|
Сибиряк по рождению, писатель и публицист Михаил Петров уже более сорока лет живет на тверской земле.Так, оторвавшись от родных сибирских корней, писатель стал искать в провинции новую, духовную родину и нашел её. Именно здесь вызрел его талант, именно тверская провинция в прошлом и настоящем стала для него жизненно главным открытием:самобытность и незаурядность русского гения родится здесь,в незнаемых деревнях и весях,и в малых городах,таясь, как соль земли, и открываясь как свет миру.А созданный им всероссийски известный журнал "Русская провинция" много лет был главным литературным камертоном не только у нас - на псковщине и новгородчине, на всем Северо-Западе России. Думается, виной всему - сибирская закваска, деревенское детство писателя. Именно сибирская родина,его а lma mater , это интуитивное и природное познание жизни, его первый жизненный университет,ставшая покинутым раем, впоследствии не могла не стать духовно важным ориентиром. Теперь, спустя десятилетия, она по прежнему для него - ключ к познанию глубоких проблем современности. Это все - и в его творчестве последних пяти лет. Это и книга повестей "" Cancer и другие истории", книга "Вотчина или Отечество?", рассказы и очерки, напечатанные в "Литературной России", "Сибирских огнях", "Нашем современнике" и других журналах. Примечательно, что очень многое написанное и вошедшее в книгу "" Cancer и другие истории", так или иначе объединено "сибирской" темой. Три повести, как указывает сам автор, напрямую отнесены к "Сибирским хроникам", к циклу произведений. С Сибирью связан у автора заглавный герои повести "Последний дозор", автобиографическая повесть " Cancer " и "Кока Морока", написанная писателем в Омске в 1966 году. Случалось слышать, как неискушенные в русской классической литературе читатели после знакомства с книгами М.Петрова сравнивают его стиль с теми авторами , кто ближе и понятней, говорят, что похож на Шукшина, похож на Чехова, похож на... Действительно, как мастеру прозы, Михаилу Петрову в этой книге, как и в других, удались вещи в духе преемственности добрых традиций русской литературы: и богатство проблематики, и языковое своеобразие, и психологическая сложность образов героев. Это происходит,наверное, когда страстный публицист, обличитель всех общественных неправд и краевед-патриот уступает вдумчивому глубокому художнику, создающиему национально окрашенные образы и характеры героев. Да, именно так: татарин у М. Петрова это татарин, казах это казах, еврей это еврей, русский это русский.Здесь видны и национальные бытовые привычки, и своеобразие речи, и отношение к ближнему: всё так, как сложилось и задано генетической природой. С другой стороны, он создает образ героя еще одной "национальности" - это сибиряк. Ведь здесь, в Сибири, на просторах "русской Америки", как нигде в России, "сепаратизм и автономия" очерчивались аулом, деревней, домом.Мусульмане казахи и татары, православные русские и хохлы,протестанты немцы - все помогали друг другу в трудный час, учились друг у друга выживанию на огромных просторах и умению быть стойким в жизненной борьбе. А сколько таких сибиряков полегло за други своя в Ржевской битве - и якуты под Ржевом, и сибирская дивизия под Белым... Уникальность государства Советский Союз во многом определялась его коллективистски верной национальной политикой. Писатель М. Петров, безусловно, настолько патриот своей родины - Сибири, насколько и её философ-исследователь. Сибирь ему та русская провинция, тем дальним камертоном русской истории, по которому не раз уже сверялись стрелки исторических часов, как по некоему безусловному Гринвичу, некоему эху, когда "если у вас запоют, то у нас подхватывают". Таковыми писателю видится и поход Ермака как начало последующих за ним имперских завоеваний, и второе "покорение" крестьянской Сибири, но уже советской властью. Здесь нет случайных ретроспективных взглядываний, но есть пристальное художественное исследование целого пласта социально-психологических отношений того или иного сибирского села - этой крепости России.Её в свое время воспели, описали и оплакали сибирские писатели - деревенщики В.Распутин, В.Астафьев. У М. Петрова если и встречается "слеза", то лишь как дань неизбывной памяти по отеческим гробам и родному пепелищу, по отчему, когда-то покинутому им далекому дому. А сколько местных словечек мы открываем в "Сибирских хрониках"! Это и "вехотка", и "боурсаки". и "притужальник", и "малахай", и "сельница", и "богатина", и "поденка", и "кошма".Описания степной сибирской природы богаты у писателя метафорами и лиричными сравнениями: "Смолотый на ледяных жерновах полярной ночи, просеянный сквозь хвойные сита урмана и нежные мхи Васюганских болот, был похож этот сухой слюдяной снег на тончайшую муку-сеянку: прокатится над стпепью тонким пушистым валом, запорошит её свежим слоем - и опять тишь", или " В открытой степи ветер подхватывал легкий снег, вздымал вверх, игриво отпускал, замирая, будто мышкующая лиса".
В повести «1954-й», во многом автобиографической, писатель воссоздает мир сибирского села не для ностальгической печали по ушедшему... Именно год после смерти вождя советского народа Сталина стал для жителей этого села обозначенным «ветрами перемен», с которых и пошли "побеги" той свободы, приведшей позже и к появлению свободомыслящих диссидентов-шестидесятников, а потом и буревестников гласности, перестройки, приватизации. Вал начал медленно раскручиваться именно с той поры, и стало что-то происходить в душах людей. В райском саду люди отведали запретный плод, и этот плод принес горькие плоды. В своей статье «Советский, но православный» М. Петров утверждает, что советские люди по сути были верующими – в добро, в любовь к ближнему, во всемогущество Родины, что и описано в повести «1954-й». Вместе с тем ветра перемен, по ощущению стариков поселка, и тревожные, если бы они могли сказать, то сказали бы проще – греховные ,всем сельским сообществом рассматриваются здесь именно как грехопадение наиболее его уязвимой части – подростков и молодежи. Это и неслыханные безнравственные поступки пришлых людей, картежные игры и выкрики о Сталине деревенской дурочки…. Однако главный положительный герой повести Сеня Саблин оказывается самым "неправильным" и уязвивым, так как он живет не верой, но грезой-иллюзией и мечтой. Обречен на поиски грезы - жар-птицы и уже ни во что не верящий герой другой повести М. Петрова. В «Снах золотых» – это советский литератор семидесятых Юрий Нечаев, приехавший в Москву когда-то из северной глубинки, как и сам писатель - из сибирской. Его судьба видится как раз продолжением судьбы такого мечтателя Сени. Человек, оторвавшийся от деревенских корней, так и не может обрести себя вне того общественного и природного мира, который с детства питал и строил его душу по законам неписаной гармонии. Даже название повести «Сны золотые» со временем приобретает метафорический смысл. Человек поколения 70-х, интеллигент, «потерянный» в рефлексии, сродни самой брежневской эпохе «золотых снов». В итоге в 90-х он «проспал» Родину -СССР. Главные герои повестей и рассказов М. Петрова всегда находятся в нравственном поиске, который близок религиозному. И талантливый самоучка Борис Журавлев из поколения "дворников и кочегаров"( рассказ "Отшельник Журавлев"), и бывший фронтовик Василий Тишков, живущий в степи как естествоиспытатель её природных законов (повесть "Мытарь пролетариата"), и строитель Санька Тряпкин из повести "Сто долларов на черный день", и многие другие. И сама литература для писателя М.Петрова - вдумчивый духовный поиск. Это попытка нащупать и соединить времен связующую нить для такого религиозного народа как русский. И мы видим как писатель обращается в своем творчестве к представителям различных поколений советского народа. Это прикосновение к хранимой вере в Бога - знак медленного пробуждения религиозного чувства советского человека. Оно - скрытая до времени духовная родина, которая всегда была и для советской полуграмотной колхозницы, и для умствующего совестливого интеллигента или просто танцора -атеиста. И как и любовь, которая"никогда не перестает", она может открыться каждому из них внезапно и сильно. Советскому "религиозному" человеку , верующему в партию и родину, как воздух нужны догадка и легенда. И вот в рассказе "Ярчук" М.Петров повествует о далеких пятидесятых . Бытописатель далекой сибирской деревни,он предстает тонким наблюдателем характера главного героя - помесной лайки по кличке Моряк. Всеобщий любимец семьи, Моряк однажды бесследно исчезает из дома. Ответ находит бывший фронтовик дядя Ваня, весельчак и балагур, тонко понимающий душу животных человек : " Когда наши стали запускать в космос лаек, дядя Ваня пришёл однажды с таинственным видом и выложил перед дядей Осей пачку сигарет с изображением собаки. Мы с дядей Осей обомлели: пёс как две капли воды походил на Моряка. Насладившись удивлением, дядя Ваня торжественно заявил:– Вот куда его забрали! Потому и следов пропажи не нашли!. .... .К тому времени я жил уже в Омске, собирал ракеты на заводе, но безумную дяди Ванину версию принял. Дорога на Казахстан проходила как раз мимо нашего села, по ночам здесь нередко проходили колонны крытых военных грузовиков. Могли, могли присмотреть его солдаты и увезти с собой на космодром, а там… Да наш Моряк как никто подходил для общего дела по освоению космоса: бескорыстен, отважен, благороден, умён, верен, самоотвержен... А уж свою миссию в космическом корабле он выполнил бы с честью, в этом мы с дядей Ваней не сомневались. ". В другом рассказе - "На смерть Сталина", обозначенном в лучших традициях натуральной школы как "рассказ старого балетмейстера", нам предстает срез жизни талантливого танцовщика. Он лишен цельности и не может уравновесить свой дар со своей личностью, характером. А кульминацией рассказа неслучайно здесь становится по сути религиозное событие: похороны Сталина в марте, в Москве 1953 года.Это кажется попыткой художественно объять мистику произошедшего: ту необъяснимость всенародных слез. Танцовщик из рассказа «На смерть Сталина», человек, далекий от политики, не горящий ни религиозным чувством, ни верой в коммунизм и его идеалы, вдруг понимает происходящее вокруг как некую драму и надлом русской, а значит, и мировой истории .И вот он прямо на перроне танцует этот исступленный, такой же необъяснимый, непостижимый танец «на миру», где и смерть красна.И он, этот «танец смерти», танец-прощание сам становится религиозным жестом. В повести "Сны золотые" это прозрение происходит с Юрием Нечаевым. Конфликт здесь заложен в самой профессии советского литератора, когда его устные и письменные призывы к свету и гуманизму никак не конвертируются в его жизнь.От подобной раздвоенности, от депрессивного и тусклого "сна жизни" Нечаева спасает поездка на родину, общение с простыми людьми из другого, не по-городскому открытого сельского мира и когда-то им покинутого. Он снова чувствует себя его живой частью, необъяснимое раскаяние приходит к нему внезапно, после малозначимого на первый взгляд разговора про веру в Бога, который он слышит, попросившись на случайный ночлег. Он вдруг всё понимает про себя, про свою бестолковую жизнь: "Что я такое, чем отличаюсь от раба египетского?Чем? Горючие слезы полились у него по лицу, по вискам. - Или мне плюнуть на все, подчиниться совсем, думать только о себе да о своей выгоде?...А может быть, это меня кто-то испытывает?..." От смешливости и неумолимой логики жизни атеиста, душевной очерствелости его вылечивает и очищает незамысловатый расказ тети Тани в голодное время в отчаянии чуть было не лишившей жизни себя и троих своих детей. Женщина начала взывать к Богу и все были спасены... И Нечаев чувствует проникновение в свою душу сути жизни, правды, видит пример цельности и любви. Его внутренний крик сквозь слезы "Да не СПЛЮ я! НЕ СПЛЮ!" воспринимается как катарсис, как почти религиозный ответ своему дружку Мишке из столицы, резонирующему о своем народе "сверху" как и многие в то время - "на кухнях". И Нечаев понимает, что провинция не только не спит, она способна "пробудить" любого, кто придет к ней за помощью. Писатель реалистический, действие своих сюжетов он развивает, опираясь на натуральную, не вымышленую основу жизни.Вот рассказ "Смертные ключи" - о нескольких днях из жизни мальчишки Вовки Иванова.Мы видим начало его сиротской судьбы, заглядываем в его быт, его социальное окружение, мир его страхов и переживаний. Однако этого реализма, во всей его правдивости, оголенности, и во всей трехмерности его пространства, иногда едкого и заостренного метким словцом, писателю мало. Он кажется ему тесен, когда бы только им одним и оканчивалось решение всех проблем и судеб. И ему хочется найти и показать иной, мистический, трансцендентный выход из плена материализма, опереться на некое новое знаний и новый опыт и взлететь на его крыльях, в обретение веры и мечты. Для писателя М. Петрова это чувствование иного - и происходит через открывание тайн этого бесконечного мира. . . Впервые, механически подавая в церкви заздравную записку с именем больной матери Веры, семилетний Вовка начинает сомневаться : "Как же Богородица их просьбу отличит? На бумажках не то что фамилии, но даже и отчества нет!" ,"Как Богородица поймет, кто и за какую Веру просит?" И мальчик делает маленький шаг к этой тайне , принимая объяснения бабушки: "Он не знает, а Богородица знает. Она все видела: как ты писал, на какой бумажке, знает она, и за кого батюшка молиться будет. Батюшка не знает за кого, а она знает. Ты еще и подумать не успел, а она уже знает. Ты еще писал, а она уже все увидала." Мальчик приобретает новый опыт словно заглядывая за некую тайную, непостижимую грань жизни. После вынужденного молчания редактора и издателя "Русской провинции" М. Петрова мы вновь открываем его прозу. И будь то раздумье или откровение или правдивая картина жизни, ведущий тверской прозаик открывает этот опыт сердца, и мы тоже глядим на мир, на звезды над головой и в свою душу пристально и испытующе. 29 ноября 2013 г. Михаилу Григорьевичу Петрову исполняется 75 лет. | |||
| |||
| |||
