Вадим Николаевич Квашнин

Вадим Николаевич Квашнин родился и живёт в деревне Лукерьино Коломенского района Московской области. Работал трактористом, агрономом в местном колхозе. Участник VI Общемосковского совещания молодых писателей (1988). Печатался в литературных газетах, альманахах, журналах России. Стихи вошли в антологию "Русская поэзия XXI век". Москва.Вече.(2010). Автор шести книг. Дипломант литературного конкурса, посвященного памяти поэта Ильи Тюрина (2001), лауреат премии им. Сергея Есенина (2--3г), Член Союза писателей России.

 

* * *
Спокойно! Не всё проиграли –
Одну лишь из множества битв.
Держава в обломках из стали
В огне пораженья горит.

Отчизны родные обломки
Мы вновь переплавим в штыки.
Спокойно! Собрали котомки —
Взвода, батальоны, полки!

А грозно глядит исподлобья
Востока и Запада рать.
Уткнулись в свои неудобья
И некуда нам отступать.

И мы – под угрозой вторженья.
Эпоха – вторженьем грозит.
Но сердце на дне пораженья
Спокойно и сильно стучит!

«ЗЕЛЁНЫЕ ЦВЕТЫ»
(Читая Рубцова)
…Казалось, жил без лишней суеты.
По совести и долгу, не иначе.
Однажды мне «Зелёные цветы»
Негаданно открылись наудачу.

И понял я – среди моих дорог,
Среди покоя вечного боренья
Я душу чище выразить не смог
Ни в жизни,
Ни в другом стихотворенье…

* * *
Когда ни солгать, ни слукавить,
Ни радужным взором взглянуть
На ту – неизбывную память,
На этот – доставшийся путь.
Признайся под небом свинцовым,
Глотая Отечества дым, –
То поле, что было отцовым,
Да разве не стало твоим?
Хлебнувшее страха и боли…
Виновное – вашей виной…
Тебе ли бежать твоей доли,
Тебе ли гадать об иной?

ЗАПУСТЕНЬЕ
И вот я здесь, права была молва,
Что умер дом. Какое запустенье!
И сразу безнадёжные слова
В угрюмое легли стихотворенье.

Молва жестока, но благодарю
Судьбу за неизбежное свиданье,
За то, что здесь стою и говорю,
Но говорю себе не в оправданье.

Пусть всё пройдёт, но был бы только жив
И этот дом, и жидкая ограда,
Незримая за скопищем крапив,
Разросшихся вокруг былого сада.

* * *
            Памяти Александра Дорина
            и Вадима Кожинова

В старом доме на Каширке светится окно.
Там на пятом это было, было, но давно.
Молоды, в ночном тумане и навеселе,
Мы толпой врывались к Сане — скучно на селе.
Ступин в дверь стучал бутылкой: «А этаж-то тот?» —
«Что застряли, проходите. Проходи, Енот!»
Пили дни и ночи пили… Пили, как не пить!
Там же девочек любили, как их не любить?!
Под гитары переборы, песни под баян,
Разговоры, разговоры, и никто не пьян.
Хорошо! Звенят стаканы и лицо в упор.
Очень плавно разговоры переходят в спор.
Скрип зубов и звон булата, и кольчужный звон.
За окном, рассветом сжатый, проплывал Харон.
Рок, поэзия, стихия, есть ли ей предел?
И евреи, и Россия, и её удел….
В этой рубке, в этой пыли – Русь не предадим!..
Жаль своих мы не щадили.
Ты прости, Вадим…

ЧИТАЯ ПСАЛОМ 143
            «Господи! Что есть человек?..»
Боже, Боже! Что есть человек?..
Человек подобен дуновению,
Дни его – клонящаяся тень.
Господи! Услышь его моления!
Господи! Пошли ему спасение,
Зря его – в его печальный день.

Высота Твоя – летящий пламень!
Страждущую тень не иссуши.
Пощади,
Ибо паденья камень
Есть тяжёлый грех его души.

РУССКАЯ РАВНИНА
             Родина моя, равнина…
                         Анатолий Передреев

Бесконечно долга,
бесконечно протяжна равнина,
И куда ни иди, и куда ни смотри, – без конца
Этот серый песок, да сырая тяжёлая глина,
Да землистого цвета святая усталость лица.
От великих скорбей
её серых холмов колыханье,
От великих утрат —
в землю вросший обугленный крест.
Ни кудесник, ни Бог, –
здесь не властно ничьё волхованье,
Здесь не властен ничей,
без конца указующий перст!
Оглянись на закат,
там копились враждебные рати,
Посмотри на восток —
ни одна не прошла стороной…
Спит тревожно земля,
как над сыном склонённая мати.
Перед кем? Перед чем?
Со своей неотступной виной.
Ну а эта вина, что тяжёлые – в голос – рыданья
Из далёких — родных, и сегодняшних —
близких глубин,
Все на душу легли
неподъёмным пластом состраданья.
Ты его пронесёшь,
как законный наследник и сын.
Ты как должно
возьмёшь её вечную тяжесть на плечи,
И пройдёшь, не таясь,
не считая нелёгких шагов,
Её тьмой вековой,
её внутренним светом высвечен
В запредельную даль,
в золотое сиянье веков…
Но и там, впереди
бесконечно протяжна равнина.
Никогда не избыть, никуда не уйти… без конца
Этот серый песок, да сырая тяжёлая глина,
Да землистого цвета святая усталость лица.

ОСЕНЬЮ
Пустынно и прохладно у пруда.
Туман осел. Так внятно вечереет.
И солнца потускневшая слюда
Теперь совсем остыло и не греет.

Природа, покоряясь темноте,
В пространстве потеряла очертанья,
Так горько постигая на земле
Великий смысл и сущность увяданья.

КТО?
Буду пить и плакать –
Пропадай ты, доля!
В мерзкий дождь и слякоть
Кто выходит в поле?

Что ж, отцвёл я в лето,
А сгорю я в осень,
Кто моих раздумий
Подберёт колосья?

Кто придёт на вынос –
Гроб возьмёт на плечи?
Скажет: «Он не вынес
Боли человечьей».

На поминках скорбных
Много вспомянётся…
Свет незамутнённый
Людям остаётся.

* * *
На старом далёком кладбище,
Где воздух отстоян и чист,
Кружится, пристанища ищет
Последний берёзовый лист.

Снижаясь в закатные тени,
Рябин облетая семью,
Опустится мне на колени,
Присядет ко мне на скамью.

Рябиновый ветер застонет.
Далёкие звоны звонят.
Вот здесь и меня похоронят,
Вот здесь, – где отец мой и брат.

Не знаю я, сколь ещё жить мне?
Прости, дорогая родня!
Покой вам, а место держите,
Здесь место моё, для меня.

Вдохну этот воздух глубокий,
Как он удивительно чист!..
Ложится на крест одинокий,
Последний берёзовый лист.

* * *
Привет, деревенское лето!
Пришло! А начавшись едва —
От солнца большого и света
Блестит и трава, и листва!

В лесу — там кукушка кукует,
Трещит на лугу коростель.
От радости сердце ликует,
От самого неба — досель!

Гуляй! Деревенская воля!
И в солнечный яркий рассвет
Я крикнул в открытое поле:
«Кукушка, а сколько мне лет?!.»

Мне десять — она куковала…
И сердце стучало в груди,
А сердце в груди ликовало:
Мне десять, и жизнь — впереди!

Года прокатились покато,
То жёрновом, то колесом.
Как жил я? Счастливо, богато?
Я жил, и спасибо на том.

Эпоха меняла эпоху.
И что мне собой дорожить?
Спрошу — между выдохом, вдохом:
«Кукушка, а сколько мне жить?»

Я думаю, что угадает,
И сердце, как в детстве, замрёт.
Как в детстве я верю, что знает,
А сколько — сейчас пропоёт…

* * *
Завтра я, верно, пойду и добуду енота.
Если не я, то добудет удачливей кто-то:
Тёмного пса, но уже с неживыми глазами, –
Мёртвые ягоды плачут простыми слезами.
В звёздную ночь и громаду плывущей Вселенной
Что там живого пою я о жизни мгновенной?
Чёрный мальчишка измечется ночью в капкане,
Трос изжуёт омертвелыми злыми губами,
Трос не поддастся, и серое утро наступит,
Кто-то придёт. И за шкуру покой себе купит.
Будет кормиться кусками недолгого хлеба
С запахом ночи и жуткого серого неба.
Время забвеньем жестокие души врачует.
Сука вернётся и мёртвого сына почует,
Горем немым изольётся в пустыню Вселенной.
Что там живого пою я о жизни мгновенной?

* * *
Так однажды сказалось и слышится,
Что никто от судьбы не уйдёт…
… Чу, мохнатые ели колышутся,
Да звенит под копытами лёд.

И вокруг неторопкие, пешие,
Равнодушно плывут берега.
Что-то призраки ухают, лешие…
И пугают меня, как врага.

А я еду рекою глубокою,
И скрипит под полозьями лёд.
А я слышу ту песню высокую,
Что никто на земле не споёт.

Но разухалась нечисть поганая,
И гнедая от страха дрожит,
Надвигайся, судьба окаянная,
А! — никто от тебя не бежит!

Собирай свою свору крикливую,
Расстилай на дороге змею.
Но! – весёлая. Но! – торопливая!
И – проскочим свою полынью!

* * *
На родину в даль заповедную
Вело меня чувство незрячее,
Вела меня боль безответная,
Несла меня песня горячая.
Не гостем гостил, не хозяином,
Но стлались дороги по званному
И вольно паслось по окраинам
Коню моему деревянному.
Но здесь он остынет, отпляшется,
Один постоит у обочины,
Оборотится, окажется
Избою, кругом заколоченной.
Одна только дверь не закрытая,
Холодная печка не топлена,
Пустынна, как жизнь позабытая,
Просторна, как песня раздольная.
Сиреневой думой печалишься,
Моею ли песней согреешься?
От этих ли звуков наплачешься?
На этого ль гостя надеешься?

* * *
Ты это знаешь, тихая река:
Качнулся поплавок, ушёл под воду,
И чья-то боль на острие крючка
От берегов метнулась к небосводу.
Ты это знала, трудная душа:
Здесь жизнь течёт заботам на потребу.
Святая боль от плуга и ножа,
Как по судьбе – по времени и хлебу…

* * *
            Живём, поколе Господь грехам нашим терпит.
                   «Пословицы русского народа»
                                             Владимир Даль

Лес пустынен, пройду не спеша,
Тихий шорох и шум листопада.
В этом мире прозрачном душа
Своему одиночеству рада…

Выстрел гулкий, почти что в упор!
Визг и выстрел второй, но поглуше.
Всё понятно, кабанчик «дошёл»,
Подфартило кому-то, послушай.

Затрещало вокруг, взорвалось,
Что там шорох и шум листопада?!
Прямо мимо меня пронеслось
Вепрей диких хорошее стадо.

Захотел посмотреть — кто стрелял?
И под елью застыл себе — нате —
Я блаженного Борьку узнал —
Чернотроп, а он в белом халате…

Я под елью застыл, не дыша.
Слышу — плач, наподобие стона,
Вижу — слёзы текут по щекам,
И привиделось — плачет икона…

Только знал я — пахал он, как вол.
К жизни так он — всерьёз-понарошку.
Но представил я скобленный стол –
Лук, укроп да пустую картошку…

Я ушёл, я не слышал себя,
Я ушёл, я не смог бы иначе.
Я не видел – подсвинок? Свинья? –
Будет, Борька, твой стол побогаче!

Лес хлестал по лицу и рукам,
Я не чувствовал боли и тела,
Градом слёзы текли по щекам,
И душа - вся от счастья - звенела!

* * *
По водной глади плавай и кружись,
Роскошно-яркий селезень, вкруг утки.
В твоих зрачках испугом стала жизнь,
И ей в них жить осталось ровно сутки.

За эти сутки синяя вода
Не раз изменит цвет первоначальный:
То станет тёмною под грузом пуха-льда,
То жёлтою, то розово-печальной.

И синей станет всё же, наконец,
Особенною, синею, прощальной.
Тогда пора, взлетай, слепой гонец
Тоски своей немой, тоски случайной.

Твой ровный и размеренный полёт
Над синим лесом сосен и строений
Тебя, как часто прежде, унесёт
Совсем в иную сферу измерений.

Так гасни неизбежно, летний день,
В неутолимых красках созерцанья.
В одну сольётся сдвоенная тень,
В одно сольётся разное дыханье…

По водной глади плавай и кружись,
Роскошно-яркий селезень, вкруг утки.
В твоих зрачках смятеньем стала жизнь,
И ей в них жить осталось только сутки.

* * *
И рассвет с несерьёзною хмурью,
И недолгая праздность дорог.
Мягко щурится небо лазурью,
Тихо греются травы у ног.

Через час сумасшедшее лето
Уведёт трактора в борозду.
Она кончится осенью где-то
На холодном предзимнем ветру.

И тогда — нетерпимая мука —
Недопахан останется клин.
Постоишь перед долгой разлукой,
Помолчишь с ним один на один…

И тебе за ушедшее лето
Будет время подумать всерьёз:
То ли волей отцовских заветов,
То ли сам в эту землю пророс?

ИЗ ПОЕЗДКИ В НИКУДА
Колючий ветер дует злей и уже.
Ты в нём, душою-раною горя,
Сгораешь вся дотла, а пепел студишь
Туманами седого октября.

Но боль огня – пронзительней, чем крик:
Раздавит и сожмёт в одно мгновенье.
Терпи её — она жива лишь миг, —
Прими её, молясь, как очищенье.

И ты увидишь новыми глазами –
Блестит дорога, как сырой канат,
И стёкла плачут длинными слезами,
Всё размывая – пепел, крыши, сад.

И в первый раз, сойдя в холодный город,
Себя в нём не увидишь, не найдёшь,
Полюбишь эту слякоть, этот холод,
И Родиной своею назовёшь.

ЛЮБОВЬ
Пока ещё зелёная трава,
Пока ещё песок такой горячий,
Пока ещё зовущие слова
И поцелуй желанный и горчащий, —
Ты пей его, как мёд из диких сот,
Хмелея от нахлынувших желаний.
Ты пей, она потом тебя найдёт —
Овеянная горечью страданий.

* * *
Жалею и молчу, – мучительней и суше.
Но этим слов и взглядов не вернёшь.
И почему-то всё страшней и глуше
Боюсь я, что однажды ты умрёшь.
И я ночами мысли той пугаюсь,
Скрипя зубами в тяжком полусне,
Кричу я и от крика просыпаюсь,
И понимаю — всё приснилось мне.
И подхожу к окну, и ночи внемлю,
Для страха непонятней нет причин…

Из мрака свет выплёскивает время,
Как ветер – кровь с мертвеющих осин.

* * *
Сырая тяжесть выбеленной мглы.
Остылость. Отчуждение. Молчанье.
Необъяснимой скорби и вины
Ещё не срок, уже не ожиданье.

Всё разрешили трудные слова.
И долго в мокром воздухе упругом
Смотрели вниз пустые дерева.
Смотрели в высь, свисающую кругом.

* * *
Крутой обрыв и вётлы в три обхвата.
И под обрывом мелкая река,
А над обрывом маленькая хата
Стоит, глядит провалом чердака.

По лугу и по вспаханному полю –
Бензиново-железный разворот.
Здесь мысли обостряются до боли
И жизнь сама течёт наоборот.

Но светятся кристаллами мгновений
И верят эти вётлы и река
В иное, невозможное вращенье,
Живому недоступное пока…

* * *
От лугов прохлада и медвяный дух.
Выгоняет стадо молодой пастух.

Рядом с ним девчонка – тоньше василька:
Белая юбчонка, лёгкая рука.

Сочно гнутся травы от высоких рос.
Там, за переправой, где речной покос,

Где ещё синеет дымка вдалеке,
Ночь была короткой на его руке.

В утреннем тумане млел сосновый сруб
Молоком налитых земляничных губ.

Ласковое утро, и со всех сторон –
Голубое небо, златотканый звон!

Слюдяное стадо светит далеко,
Смейся звонче, радость, лейся, молоко!

ПОСЛЕ РАБОТЫ
Не спеши, посидим у воды,
Этот миг никогда не вернётся:
Этот берег и эти цветы,
Вволю пьющие влагу и солнце.

Пусть в размахе громадны века,
А идущие – всех не упомнят,
Но гармонией вечное полнят
Этот берег и эта река.

Вечны – сердца уставшего стук,
И усталость натруженных рук.

ОСЕНЬЮ
Пустынно и прохладно у пруда,
Туман осел. Так внятно вечереет.
И солнце, утром тёплое едва,
Теперь совсем остыло и не греет.

Природа, покоряясь темноте,
Пространственно теряет очертанье,
Так горько постигая на земле
Великий смысл и прелесть увяданья.

В ОКТЯБРЕ
А помнишь, шум стоял среди берёз?
И день горел, недвижимый и яркий,
И нехотя с холма спускался воз
К топившейся у речки грибоварке.
Остановился там, перед мостом.
Перелетали в поле куропатки.
Земля, в извечном знании своём,
Уже студила холодом лопатки.
В обмане светлом греющих лучей,
Ещё не веря в то, что отвисели,
Все листья, опадающие к ней —
Под собственной ли тяжестью — летели…

* * *
Уж гуси шли над кромкой темноты,
А в них с воды, со стороны заката
Нацелились случайные стволы,
Нацелились — и ухнули раскато.

Из слитной стаи выпал молодой,
Перемогая яростное жженье,
Перед тяжёлою, смертельною водой,
Расправив крылья, выровнял паденье.

И стая вся пошла над ним кольцом.
Кричали, звали, плакали, кружили…
И где-то за чернеющим холмом
В последний раз о нём отголосили.

* * *
Люблю пересмотреть свои года
По всем черновикам стихотворений,
Всё отзвучавших больше в никуда.
Ни в чём не сотворивших изменений.

Я рано успокоился на малом,
Приняв как должное, что рано и не ждёшь,
Что каждый вечер ты сидишь усталым,
Но по-иному и не проживёшь.

Но улыбаюсь мыслям позабытым.
Так веселей смотреть на этот дождь,
Хотя стучит он с самым кислым видом,
Что никуда от дома не пройдёшь.

* * *
А дождь переходит в снег.
Снежины касаются рук.
Одна из нечислимых вех
Для всех, живущих вокруг.

И всякий из разных мест
Всегда под своим углом
Увидит — светло окрест,
За городом и селом.

* * *
А ты опять уткнулся в зимний быт,
Разбавленный гулянием и чтеньем.
Уютно печь пылает и гудит
Ночным огнём, теплом, успокоеньем.

Но ветер всплеск тревожный донесёт,
Сознания рывками достигая.
Так может, кто о помощи зовёт,
По имени тебя не называя?

Очнись, отбрось довлеющий покой,
И обожгись поленом с угольями,
И выйдя в ночь, в орущий волчий вой,
Неслышимый за толстыми дверями.

ВЕТЕР ПОЭЗИИ
Ну, вот и всё, жизнь встала на места,
Уже ничто не жжёт, не лихорадит.
Так отлетает медленно с куста
Последний лист и с мокрым ветром ладит.

И ладит с этой мокрою землёй,
Где и ему истлеть пора настала,
Так лажу я со всей моей семьёй
И, поправляя дочке одеяло,
Растерянно и медленно гляжу,
Как выросла она и возмужала.

И я себя, бездомника, сужу,
Душа чего же лучшего желала?

Ведь сладок этот родственный покой.
Прямые тени в комнате под вечер.
Но давит душу ветра встречный вой,
Внезапные пронзительные речи
Прошелестят серебряной травой,
Подхватят лист, и с ним взметнутся снова,
И понесут над мокрою землёй
Заветное, трепещущее слово.

А стихнет всё, тому листу лететь
К родной земле и больше не подняться.
Так мне за этим ветром не успеть,
Но невозможно в нём не оставаться.

Из новых стихов

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную