|
1. ЮЖНЫЙ БЕРЕГ ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА
Осенью 1980 года ударные волны боевых действий в Афганистане докатились и до тихих виноградных городков Закарпатья, вздыбили и беспощадно разрушили почти идиллический многолетний уклад жизни и службы личного состава дорожно-строительной бригады, расквартированной там. Офицеры и солдаты годами строили дороги и мосты на Западной Украине вдоль государственной границы. Женились на местных пышнотелых гуцулках и русинках, намывали детишек в быстрых водах Ужа и Латорицы... А тут, нате вам: " труба зовёт - солдаты, в поход!.. " Нет, не в жаркие пески Афганистана, там, кроме иллюзии коммунизма на трупах безграмотных дехкан, ставших моджахедами, ничего больше строить не собирались. "Мы " пишу потому, что на тот момент оказался ответственным секретарём солдатской многотиражной газеты в этой дорожно-строительной бригаде. Некоторые более дальновидные и проворные сослуживцы, начиная с начальника политического отдела, разбежались по заранее приготовленным "схронам ", кто на ридной западенщине "сховался", кто - в западных группах войск, известных особо "непосильными" условиями службы. Остались или самые честные, или те, кому терять нечего - "ни двора, ни кола"... Я, наверное, был ближе к последним - однокомнатную квартиру на прежнем месте службы сдал государству, на новом получить не успел. Притыкался с женой и годовалой дочкой несколько недель у сердобольных приятелей, пока не попросили совесть иметь, потом - посередине строевого плаца, напротив штабных окон, чтобы начальству проблемы подчиненных виднее были. Заметили. Поселили в столовой офицерского общежития... Как там тараканы грудного ребенка не съели - до сих пор удивляюсь! Потом, перед самой передислокацией, комнату в чужой "забронированной" квартире отыскали. Только расположился по-людски, возвестили "поход". Поход так поход! Через залитые солнцем и глинтвейном Карпаты, засыпанную яблоками и сливами осеннюю Украину, предзимние голые равнины центральной России и Поволжья, заснеженный Урал, в студёное царство Тюменского Севера... Брр-р! В Закарпатье 18 градусов тепла. Бабье лето. Горячее молодое вино с корицей - на каждом углу, за копейки. Вдоль загружающегося эшелона молодайки со сливовыми глазами и "дынями за пазухой" прохаживаются неспешно, семафорят разноцветными юбчонками нехитрую азбуку любви. Моего собрата по купе - старшего лейтенанта Анатолия Тхора "засемафорили" на всю ночь... До Львова догонял наш эшелон на такси, в спортивном костюме, без документов, удостоверяющих личность. Ну, это некоторые ностальгические отступления перед лирикой, о которой и пойдет речь дальше. Военные эшелоны идут медленно. Пропускают плановые поезда, пассажирские и грузовые. Дозаправляются водой, углем, свечами, хлебом ... и ещё кое-чем, не предусмотренным никакими нормами сегодняшнего солдатского довольствия, но неизменно сметаемым из пристанционных продмагов в считанные минуты - для повышения жизненного тонуса. Мы с Толей об этом добре заранее позаботились. Сунули картонную, позванивающую стеклом, коробку в багажный ящик, рядом пару таких же коробок с консервацией поставили и завалили всё оставшееся пространство купе, точнее - секции плацкартного вагона, занавешенной на входе солдатским одеялом, библиотечными подшивками журналов и газет. Две-три недели в дороге не будешь только спать, да закусывать... Захочется ещё как-то время скоротать. Вот мы и скрашивали однообразие пути чтением. Старались в первую очередь отыскать какие-либо сообщения о местах нашей добровольно-принудительной "ссылки". Толя, как помощник начальника политотдела по комсомольской работе, при чтении больше ориентировался на публицистику о трудовых подвигах нефтяников, газовиков, геологов, строителей Тюменской области. Я "выцеживал" художественные произведения сибиряков - рассказы, повести, литературные обзоры, поэтические подборки. Одна из них зацепила за душу ладными, " хрупающими ", как снег под ногами, строчками: Мы - курьеры карьеров, "Вкусно" и виртуозно сработано... На молодёжную аудиторию - в самый раз! Но в подборке были стихи и не только для юных романтиков - непридуманная, "мускулистая" поэзия труда на северных трассах: Будь она проклята - эта дорога, Над стихами - имя и фамилия автора: Пётр Суханов. Здесь же - фотография улыбающегося крепыша на фоне косолапой "Татры" и несколько слов аннотации о том, что автор живет в Сургуте, работает водителем и заочно учится в Литературном институте имени A.M. Горького, является победителем всероссийского конкурса молодых поэтов, проведенного журналом "Смена". - Ну-ка посмотри эту подборку стихов, - протягиваю развёрнутую подшивку "Смены" своему товарищу. Он заинтересованно пробегает взглядом по строчкам, внимательно всматривается в фотографию улыбчивого, чисто выбритого и соответственно приодетого по такому случаю, молодого мужчины. - Нужно найти его в Сургуте, - говорит Тхор, - познакомиться. Думали, в глухой край едем, а там, оказывается, настоящие поэты водятся... Хорошие стихи. Симпатичный мужик. С таким рядом не пропадем. - Без натяжки крепкие стихи, - подтверждаю я, забирая журналы. - Представляешь, мы ещё не были в Сургуте, а уже знаем, кто нам там нужен, с кем хотим подружиться?.. Чудно! Как-будто кто-то направляет нас свыше. Я мечтательно улыбаюсь, предвкушая будущую встречу с Петром Сухановым. Толя тоже в приподнятом настроении. Достаёт с верхней полки гитару, ласково именуемую "скрипкой ", запевает нашу любимую: Здравствуйте, дачники, здравствуйте, дачницы, С охотой подпеваю другу и в дополнение к заманчивым словам "буль, буль, буль бутылочка зелёного вина" булькаю в наши походные кружки золотые остатки закарпатской осени. Поезд, кряхтя и поскрипывая изношенными суставами вагонной крепи, перебирается через седой Уральский хребет. В оконные щели всё ощутимее просачивается ознобное дыхание Арктики. Но старательная проводница нашего вагона Оля не скупится на жар души и на печной жар. Вымерзнуть, как мамонтам, нам не грозит. Услышав песню и за стольное звуковое сопровождение, она по-свойски подныривает под импровизированный занавес со своим стаканом и вопросительно смотрит на наши улыбающиеся физии. - Чего развеселились? - У нас радость, - отвечаю я, - родственника в Сургуте нашли ... - Ещё не доехали, а уже нашли?.. - недоумевает Оля. - А чей родственник, твой или Толика? - Наш, - не сговариваясь, отвечаем по-солдатски дружно и хохочем. Оля тоже смеётся и подставляет стакан под горлышко протянутой бутылки: "Дурачите меня?.. " "...Берегись, моя любимая! Чок, чок, чок - а рюмочки о рюмочки стучат ...", - вдохновенно поём вместо ответа. *** Сургут встретил нас тридцатиградусным морозом. Мне такого в октябре отродясь переживать не приходилось ни на Дону, ни в Казахстане, ни на Украине. Руководя разгрузкой вагона, в считанные минуты обморозил уши и щёки, да и пальцы ног в офицерских "хромочах" превратились в сосульки. Спасибо Оле - отогревала, как могла, на пирамиде из матрасов и одеял, собранных со всего вагона. Так что чувствовал я себя не несчастным начальником караула, оставленным на ночь охранять опустевший состав с его нехитрой утварью и поскучневшими проводницами, а прямо-таки фараоном, хоть и слегка подмороженным.
2.СУРГУТСКИЙ " ОГОНЁК " 
 Наш маленький коллектив военных газетчиков во главе с редактором майором Нагирным занялся монтажом типографского оборудования и просмотром местной прессы, то есть я и начальник типографии Валерий Шадрин со своими подопечными солдатами-полиграфистами монтировали, а Василий Михайлович исследовал газетные страницы. Он-то в конце трудового дня и порадовал меня великолепными "разведданными": "Завтра, в 18 часов в помещении редакции газеты "К победе коммунизма" по адресу: улица Просвещения, 14, состоится заседание литературного клуба "Северный огонёк". Ведет заседание поэт Пётр Суханов". Василию Михайловичу и Толе тоже любопытно посмотреть на пишущее объединение сургутян и узнать их реакцию на моё творчество. Наглаживаются, бреются, одеколонятся. Настроение приподнятое. Предвкушают какое-то интересное действо. А у меня наоборот - отрешённость от внешнего мира, погружение в собственные мысли и сомнения, проба "на вкус" тех или иных стихотворений, прислушивание к чистоте звучания строк - не срываются ли слова петушиным фальцетом? Не хочется предстать перед собратьями по перу очередным безликим графоманом, "без царя в голове и божьей искры в слове". Хоть и были за плечами публикации в республиканских и центральных журналах, коллективных сборниках, был опыт общения в литературных объединениях Алма-Аты, Житомира, Ужгорода, победы в поэтических и прозаических конкурсах, но выступление в новом творческом коллективе - всегда, как экзамен на подтверждение квалификации. В обозначенное объявлением время трое решительно настроенных "драгун" переступили порог редакции городской газеты и сразу же попали к милой и симпатичной хозяйке литературной гостиной Алле Походенко-Беловой. Алла искренне удивилась и обрадовалась необычным гостям. Военных газетчиков, а тем более литераторов, в их края ещё не заносило. Познакомила нас с заведующей отделом, пишущей стихи, Ниной Заболотневой, с ответственным секретарем редакции Николаем Козловым, с редактором одной из производственных многотиражек и стихотворцем Игорем Кирилловым, с делающим первые небезуспешные шаги на литературной ниве, бурильщиком Николаем Сочихиным и другими завсегдатаями "Северного огонька". В достаточно просторной комнате бревенчатой редакции тесно от посетителей - занят диван, принесенные из других кабинетов и расставленные вдоль стен, стулья. Деревянная вешалка-стойка похожа на новогоднюю ёлку от многообразия навешанных на ней шуб, пальто, шинелей, шапок, пуховых платков. Свободен только один стул - за столом напротив рабочего места Аллы Походенко-Беловой, это для Петра Суханова. Наша армейская троица сидит на диване вместе с Ниной Заболотневой. Василий Михайлович не теряет времени даром - наводит мосты дружбы двух печатных органов. Он большой мастер устного жанра. Нина то и дело заливисто смеётся, в её больших, доверчиво распахнутых глазах - неподдельный интерес к беседе и бесшабашная весёлость. В комнате стоит гул десятка одновременно звучащих голосов, будто шум беспокойной горной речки. Но он вмиг смолкает, как только в дверном проёме показывается бородатый мужик в заячьем треухе, черном распахнутом полушубке, стёганных ватных брюках и унтах, одетый, как любой таёжник в зимнюю пору. Он моментально окидывает всех присутствующих цепким взглядом, небрежно бросает под вешалку, на которой не осталось свободных крючков, полушубок, шапку, меховые рукавицы. На ходу роняет, обращённое ко всем: "Здра-сте", но по ходу к единственному незанятому стулу жмет руку Игорю Кириллову и буровику Сочихину... До нас начинает доходить, что этот бородач в унтах на собачьем меху, в сером, грубой вязки, свитере, совершенно не похожий на своего фотографического двойника, и есть поэт Пётр Суханов. Будто по команде - одновременно мы встаем перед ним, как перед старшим начальником. Я в порыве дружественных чувств протягиваю руку для приветствия ... Но Суханов, как-то искоса и даже недоброжелательно взглянув на нас, отшатывается в сторону и, миновав, как ловкий тореадор, вытянутую руку, плюхается на стул. - Ну, начнём, - то ли спрашивает, то ли резюмирует он. - Кто готов удивить мир поэтическими находками? Мы молча садимся. У меня горят уши и щёки, как у провинившегося школяра, в голове лихорадочно скачут мысли: "Почему Суханов так поступил, почему показательно продемонстрировал неприятие доброжелательных чувств к нему? Что делать дальше - сидеть истуканом или попытаться что-то вякнуть, изменить обстановку?" А между тем звучат стихи членов литобъединения. О них что-то говорят товарищи по студии, вставляет реплики руководитель. Всё, как всегда в подобных случаях, и в то же время не так ... Чувствуется непонятная напряжённость в атмосфере комнаты, какая-то зажатость Суханова - самого авторитетного участника литературного клуба. Он говорит рассеянно, постоянно пытается убрать под стол крепкие рабочие руки, на которых я успел заметить несколько наколок, характерных для людей, побывавших в "местах, не столь отдалённых ". Берёт слово хозяйка гостиной и объявляет для всех присутствующих и, прежде всего, для руководителя литобъединения, что в Сургут и ряд других городов Ханты-Мансийского автономного округа прибыла для постоянной дислокации и помощи газовикам, нефтяникам и строителям военная дорожно-строительная бригада, у которой есть своя газета. Алла представляет моих товарищей, а потом меня, как военного журналиста и литератора, имеющего публикации в центральных журналах и прошедшего творческий конкурс в Литературный институт имени A.M. Горького. Суханов медленно поворачивает голову в мою сторону, и первый раз смотрит "видящими" глазами, без ледяной корочки на зрачках. - Это любопытно, - говорит он. - Давайте послушаем стихи военного журналиста. Во мне смятение чувств. Мысли и строчки стихов перепутались. Забылось, что хотелось сказать и прочесть в период домашней подготовки ... Читаю первое, приходящее на память и ещё не отболевшее - " Мост ": ... Разделяет отца и мать Под мостом опоры скрипят, Время мутной рекой бурлит Суханов уже не просто смотрит в мою сторону с откровенным любопытством, а разворачивается всем корпусом и предлагает: "Ещё что-нибудь". Решаю прочесть верлибр " О дураках ": Когда мне говорят, что я дурак, В комнате подозрительная тишина. Никто ничего не говорит, не анализирует, не вносит поправок. Только Пётр, то ли из вежливости к гостю, то ли искренне, с проснувшимся аппетитом на "свежатину", настаивает: "Давай ещё". Даю "Задачу" - давнее стихотворение, но с "подсветкой " характера: Мне сказали, что живу рывками: Жизнь - сплошная трудная задача. Вытряхну ненужные мыслишки, Бородач порывисто встаёт, делает несколько шагов к дивану, около которого я ожидаю реакции на прочитанные стихи, и, подвинув меня своей заскорузлой лапой ближе к центру комнаты, сжимает в объятиях, будто давнего кореша. - Около редакции стоит мой "Урал", - говорит Пётр мне одному, забыв о других литературных собратьях, будто мы давно остались один на один с ним, - загружай своих вояк, поедем продолжать встречу. Вопросы? Я недоумённо пожимаю плечами. Какие могут быть вопросы? За "рюмкой чая" беседа всегда лучше ладится. Толя с Василием Михайловичем сияют, как начищенные перед строевым смотром бляхи солдатских ремней. В комнате одобрительная суета. Кто-то пожимает руку, кто-то предлагает подготовить подборку стихов для публикации. Стою, как контуженный, ничего вразумительно не разбирая из того, что говорится, четко понимая только одно - кажется, меня признали за своего?!.
3. КОЛОКОЛА В нашей четырнадцатиметровой комнате временного офицерского общежития притулились пять солдатских кроватей, плюс - привезенные мною вещи: софа, кухонный шкаф, обеденный стол, два кресла и "прадедовский" холодильник "Саратов". Жену с дочерью перед великим переселением я отправил к тёще в Алма-Ату, а добро-то куда девать? За день-два не продашь. Бросать жалко. Пришлось, как улитке - все своё носить с собой... На этот обеденный стол взгромоздились три бутылки корейской водки, извлечённые Петром из "бардачка" "Урала", к ним добавилось неизысканное содержимое наших сусеков: тушёнка, сало, хлеб, лук, маринованный перец, томаты в собственном соку ... Не изобилие, как на Украине, но и не скудно для компании "соломенных" холостяков. На софе и в креслах расположились уже известные участники похода в редакцию городской газеты и "гвоздь программы" - поэт и северянин со стажем Пётр Суханов. На придвинутой к столу кровати заняли оставшиеся "вакансии" другие обитатели нашей политотдельской "пещеры". Пока накрывался стол, Пётр со смехом рассказывал свою версию знакомства в редакции: "Захожу на заседание литературного клуба, а мне навстречу трое военных поднимаются. Ну, был бы один, за случайного гостя сошёл, а тут - трое... Начинаю судорожно соображать, что я такого натворил, чтобы меня снова "замели"? И так больше девяти лет на нарах парился. Ну, то за издержки молодости и безотцовщины. А тут ничего криминального за собой не знаю и вдруг пришли... Я ведь в погонах и эмблемах не разбираюсь. Знаю только, что в Сургуте, кроме "зоновских", никаких других военных не было. Сами догадываетесь, что и куда опустилось..." В комнате - хохот до слез. Сама собой налаживается атмосфера открытости и доброжелательности. Между бывшим "зэком" и политотдельцами убран барьер недоверия. Толя Тхор провозглашает тост: "За союз меча с оралом", то есть - за союз воинов и пахарей. А потом, как в старинной казачьей песне поётся: "Выпьем мы по первой - позавтракаем. Выпьем по второй - разговоры заведём. Выпьем мы по третьей - громко песню запоём ..." Только у нас, вместо песен, были разговоры "за жизнь и литературу", стихи, в основном - Петра Суханова, иногда я "вплетал своё лыко в строку". Пётр старался выдерживать первоначальный шутливый тон, даже когда его расспрашивали про "университеты" за колючей проволокой, как попал, да почему "строгоча" заработал. - А кто из вас в детстве за яблоками или арбузами в колхозные сады и на бахчи не лазил? - задал он с улыбкой встречный вопрос, заранее предвидя реакцию на него. Все оживились. Каждый припоминал что-то курьёзное, "связанное с ночными набегами на сады и огороды, прятаньем от сторожей и объездчиков. А у нас в волховских бараках не было садов, - продолжил Пётр, - фрукты и ягоды мы видели только в ларьках и магазинах. Денег на их покупку ни у пацанвы, ни у родителей не было, а желание вкусить запретный плод даже Адама и Еву соблазнило. Не так ли? - Так конечно ... И все без лишнего разжёвывания поняли суть биографического факта... В нашей ГУЛАГовской истории таких исковерканных судеб не одна сотня тысяч. Не случайно же и поговорка прижилась: "От тюрьмы, да от сумы не зарекайся ". Только дотошный Василий Михайлович Нагирный недоуменно произнес: "И за это девять лет строгого режима?! ". - Нет, не за это, а за повышение квалификации, - опять отшутился Суханов. - Как это? - Очень даже просто... Когда зелёный, не оперившийся ещё в блатном мире, новичок попадает в зону, у многих уголовников появляется желание "унизить" его. Вот один такой гнус и попытался меня сломать. Но вышло так, что я на нём кочергу обломал, чтобы больше ни у кого подобных желаний не появлялось. И зэки всё поняли, как надо... А от справедливого советского правосудия мне оперативно оформили " продление договора на энное количество лет и повышение по службе - до строгого режима..." Пётр, улыбаясь, раскуривает сигарету. На его высоком лбу проступают длинные и глубокие, не по годам, каналы морщин. Они просто так не возникают ... " Вот тебе и глянцевый благополучный юноша из журнала! - молча думаю я. - Какой же силой духа нужно обладать, чтобы не только пережить человеческую давильню, но и выкарабкаться из неё в нормальную жизнь, да ещё и стихи писать? Непостижимо!" За столом сокрушительные вздохи, многозначительные реплики, типа: " Даа.., чудны дела твои, Господи!" И просьбы почитать что-нибудь. Суханов, подумав несколько секунд, читает в том же шутливо-ироничном ключе текущего разговора: ... Нам судьба подфартила Голос у него чистый, поставленный, как у профессионального чтеца, без характерных для многих стихотворцев распеваний и воздыханий, но с заметной лукавинкой. Последняя особенность выдает человека сильного, великодушного, но одинокого, не желающего подпускать посторонних близко к своей душе, ранимой и оголённой, как электропроводка. Отсюда и эмоциональная наэлектризованность строк и их искрение, как в следующем прочитанном стихотворении "Компромисс": Мир - как фонарь. ... Гори, явившаяся мысль! Я не знаю, как других, но меня опалил философский и эмоциональный накал этих строк, как когда-то горьковское "Безумству храбрых поём мы песню" и толстовский афоризм "Кто счастлив, тот прав ". Компания тоже, вроде бы, воспринимает стихи с интересом и пониманием. Это выражается не столько в одобрительных репликах или дружеских похлопываниях по плечу, сколько в необычной атмосфере застолья - никто никого не перебивает, не затягивает монологов, каждый знает свой "маневр". Наверное, оттого, что гость таков? Он своим тактом, чувством меры, юмором в разговоре, оригинальностью стихов магически воздействует на окружающих, не даёт ослабеть энергии чувств. Звучит новое стихотворение: ... Стальные кони - в силе. Как будто бы к застолью Деревни и деревья Мне радостно и грустно ... Армейцы одобрительно улыбаются, покачивая головами: "красиво и с настроением". "Акварельно..." Конечно же, каждому приходилось любоваться первозданной белизной заснеженной земли и леса, переживать подобные "сумасшедшие" чувства от зимней блистательной приборки в природе. Но только настоящий поэт может найти те слова и образы, на которые с удивлением и радостью откликнется слушатель или читатель: "Я же это тоже видел и чувствовал!" И будет потом, при удобном случае, не единожды декламировать: "Белым-бела Россия, Светлым-светла душа!", как многие вспоминают знаменитое пушкинское: "Мороз и солнце день чудесный!" Слушая Петра, я вдруг поймал себя на мысли, что невольно провожу связь от его строчек к тому или иному стихотворению известных предшественников. Но не в смысле подражания молодого литератора именитым авторам, а в смысле похожего обострённого мировосприятия, особого видения и чувствования жизни. Вот он прочёл: ... Я присяду в стороне, Как пронзительно и не лобово выражено "во чужом пиру похмелье" - наша непричастность к благополучной и сытной жизни власти предержащих и их окружения?! И как родственно по настроению и глубине смысла "Доброму Филе" Николая Рубцова?.. Мир такой справедливый, Изобразительные средства разные, размер, ритм, а мысли вызывают схожую ответную боль в душе. Ещё одно, особенно понравившееся всем стихотворение, буквально с космическим масштабом спрессованной в него поэтической философии: Прошу тебя: повремени немного, Во все века, как-будто на пожаре, Высоковольтные строки! Здесь - и молитва судьбе, не очень благоволящей к автору, и горькое сомнение в возможности пробиться к сотворенному в мечтах царству добра и справедливости, к Высшему Судие ... Звон и стон, свет и тьма, бесконечность и тупик одновременно... Мысли, которые мучают человечество на протяжении всей его сознательной жизни. С трудом верилось, что это замечательное стихотворение рождено водителем из Сургута, пусть и студентом Литинститута, но в ту пору ещё не издавшим ни одной книги. Однако это было фактом, а не иллюзией, потрясающей явью. Подобное я читал только у незаслуженно забытого Николая Минского из блистательной плеяды поэтов "серебряного века": ... Порфир и Хризолит ... Сияние чертога ... Сомнений не оставалось - перед нами сидел самобытный русский поэт, со своими, отличными от других, "колоколами ", жестоко битый жизнью, зарабатывающий свой хлеб тяжким земным трудом, но душа его свободна от всех мирских мерзостей и пут, людского убожества во дворцах и камерах ... она причастна горнему свету. Оттуда - и многие окрыленные сюжеты, и горечь от несоответствия небесного и земного начал в мире и в человеке, как, например, в стихотворении о разбившемся планере: Мир прост и страшен - как свеча! А было - только небеса! Я вижу смятые крыла. Мир прост немыслимо... Это стихотворение-манифест, с ярко заявленной жизненной позицией автора, с суперзадачей, поставленной Петром перед самим собой. Но он опять немного слукавил и здесь, написав "летал бы", пытаясь скрыть до поры до времени от посторонних истину, что уже летает! Но стихи выдавали тайну… Серое, морозное утро уже заглядывало в наши окна, когда мы стали прощаться с гостем. Собственно это был уже не гость, во всяком случае, для меня. За несколько часов общения на языке поэзии мы с Петром породнились душами и с того времени никогда уже не забывали друг о друге.
4." УДИВЛЯЮСЬ, ВЕЧНО УДИВЛЯЮСЬ ..." Пётр много раз удивлял меня непредсказуемостью стихов и поступков. Да он и сам не переставал удивляться и восхищаться окружающей природой, какими-то светлыми человеческими качествами, как написал об этом в одном из стихотворений: "Удивляюсь, вечно удивляюсь Красоте и мужеству добра". Чем больше мы общались, тем зримее становились эти его особенности. Он, как истинный кудесник, ткал изящные ковры-самолёты стихов буквально ни из чего и, подобно птицам, отпускал их в небо - летите, куда хотите ... И их, единожды увидев и услышав, уже нельзя было избыть из памяти, где они летали сами по себе: ... Я весь очарован тобою, Попробуй, разберись с наскока - есть чудеса на свете или нет, по хитромудрой логике Суханова, а строфы эти в моей памяти давно чувствуют себя вполне равноправно среди хрестоматийных стихов классиков. Да если бы они одни ! Здесь же вольготно соседствуют сухановские крылатые строчки: " Люблю весь мир за женщину, Которую люблю"; "Мы обмануты были ещё до рожденья, Как рождённое в клетках зверьё !.."; "Я всю жизнь обожал оперетту, И она мне испортила вкус!"; "Меня любила женщина одна, Но вечно принимала за другого"; " Как бабочки на кончиках булавок - К эпохе мы пришпилены судьбой " и много другого, способного уже только этими строчками стать самостоятельными, вполне законченными произведениями, как известное брюсовское " О, укрой свои бледные ноги ". " Заблажил " цитатами из Суханова не я один. Всех , кто сталкивался с творчеством сургутского поэта , не миновала сия "ветрянка". Уже много лет спустя, встречаясь в Москве с бывшими бригадными сослуживцами, как пароль, мы декламировали строки Петра: ... Я давно понимаю, Само по себе стихотворение удивительно светлое и доброе, а когда ещё знаешь, что это не пустая декларация, а жизненный принцип, значение строк усиливается многократно… Весной из нашего " профилактория " выселили часть солдат в построенную для них казарму. Как известно , "свято место пусто не бывает" ... На освободившуюся площадь стали прибывать семьи офицеров и прапорщиков. Приехала и моя жена с дочкой . Сначала нам досталась под жильё кладовка... Без воды, без туалета, с маленьким, как в тюремной камере, окошком под самым потолком. Потом всё же нашли половину четырнадцатиметровой комнаты, перегороженной условной фанерной стенкой. За фанерой - старший лейтенант из производственного отдела с двумя детьми и голосистой женой - матершинницей . Я , окончивший пехотное училище, и довольно успешно овладевший "командирским" языком , по сравнению с соседкой , выглядел жалким двоечником . О жене и , только начавшей лопотать , дочке вообще говорить не приходится. Они, после первых же матерных выхлопов бывшей учительницы, были буквально контужены ... Теоретически существовать в такой обстановке, наверное, было возможно, но жить ... тем более с супругой ... проблематично. В этот семейный закут и заглянул через несколько дней Пётр. Обвёл внимательным взглядом убогое пристанище советского капитана, выслушал дежурный речитатив соседки за стенкой и предложил, как скомандовал: " Собирайте вещи. Это же - не тюрьма , чтобы людям маяться в таких условиях". Так в небольшой квартире Сухановых в микрорайоне "Строителей " нежданно-негаданно образовался писательский колхоз. Гостиную комнату , метров пятнадцати , хозяева уступили нам . Пётр с женой Людмилой и двумя дочурками - Снежкой и Катей расположились в двенадцатиметровой спальне . Сия коммуна бесконфликтно существовала несколько месяцев , пока я не получил свою двухкомнатную квартиру неподалёку от друга , на первом этаже новой панельной пятиэтажки ... Вот он " золотой эквивалент " бумажной строки: " Всё, что есть у меня, - раздаю просто так ..." Летом этого же года я поступил на заочное отделение Литературного института Союза писателей СССР им. A.M. Горького, в поэтический семинар лауреата Государственной премии России Владимира Ивановича Фирсова. И в этом деле Пётр тоже сыграл не последнюю роль... Подборку стихов на творческий конкурс в институт я посылал ещё в 1979 году, а в восьмидесятом меня дважды переводили с одного места службы на другое. Об успешном прохождении конкурса я узнал с опозданием, когда вступительные экзамены уже закончились. Нужно было что-то предпринять, чтобы "застолбить" возможность поступления в будущем году. И я полетел в первопрестольную . Благо - стоимость авиабилета из Киева в Москву в те " застойные " времена составляла одну десятую часть моей зарплаты и не била по семейному бюджету, как сегодня . На Тверском бульваре 25, в знаменитом доме Герцена я встретился с проректором Литинститута, будущим министром культуры России, Е..Ю. Сидоровым, поведал ему о своих злоключениях. Евгений Юрьевич вызвал секретаря приёмной комиссии Светлану Киселёву и попросил принести мою рукопись. На первой странице, извлечённой из папки, наискосок было начертано: "Автор, несомненно, обладает поэтическим дарованием…". - Ну, вот видите? - У вас всё хорошо, - улыбнулся Сидоров и поручил Киселёвой вызвать меня на экзамены в следующем году по результатам конкурса данной рукописи ... в порядке исключения. Об этом договоре с Евгением Юрьевичем и Светланой я рассказал своему поэтическому собрату в Сургуте. Улетая весной на сессию в Литинститут , Пётр прихватил с собой ведро варенья из морошки , чтобы подсластить память членам приёмной комиссии ... Такой неординарный шаг тоже нужно было придумать?.. И не обидеть никого из мэтров, и другу помочь осуществить давнюю мечту! "Красота и мужество добра" у Петра не раз бывали с кулаками - он никому не позволял безнаказанно хамить, унижать более слабых или зависимых людей, наступать грязными ботинками на его непоэтичное прошлое ... Расплата наступала незамедлительно. Он ,конечно , рисковал , иногда был на грани "фола", но жажда справедливости и голос чести вновь и вновь толкали на донкихотовские поступки . Приходилось и с милицией вести переговоры , и с ректором Литинститута... Но разве человека, с которого содрали кожу, можно упрекнуть в оголённости нервов?!. Однажды в четвёртом часу утра в дверь моей квартиры настойчиво постучали. Заспанный и недовольный, раздражённо спрашиваю: "Кого леший носит?" - Брат, открой, это я, - услышал голос Суханова. Открываю. На лестничной площадке стоит Пётр с молотком в руке. - Ты чего в такую рань с молотком? - Извини, брат, что разбудил ... На том свете отоспимся ... Понимаешь, баба какая-то орала, может, мужик бил, а может, насиловали?.. Я схватил первое, что под руку попало, и побежал на улицу. Оббежал дом, квартал - никого ... Подождал, может, снова крик услышу. Не слышно. Тишина такая первозданная, что возвращаться под бок к спящей жене не захотелось. Дай, думаю, к тебе прогуляюсь, стихи новые почитаю ... Я ведь писал, когда вопли услышал ... Не обидишься? - Да ладно, уже проснулся ... Мы просидели на кухне несколько часов, пока ему и мне не подошло время идти на работу. Через несколько дней он принёс посвященное этой встрече стихотворение : Четвёртый час. Немыслимая рань ! Давай оставим женщин и дела. Давай на миг забудем чудеса Мой добрый друг, мой друг случайный! Он опять ненароком проговорился, что был в заоблачных высотах, слышал вещие голоса, звуки Вселенной и не хотел возвращаться в мирскую суету, а она дико ударила по нему душераздирающим женским криком, оборвала полёт творчества, полёт души. И ему нужно было как-то адаптироваться, прийти в себя и, если не " взлететь " снова, то хотя бы сделать "разбор полётов" в кругу себе подобных, понимающих и принимающих его без фальши. И он нашёл кусочек Тмутаракани /моей казачьей прародины/ в Сургуте , где мы и "проклекотали" с ним , "как два орла", несколько часов подряд ... Вполне допускаю, что кому-то из благовоспитанных граждан, описанный мной, случай мог показаться, мягко говоря, нарушением общепринятых правил и норм ... Может быть, они отчасти и правы ... Но только я почему-то уверен в том, что мало кто из них способен сорваться с места на посторонний крик о помощи и ринуться спасать неизвестного человека ... У Петра же свои понятия о правилах, своя, далёкая от общепринятой, шкала нормальности. В одном из стихотворений он проникновенно написал об этом : ... Боюсь спокойных за холодный взгляд Эта позиция мне понятней и ближе, а личность Суханова интересней сотен тысяч "среднестатичных", поэтому и память цепко держится корнями в той студёной и отрадной для души поре. Начало восьмидесятых годов, теперь уже прошлого века, было временем нашего с Петром активного осмысления жизни не по учебникам, а - через себя, временем озвучивания познаний и ощущений, творческой реализации впечатлений. Иначе это называется вхождением в литературу. В одиночку сложно объективно определить достоинство написанного, ещё великий русский поэтический гений завещал: "Но пораженье от победы Ты сам не должен отличать ". Нужен камертон, чтобы проверять чистоту звучания поэтического слова. И мы стали им друг для друга . От письменных столов несли свои первые строчечные выплески на суд друг друга . И часто без слов , только по глазам , видели - удалось или нет то или иное стихотворение . Потом что-то правили , что-то выбрасывали в мусорную корзину , что-то отдавали в местную и центральную печать . С одобренным и опробованным выступали в литобъединении , в клубах , школах , институтах , на предприятиях, в рабочих общежитиях ... Нас знали и гостеприимно встречали почти во всех производственных объединениях Сургута, комсомольские вожаки и библиотечные работники зазывали наперебой ... Было время строительства БАМа, АТОММАШа, газопровода " Уренгой - Западная граница ". Время последнего романтического всплеска. Поэты были востребованы.
5. ВСТРЕЧИ Как известно, всё хорошее имеет тенденцию быстро заканчиваться ... Через год меня вызвали в штаб Сибирского военного округа и назначили редактором газеты " Боевое знамя " в Новосибирске. Снова пришлось сниматься , с только что обустроенного "гнезда", скитаться по очередным общежитиям и гостиницам , рвать наладившиеся связи и знакомства , расставаться с полюбившимися людьми ... И хотя мы с Петром верили, что никогда уже не потеряем, друг друга из вида, что будем встречаться на институтских сессиях, приезжать в гости, однако это не спасало от ощущения осиротелости и щемящей ностальгии. Эти чувства и навеяли мне стихотворение " Северный огонёк " : Ах, как ты сердцу близок Горишь ты, не сгорая, Тобой не раз согреты Среди имён звучащих, Гори, костёр отрадный - В таёжной, бездорожной, Конечно, из "огоньковских" впечатлений мне более всего запомнилась первая встреча с Петром Сухановым и, слава Богу, что она была не последней ... Впереди у нас были публикации в солидных столичных журналах, выступления по радио и телевидению (о Петре даже сняли документальный фильм на ЦТ), выход первых книг в московских издательствах, YIII Всесоюзное совещание молодых писателей, поддержавшее наши литературные начинания, вступление в Союз писателей... Взлёты и приземления "весёлых планеров"... Летом 1982 года в библиотечке журнала " Молодая гвардия " вышла в свет первая поэтическая " ласточка " Петра - книга "Время первых признаний". Тоненькая, всего 30 страничек, но такая долгожданная и важная для самоутверждения автора . Я радовался её появлению не меньше друга и отнёс свою рукопись , конечно , туда же - молодому , ироничному и смелому редактору и поэту Игорю Жеглову . Кстати , и напутствие к нашим книжкам писал один и тот же известный поэт Владимир Фирсов. По случаю выхода первой книги завеялись на дружескую пирушку к Эдуарду Сагалаеву, тогда ещё не соучредителю ТВ-6, а главному редактору радиостанции " Юность ", на которой периодически звучали наши стихи. Шампанское и поэзия лились рекой до "первых петухов" . А по дороге из Останкино в общежитие на улице Добролюбова мы ещё догуливали со встречными "ночными бабочками", удивляя и обескураживая их непонятной восторженностью и радушием ... Это была другая "немыслимая рань" и бесшабашное фрондерство расхристанных русских душ, но мы-то знали, что празднуем не просто выход книги поэта Суханова, а - становление на крыло его изломанной судьбы!.. За первой книгой вскоре появилась вторая - " Встреча ", вышедшая в Свердловске, затем популярное московское издательство " Современник " выпустило третью книгу Петра "Миры и меры". В Тюменской писательской организации заговорили о Суханове, как одном из самых перспективных авторов. Он оставил шоферскую работу и профессионально занялся литературным трудом . В тот период это было вполне возможно. Я тоже старался не отставать. В " Молодой гвардии " , Воениздате , в библиотечке журнала "Советский воин" за годы учебы в Литературном институте у меня вышли три книги общим тиражом в сто тысяч экземпляров . Приказом министра обороны меня перевели из Новосибирска , где я к тому времени занимал должность начальника отдела культуры в газете Сибирского военного округа , в Москву - в отдел художественной литературы журнала " Советский воин". Нам было, что показать друг другу и, что отметить при нечастых встречах в Москве, когда добровольное отшельничество за письменным столом заканчивалось фонтаном стихов и вина. Но праздники, всем известно, сменяются буднями, а там - черновая работа, напоминающая, иногда совсем некстати, о нашем земном бытовании, где очень даже распространены писаные и неписаные законы "держать и не пущать"... С этим, уже несколько подзабытым, явлением мы столкнулись в 1989 году. В это время я редактировал художественную литературу в Военном издательстве. Министерство обороны, по инициативе известного военного драматурга Юрия Александровича Виноградова, решило привлечь внимание общественности к проблемам армии и флота, для чего осуществить массовую переподготовку молодых писателей на высших академических курсах "Выстрел". Учёба и последующая стажировка писателей в войсках предполагали появление новых документальных и художественных произведений о "человеке с ружьём ". Меня, как молодого и уже "отмобилизованного" поэта, привлекли к отбору достойных кандидатов в академические курсанты. Естественно , что среди моих "рекрутов" оказались все приятели из житомирской , ужгородской , тюменской и новосибирской писательских организаций , в том числе и Пётр Суханов . В сургутский городской военкомат улетело распоряжение об его откомандировании . А в ответ последовал категорический отказ ... дескать " закон " не позволяет ... Получив такую "отплёвку", Юрий Александрович мне выговаривать начал сгоряча: " Что же вы такой несознательный? Подсовываете на курсы "красных командиров" уголовника! Да вы хоть знаете, что он ..." Мои объяснения насчёт того, что негоже талантливого поэта, доказавшего свою гражданскую состоятельность, тыкать носом в детские пелёнки и идти на поводу у формальных буквоедов, за мёртвыми бумагами не видящих живых людей, были не менее эмоциональны и убедительны ... - Действительно, - согласился полковник Виноградов, - При таком подходе, как у этих военкоматчиков, не было бы среди советских классиков ни Ярослава Смелякова, ни Бориса Ручьёва ... Талантливым нужно помогать, в том числе и ломать бюрократические барьеры. Я поговорю о Суханове в Генеральном штабе и с руководством курсов. И Петра послали-таки в Солнечногорск, где он, может быть, даже прилежнее других собратьев, проходивших в своё время армейскую службу, изучал боевую технику, оружие, военное дело. Всё же для мужчины это не лишне никогда . Инструкторы и товарищи были им довольны . Но когда подошла пора присваивать выпускникам курсов офицерские звания , вновь заартачились "знатоки законов", теперь уже в министерстве обороны ... Не положено и всё! Тогда уже не я один, а весь писательский коллектив "Выстрела" ополчился против ретроградов, заявив, что все писатели откажутся получать звания, если оно не будет присвоено Петру Суханову. Такого ЧП генералы допустить не могли... Писательский бунт ими не планировался. И законники "отважились" на лейтенантские звёздочки для русского поэта . Я воспринял эту победу здравомыслия над канцелярской косностью с огромным личным удовлетворением . Обидно только, что светили советские звёзды на нашем небосводе очень недолго . . . Всё, что случилось со страной в 1991-м году, ещё предстоит осознать и ныне живущим, и потомкам ... Не будем спешить с первыми, попавшими на злой язык, определениями и публицистическими декларациями. Но то, что "апрельские" ветры "перестройки" принесли не только ударную волну , разрушившую СССР , но и "ипритовое" удушье отечественной культуры и литературы , это очевидно . Прежде всего на примере поэзии. Нет, она не погибла в одночасье вся и везде, задохнувшись ядовитыми дымами над руинами страны. Она ушла из повседневного обихода , пьедесталов, концертных залов и книжных магазинов в подполье , в глубокие катакомбы не сломленных душ . И онемела от всего пережитого. Ни я, ни Пётр не могли быть сторонними наблюдателями трагедии своей страны и народа. Мы реставрировали и подняли знамя российского казачества - первостроителей и защитников Российской империи . Нам казалось, что это цементирующее начало сможет объединить патриотов на постсоветском пространстве и не позволит рвать единую территорию на удельные лоскуты . И многие встали с нами рядом... События 1992-го года в Приднестровье показали серьёзность намерений потомков казаков. Разрушителям страны нужен был повод , чтобы навсегда отбить охоту государственникам защищать своё отечество и они придумали " дъяволиаду " в октябре 1993 года. Тогда был расстрелян из танковых орудий в сердце страны не "красный" Верховный Совет и его защитники, среди которых находились и казаки Московского землячества Союза казаков, возглавляемого мною, был расстрелян дух единства и непокорности захватчикам. Снаряды зловеще прошипели в воздухе: "Лежать! Всем лежать!..". Устроителям нового мирового порядка не требовались ни поэты, ни герои ... В цене были только предатели. Наступило не наше время . Я написал об этом в стихотворении "Петру Суханову" : Вот и мы присмирели, мой друг. Я глаза прикрываю рукой, Скольких глаз золотые огни Мы мечтали весь мир одарить Пусть смешон простодушный кураж О разрушении всего и вся слов не было, а те, что просились на язык, не хотелось ставить в строку, ибо это была не поэзия ... Я замолчал на несколько лет, занимаясь проблемами выживания. Сорокалетнему полковнику, уволенному из армии , нужно было заново учиться добывать кусок хлеба для себя и семьи. Несладко жилось и Петру. Гонорары за публикации превратились в дым, заработать литературным трудом на жизнь стало невозможно. Случайные заработки не решали проблем . Начались семейные неурядицы . Размен квартиры . Одиночество... Его корёжило "ударной волной", валило в грязь, рвало душу ... А он не ломался и со слезами в глазах защищался спасительной иронией относительно своих падений: Он летал на ковре-самолёте Он всю жизнь был одет не по моде. Он бродил между истин и лезвий. Он, наконец, признался в своей сокровенной тайне, что главная его страсть - летать над суетой, и что ничего другого, кроме этой возможности, он не просил у Создателя и не стяжал на земле, впрочем, как и Диоген, и Эдип ... И в непогоду нового смутного безвременья он снова и снова отважно рвался в небо, огнём души высвечивая "дьявольский век": Как легко в нашем дьявольском веке Это, своего рода, диагноз произошедшей трагедии, поставленный художественными средствами. Но поэт видит и открывает всем её первопричины: Опять вся рать сошлась в рядах потешных!.. Мы виноваты все, что жили в страхе. Как здесь не вспомнить давние, и оказавшиеся вещими, строки Петра: " Боюсь спокойных ..."! Да, безразличное и невозмутимое "болото" может позволить сделать с собой всё, что угодно бездушным дегенератам, хоть в " зоне ", хоть в стране, которая, по сути жизни по "сучьим" законам, мало чем отличается от "зоны" и то - в худшую сторону, где оппозиция власти допускается только "потешная", а демонстрации - " на коленях "... Сильнее всего и страшнее поэт написал эпилог, пережитой вместе со всем несчастным народом, трагедии: Мы все начинали с затрещин, Свои - хоть и взятые с круга ... Любители правды и крови, Ничьи - как пломбир на стоп-кране, За нами - пространство без звука. А время, что нас повенчало, После такого, опустошающего душу, пророческого откровения перед соотечественниками почти невмоготу жить, а говорить тем более. Так закрылся в себе, как раковина, и задохнулся от невысказанной боли Александр Блок , так ушла в небытие мужественная Юлия Друнина ... И я не на шутку боялся за друга, зная его изъязвлённую без меры душу. Но он сдюжил ... Когда-то он поведал в одном из ранних стихотворений: "Я живу на земле согласно Грусти, музыке и любви!.." Любовь не позволила безысходной грусти захлестнуть его жизнь. Она подарила светлые чувства, надежды и краски для новых стихотворений и новых книг.
ПОСЛЕСЛОВИЕ В 1997 году, вместе с народным артистом России Юрием Назаровым и артисткой Московской филармонии Людмилой Мальцевой, я прилетел в Сургут на пятидесятилетний юбилей Петра Суханова. Было много подарков от администрации и предприятий города. Много добрых приветствий, цветов и улыбок. И мой друг, в изящном смокинге, был несколько растерян от всеобщего внимания и суеты вокруг, оттого, что световое пятно прожектора весь вечер не выпускало его из своего ореола. И, чтобы скрыть испытываемую неловкость, он , как всегда, шутливо говорил о самом серьёзном, о своей жизни : Я весь придуман Богом и Судьбой ... Обиды нет. Наверное , другим - Но, так или иначе, если вдруг Я сидел в зале, смотрел на прожекторный нимб над кающимся "святым грешником", и думал: "Понимают ли его земляки, что вот уже несколько десятилетий в Сургуте существует, Богом сотворённая для спасения заблудших душ, Площадь Света - Пётр Суханов?!." |
||
