2015 года состоялся третий заочный круглый стол Совета по литературной критике Союза писателей России. В этот раз в центре внимания были проблемы, связанные с писательством как особой творческой и общественной деятельностью. Современность размыла видимые границы территории, на которой существует подлинное художественное слово, и теперь всякий пишущий и публикующийся автор, не смущаясь, может назвать себя писателем.

Вопросы к этому обсуждению были подготовлены Ниной Ягодинцевой:

Художественной литературой сегодня равно называются явления диаметрально противоположные: как глубокие художественные исследования, так и развлекательно-развращающее чтиво, как литературно совершенные, так и совершенно самодеятельные, с полным забвением законов языка произведения. Каковы, на ваш взгляд, сущностные качества художественной литературы, отличающие её от других занятий, схожих с литературой по форме?

В литературу активно вторгается блогосфера. Многие блогеры открыто называют себя писателями – ну да, правильно, они ведь пишут… Понятно, что даже очень большое количество разнокачественной интернет-публицистикине может заменить художественную литературу, но не считаться с наличием новой области литературных коммуникаций нельзя. Каким вы видите литературный процесс ближайших лет: произойдёт ли включение в него блогосферы, или литература её проигнориррует, а возможно, может и произойти некий синтез?

Звание члена Союза писателей (литераторов, версификаторов, баталистов-маринистов и др.), несмотря на все производственно-бытовые сложности литературной работы, остаётся чрезвычайно привлекательным для пишущих. В результате либо писательские организации непомерно раздуваются, а собственно о литературе поговорить не с кем, либо отвергнутые авторы копят обиды и изливают яд на СП и на весь мир. И другая сторона медали: получается, что коммерческие авторы, строгающие роман за романом, одни только имеют право на звание профессионалов, поскольку зарабатывают литературным трудом. Можете ли вы назвать критерии профессионализма писателя? Чем отличается писатель-профессионал как от самонадеянного самодеятельного автора, так и от расчётливого автора-литкоммерсанта?

Литературная традиция – явление развивающееся, она жива только тогда, когда её неизменные, корневые, базовые смыслы подпитываются смыслами новыми, современными. Начало XXI века требует активного обновления русской литературной традиции.Что в ней сегодня требует изменений и что следует беречь от нововведений, бережно сохранять в постоянстве?

Как вы читаете, что сегодня можно считать коллективным запросом литературе от молодого поколения? Какие темы, идеи, смыслы могут стать ответом на этот запрос? Нужно ли учитывать изменившуюся психологию чтения (электронные книги и пр.), или не следует на это оглядываться? Должна ли литература по-прежнему выполнять проективную задачу – и в каком направлении это, по вашему мнению, может и должно происходить?

О сердцевине литературного творчества, о писательском Союзе, о традиции и новом времени, которое требует своего осмысления, размышляют Нина Ягодинцева, Светлана Замлелова, Виктор Бараков, Вячеслав Лютый и Андрей Тимофеев.

Редакция "Российского писателя" рассчитывает, что и другие наши коллеги присоединятся к начатому Советом по литературной критике важному разговору, ответят на все или на часть предложенных для обсуждения Советом по литературной критике вопросов.

Материалы присылать по адресу: sp@rospisatel.ru

Нина ЯГОДИНЦЕВА, кандидат культурологии, доцент Челябинской государственной академии культуры и искусств, секретарь Союза писателей России.

1. Художественной литературой сегодня равно называются явления диаметрально противоположные: как глубокие художественные исследования, так и развлекательно-развращающее чтиво, как литературно совершенные, так и совершенно самодеятельные, с полным забвением законов языка произведения. Каковы, на ваш взгляд, сущностные качества художественной литературы, отличающие её от других занятий, схожих с литературой по форме?

Обобщая свой постепенно растущий литературно- и сценарно-педагогический опыт, каждый раз с удивлением отмечаю, что свои самые большие открытия практически все ученики (а они очень разного возраста) совершают, отвечая на сущностные вопросы.

Каждая вещь существует для чего-то, каждое явление строго функционально (и в высоком, и в строго утилитарном, прикладном плане) и имеет смысл тогда, когда эту функцию выполняет. То, что не функционально, либо используется для спекуляций и достижения скрытых целей, либо тихо разрушается и отмирает. Понимание сущности делает нас свободными в выборе форм.

Но парадокс в том, что опознаём мы явления не по сути, а именно по форме. Воспринимаем по форме – и форму эту бесконечно воспроизводим. И очень часто – мимо сущности, а иногда и вопреки ей.

Количество литературных, окололитературных и псевдолитературных форм вокруг множится в геометрической прогрессии. Что же из них литература в сущности?

Вот, например, вспыхнула у нас недавно дискуссия: нужно ли учить детей писать стихи? И, конечно же, было объявлено: неча, мол, графоманов плодить, не литература это вовсе, пусть лучше читают (и в подтексте явно звучало – нас! Нас читают!).

Здесь как раз в полной мере и проявилось то самое непонимание сути вопроса. Да, конечно, детские опыты со словом отношения к литературе не имеют. Эти упражнения – средство развития личности: умения видеть, осмысливать, воссоздавать и преображать. В жизни очень пригодится. Особенно тем, кто по своим наклонностям не гуманитарий. И упразднять поэтическую педагогику под предлогом, что она не литература, – всё равно, что упразднять слона по причине того, что он вообще не лошадь.

Так что же литература по сути? Первое, что даётся в словарях: это произведения письменности, имеющие общественное значение. Следовательно, отметаем: надписи на заборах, смс-переписку, школьные сочинения и пр. (я уже слышала не однажды, как в начале Года литературы стращали школьников именно этим: написал записку на уроке – всё, ты попал, литература!). Конечно, у жизни великолепное чувство юмора, и иная частная переписка, например, может внезапно стать зеркалом века и судьбы – но об этом позже. Забавно, что так называемые «самовыраженцы», о коих я писала уже не однажды, согласно приведённому наиболее общему определению в литературу могут попасть разве что весьма малой частью, и то по счастливой случайности.

Итак, мы провели внешнюю границу литературы как явления. А что же в её вершинном смысле? Занимаясь вопросами литературных технологий (в сценарном мастерстве это необходимая оставляющая), легко понять, что сущность литературы – постановка и решение актуальных нравственных задач (общественно значимых, как было сказано выше). Накопление нравственного опыта. А форма может быть любой – развлекательной, поучающей, медитативной, философской… Форм бесконечное множество, и они обновляются постоянно, но если литература утрачивает суть – все формальные ухищрения бессмысленны. И потому либо нужно владеть формой в совершенстве, чтобы выразить суть в её чистоте, – либо лучше забыть про формы и решать нравственную проблему «напрямую», забыв, что есть литература, сосредоточившись на сути. Тогда и происходит та самая счастливая случайность… Но может и не произойти.

Столь прагматический подход вызывает обычно бурю возмущения у тех, кто пишет «для души». Но тогда и сетовать нечего, что интерес к литературе падает: читают «для души» только тогда, когда осознанно или интуитивно ищут ответы на вопросы, душе этой покоя не дающие. И читают то, что способно дать ответ.

2. В литературу активно вторгается блогосфера. Многие блогеры открыто называют себя писателями – ну да, правильно, они ведь пишут… Понятно, что даже очень большое количество разнокачественной интернет-публицистики не может заменить художественную литературу, но не считаться с наличием новой области литературных коммуникаций нельзя. Каким вы видите литературный процесс ближайших лет: произойдёт ли включение в него блогосферы, или литература её проигнорирует, а возможно, может и произойти некий синтез?

Этот вопрос я включила в обсуждение потому, что его в той или иной форме часто задают студенты-филологи, уже изучающие блоги как часть именно литературного процесса. Но, чтобы разобраться, здесь необходимо структурное видение и понимание того, что литература: а) описывает, б) обобщает и типизирует, в) моделирует и проектирует. Третий пункт совмещает в себе и первый, и второй (и в чистом понимании как раз литературой является). Блогосфера вполне органично вписывается в первые два пункта. Причём обобщает и типизирует далеко не всегда, много чаще – просто описывает. А вот с третьим пунктом – уже большая проблема. Этого просто нет, для него много чего не хватает, и главное – понимания, что «писатель» не просто от слова «писать» (см. 3 пункт).

В подавляющем большинстве блогосфера – «дневники писателей», но только, за счастливым редчайшим исключением, без самих писателей. Путевые заметки, «злоба дня», зарисовки»… Богатейший материал для собственно литературы. Но при стремительности подмен у блогосферы есть шанс вытеснить собой литературу и завести на её месте бытовые, идеологические, политические склоки – что и происходит сейчас, благодаря наличию быстрой обратной связи. В перспективе, если литература не отстоит свои позиции, блогосфера её вытеснит, поскольку она «заточена» под массовое сознание, а читатель литературы – явление индивидуально-«штучное».

3. Звание члена Союза писателей (литераторов, версификаторов, баталистов-маринистов и др.), несмотря на все производственно-бытовые сложности литературной работы, остаётся чрезвычайно привлекательным для пишущих. В результате либо писательские организации непомерно раздуваются, а собственно о литературе поговорить не с кем, либо отвергнутые авторы копят обиды и изливают яд на СП и на весь мир. И другая сторона медали: получается, что коммерческие авторы, строгающие роман за романом, одни только имеют право на звание профессионалов, поскольку зарабатывают литературным трудом. Можете ли вы назвать критерии профессионализма писателя? Чем отличается писатель-профессионал как от самонадеянного самодеятельного автора, так и от расчётливого автора-литкоммерсанта?

Ответить на этот вопрос просто, если иметь в виду сущностное определение литературы. Тот, кто работает в границах главной задачи литературы и делает это талантливо, – профессионал. Всё остальное либо самодеятельность «для души», либо коммерческие проекты (сюда же относятся и идеологические, ведь за ними – то же производство текстов с конкретной утилитарной целью и соответствующим вознаграждением). Но путь в литературу простым не бывает, и поэтому о профессионализме можно говорить только в отношении уже состоявшихся авторов. Я вывела для себя ещё один критерий профессионализма, внутренний. Когда человек только вступает в литературный мир, ему важно быть услышанным, в бесконечном своём монологе он мало обращает внимание на тех, кто рядом. Затем возникает диалог – и только после этого ситуация «переворачивается»: теперь уже профессионал «слушает» язык, воспринимает реальность, стараясь услышать и увидеть как можно больше, устраняет по возможности своё эгоистическое «я» и начинает исследовать объективные законы реальности и законы языка (как раз то, что имеет общественное значение). Это – профессионализм. Всё остальное вполне укладывается в две чёткие формулировки: «А я вот так вижу! Это моя душа!» и «За это хорошо заплатят». Путаница в вопросе о писательской профессии невероятная, разлёт мнений – от слюнявой романтики до чёрного цинизма, а истина молча стоит посредине и наблюдает за нами с грустной усмешкой.

4. Литературная традиция – явление развивающееся, она жива только тогда, когда её неизменные, корневые, базовые смыслы подпитываются смыслами новыми, современными. Начало XXI века требует активного обновления русской литературной традиции. Что в ней сегодня требует изменений и что следует беречь от нововведений, бережно сохранять в постоянстве?

Четвёртый вопрос прямо перекликается с двумя первыми. Во всех изменениях, на мой взгляд, неизменными должны сохраняться две вещи: сущность и принципы. И нововведения здесь могут стать гибельными. А вот с формами всё гораздо сложнее. Технологии предлагают свои варианты, требующие адаптации, наполнения смыслом – но если наполнения не происходит, форма очень легко выдаётся за содержание и работает на разрушение (не писатели, осваивая технологии, становятся блогерами, а блогеры выдают себя за писателей, выхолащивая суть литературы). В плане освоения форм с огромным интересом постоянно слежу за материалами сайта «Росийский писатель», где технология помогает оперативно разворачивать широчайший спектр литературной деятельности. Правда, я сама так и не освоила здесь жанр стремительных подстатейных комментариев, но это уже частность.

Ещё один сложный момент – переход от деревенской культуры к городской, изменение самой основы жизни, реальности вокруг, темпоритма, плотности человеческих событий. Драгоценным качеством русской литературы, возникшим в лоне крестьянской культуры и философии, всегда было согласование личной жизни человека с жизнью природы, с её особенным темпоритмом и вечным обновлением. В высоком плане та же связь прослеживалась всегда как со-весть, согласование духовное – личное с общим. Город выбивает эту опору, заставляет спешить, создаёт плотную, удушливую атмосферу борьбы самолюбий, мелких страстей... Он не освоен традицией, все базовые, корневые смыслы остались там, в деревне – но ведь сама плотность городского быта и бытия несёт в себе некое иное, новое качество, всё отчётливее проявляющееся в жизни… Возможно, его-то настойчиво и ищут читатели блогов, литературных сайтов, всяческих нон-фикшн. Город, на мой взгляд, не обжит традицией, не просвечен ею, не облагорожен тем – корневым – космическим мироощущением бытия… И в его предельно напряжённый ритм ещё не внесён глубокий размеренный пульс русской вечности.

5. Как вы читаете, что сегодня можно считать коллективным запросом литературе от молодого поколения? Какие темы, идеи, смыслы могут стать ответом на этот запрос? Нужно ли учитывать изменившуюся психологию чтения (электронные книги и пр.), или не следует на это оглядываться? Должна ли литература по-прежнему выполнять проективную задачу – и в каком направлении это, по вашему мнению, может и должно происходить?

На мой взгляд, это запрос на модальных персонажей, героев времени – без подмен и спекуляций. Зеркало – точнее, собирающий «магический кристалл» для поколения. Литература сегодня более описывает, чем типизирует, а уж моделирует ещё меньше того. Литературный опыт преодоления обстоятельств только-только начинает складываться (слишком сокрушительными, видимо, оказались обстоятельства), а он давно уже необходим. Психология чтения изменилась не только из-за технологий: жизнь стала прагматичнее, и вопрос «зачем читать?» встаёт всё острее. «Учиться жизни» – должен бы быть ответ, но учителей жизни слишком много, и большинство их них спекулирует простотой и относительной доступностью своих уроков. И литература остаётся не у дел. Думаю, проективное направление в литературе для молодого поколения должно стать ведущим. И в нём должен ощущаться тот самый – глубокий и размеренный – пульс русской вечности.

Светлана ЗАМЛЕЛОВА, писатель, литературный критик, переводчик, главный редактор виртуального журнала «Камертон», кандидат философских наук (Сергиев Посад)

1.Художественной литературой сегодня равно называются явления диаметрально противоположные: как глубокие художественные исследования, так и развлекательно-развращающее чтиво, как литературно совершенные, так и совершенно самодеятельные, с полным забвением законов языка произведения. Каковы, на ваш взгляд, сущностные качества художественной литературы, отличающие её от других занятий, схожих с литературой по форме?

О литературе, как и любом другом искусстве, можно говорить, отвечая на вопросы «о чём» и «как». Прежде чем рассуждать – о чём произведение, важно увидеть и понять – как оно сделано. Есть такая легенда об И.Е. Репине: когда к нему приходил художник и называл себя абстракционистом, Репин просил нарисовать лошадь. Если художник не справлялся, Репин выгонял его, будучи уверен, что такой абстракционизм – от неумения рисовать. Умение рисовать, владение техникой рисунка – это основа изобразительного искусства. Владение словом – основа искусства слова. Если пишущий человек не владеет словом, не имеет так называемого чувства слова, писатель из него никудышный. Примеров косноязычия бывает довольно в школьных сочинениях. Не раз эти ошибки школьников публиковались и становились предметом всеобщих насмешек. Вот лишь несколько из них: «Когда туман рассеялся, князь увидел татаро-монгольское иго»; «Великий писатель Лев Толстой одной ногой стоял в прошлом, а другой приветствовал настоящее»; «Ёж, жаба и ласточки помогают садовнику поедать насекомых».

А вот примеры из сочинений современных писателей, лауреатов, кстати, многих премий: «Темнота колыхалась вокруг неровными сгустками, и одна из темнот была человеком»; «Наши девушки целомудренны, а многие невинны»; «Он развёлся с женой, питался на пенсию своей матери». Не многим лучше, не правда ли?

Литературный, художественный язык – это первое сущностное качество художественной литературы. К сожалению – этому, в частности, был посвящён прошлый Круглый стол – сегодня художественному языку уделяется критикой всё меньше внимания. То есть мы порассуждали о проблемах литературы и критики и пошли дальше хвалить косноязычие, а по сути – добивать нашу несчастную литературу. Остаётся надеяться, что литература выживет и сохранится не благодаря критике, а вопреки ей.
Так вот, без художественного языка, без индивидуального почерка нет писателя и нет, соответственно, художественной литературы. Но кроме владения языком, писатель должен уметь создавать миры. Литература – это и есть параллельные миры. Только в настоящей художественной литературе – это живые миры. Они могут быть населены кем угодно. Но читая, не остаётся сомнений, что существа из этих параллельных миров живые, что они ходят, дышат и говорят именно так, как должны это делать. В живых мирах нет места шаблону или ходульности, зато всё здесь происходит, подчиняясь внутренней логике. А если и появляется ходульность, то она всегда логически обоснована и преподнесена так, что читатель верит: иначе и быть не могло. Все персонажи – как в жизни – имеют своё лицо, свой характер, свои достоинства и недостатки, разговаривают, в конце концов, каждый по-своему.

Кроме того, художественная литература говорит языком образов, пряча многое в детали, цвета, в символы. Всё это, конечно, нужно уметь прочитывать. Беда в том, что прочитывать зачастую нечего.

И конечно, произведение литературы – это всегда что-то цельное, служащее общему замыслу. Это может быть самый крутой авангард или самая немыслимая абстракция, но цельность – проявление способности видеть целое, а не куски, и потому никак не связана со стилем и подходом. Разорванное, нецельное повествование – всегда признак плохой литературы, слабой одарённости автора, неумения подчинить своему замыслу повествование.

Вот это, пожалуй, главное, что отличает художественную литературу от схожих по форме занятий. При этом литература может быть и серьёзной, и чисто развлекательной (так называемая беллетристика), и какой-нибудь экспериментальной. Главное, чтобы это было живое, цельное повествование, написанное хорошим языком. Если же художественная литература учит худому – это вовсе не обязательно свидетельствует о том, что перед нами не литература. Не нужно путать литературу с моралью. Сегодня очень много появилось православных писателей, пишущих о святых угодниках или о том, как человек ходил-ходил мимо церкви, а потом решил в неё зайти… К литературе это, как правило, не имеет никакого отношения. В то же время и большой художник может служить Злу, и это уже на совести художника.

2. В литературу активно вторгается блогосфера. Многие блогеры открыто называют себя писателями – ну да, правильно, они ведь пишут… Понятно, что даже очень большое количество разнокачественной интернет-публицистики не может заменить художественную литературу, но не считаться с наличием новой области литературных коммуникаций нельзя. Каким вы видите литературный процесс ближайших лет: произойдёт ли включение в него блогосферы, или литература её проигнориррует, а возможно, может и произойти некий синтез?

Блогосфера – всего лишь форма. Человек сидит перед компьютером и пишет по две строчки в Твиттере, но он может написать статью в ФейсБуке или на своём собственном сайте, или на любом другом портале, где можно самому публиковать свои произведения. Конечно, интернет-публицистика не может заменить художественную литературу. Но и любая другая публицистика не может её заменить. Есть художественная публицистика. Но это не то же, что роман или рассказ, или повесть.

Вообще, блоггер – это человек, ведущий интернет-дневник. Многие писатели вели свои дневники. Многие и сейчас продолжают эту традицию. Причём публикуют собственные дневники при жизни. Вот, кстати, тема для размышлений!..

Но никакие дневники – ни бумажные, ни сетевые – не способны заменить беллетристику, например. Дневники Толстого очень интересны и поучительны. Но они не заменят «Войну и мир». Даже «Дневник писателя» Достоевского, который ближе всего к блогосфере, потому что дневником называется лишь формально – писатель не вёл этот дневник для себя и не описывал интимных переживаний – так вот, даже «Дневник писателя» не заменит ни один роман Достоевского. Более того, Достоевский остался бы собой и без этого дневника. А вот без «Братьев Карамазовых» – вряд ли.

Скорее всего, блогосфера и дальше проследует параллельным курсом с литературой.

Литература относится к области изящных искусств. Литературу иначе мы называем «изящной словесностью». Применительно к искусству говорить о профессионализме не вполне корректно. Поскольку профессионализм, по определению, это признак ремесленничества. В искусстве речь может идти о мастерстве. Это когда творец вполне овладевает своим инструментарием и даже становится виртуозом. Виртуоз и профессионал – разные явления, как Моцарт и Сальери. Один творит и делает это более или менее виртуозно. Другой музыку рязъял как труп и стал профессионалом. Только творцом от этого не стал. Например, очень много профессиональных, но не слишком талантливых стихов. А встречаются стихи талантливые, живые, но, однако, не отделанные, не виртуозные.

Мы знаем Ивана Сурикова, Алексея Кольцова, Ивана Кокорева, Пимена Карпова и других творцов из народа. Язык не повернётся называть автора стихотворения «Детство» «профессионалом». Поэтому нельзя противопоставлять «профессионалов» «литкоммерсантам» и «самодеятельным авторам». Авторы, кстати, все самодеятельные – никто их не назначает и не уполномочивает писать. А вот различать их можно по степени одарённости, что проявляется во вполне определённых, конкретных вещах, и по уровню мастерства или виртуозности. Поздний Пушкин – виртуоз по отношению к самому себе раннему. Но и по ранним его творениям можно было сделать вывод о таланте. То же и с Достоевским. Некоторые ранние его произведения вызывают какое-то чувство неловкости. Но талант в них бесспорно присутствует. В то же время немало произведений вполне гладких, отделанных, но совершенно мёртвых.

Литературная традиция – это только ориентир. На что ориентирована русская классическая литература? На возвышенную красоту, на справедливость. На Добро, одним словом. На утверждение Добра. И неважно как это делается – через прямое утверждение или через отрицание. Всякая литература, как и любое другое искусство, есть плоть от плоти народа, её породившего. Народа не в смысле простонародья, а в цивилизационном, ценностном смысле. Эта связь, если она есть, проявляется всегда в точном понимании и ощущении всего национального. Примеры опять же – в русской классической литературе. Иван Сергеевич Тургенев. Аристократ, западник, подолгу живавший за границей. Тем не менее – неподражаемое чувство языка, чувство родной природы, можно сказать – чувство национального характера и национальной истории. Чтобы быть хорошим писателем, не надо писать «как Тургенев», надо обладать теми же качествами и писать о своём. Традицию нельзя обновить – она либо есть, либо её нет. Традицию можно сохранить или от неё отказаться. В нашем случае это означает, что либо мы продолжаем ценить талант, врождённое чувство русского слова и виртуозное владение этим словом, продолжаем ценить возвышенную направленность литературы, либо мы от всего этого отказываемся и признаём, что Автор умер, а литература должна развлекать. Либо мы строго относимся к тексту, либо мы, желая прицепиться к чужой славе, хвалим всё подряд, а точнее, то – что нужно издательскому бизнесу. Либо мы признаём значение Красоты в нашей литературе, либо материмся, кто как умеет, и смакуем физиологию. Многие писатели сегодня напоминают попавших под дурное влияние подростков, которые вырвались из-под родительской опеки (традиции) и пустились во все тяжкие. Но чтобы кем-то стать, нужно, прежде всего, оставаться самим собой. Потеряв себя, человек рискует потерять всё.

Ответом (не путать с потаканием!) на любые запросы могут стать вечные идеи и смыслы. Литература для молодого поколения должна быть интересной для молодого поколения. Но это не значит, что надо описывать наркоманов, а в конце грозить пальчиком. Беляев, Стивенсон, Лагин, Дюма, Стругацкие, Толкиен – разве сегодня это неинтересно? Почему люди старшего поколения считают, что сегодня Дюма, например, не отвечает запросам молодых? Ведь в своё время они зачитывались и «Тремя мушкетёрами», и «Графом Монте-Кристо». Но разве они были современниками Дюма? Или их запросы соответствовали запросам девятнадцатого века?

Более того, говорить о запросах применительно к искусству – это опять же не совсем верно. Потому что там, где начинается удовлетворение запросам, там кончается искусство. И снова напрашивается пример из Булгакова:

«Когда наступал какой-нибудь революционный праздник, Навзикат говорил:

— Надеюсь, что к послезавтрашнему празднику Вы разразитесь хорошим героическим рассказом.

Я бледнел, и краснел, и мялся.

— Я не умею писать героические революционные рассказы, — говорил я Навзикату.

Навзикат этого не понимал. У него, как я уже давно понял, был странный взгляд на журналистов и писателей. Он полагал, что журналист может написать все что угодно и что ему безразлично, что ни написать. А, меж тем, по некоторым соображениям, мне нельзя было объяснить Навзикату кой-что: например, что для того, чтобы разразиться хорошим революционным рассказом, нужно прежде всего самому быть революционером и радоваться наступлению революционного праздника. В противном же случае рассказ у того, кто им разразится по денежным или иным каким побуждениям, получится плохой...»

Не надо быть Навзикатом, не надо думать о запросах, надо писать интересно и о том, что самому интересно. И не важно, какие книги – бумажные или электронные. Было бы потом, что почитать. Напишите интересный роман – о любом времени и любом месте, но только хорошим языком, с необыкновенными приключениями, с яркими героями, которым хочется подражать. И пусть Добро побеждает Зло. Вот и будет ответ на запрос молодого поколения.

Виктор БАРАКОВ, литературовед, писатель, критик, доктор филологических наук (Вологда)

1.Художественной литературой сегодня равно называются явления диаметрально противоположные: как глубокие художественные исследования, так и развлекательно-развращающее чтиво, как литературно совершенные, так и совершенно самодеятельные, с полным забвением законов языка произведения. Каковы, на ваш взгляд, сущностные качества художественной литературы, отличающие её от других занятий, схожих с литературой по форме?

Литература – это искусство слова, высший род искусства. Данное определение является классическим и не вызывает возражений. А вот все остальное – предмет безграничных осмыслений, переосмыслений и трактовок образного словесного творчества как душевного и духовного освоения мира Божьего и человеческого.

Не хочу казаться занудой, поэтому постараюсь выразить свою мысль предельно художественно.

Искусство слова, как и любое другое искусство, невозможно без таланта. Талант — явь неземного происхождения. Если получил свыше бесценный дар слышать океан многоголосья, то надо окунуться в него с головой. Если озарен вышним сиянием, то в небо и надо смотреть, сверяя свое сознание с его бесконечностью, и в то же время с дыханием земли. Самоотверженность и подвижничество — старинная и всегдашняя доблесть Руси. Слову предела нет, нет ему и покоя. Не должно быть и боязни всматриваться в скорбную и благословенную русскую жизнь до самой ее глубины. Богом нам заповедана вечность; память, ум и фантазия — ее посланники. Надо только помнить, что не ты властелин всего этого чуда. Ты всего лишь слушатель и одинокий певец долгой-долгой песни любви и печали...

2. В литературу активно вторгается блогосфера. Многие блогеры открыто называют себя писателями – ну да, правильно, они ведь пишут… Понятно, что даже очень большое количество разнокачественной интернет-публицистики не может заменить художественную литературу, но не считаться с наличием новой области литературных коммуникаций нельзя. Каким вы видите литературный процесс ближайших лет: произойдёт ли включение в него блогосферы, или литература её проигнориррует, а возможно, может и произойти некий синтез?

Не стал бы разграничивать и «сталкивать лбами» печатные издания и литературные публикации в интернете. И то, и другое необходимо. Правда, макулатуры больше в сети, но со временем в ней останутся «на виду» лишь авторитетные журналы, библиотеки и авторские страницы.

Электронные и печатные книги – тоже не конкуренты. Не так уж и важно, каким способом информация доходит до читателя, лишь бы качество ее было на высоте.

Куда страшнее административная кампания по удушению библиотек, особенно юношеских и детских. В молодом возрасте общение имеет решающее значение для становления мировоззрения, и такие библиотеки были (и пока остаются) центрами для подобных встреч.

Говорят, что сейчас время коммерции… И в советском прошлом полным-полно было дельцов от литературы: толпы поэтов-песенников, россыпь сомнительных «детских авторов», и целый строй халтурщиков, готовых накропать за государственные деньги пухлые тома – достаточно вспомнить бесконечно серую книжную серию «Пламенные революционеры».
Только тогда они знали свое место и под очи «сиятельного начальства» не лезли, хотя и имели тайных покровителей.

А ныне акунины, маринины и донцовы в фаворе. Только на их похороны (да продлятся их дни!) никогда не придет народ, как в случае с почившим недавно В.Г. Распутиным, а только «почитатели таланта».

А чтобы писательские организации не раздувались и не лопались от чрезмерного тщеславия авторов и всеядности руководства, нужны профессионализм, характер и сила воли тех, кто рассматривает рукописи.

Наше Вологодское отделение считается в России чуть ли не самым жестким. За год принимаем одного-двух, - это в лучшем случае, - а порой и вообще «оставляем на бобах» претендентов.

Впрочем, семинары и обсуждения проводим регулярно, пишем внутренние и внешние рецензии, пестуем талантливую молодежь, если таковая находится.

А вот с графоманами – просто беда. На наши головы вылиты цистерны помоев, мы нажили себе кучу врагов, но со своих принципиальных позиций мы не уйдем, как бы ни хотели и не жаждали нашего отступления окололитературные безличности.

О традициях и новаторстве написаны горы литературы, не буду повторять замечательные определения и их расшифровки у В. Кожинова, Ю. Селезнева и других великих русских литературоведов.

На первый план сейчас вышли мировоззренческие противоречия. Например, с местным «Союзом российских писателей», в котором графоманов – большинство, мы несовместимы, прежде всего, с идеологических, эстетических и религиозных позиций. Жаль, что руководство города и области поддерживает именно этот самозваный союз, - предоставило дом, деньги на издание сборника и т.д. Им ближе не Ольга Фокина, а некая Ната Сучкова, автор следующих строк:

Я думала, их уже не существует,
но вот они здесь — салют! —
берёзы, в которых девчонки курят,
в которых мальчишки пьют.
Такие же тонкие, с белою кожей —
тычинки и волоски,
берёзы, в которые тыкали ножик
и вдруг обнимали с тоски.
Свидетели бурных районных разборок —
нередких, увы, по пьяни,
свидетели громких ночных разговоров
и нюханий всякой дряни.
И если здесь что-нибудь с ними сравнится,
то только — приятель, дай пять! —
кусты, куда девочки бегают писать
и ходят мальчишки ссать.

В последние годы происходит выдавливание нашей писательской организации из вологодского культурного пространства. Хотя и у нас есть сочувствующие, кое-какую поддержку получаем и мы, но в разы меньше. Сравните, например, суммы премий: Сучковой – миллион рублей, Фокиной – 100 тысяч…

Властям наши антиподы «идеологически близки». Мы никогда не забудем, как почти 20 лет назад один крупный вологодский чиновник, заместитель губернатора, распорядился отменить торжественное собрание и концерт, организованный в честь юбиляра Вадима Валерьяновича Кожинова, для нашего края человека дорогого и знакового. Уже и билеты были проданы, и афиши висели, но в последний момент Кожинова заменили на… одесского хохмача.

Наша многолетняя неопределенность объясняется идеологическими причинами, но оформленными «медвежьей властью» юридически. Была у нас месяц назад встреча с чиновниками... Мы твердили о необходимости закона "О творческих организациях", об обязательных квотах для библиотек, о статусе профессии, о нормах в выплате гонораров, о государственной поддержке книгоиздания и журналов, - а нам: "И не мечтайте! Все это противоречит закону об общественных организациях, ваши требования мы не примем к исполнению НИКОГДА!".

Все понятно: не закону, а их идеологии все это противоречит. Они, вероятно, думают жить вечно.

Нынешняя молодежь находится в таком же расколотом состоянии, как и все общество. Единственное отличие от старшего и среднего поколений – та жажда, с которой они хотят постичь истину. Ищут они ее везде, в том числе в русской публицистике, поэзии и прозе, - в интернете, конечно, - но и там они тычутся, как слепые котята, пока не начнешь направлять их по верным адресам.

К всеобщему ужасу, на первый курс университета, в котором я работаю, молодые люди и девушки приходят с минимальными знаниями, в голове у них – «чистая доска». Но и душа у них чистая, несмотря на многолетнюю пропаганду греха. И растут они быстро, даже стремительно, если поверят нам, если для них станет близким то, о чем мы говорим и пишем.

А темы, идеи и смыслы у нас вечные, как и сама жизнь души и духа.

Вячеслав ЛЮТЫЙ, литературный критик, зам. главного редактора журнала «Подъём» (Воронеж)

1.Художественной литературой сегодня равно называются явления диаметрально противоположные: как глубокие художественные исследования, так и развлекательно-развращающее чтиво, как литературно совершенные, так и совершенно самодеятельные, с полным забвением законов языка произведения. Каковы, на ваш взгляд, сущностные качества художественной литературы, отличающие её от других занятий, схожих с литературой по форме?

Одним из главных признаков собственно художественной литературы можно счесть наличие художественного мира, который создал писатель. В его пространстве и времени действуют герои, обладающие характерами и узнаваемой речью. Этот мир и его люди связаны с реальностью, ее проблемами и событиями. Разумеется, такая связь может осуществляться через сугубо интеллектуальные шаги, однако только реализм в каком-то конечном смысле может стать человеку своего рода поводырем на его жизненном пути. Реализм помогает опознать окружающее пространство, понять текущее время, тогда как все иные творческие школы дают читателю лишь лоскуты преображенной действительности. Эти литературные ракурсы напоминают гадание слепых о слоне: потрогавший ногу скажет, что слон похож на колонну, потрогавший хвост упомянет о веревке и т.п. Все это вспомогательные части, порой очень внешние, но все-таки для развития литературы – нужные, во всяком случае – в ее перспективе.

Сегодня новоявленный автор полагает, что писатель – это тот, кто может писать безудержно. Тогда как Бунин считал, что научиться писать – означает научиться вычеркивать. В этой мысли есть абрис сверхзадачи, которая должна владеть художником. Кроме того, понятие стиля, столь почитаемое прежде, сегодня превратилось в некую индульгенцию, которой сочинитель откупается от недоумевающего читателя. А на деле знакомство с книгой происходит в такой последовательности: искусно написано – вроде, о важном говорится – писатель-умелец достал своими хитросплетениями – пошел он к черту! Душа читателя молчит, потому что автор озабочен переливами собственного голоса, а внешнее не становится общим для сочинителя и его книжного собеседника. Это признаки мертвой литературы, своего рода «туалет умерших».

Впрочем, есть масса рассказов, романов, стихотворений и поэм, написанных литературно безграмотно. В них отсутствует не только стиль, но самые общие признаки художественного письма явно неизвестны сочинителю. Эти книжки до литературы не доросли, просто печатный станок преподнес потенциальному читателю то, что в прошлые эпохи не выходило за рамки творческого баловства и демонстрировалось только друзьям и родственникам пишущего. Но есть и так называемая пара-литература. Наделенная внешними признаками серьезного литературного произведения, она изображает частное и скабрезное, пытается увлечь тебя вещами вторичными, изобразительно безвкусными и невыразительными. Наиболее характерным примером этого корпуса книг сегодня являются любовный роман и криминальные сюжеты. Однако «дамские» страницы в какой-то степени стали полигоном подобных жизненных коллизий, и уголовные сюжеты показывают читателю изломы социального устройства нашего общества. Конечно, это можно читать только по диагонали в то время, когда настоящая проблемная литература нащупывает свои сегодняшние средства и подходы к соответствующим темам.

2. В литературу активно вторгается блогосфера. Многие блогеры открыто называют себя писателями – ну да, правильно, они ведь пишут… Понятно, что даже очень большое количество разнокачественной интернет-публицистики не может заменить художественную литературу, но не считаться с наличием новой области литературных коммуникаций нельзя. Каким вы видите литературный процесс ближайших лет: произойдёт ли включение в него блогосферы, или литература её проигнориррует, а возможно, может и произойти некий синтез?

Если посмотреть на тексты из блогосферы, то им в огромной степени свойственна субъективность и эмоциональность, что само по себе отнюдь не является недостатком, поскольку так выявляется демократизм автора, похожего на читателя. Однако названным качествам нужна форма и мера их применения. Вот с этими вещами в подобных текстах, как правило, дело обстоит плохо. Даже яркая речь такого автора отлита не в форму статьи, что подразумевает некую основательность мнения, а помещена в контуры комментария, который может быть совершенно не сосредоточенным по смыслу, но притом иметь характер стилевого факсимиле сочинителя. И это для последнего – самое важное. Вот почему литература, являясь изначально выжимкой мысли и концентрацией образа, всегда будет относиться снисходительно к высказываниям в блогосфере. Потому что тут главное – фигура говорящего, а не собственно текст, который может быть подписан анонимом. Видимо, в настоящий момент образуется некий дополнительный буферный слой между писателем-исследователем и читателем, заполненный текстами такого рода. Наверное, это демократично, но литература – особый вид деятельности, со своими правилами ремесла и своими ярчайшими достижениями. В соответствии с поговоркой, не нужно путать Божий дар с яичницей, несмотря на то, что ни одна из этих позиций не отрицает другую.

Писателя-профессионала характеризует сверхзадача, которая складывается в его сознании, когда он подступает к своему новому произведению. Как правило, эта вещь дорога автору и ценится им куда больше, чем собственное благополучие и здоровье. Разумеется, есть писатели с воловьими нервами и непробиваемой бычьей шкурой, овладевшие умением писать роман или сочинять стихи. Речь не о них. Самозабвение и короткая дистанция между мыслью и рукой отличает настоящего художника от подмастерья или ремесленника. Конечно, по Пушкину, «можно рукопись продать». Ведь это – тяжелый, психологически затратный труд. Очень часто клерки или чиновники от власти полагают, что писателям бы только потрепать языком, когда они встречаются друг с другом или судят-рядят в жюри различных фестивалей. У такого мнения есть некоторые основания, но не уличному регулировщику поучать конструктора автомобиля. Тут все – по-другому. Что касается коммерсанта-строкогона, то он озабочен, в первую очередь, коммерческим успехом. Если необходима эротическая сцена, с позиций маркетинга, – в тексте она будет. Тогда как настоящий писатель на страницу поместит только те подробности, которые считает важнейшими и что-то дополнительно говорящими о происходящем в романе или рассказе.

Сегодня постоянно возникают квази-писательские сообщества, в которые принимают новых членов по клубному принципу: род деятельности совпадает с титульным названием – плати денежный взнос и иди к нам. Тут совершенно отсутствует художественный, творческий ценз, но раскинула сети прагматика. Между тем, есть множество авторов и сочинений, главным образом среди военного сословия, в текстах которых присутствует свидетельство об эпохе и конкретных людях, неряшливо в литературном отношении выраженное, но вместе с тем – ценное. Именно потому «самопальные» творческие союзы не следует отвергать с порога как образования, дискредитирующие Союз писателей. Прежде всего потому, что писатель сам себя унизит, если потеряет понятие о нравственном поведении. Трактирный скрипач не порочит музыку Моцарта, но стремится к ней в меру своих сил и непосредственности чувства.

Для традиции характерны кристальные смыслы и понятия: детство, мать, честность, справедливость, чистота, затаенность женщины, любовь, верность, родина, память… В самых разных «весовых» пропорциях эти знаки насыщают все главные произведения русской литературы вне зависимости от века. Вот и сейчас важно не растерять эти «маяки» русского существования. Ну, а что касается стилистического и формального воплощения той или иной литературной идеи, то тут возможна полная свобода. Только условие одно: читатель знакомится с произведением, а не с автором, который иногда, подобно психическому больному, норовит предстать перед ним в разных образах – то Наполеона, то Моцарта, то Сократа, то Байрона. Важно отображение реальности и то, чтобы читатель окружающий мир узнавал. У писателя и читателя должно быть нечто общее в миропонимании и в отношении к жизненному пути, хотя бы – в малой степени. Однако для автора не лишним будет помнить, что авангард – только называет явления и их грани, а реализм – проникает в само существо события, человека, времени. Вот в самых общих чертах отношение к традиции, когда она понимается не как воспроизведение старых образцов, но как развитие принципа. Хотя и образцы давнего времени нужно беречь и перенимать отдельные элементы мастерства. Ведь не зря же порой говорится современным писателем: я учился у Толстого тому-то, а у Бунина перенял вот это. И совсем не слышно подобных ссылок на тексты, скажем, Мариенгофа или Бурлюка – они остались только в истории литературы, а жизнь прекрасно обходится без их творческого присутствия.

Молодое поколение входит в жизнь в стране, в которой смещены многие понятия. Неизвестно, какой уклад в настоящее время в России считается властью доминирующим – социальное государство или вертикаль воров и лжецов. Как реализуется принцип справедливости, когда молодая душа стремится к самореализации… Образование, медицина, культура – во всем сохраняется порочная двусмысленность. Поэтому для нового поколения чрезвычайно важно, чтобы правда и мужество оказались в литературе приоритетными понятиями, чтобы новый герой обладал мужскими качествами, а героиня – женскими, в противоположность нынешним образам самца и самки, настоятельно внедряемым в сознание молодежи. Сейчас особенно актуальным становится вопрос взаимного согласия молодого человека – государства – родины. В этом – и пространство художественного рассуждения, и проблема, и драматизм, и патетика. Нужны сильные характеры, решения, за которые герой может отвечать. И еще – скупость литературного письма, когда женоподобный треп категорически не присутствует на странице рассказа или повести. В таком контексте тема войны в Донбассе и противостояния злу, в какой бы форме оно ни было реализовано, несет в себе не только приметы времени, но и приметы личности персонажей произведения.

Для молодого сердца всегда важны вопросы правды, сколь бы ни было развращено юное сознание безудержной пропагандой наживы и беспринципности. Тут мало что меняется со сменой эпох. Ну, а форма книги – электронная или бумажная – вторична. Пусть будет и то, и другое. Тем более, что антагонизм традиционной книги и виртуальной сильно преувеличен СМИ и издательским бизнесом.

Проективная задача литературы никогда не должна покидать границы нашей словесности. В противном случае мы получим как итог обыкновенное чтиво, порой даже и неплохого уровня. С другой стороны, нелепо вольно перемещать проективную задачу русской литературы на ее территории или же отодвигать такую концептуальность куда-то на литературно-интеллектуальную обочину. Сама отечественная словесность не мыслима без проекта о человеке и его мире: такова форма ее существования. А то, что находится перед нами на полках магазинов, полосах газет и сайтов, есть лишь материальное отображение слабости государственной политики, а вовсе не действительная картина русской литературы наших дней. Важно отличать литературу, которая существует несмотря ни на что, от текстов, которые присутствуют в реальности лишь благодаря неким специальным подпоркам в виде хорошо подготовленного пиара или «креативного» горлопанства.

Андрей ТИМОФЕЕВ, прозаик, критик

Этот вопрос, безусловно, очень сложный и фундаментальный. Во-первых, потому что сущность художественной литературы – таинственна, и едва ли вообще может быть выражена во всей полноте человеческим языком. Во-вторых, ответ на данный вопрос имеет большую историю, которую невозможно игнорировать (в русской критике – от «Опыта истории русской литературы» Белинского до «Образа и схемы» М.Лобанова и «О беллетристике и моде в литературе» В.Кожинова). Но если оставить за скобками все необходимые оговорки, то можно выделить два главных качества художественной литературы, определяющих её сущность.

Первое – художественная литература всегда есть прорыв вглубь; касание самого нерва жизни; не рассказ о бытовании, а слово о бытии. Художественная литература во все века стремилась выразить истину о мире и людях в нём так, как понимал её тот или иной автор, тот или иной народ.

Вторая сущность художественной литературы – выражение драгоценного содержания языком не логических, рассудочных (пусть даже и вполне глубоких) построений, но языком образов. Бесконечномерность подлинного образа, его неисчерпаемость, но в то же время ясность и зримость, есть и механизм, и главная загадка художественной литературы.

Впрочем, стоит заметить, что и Белинский, и Кожинов считали «развлекательный» жанр (беллетристику) так же очень важным явлением. В современном литературном процессе как-то совершенно утеряны традиции хорошей беллетристики, не развращающей, но утверждающей (пусть не языком бесконечномерного образа и не на глубине художественной литературы, но тем не менее!). Такая беллетристика, увлекающая читателя, но и приобщающая его к добру и правде, могла бы даже в наше время расходиться большими тиражами и быть чрезвычайно полезной, особенно для воспитания молодого поколения.
Кроме того, в отличии от художественной литературы, явления глубоко индивидуального и практически не поддающегося воспитанию, беллетристику вполне можно направлять и даже формировать (в чём отчасти и состоит задача критики).

Здесь есть две проблемы. Первая – доступность собственного высказывания (а значит, возможность предъявить свой текст сколь угодно большой аудитории) для любого, умеющего писать. Конечно, это рождает огромное количество слабых текстов, но на мой взгляд, ничего страшного в этом нет. Ведь текст не лицо и не одежда – его нельзя обмануть. Тщеславный графоман выдаёт себя по нескольким предложениям, а публицист-дилетант по первому логическому выводу. Кстати, именно в личных блогах можно встретить ту замечательную искренность и бесхитростность, которой зачастую лишены «профессиональные» писатели.

Вторая проблема – сжатие пространства для творческого высказывания. Текстам нашего времени свойственна краткость – в современном мире сложно представить себе читателя, имеющего возможность вдумчиво погрузиться в мир, например, «Отверженных» Виктора Гюго. На первый взгляд кажется, что при всех отрицательных последствиях этого явления, оно должно способствовать увеличению художественной плотности текстов, побуждать развивать мастерство точности высказывания, но, к сожалению, мы видим, что это не так. Способность в короткой фразе выразить максимум художественного содержания по-прежнему оттачивают лишь единицы.

Наверно, неправильно считать профессионалом лишь того человека, который с помощью данной профессии зарабатывает деньги (например, известный католический святой Джузеппе Москатти был в полном смысле профессиональным врачом, но тем не менее – растратил своё состояние на бедных пациентов). Так же, пожалуй, нельзя считать признаком профессионализма углублённость в одно дело, посвящение ему всей своей жизни, потому что кроме увлечённости необходимы ещё и высокие достижения. Конечно, можно сформулировать определённые критерии: и отличное владение словом, и умение выражать мысли и чувства посредством образов, но в любом случае профессионализм в литературе вещь всё-таки второстепенная. Потому что действительно большой писатель – феномен индивидуальный, и его едва ли можно свести просто к высокому литературному профессионализму.

Другое дело – Союз писателей. Любая серьёзная организация имеет свои цели и задачи, и её деятельность не может свестись лишь к «поддержке» тех, кто в ней состоит. Мнение о том, что можно просто объединить всех талантливых авторов, независимо от их убеждений, миф. Задача профессиональной писательской организации может быть только общественной (формирование ценностных установок, утверждение идеала, участие в построении общества и т.д.). У СП в советское время в уставе было прописано, что он объединяет писателей, «участвующих своим творчеством в борьбе за построение коммунизма» – и это было совершенно естественно для того времени. И сейчас, когда утверждение традиционных ценностей жизненно важно для нашего общества, совершенно естественно, что Союз писателей работает именно в этом направлении. Выявление талантливых авторов, популяризация уже состоявшихся писателей – всего этого самого по себе категорически мало, всё это может и должно происходить в русле решения главной общественной задачи. И большая роль здесь отводится не только художественной литературе, но и талантливой беллетристике, не развращающей, но утверждающей.

Конечно, всё сказанное это, скорее, общее направление. Подчас декларируемые ценности отличаются от реальных (чего зачастую не замечает даже сам автор), или ещё хуже – являются не живыми выстраданными убеждениями, а мёртвыми идеями, способными лишь отвратить от провозглашаемых идеалов. Чтобы распознать такую подмену, необходим индивидуальный подход и огромный опыт. Но в любом случае, на мой взгляд, писательский профессионализм складывается не только из изначальной талантливости и филологической образованности, но и из желания и способности работать в рамках той задачи, которую ставит перед нами общество и время. И если при таком подходе какой-то крупный писатель не станет (или не пожелает стать) профессионалом, а в профессионалы попадёт, например, мудрый публицист или хороший беллетрист, не обладающий талантом к подлинной художественной литературе, – ничего в этом страшного нет. Каждый пусть будет хорош на своём месте.

На этом можно было бы и закончить, однако в рамках ответа на поставленный вопрос хочется сказать ещё об одном. Здравый смысл приводит нас к необходимости разделять художественную одарённость писателя и его идейные убеждения, но, между тем, эти две вещи не являются полностью независимыми друг от друга. В таинственной связи между подлинной художественностью и органической истинностью убеждений заключена загадка. И постижение этой загадки (может, даже без претензии на полное разрешение) – есть, наверное, одна из задач современной критики.

4. Как вы считаете, что сегодня можно считать коллективным запросом литературе от молодого поколения? Какие темы, идеи, смыслы могут стать ответом на этот запрос? Нужно ли учитывать изменившуюся психологию чтения (электронные книги и пр.), или не следует на это оглядываться? Должна ли литература по-прежнему выполнять проективную задачу – и в каком направлении это, по вашему мнению, может и должно происходить?

Здесь мы должны отвлечься от собственно литературы и критики, и перейти к вещам важным и страшным. Но для начала стоит оговорить, что коллективный запрос есть не просто сумма запросов каждого представителя поколения в отдельности, но, скорее, вызревание той или иной глобальной проблемы, которая требует решения именно сейчас и именно этим поколением.

И в таком смысле первая проблема для нашего молодого поколения, на мой взгляд, – увидеть своё место в истории, понять, где же мы (а значит, и вся страна) находимся в данный момент, а главное – куда двигаться дальше. Ответ на этот вопрос есть не просто удовлетворение праздного любопытства, он определяет наше поведение в настоящий момент, определяет вектор всей нашей жизни.

Если взглянуть на современных писателей и критиков, то можно увидеть разные тенденции. Одни всерьёз верят в «конец эпохи русской литературы» и призывают новую Россию «без исторической памяти». Другие проникнуты хилиастическим оптимизмом. Интересы третьих находятся исключительно в политической или общественной плоскости, им вообще не до онтологических и исторических вопросов, важнее заклеймить своих идейных противников, но для ответа на глобальный запрос их политического копошения мало.

И здесь я бы хотел взять на себя смелость и выразить ощущение о сегодняшнем историческом моменте, которое складывается не только у меня, но и у многих православных молодых людей, с которыми я общаюсь. С одной стороны, хотя бы в общих чертах зная о содержании Апокалипсиса апостола Иоанна, нельзя проникнуться глобальны оптимизмом – мир неотвратимо движется к концу (вне зависимости от того, сколько времени ещё осталось), становясь всё более ненормальным и антихристианским. Ощущение конца и той самой глубокой ненормальности – пожалуй, главная характеристика нашей эпохи. С другой стороны, у этой линии, устремлённой вниз, возможны, пусть локальные, но подъёмы. Мы знаем о некоторых пророчествах духоносных старцев (старца Алексия из Зосимовской пустыни, старца Варнавы из Гефсиманского скита, святого Нектария Оптинского), сделанных в годы гонения на Церковь, общий смысл которых такой: «перед концом будет расцвет», «Россия воспрянет». Не претендуя на суеверное истолкование этих слов, мы всё-таки не можем не верить в то, что духовное возрождение в России возможно. Только сможем ли мы его осуществить, будем ли достойны – вот вопрос.

Старшее поколение, пережившее распад страны, живёт с незаживающей раной, фактически живёт прошлым. Мы же живём предчувствием этого возрождения и верой в будущую сильную и справедливую Россию. Выразить это предчувствие, сказать о нём тепло и точно, а может, даже позвать к нему (конечно, не в форме упрощённого манифеста) – вот, на мой взгляд, сверхзадача современной русской литературы.

Вторая проблема во многом связана с первой. Мы ведь присутствуем сегодня при окончательном крахе западной антропологии. Обычный страстный человек уже не может быть мерилом всего на свете; чрезмерный акцент на внешних свободах (совести, слова, печати и т.д.) привёл к постмодернистскому выхолащиванию и в духовной, и в общественной (культ сексуальных меньшинств, разрушение традиционных понятий о семье), и в политической сферах (бомбёжки под видом «защиты демократии» и т.д.). Западный человек уже не может диктовать антропологический идеал для всего мира. Таким образом, в современном мире есть глобальный запрос на новый антропологический идеал (а вернее, конечно же, Идеал остаётся для нас прежним, но утверждение его происходит в новых исторических условиях). Возврат к нравственной целостности человека, но уже не той наивной целостности, которая могла быть в до-модерновую эпоху, но мудрой целостности, знающей о соблазнах и вооружённой этим знанием, – вот путь, которым наше общество может попытаться пройти к идеалу.

Конечно, просто сказать «нравственная целостность», «патриотизм», «любовь к Родине» и т.д. катастрофически мало, необходимо внутреннее сосредоточение писателей, их работа над собой, которая (не обязательно, но возможно, при наличии таланта, благоприятных обстоятельств и промысла Божьего) может дать произведение, способное воздействовать на душу читателя, способное, пусть локально, но изменить что-то в мире, погрязшем во зле.

Для меня особенно отрадно, что появляются теперь молодые авторы, воспитанные уже в новых общественных реалиях, но тем не менее обладающие нравственной целостностью (яркий пример, конечно же, – Андрей Антипин) или страстно ищущие её (например, петербургский прозаик Дмитрий Филиппов).

5. Литературная традиция – явление развивающееся, она жива только тогда, когда её неизменные, корневые, базовые смыслы подпитываются смыслами новыми, современными. Начало XXI века требует активного обновления русской литературной традиции. Что в ней сегодня требует изменений и что следует беречь от нововведений, бережно сохранять в постоянстве?

В связи с задачей сохранения и утверждения нравственной целостности, вопрос о литературной традиции стоит сейчас особенно остро. И потому слова об активном обновлении кажутся мне не совсем верными.

Но прежде всего, нужно отметить, что литературная традиция – это вовсе не «окаменелость» готовых форм, а дух (в русской традиции дух предельной честности, устремлённый вглубь человеческой души). Формы могут меняться достаточно активно, дух же необходимо сохранять. Все мы были свидетелями времени, когда этот дух был утерян почти повсеместно, и видели, как литература (если её можно вообще так назвать), утратившая связь с традицией, превращалась в набор тенденциозных штампов, рассудочной игры и нравственного релятивизма. Восприятие же «окаменелых» форм вместо духа едва ли лучше: с одной стороны – оно приводит к выхолощенной литературе, с другой – катастрофически дискредитирует традицию. Сравните, например, живительное для нашей литературы явление деревенской прозы (где тема деревни возникла не столько потому что авторам хотелось воспеть свою малую родину, а просто, пожалуй, не было в городе характеров, сравнимых по целостности с Настёной Гуськовой или старухой Дарьей) и последующее превращение деревенской прозы в прозу о деревне, где тематическая составляющая стала преобладать над внутренним содержанием, что, в конце концов, привело к явному паразитированию на явлении (когда некоторые молодые писатели нарочно пишут «под Распутина», чтобы показать себя «патриотами», берут те же темы и повторяют даже сюжетную канву, кажется, даже не подозревая, как нелепо и бессильно это выглядит).

Итак, говоря о литературной традиции, необходимо отметить несколько моментов. Во-первых, те художественные произведения, которые являются настоящими вершинами и из которых собственно и складывается традиция, не должны оставаться для нас лишь величественными изваяниями – только живая связь между нами и произведениями Пушкина, Достоевского, Толстого, восприятие их произведений как написанных для нас и о нас позволит нам черпать в них силы, сличать наш художественный опыт с их опытом, набираться мудрости в понимании литературы и жизни. Во многом такой взгляд на классику зависит и от критики, которая ни в коем случае не должна поддаваться соблазну изучать литературу с позиций мнимой научности (воспринимать художественный текст как «информационный поток», литературу как «глобальный контекст» и т.д.). В качестве замечательного примера личного и живого подхода к традиции в критике можно привести книгу Лидии Гинзбург «О психологической прозе».
Во-вторых, необходимо помнить, что, несмотря на огромную художественную и человеческую ценность классических произведений, мы никогда не найдём в них ответы на острейшие вопросы современности, потому что эти произведения были написаны в совершенно иных исторических обстоятельствах. И наиболее крупные писатели ХХ века, такие как Шолохов, Платонов, Распутин, при всей бережности сохранения духа русской литературы ХIХ века, были ещё и яркими выразителями своего времени.

В-третьих, любая традиция нуждается не только в осмыслении, но и в преодолении. И преодоление это немыслимо без выражения личного внутреннего опыта автора, его собственного видения жизни. Свежий пример – повесть Ирины Мамаевой «Ленкина свадьба», бесхитростная, даже наивная, но в ней традиции деревенской прозы удивительным образом преломляются сквозь личный опыт молодого автора, и перед нами возникает образ Ленки, отчасти психологически спремлённый, но в то же время нравственно целостный и яркий. Именно так и переосмысливается традиция, так органичным образом происходит её постепенное обновление.

Конечно, есть опасность не только оторваться от корней, но и чрезмерно проникнуться классическим произведением, когда оно настолько наполняет тебя, что вытесняет собственное внутреннее содержание (сравните, например, следующую повесть Ирины Мамаевой «Земля Гай», вроде бы более объёмную в смысле многообразия героев и событий, но в то же время слишком вторичную, где ещё много неосмысленной, не пережитой «каменной» традиции, восходящей к Василию Белову и другим авторам деревенской прозы). В качестве примера традиции осиленной, художественно осмысленной, в современной молодой литературе можно привести повести «Капли марта» Андрея Антипина или «Три дня Осоргина» Дмитрия Филиппова.