Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов)

«ОСТРОВ ЗАРИ БАГРОВОЙ…»

Рассказ

 

…Всё началось на концерте «Дискотека 80-х». Ольга Анатольевна Имбирёва, как супруга одного из спонсоров сего ностальгического мероприятия, сразу почувствовала, что этот отрыв закончится чем-то знаменательным и неоднозначным.

-Оделись пионэрами – ворчала потом свекровь Наталья Степановна – так хоть уж не позорили бы форму, охальники… Нас вот учили при Сталине – «как оденешь галстук, береги его»… А вы такое вытворяли на людях…

Иван и Ольга Имбирёва, действительно, вырядились в стиле своего детства, пионерами: в красные сувенирные пилотки, в стилизованные оранжевые галстуки косыночного типа… Пока пели «Смоки» - они ещё держались в умеренном ритме, а как грянул Сюткин свой «Московский бит» - Иван посадил Ольгу в белых обтягивающих джинсах себе на плечи. Как будто она школьница, а он студентик! Верхом на нём она размахивала зажигалкой, а он ещё и пританцовывать умудрялся…

Свекровь, которая, конечно же, выклянчила себе билетик, послушать Стаса Намина и группу «Цветы» - на этом месте смущённо отвернулась. Ей, воспитанной в строгих нравах именно под эти песни, казалось паскудным, что сноха трётся известным местом сыну о загривок. Бедная бабулька не знала, что будет дальше!

Под «медляк» Юрия Лозы Иван прекратил энергичные подёргивания… И взяв Ольгу за бёдра, развернул на полный оборот!

Теперь они танцевали «медляк», но не так, как положено было у пионеров их детства, лицом к лицу, а гораздо развратнее: пользуясь полумраком концертной залы, Иван уткнулся носом в ширинку её джинсов, и Наталья Степановна в ужасе думала, что пожилые отец и мать сношеньки тут, рядом…

Наталья Степановна боялась поднять на них глаза – и напрасно, потому что они всё равно её бы не увидели. Они опустили взоры, готовые сквозь землю провалиться. Конечно, никто из родителей не ожидал от ретро-концерта такой разнузданности. Стыдно не было только этой «сладкой парочке», которая, в упоении друг другом, казалось, забыла обо всем остальном…

Организаторы «дискотеки 80-х» по номерам билетов разыгрывали ретро-приз: туристическую поездку на Кубу.

-Беда, если вдруг Ваня выиграет! – качала головой Ольга Анатольевна за день до события, делясь опасениями с помощником мужа по бизнесу, Виктором Яхрамовым.

-Почему? – искренне удивился тот – Насколько я знаю Ивана… Это как раз ему самый тазик!   Куба – идеальный тур для человека с такой сильной советской ностальгией…

-Витя, ну ты вроде бы умный человек! – рассердилась Ольга, знавшая мужа лучше всех. – Ну ладно ещё, Зоригин (помощник её мужа по депутатской части) бы такое ляпнул… Но ты-то должен понимать! Я тебе сразу скажу, что там с ним будет. Он попадёт в угасающий и одряхлевший социализм… От первой же трещины на стене он впадёт в депрессию и начнёт парить мне мозги на тему несправедливости жизни… Потом – он обязательно затеет сцену и подерётся….

-А это с чего бы?! – изумился Яхрамов.

- Ну как?  Я – нордическая блондинка в стране мулаток и негритянок, на меня будут смотреть, и он обязательно кому-нибудь даст в чан…  У него с годами ревность почему-то с годами только растёт! Потом будет много депрессии, много философии, он зайдёт по колено в Карибское море, причём в белых, как у Остапа Бендера, штанах, и будет смотреть на грозу на дуге горизонта…

-Ну что ж! – захохотал Виктор – Интересные пророчества, жаль, что их невозможно проверить! Вероятность выигрыша на таком большом концерте ничтожна…

***

Вопреки всякой теории вероятности турпутёвку для двоих на остров Свободы выиграл билет Ивана Имбирёва.  Ольга подозревала, что это Яхрамов с Зоригиным что-то там подшаманили у конферансье, ссылаясь на статус спонсора… А может – рука так легла, когда номерок из барабана тянули…

-Они, понимашь, пионэрский галстук позорят, а их ещё за это на курорт посылают! – ворчала Наталья Степановна чуть после, ревнуя к удаче молодых.  Да разве ж настоящий пионэр мог так крутить пионэрку?!

-Ну, не знаю, не знаю! – поджал губы явно вредничающий Имбирёв, намазывая маслом бутерброд – Если в хорошее, жаркое лето, в пионерском лагере…

Тут уже Ольга его одёрнула:

-Вань, я не люблю, когда ты такие пошлости говоришь!

Но он их всегда говорил, а чаще даже и делал. В самолёте какая-то одинокая женщина стала стучать сзади по спинкам их спаренных кресел, истерически взвизгнув:

-Перестаньте! Как вам не стыдно?! И так счастья в жизни нет, и вы ещё душу травите!

-Извините, пожалуйста! – оправлялась Ольга, пытаясь рукой прикрыть размазанную на губах помаду. А Иван только зло фыркнул: за это он не считал себя виноватым… А что?! Они муж и жена, если что – он может паспорта показать!!! А Ольга сидела румяная со стыда, с размазанной на пол-лица помадой с губ, и показывать паспорта отнюдь не рвалась…

Дальше – только гаже.

-Оля, я в туалет собрался…

-Поздравляю… - саркастически кивает Ольга, пытаясь с помощью маленького зеркальца и предметов косметички подправить макияж.

-Ты не хочешь со мной прогуляться?!

И эта тётка сзади, злая и одинокая, явно ведь слышала… Так неудобно, не знаешь, куда со стыда деваться…

При подлёте к Кубе настроения в парочке стали меняться. Ольга радовалась, что скоро закончится этот самый долгий в её жизни перелёт. Иван же, как она догадывалась, начинал мучится чувством вины…

Клоунада началась уже в  Aeropuerto Internacional José Martí, где Иван Сергеевич, сойдя с трапа, театрально упал на колени, лбом упёрся в асфальт, так что самой высокой его точкой оказался копчик.

-Намаз, намаз… - приняв его за мусульманина одобрительно шелестели англоязычные туристы.

- Прости нас, Гавана! – патетически сказал Имбирёв.

Ольга тянула его за руку, понимая, что на это безобразие люди смотрят, и шипела сердито, стараясь, чтобы лишние уши не слышали:

-Ваня, это ещё не Гавана, тут до Гаваны 18 километров…

Чтение глянцевых буклетов в самолёте не прошло для неё даром – в отличие от мужа, рекламу принципиально не читавшего.

-Сфотографировать, и послать по «Вацапу» Витьке Яхрамову – мстительно мечтала Ольга – Точность прогноза не то, что у синоптиков…

Хотя – чего удивительного? Отец её детей был настоящим мужчиной. Настоящий мужчина – воин. Он рождается, чтобы сражаться, и если побеждает, то победителю – слава. А если погибает, то мёртвые сраму не имут.

Хуже всего для настоящего мужчины позор капитуляции. Все эти гнилые отмазки – мол, экономика была не та, идеология не та – для дешёвцев и трусов. Что значит экономика не та? Исправляй, и дерись дальше. Что значит, идеология глупая? Исправляй, что нужно, и дальше дерись! Это всё гнилые отмазки для тех, кто хочет оправдать своё предательство. А предательство оправдать нельзя…

Ну, а если уж случилось – всё, напоминающее ему о прошлом для него мучительно.

***

От аэропорта Иван с Ольгой ехали не больше двадцати пяти минут. Ещё минут пять – и вот они уже на белой, почти игрушечной, парковке высотного отеля…

Здесь уже Ольге пришлось вздохнуть «Начинается!» - потому что свинцово-мрачный Иван чуть не подрался с туристами из Петербурга, причём повод был совершенно сумасшедший. Осматривая машины, оказавшиеся по дизайну большей частью «дутышами» в стиле 60-х, Имбирёв пришёл в великое смятение. И зачем –то сам вступил в разговор с петербуржскими прощелыгами, сказав им, что Куба – бедная страна.

Трудно сказать, что он от них ждал – наверное, бурных возражений. Но петербуржские проходимцы, объехавшие весь свет на свои, видимо, немалые доходы, стали нагло сравнивать курортные сервисы и в итоге подтвердили Ивану, что Куба – бедная страна…

Иван взорвался и почти уже полез драться, Ольга насилу его увела, размышляя, что в первый раз поводом для драки является согласие сторон по спорному вопросу…

В последующие дни Иван не отдыхал, не мог расслабиться – он постоянно в ужасе ждал подвоха от социалистического строя, после которого совсем расхочется жить.  Когда в полупустом отеле чету Имбирёвых заселили в неплохой номер – Иван полез под ванну смотреть трубы. Потом вылез и долго, нудно доказывал Ольге, что трубы совсем не ржавые.

Кто-то ему насвистел в России, что на Кубе в отелях ржавчины много. Ольге, если честно, было наплевать, какие там под ванной трубы, потому что их всё равно не видно. Иван же искал ржавчину с упорством маньяка, и когда не находил – радовался, как ребёнок. Но если находил – Ольге казалось, что его ударили в солнечное сплетение – так худо он выглядел…

И ничто уже не радовало этого мизантропа – ни шикарнейшая прозрачная вода на пляже, ни чистый вход, ни простор на песчаных отмелях, не особенно засиженных туристами…

Ольга старалась не обращать внимания на причуды мужа, тем более, что океана  с белыми пляжами лучше этого она  в своей жизни ещё не видела. Вода отливала всеми переливами голубого, бирюзового и синего, смотрелась прозрачной, как стекло, на любой глубине… Если заплыть подальше – то попадаешь на  небольшой риф с коралловыми рыбками. Ольга проводила там по нескольку часов, понимая, что с таким супругом, как Ваня, безопаснее всего загорать на необитаемом острове…

Вечерние «сеансы связи с Родиной» тоже оптимизма не добавляли. На том конце провода слышалась свекровь Наталья Степановна, оставшаяся с детьми Имбирёвых, и несмотря на всю их взрослость активно игравшая жертву.

-… Конечно, трудно детям без матери! – говорила старушенция, поджав губы (Ольга прямо видела это хорошо ей памятное выражение лица «закусываем лимоном»). То есть без отца нормально, они и в будние дни, помимо отпуска его редко видят! А вот без матери…

Поговорив со свекровью, отцом, матерью, послушав щебетание младшенького Саввы, однозначно-скучающие ответы старшего Олега и уклончиво-двусмысленные фразы дочери Натки, Ольга с тревожным сердцем вешала трубку…

И почти физически, акустически услышала через Атлантику и континент, как свекровь, отойдя от телефона сердито и матерно брюзжит:

-  «Кошка бросила котят, пусть <…> как хотят».

***

Во второй день Имбирёвы взяли катамаран, и всё было бы прекрасно, если бы Иван не доказывал с тупым упорством партработника-агитатора:

-Вот, и катамаран бесплатный, а можно бесплатно взять каяк…  Мы завтра возьмём каяк! Ты видишь, ну ты же видишь, что вот и водорослей нет, и пляж постоянно убирается… Лежаков свободных уйма, в любое время и в любом месте…

Ольга, вращая педали велокатамарана, чувствовала себя неловко: Иван с ней спорил, как будто она убеждённый враг социалистической Кубы, тогда как у неё и в мыслях не было порочить дела достойнейшего семейства Кастро. Со своей занудной, ненужной пропагандой Иван постоянно указывал ей на какие-то недостатки сервиса, которые она сама бы и не заметила сроду…

Она старалась его отвлечь, показать достоинства их тура:

-Ваня, смотри, какой песочек, словно кварцевый из часов! Белый и пушистый! Не думала, что про песок можно сказать – «пушистый», но сегодня поняла, что вполне уместно…

Но Иван был равнодушен к качествам песка. Такой же песок тут был и при Батисте, а, как он обиженно жаловался:

- И вот я приехал сюда, на остров Свободы, куда  отец мой рвался добровольцем… Приехал на курорт, как янки, как  все те хозяева жизни, которые  с толстым портмоне приезжали  сюда при Батисте!  Когда Кубу знали только как американскую пепельницу, сахарницу и бордель…

Иван рано и трагически остался без отца. Об отце он помнил немногое, в том числе и рассказы о походах молодого папы с друзьями по инстанциями для отправки на Кубу в помощь революции Фиделя… Переступить через такую память очень непросто.

Оля относилась с пониманием к таким заморочкам, и старалась по возможности щадить чувства мужа…

Вечером в номере обнаружили, что интернет для гостей платный. Причём ещё и дорогой: два кука 1 в час. Ольге, которой интернет вообще не был нужен (нужен он был Ивану по каким-то его бизнес-делам), пришлось прослушать целую лекцию. Речь шла о врагах острова Свободы  и необходимости ограничивать интернет-связи.  Хотя Ольга готова была малодушно сразу признать, что лучше «пляшущего» коннекта за 2 кука в час нет ничего на планете – Иван, пока не выложил всех аргументов, не успокоился. Впрочем, он и потом не успокоился.

В номере периодически что-то ломалось или  протекало, но после звонка на ресепшн, подмазывалось, подклеивалось. Звонила, конечно, Ольга, причём шпионским методом, чтобы муж не услышал. Ей не привыкать, дома этим тоже занималась всегда только она – но дома хотя бы нет нужды прятаться с телефоном в туалете! Дома же рыночная экономика, а её не жалко, и даже полезно выругать без всяких душевных терзаний.

***

Исходя из своего богатого опыта «борьбы с хозяйством» домохозяйка Ольга даже подкидывала мужу аргументы в  терзающем его изнутри споре с самим собой:

-Вань, хороший сервис предполагает рабовладение!

Он хватался за соломинку этой спасительной мысли и сладострастно её развивал. И становился скучноват – потому что лично для себя Ольга давно решила вопрос с социализмом. В рамках особой женской, точнее сказать, даже бабьей политэкономиии, урок которой в оренбуржье ей преподала университетская подруга, по совместительству «кошка драная» - Элина Нуриева.

Как-то они «присели по случаю» - в кафешке на центральной улице, возле огромного, витражного стекла, заглядываясь то на снующих за витриной прохожих, то на дно коньячных рюмочек. Элина развивала какие-то бредовые теории о «дарвинизме в отношениях» - мол, каждая женщина, как и каждый мужчина товар на рынке, имеющий если не свою цену, то свою ценность:

-Это слишком хорош для меня, а для того я, наоборот, слишком дорогая девушка…

Но если вы делите много лет ложе с Иваном Имбирёвым, то, конечно, поневоле превратитесь в «Блокнот Агитатора» Кувинского крайкома КПСС. Олю задела торгашеская мораль подруги дней её суровых, этой не совсем ещё дряхлой, но уже потасканной «голубки»:

- Лично у меня всё есть! – хвасталась захмелевшая Оля – и, по чувству справедливости, я хочу чтобы у всех всё было!  Мне противно упиваться достатком в одиночестве!

-Ну, раз так… - насмехалась над такими нелепыми мыслями, явно пронизанными ивановым многолетним влиянием Элинка, поднимая фужер – Тогда вот что, подруга… Отдай мне на недельку твоего Имбирёва!

У Элики были очередные проблемы с очередным её «бойфрендом» (слово, которое Иван ненавидел) – и она их так снимала: дурными, безвкусными шутками…

-А вот этого не хочешь?! – поперхнулась эклером  Оля, выставляя изящный, но оттого ещё более неприличный средний пальчик. Знакомые мужчины удивились бы такому её жесту, традиционно не догадываясь, что в женском обществе дамы куда более раскованы, чем в смешанном…

-Вообще-то я именно это и имела в виду! – нагло скалилась Элина, плотоядно скалясь.

От такого тупого наглежа Ольга даже немножко протрезвела и отставила свой бокал.

-Знаешь, дорогуша, ты это… Берега-то знай… Имбирёва ей! Это уж дудки!

-Так вот, Олюшка – змеилась хмельная подружка – Со всем остальным в мире такая же проблема, как с твоим Ваней… Нельзя дать всем всё, понимаешь? Если раздавать всем – то каждому достанется по малюсенькой – она между двумя маникюрными ногтями изобразила крошечный зазор – махонькой порции…

***

Подумав на досуге, Ольга пришла к выводу, что тезисы Элинки, порождённые её бабьим практицизмом, не лишены остроумия и глубины. Хотя эта болтушка в универе была троешницей, а по обществоведению и вовсе болталась всегда на грани «неуда» - в знании жизни и мужиков ей не откажешь.

Лучше толстых пыльных монографий Смита и Маркса Элинка обрисовала сразу и все сильные и все слабые стороны социализма, как системы. Счастья хочется всем, но на всех его не хватает. Поэтому или счастье – но только не всем. Или всем – но только не счастье…

Впрочем, это всё чистая политэкономия. Свекровь, которая в былые времена была парторгом издательства «Кулинария» (смешно, но это факт) – говорила в минуты откровения, когда «пилила»  сына:

- Да у него в голове философия лавочника, психология лавочника!

Мол, это не столько красное, сколько чёрное, черносотенное горение… Ольге было трудно с этим разобраться, она никогда не забиралась в дебри обществознания даже как ученица, а уж не то, чтобы самостоятельная исследовательница. В универе она откровенно скучала на соответствующих «парах», рискуя схватить «пару» по итогам. И, конечно, не догадывалась, что попадёт в семейный круг, где зевотные обобщения экономики носят навязчиво-маниакальный характер…

Конечно, спору нет, Иван Имбирёв – лавочник. Просто по факту – ведь он владелец пекарен и бакалей. Говоря марксистским языком – «охотнорядец». Его советизм, как без всякого желания пришлось подмечать Ольге (ибо куда укроешься?) – носил консервативно-традиционалистский, религиозный,  националистический характер.

Но поскольку «золотое детство», безоблачно-солнечное отрочество Ивана прошло в СССР под кумачами – вся булькающая, бурливая, словно брага в бутыли с резиновой перчаткой поверху  «привет Горбачёву» - облекалась в канонические сталинско-брежневские черты… Хотя, если верить экс-парторгу издательства «Кулинария» - это всего лишь черносотенная страсть лабазного собственника, ревнующего к более крупной собственности «супермаркетёров»!

У такого человека прорыв водопровода дома, на Урале, вызывает неподдельную радость, и сопровождается непременными комментариями вроде:

-Ельцин гад, страну пропил, воды нет…

Но если точно такой водопровод прорвёт на Кубе, то это будет мировая скорбь не отходя от кассы!

И потому чуткой жене приходилось играть в шпионку, звонить на ресепшен и разговаривать приглушенным голосом, если в номере перегорела лампочка или отвалился керамический старомодный вертушок у крана с горячей водой…

***

Канонические образы в голове Ивана довольно мирно уживались с его похотливым и обжористым подсознанием. Да, он был  «сын парторга и партсекретаря»,  что заставляло ёрничающих олиных подружек вспоминать смешную строчку советской пафосной поэзии – «сын плотника и столяра», написанную в блаженные времена, когда о гомосятине никто и слыхом не слыхивал.

Но при этом, если Ольга краешком уха ловила шёпот друзей Ивана про «препараты, повышающие мужскую силу» - она со страхом воображала себе мужа, их принявшего… Потому что – тьфу, тфьу, чтоб не сглазить – но куда ж, извините, больше?!

-Если он ещё он таблеток таких выкушает – жаловалась Оля в тесном кружке женской компании – Я тогда вообще из постели не вылезу никогда… А иногда гулять на свежем воздухе надо!

Подруги не верили Ольге, а Иван – друзьям, считая, что всё это дерьмо аптечное – «химия и ГМО». Первое совершенно справедливо, второе – неизвестно к чему, но застряло в мыслях Ивана основательно. В этом мире у Имбирёва было две навязчивых фобии – «потерять Ольгу» и «ГМО».  Следовательно, в реальной жизни, за пределами его заморочек – ему вообще ничего, кроме ГМО, не угрожало…

Если бы Оля была холодной женщиной – Имбирёв превратил бы её жизнь в ад. Именно так, кстати, и считала олина мама: ночуя у детей, она с суеверным ужасом подсчитывала домогательства зятя к дочери и иногда, после бурных ночей за стенкой, не оставлявших шансов выспаться – плакала:

-Доча, ведь так он тебя совсем истощит… Для того ли я тебя рожала, растила - и т.п.

Но мама не учитывала, что темперамент дочери был куда горячее, чем у неё самой. Оля могла, конечно, поворчать для виду, но никогда долго не играла в «у меня голова болит»… И если уж совсем «по чесноку» - глубоко в ней, спрятанный от всех, тоже жил постоянный навязчивый страх потерять этого «чудака на букву «м»…

Ненасытность мужа проявлялась и за столом. Он загонял обслугу отеля, постоянно выпивая всю воду в постоянно патриархально-сменяемых бутылках номера.

На завтраке в стиле «фреш» под пламенные ритмы фламенко Иван съедал много фруктов, не давал пощады колбаскам, йогуртам, хвалил местную ветчинку, выкладывая её на бутерброд в три слоя.

Когда гарсоны предлагали выборы между блюдами из говядины, свинины или курицы – обычно заказывалось всё вместе. Рыбу поедали с акульей скоростью…

Обедали Имбирёвы чаще всего в ресторане на пляже. Тут они просто объедались мясом прямо с огня, или большущими сочными креветками. Догнавшись ещё морепродуктами – и дальше тусили, как положено, зачастую возвращаясь в отель ближе к утру. В итоге даже их «завтраки» перекочевали на обеденное время в том же самом пляжном ресторане…

А ещё там, на песчаной, ухоженной косе, убегавшей куда-то в море, стилизованной под Варадеро, был и снек-бар, который работал круглосуточно.

Там Имбирёвы «хлопали» в прокуренном полумраке по парочке коктейлей и перекусывали  каким-нибудь фаст-фудом.  Там и случился изначально предсказанный Ольгой скандал «вокруг блондинки среди мулаток»…

***

…С чисто женским смирением понимая, что ничего уже не изменить, Ольга Имбирёва решила извлечь из предсказуемой ситуации пользу.  Небрежно кинула банкующему долларовую двадцатку – «на русского»…

Ставки шли 30 к 1 – потому что в этом приморском баре все знали Хорхе Камару, по прозвищу «Гвадалахара», имевшему неосторожность слишком жарко станцевать с редкой в этих краях белокожей блондинкой. И никто в этом прокуренном,  цветастым в экваториальном убранстве баре не знал Ивана Имбирёва.

- На вашем месте, сеньорита – сказал Ольге бармен в аляпистой рубахе-распашонке, прикуривая ей сигару – Я бы не связывался с этим делом… Хорхе «Гвадалахара» - чемпион континетальной лиги по боксу…

Ольге польстило, что её зовут «сеньоритой», как молодую девушку.

-А я бы на вашем месте, сеньор – белозубо улыбнулась она, отхлёбывая из каплевидного стеклянного стакана тростниковый ром – Не связывалась бы с моим мужем… Он не просто выжил в России 90-х, но и бизнес там удержал… Зря ваш Хорхе не извинился – будет к вечеру на больничном…

Ну что ж, в социалистической пока ещё Кубе больничные оформляются просто и быстро… А как бывает по-другому, им ещё предстоит узнать – грустно думала Имбирёва.

Конечно, она сделала несколько попыток остановить начинавшийся скандал, свести дело к шутке, примирить пылкие стороны… Но она заранее обречённо знала, что в краю смуглых креолок за неё Ваня обязательно даст кому-нибудь в жбан, и видимо, этот час пришёл… Судьба!

Хорхе Камара «Гвадалахара» (это был его спортивный позывной, для рингов) был слишком уверен в себе. К тому же Иван обозвал его «чингой» - единственным известным ему ругательством латинской Америки, не понимая, как это обидно в здешних краях…

Так-то обычно у Ивана все были «педерасты» с более грубым, степным произношением через «з» и «ы». К этим звукам «п» и «зы» Ольга привыкла, как к телефонному рингтону: и утром, когда Иван смотрит телевизионные новости, и вечером, когда он осмысляет пережитый день и перспективы страны, человечества, футбольной команды на чемпионате или конкурса эстрады…

Если бы Иван сказал это Хорхе Камаре, сносно владевшем русским языком, как и очень многие на Кубе – тот не стал бы сильно загоняться. Он вообще классный парень, этот «Гвадалахара» - зажигательно танцует, очаровательно делает стойку, когда в положенном месте Ольга кричит «Аррива!», виртуозно работает тыквенными расписными  маракасиками…  Узнав, что перед ним муж очаровательной сеньориты, проявил уважение, и собирался, как и положено сильному (всё же чемпион бокса!) отступить…

В этот момент вставшая между ними Ольга расслабилась и успокоилась, потому что ожидала привычных бессмысленных звуков  «п» и  «з». У Ивана в языковой практике они давно оторвались от обозначения сексуальных меньшинств, потеряли всякий половой смысл, стали обозначать вполне себе бесполую асоциальность.  Даже в хорошо владеющим русским лексиконом пляжном баре вряд ли кто-нибудь принял близко к сердцу это бессмыслицу…

-Ну что-ж… - пожимала узкими плечиками Имбирёва, которую, конечно, раздражало мужнино сквернословие – Появится на свете одним педерастом больше, мир не рухнет и мне не привыкать…

Но, видимо, тёмная моча с тростникового неразбавленного рома ударила Ивану в голову. И он выдал  эту  экзотическую «чингу», которую все в баре прекрасно понимали, кроме самого Ивана.

И тогда боксёр-чемпион решил проучить наглого гринго. Бодрые южане тут же стали делать ставки на вышедших через двойные, салунного типа, дверцы. И никто не ставил на белого. Только жена кинула двадцатку – вот и получился тотализатор 30:1.

Через пару минут в бар вернулся один Иван. Он был покрасневшим и вспотевшим, как будто тяжести перетаскивал. В людном баре повисла такая тишина (даже музыку вырубили), что слышен был писк москитов под стилизованными в тростникувую хижину сводами…

-Рому! – потребовал Иван немногословно, но внушительно, сразу вызвав в олиной детской памяти мультфильмы про Флинта и Билли Бонса. Ему булькающе нацедили, он облапил стакан правой рукой, донышко подхватил дрожавшей левой и вымахнул ароматное жгучее пойло.

-Ваня – в той же, дырявой лишь москитами, завесе тишины поинтересовалась Ольга единственным, что её волновало – Он живой?!

-Скорую вызывать не придётся! – пообещал Имбирёв, и тут же перешёл к коммунистической пропаганде – Вот у вас тут очень хорошая медицина! Можно сказать, самая лучшая медицина и самые квалифицированные врачи на Кубе…

Но никто из обалдевших латинос не хотел слушать про медицину. Они это знали и без Ивана. Куда интереснее им была судьба чемпиона Хорхе.

Двое самых нетерпеливых выбежали из бара, и вскоре, опираясь на них, товарищ «Гвадалахара» показался у разливного кранчика. По телевизору, с отключенным звуком, шёл фильм про Че Гевару, с Леонардо ди Каприо в роли команданте.

-Какая пошлость! – возмутился Имбирёв, обращаясь к Хорхе – Эта гламурная кукла Каприо играет Че!

-Это не Каприо… - пояснил лучше знавший местную фильмотеку «Гвадалахара» - Это Бенисио Дель Торо…

А потом примирительно заключил:

-Но он похож на Каприо…

Все, сгрудившись вокруг беседующих на темы кинематографии участников недавней драки, видели, что правая рука Хорхе замотана окровавленным платком. А Ольга сверх того знала, что это платок её Ивана.

-Синьор, как называется ваш стиль единоборств? – спросил, наконец, озадаченный, и смущённо хихикающий Хорхе. И все напрягли слух – это интересовало всех.

-Тюремная драка… - пояснил Имбирёв, жестами предлагая бывшему противнику выпить «ещё по маленькой».

-Этому учат в России? – уважительно поинтересовался посрамлённый мачо.

-Этому нигде не учат. – покачал  головой Имбирёв - Это нельзя отработать на ринге или на татами. Это приходит само, на задворках, посреди вонючих помоек и облёванных стен… На окраине большого и серого, вымерзающего, умирающего города, когда отчётливо понимаешь: или ты, или тебя…

Ольга понимала, о чём говорит. Когда липкая, как помойный голубь, смерть становится твоим постоянным спутником, приходит особое видение предметов. Весь окружающий мир, и все предметы в нём, даже самые, казалось бы, безобидные, становятся оружием. И ты математически просчитываешь увечье плоти, причём на бешеных скоростях…

***

Однажды, когда она была первокурсницей, а её Иван ещё жил с первой своей женой – Ольгу попытались изнасиловать прямо во дворе, за хоккейной коробкой, в тупичке возле полузаброшенных гаражей… На неё навалился амбал, у которого изо рта шёл вызывающий рвотные позывы кислый запах винегрета, повалил на притащенный бомжами в этот укромный закуток с помойки драный диван… А два дружка дебила-насильника одобрительно хохотали…

И тогда, под мускулистой тушей гопника в тренировочных штанах и затасканной «олимпийке», у Ольги отключилось обычное цветовое зрение и включилось то, о чём говорит теперь Иван.  Ольга не поняла, а именно увидела, что весь мир вокруг – оружие для неё…

И пропали страх, паника, отвращение к дикой и нелепой ситуации, пропала даже тошнота от его потно-винегретного зловония… Появился драйв боя, бодрящее ощущение своего превосходства, о котором пока враг не догадывается…

Ольга расслабилась, обмякла, и даже раздвинула ноги, отчего короткая модная юбка сползла на самые бёдра. Она баюкала его бдительность – а он восторженно взвизгивал:

-Парни, зырьте… Да она сама хочет!

У него, так и оставшегося безымянным, грозившим стать её первым мужчиной – были выпуклые, как у неандертальца надбровные дуги. И над ними, словно в издёвку, природа налепила ещё мясистые брови. Эти брови выпирали, чуть не свешиваясь, как нижняя губа шимпанзе…

В своём новом, заторможенно-сверхскоростном состоянии Ольга видела с десяток способов обезвредить злоумышленника. И, как терминатор в фильме, перебрав в «бортовом компьютере» варианты остановилась на «лучшем»…

Когда слюняво-улыбчивое лицо дегенерата склонилось к ней совсем низко, в предвкушении соития, Ольга вцепилась зубами в его левую бровь, овчаркой, бульдогом, и совсем по-собачьи стала мотать головой туда-сюда, намереваясь совсем откусить этот волосатый, противный кусок чужой плоти…

Визг насильника был такой, что дружкам показалось: его кастрировали. Это был тонкий визг Робертино Лоретти. Плоть поддавалась острым зубкам девчонки, и заливала ей рот, подбородок, но главное – лицо и глаза негодяя…

Конечно, он её отпустил. Конечно, он решил, что ослеп, потому что всю реальность разом вместе с адской болью заволокло кровавой пеленой…

Легко, как куль муки, Ольга свалила его с себя и поднялась во весь свой длинноногий рост «фотомодели». Когда дружки гопника увидели её новый образ – с окровавленной пастью, небрежно сплёвывающей отгрызенный кусок человечины, с бешенством атаки в сапфирах минуту назад невинных глаз – они… просто убежали. Топоча разбитыми ботинками-«говнодавами», в панике… Это было начало 90-х, и наверное им, подросткам, насмотревшимся «ужастиков», показалось, что перед ними женщина-оборотень, некая нечисть зазеркалья. Хотя, если подумать, настоящей нечистью были они сами…

Ольга подобрала камень-голыш, какими в её семье «томили» в эмалированных бачках квашеную капусту, и зарядила по голове своего несостоявшегося «первого мужчины». Он как раз приподнялся на четвереньках, обеими лапищами зажимая, как бы нянькая свои глаза, и бормоча «не вижу, ничего не вижу»…

Ольга ему «встать с колен» не дала – и потом, когда по телевизору часто звучала фраза «России мешают встать с колен» - лучше других понимала, как это делается «по-натуре».

Она уже настолько преодолела панику, что стала даже холодно рассчитывать в пользу врага, словно бы давая ему фору: била не по виску, чтобы не до смерти…

-Будешь ещё приставать к девочкам?! – спросил Ольга строго, как учительница имбецилов в коррекционной школе.

-Не… нет… - хлюпал он, и, кажется, заплакал как маленький.

Ольга хотела добавить нечто нравоучительное, типа «пусть это послужит тебе хорошим уроком», но подумала что это слишком уж книжно. Вместо поучений она снова приголубила голышом купол гопникова черепа… Теперь у того добавилось кровотечение и из ушей, судя по всему, он стал оглушённым…

Словно ни в чём ни бывало, Оля, тогда ещё носившая девичью фамилию «Туманова», подняла из грязи свою ученическую сумку, сложила разлетевшиеся студенческие конспекты. И неторопливо, зная – преследовать не посмеют – пошла домой.

Дома мать, увидев дочурку в крови и грязи, словно та из могилы выбралась, заверещала истошно, зажимая руками подбородок и проседая на ослабших поджилках:

-О Боже! Боже! Оля! Тебя… Тебя изнасиловали?!

-Нет, мама! – улыбнулась Туманова губами в запекшейся крови. – В точности наоборот!

Небрежно и даже игриво бросила сумку на полку трюмо в прихожей и пошла, насвистывая опереточную мелодию,  в ванную, отмываться от ВСЕЙ ЭТОЙ грязи…

Ну, а потом, годы спустя, в её жизни появился Иван, и вместе с его сильной, квадратной, как железобетонная плита, спиной – появились кокетливые дамские охи и ахи, переживания по поводу сломанного ноготочка. Лишь иногда, да и то ненадолго, выглядывала та закалённая 90-ми овчарка, в хорошем смысле слова сука – для которой слизнуть с вражьего черепа бровь, кожу и мясо, до белой кости – только один раз прикусить…

Но то, что этому виду единоборств нельзя научить – Ольга прекрасно понимала. Тут нет отработанных приёмов. В тот раз у насильника были мясистые, выпуклые брови неандертальца, его надбровные дуги так и просились быть пущенными в оборот. Если бы у него было другое строение черепа – Ольга нашла бы совсем другой способ его обезвредить. Глядя по обстоятельствам – в тюремной драке это самое главное!

Это суровое  искусство приходит в колониях, детдомах, на задних дворах забытых Богом трущоб – а иногда этому учат,  переступая через трупы не сдавших зачёта, особо-талантливые «реформаторы экономики»…

***

Конечно, докопавшийся до континентального чемпиона по боксу олин муж был чокнутый ревнивец, из песни слова не выкинешь. Но при всей его долбанутости, которую Ольга, не сомневайтесь, понимала трезво – он был расчётлив в мелочах.

Он сразу же оценил рост и фигуру «Гвадалахары» и высчитал глазомером что тот выше ростом, шире в плечах, явно лучше тренирован, с более развитой мускулатурой…

Оттого на выход Иван взял с собой два предмета со столика, за которым они с Ольгой ужинали: шепоть кайенского жгучего перца и винный штопор.

Когда бедняга-латинос собрался боксировать с этим толстым, неказистым, и, что скрывать – уже пожилым гринго по всем правилам, то сперва получил бросок перца в глаза. Не то, чтобы совсем утратил зрение, но потерял видение мелких деталей… Нанёс удар своим пудовым, как амбарный замок кулаком, удар, валивший с ног знаменитых кубинских чёрных быков, не говоря уж о смирных зебу…

Но перед ним был не бык. В России «бык» - это туповатый охранник хозяина бизнеса. А Имбирёв сам был хозяином бизнеса.

Словно яблоко на шило, сел громадный смуглокожий кулак Хорхе на винный штопор, вовремя подставленный противником. И вся колоссальная, отработанная на «грушах» сила боксёра в данный момент сработала против него самого! Ведь чем мощнее удар по штопору, тем глубже и страшнее войдёт штопор в кисть… Войти войдёт, а вынуть его, как острогу из рыбы, гораздо сложнее…

Пытаясь понять, что случилось, и почему разом обмякла, онемела, кровоточит ударная правая – Хорхе, смаргивающий с перечной «куриной слепоты», наклонился…

Если бы он не наклонился, то при его превосходящем росте Иван не смог бы так ударить. Но тут возникла возможность, и гринго хлопнул спортсмену ладонями по ушам, словно тарелками в духовом оркестре. К частичной утрате зрения добавилась звенящая в голове колокольчиками глухота…

Штопор торчал из ударной правой, вокруг его полированной рукоятки-пореречника брызгали струйки артериальной вишнёвой крови…

Пытаясь что-то услышать, Хорхе склонился ещё ниже, прислушиваясь к звонам в черепе. Этим он подставил свой кадык – и быстрый удар ладонью по шее, тюремное изобретение для тесных, переполненных камер – заставил беднягу задыхаться и кашлять в ипритовом удушье.

А затем, снова не по правилам, вопреки всякой спортивной этике и просто здравому смыслу этот чёрт с Севера ударил растопыренными пальцами. Он бы эту растопырку поломал, конечно, если бы попал в лоб или подбородок. Но он знал, куда бить. Это называется в «приличном лагерном обществе»  «брызнуть по бебикам», «притушить моргала»… Собственно, на этом выяснение отношений было закончено.  И Ольга на свою мятую двадцатку выиграла 30 к 1, правда в местной валюте: в песо и CUC.

-Теперь на этом побережье все будут от меня шарахаться, как от прокажённой… - с грустью подумала Имбирёва, забирая выигрыш. Как там в песне поётся:

 Очень красивая женщина издали сразу видна,

Очень красивая женщина долго не будет одна…

- Так вот, это не про меня. И не то, чтобы я некрасивая, дело, сами видите, в другом…

***

-Ну, как чувствует себя победитель? – поинтересовался бармен, наливая Ивану за счёт заведения.

-Да какой я победитель? – отмахнулся уже впадавший в депрессию Имбирёв. – Победители – это вы, кубинцы… А мы все побеждённые… По тюремным понятиям – «опущенные»… Уметь кулаками махать – вовсе не означает быть победителем!

Ольга же, загребая выигрыш конвертируемыми и неконвертируемыми песо, заинтересовалась подсветкой тканевых гобеленов за спиной бармена.

-Да это, в общем, старая штука, синьорита! Лампочка и выпуклая цветная линза… Можно взять белую la funda2 и сделать её…

С латинской горячностью он стал менять в софите линзы, и «la funda» становилась последовательно зелёной, голубой, красной… Одна из первых, ещё до времён лазерных шоу, уловка цветомузыки…

-Простите, а почему так печален ваш caballero? – наклонившись доверительно через стойку, тихим голосом поинтересовался бармен.

-С утра телевизор смотрел, а там Трамп сегодня ляпнул, что Америка выиграла две мировых войны и поставила коммунизм на колени… Ну, и началось…

-У побеждённых нет истории. Историю им пишут победители! – сказал Иван, скрипнув зубами. –Всё правильно (и уже зазвенели истерические нотки в голосе), всё правильно! А что ещё он должен говорить?!

-Вот за утреннего Трампа сегодня и отдувался ваш Хорхе «Гвадалахара»… - хихикнула Ольга.  – Несправедливость жизни в том, что зло срывают не на тех, кто заслуживает, а на тех, кто доступен…

***

…Советский Союз он застал только ребёнком, и потому он впечатался в его память как детская сказка. Он не знал, да просто и по возрасту не мог знать множества бытовых нелепостей советской жизни, о которых подробно могла бы рассказать, например, его мать.  Да это его совершенно и не интересовало!  Прошлое стало для него чем-то вроде рыцарского грааля, который ему предки доверили подержать, а он, криворокий недотёпа, не удержал, выронил и раскокал…

И оттого его совсем не волновало – что было внутри разбитой вазы, куда больше мучило личное: не сумел, не справился, не совладал! Не оправдал доверия умерших – перед которыми, раз они уже умерли, нет шансов оправдаться… Обманул ожидания, бестолочь, растяпа, выпустил из корявых ручонок грааль… 

Вот откуда, из ощущения личного предательства, а вовсе не из любви к колбасе по 2-20 всё у  него исходило…

Понимала это только Ольга. Остальные не понимали. Потому что видели, как много он лично выиграл в новое время, как – по терминологии 90-х, «поднялся». Они даже не догадывались, завистливые крысы, что настоящий мужчина не может видеть личной победы в поражении своей страны. И что спущенный флаг страны, подонками забытый на следующий день, будет тридцать лет, снова и снова, опускаться с флагштока в кошмарных снах настоящего мужчины. 

Воин, который сдался – не победил и не погиб, а именно паскудно сдался на милость победителя – навеки покрывает себя и род свой позором и скверной.

За что именно этот воин воевал, что он отстаивал, было или не было защищаемое маразмом – дело уже десятое. От древних саванн и пещер в мужчине живёт дух защиты места своего рождения – пока он остаётся мужчиной и человеком…

***

Казалось, на этом можно и закрыть вопрос об Имбирёве, как подруги Ольги, читательницы гламурных журналов и любительницы «бойфрендов»… Сказать, что он думает о том, чего не знает, чего толком не видел, морочит голову себе и другим! Причём в банальнейшей попытке стареющего человека вернуть детство, когда, само собой, и небо было голубее, и вода водянистее…

Но Ольга думала, что закрывать вопрос на гламурной банальщине рано. А может быть, человек, не живший там, парадоксальным образом имеет преимущество перед замыленным глазом всё там излазивших? Большое-то видится на расстоянии! Удручающие истории Натальи Степановны, как семейство через школьную столовую добывало дефицитные сосиски, как и плачевное состояние немногочисленных авто в Гаване – не разоблачают, а наоборот, заволакивают нечто главное…

Человеку нельзя без мечты – это обычно ироничная и даже язвительная Ольга признавала вне всякого ёрничества. Хихикающий жрун – однажды осознала она, проходя мимо кооперативных ресторанов «перестройки» - сойдёт с ума, не в силах прекратить хихиканье и обжорство. Его так в дурку и увезут, хихикающим и жующим – если будет кому возить. А если нет?

Человеческая психика не может существовать так, как ей предложил «идеал 90-х». Кровавая и грязная их практика, заваливающая за гаражами субтильных студенточек на бомжацкие лежбища – может быть, психологический ответ человеческой психики на нечеловеческий идеал изощрённой погони за грубыми наслаждениями…

Воспринимать жизнь так, как предлагает её капитализм – это просто за пределами возможностей человеческой психики, как сводящий с ума ультразвук, неслышимый ухом, но воспринимаемый мозгом раздражитель…

Человеку нужна мечта. Хорошо, когда у мечты гагаринская улыбка Че Гевары и сигара «Гвантанамера» в зубах… А если мечта состарилась, и превратилась в драматический маразм ловли сосисок с использованием буфетных связей? Если она одряхлела, как «Волга»-«дутыш»3 ?

Иногда Ольге казалось, что её муж прочитал все книги в мире. Может, это оттого, что сама она много не читала, а может – оттого на всякий вопрос Иван давал ответ быстрее «Гугла»:

-…Ваня, а почему в кастрюле радуга?

И он, не глядя, лениво:

-Цвета побежалости4

-…Вань, а у «Утомлённых солнцем» есть исторические прототипы (имела  в виду сомнительно-попсовый фильм Михалкова)?

- "To ostatnia niedziela" – отвечает он с ходу, с большой кастрюлей ещё жидкого холодца в обеих руках, почему-то по-польски…

Недоумевая, что бы это могло значить, Ольга потом (когда студень уже разлит застывать по всем правилам) украдкой лезет в «Яндекс» на айфоне, и восстанавливает очевидную мужу цепочку событий: действительно, «утомлённое солнце» - это песня на музыку танго Ежи Петерсбурского. А про михалковский фильм её муж вообще не думает…

Конечно, вопросы Оли или её родни не слишком затейливы.  Иван же мучается вопросами, на которые не даст ответа голосовое приложение интернет-поисковиков…

Восседая на книжной горе своей запутанной жизни, сравнивая и сопоставляя всё, что узнал или видел, он делает печальные выводы:

-…Да и сам марксизм был только голосом утробы, голосом вкусной пищи и красивой мечты… Человек рождается из утробы матери, верит, надеется, постепенно стареет и разочаровывается… И мечта ветшает вместе с плотью… И человек движется от утробы к дряхлости с удручающей неизбежностью…

***

Они сидят в обнимку под одним общим пледом типа «Эльф» - лёгким, как пух, и тёплым, как мамины ладони, на взморье, под вечными звёздами, светившими и до людей холодным светом, вглядываясь в чёрную даль океана, шепелявящего остатками крутой пенистой волны у самых ног…

Сперва администраторы давали чёрно-красный плед, Иван его отверг с капризом – «какой-то бандеровский». Тогда администраторы выдали сине-голубой5 плед, и Иван разорался:

-Да вы что, издеваетесь?!

Понимая, что у невинных неучей за тридевять морей следующий плед запросто может оказаться оранжевым, Ольга взяла дело в свои руки, и выбрала пушистого «Эльфа» в буро-кремовых квадратах…

Потому что когда живёшь с безумным человеком, нужно учитывать его безумие. А когда начинаешь любить эти безумные заморочки – то начинаешь и «кайф» от них ловить…

- В этом отеле сотня богатых засранцев, а кто из них вот так, как мой, думает?! Да никто!

На море был шторм, и прибрежные мохнатые пальмы придерживали свои продолговатые листья, как прохожие шляпу в ветреную погоду. Вдоль пляжа тянулась вереница красных флагов, обозначавших, что купаться запрещено.

Это был слабый шторм, и дело, конечно, не в нём – кто же откажется покачаться на волнах, если они не выше трёхэтажного домишки? Просто ветер нагнал в акваторию великое множество «португальских корабликов» - синих, напоминающих медузу ядовитых тварей. Одного знакомства со жгутиком «португальского кораблика» достаточно, чтобы навсегда возненавидеть Португалию и в особенности её флот…

Оттого на всём протяжении взгляда были только волны, пески, в призрачном свете напоминавшие белизной и кратерностью лунный пейзаж, щёлкающие по ветру красные флаги, и Ольга с Иваном под пледом…

И он вещал то, что она привыкла слышать:

-На Кубе лучшая в мире медицина, и тут готовят лучших врачей… А они, отучившись, пытаются удрать в капстрану… А знаешь, почему?

-Потому что, Ваня – давно уже знала она ответ (причём от него же самого) – Когда покупаешь образование, хочется подешевле, или совсем бесплатно… А когда его потом продаёшь – хочется подороже!

И он делает неутешительный вывод, обессмысливающий, как он думает, его жизнь:

- Комариная зудь пошлости капитализма побеждает нашу мечту,  с той же неизбежностью, с какой смерть побеждает дряхлеющую  жизнь…

Возможно, в этом был элемент женского эгоизма, но Ольга с годами всё больше осознавала, как это здорово – иметь загоняющегося по политике супруга. У такого человека, витающего мыслями в районе Ближнего Востока, все «люли» достаются Америке, на жену ни одного не хватает…

Если кислые щи слишком уж кислые, студень чересчур студенист, а сухое вино окажется слишком сухим – на выручку домохозяйке, сам того не зная,  всегда придёт Израиль с очередной провокацией…

***

Они вместе родились в оренбуржских бескрайних степях, в том городе, который  куда больше Москвы заслуживает есенинского определения  «бязевый»… В котором «золотая, дремотная Азия опочила на куполах»…

И там они оба выросли в одном дворе, напевая «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко» - а Далёко их «кидануло»…

И оба они узнали такие вещи, которые нормальному человеку лучше никогда в жизни не узнавать – за гранью, за пределами чёрного зева библейской загадочной вороной «тайны беззакония»…

И потому Ольге часто казалось, что на всей земле после обессмысливающего жизнь катаклизма выжили только они вдвоём…

И потому Ольга была единственным человеком на земле, который знал, чего хочет Имбирёв….

-…Включайте! – велела она, и вспыхнули старомодные ламповые цветовые фильтры цветомузыки 70-х. И белые паруса маленькой прогулочной яхты в одно мгновение стали в чёрном бархате карибской ночи подкрашены в кровавый колор. Нет, это были не романтические алые паруса Грина, на два тона ниже и басовитее алых, под бордо, под кумач переходящих наградных советских знамён…

-Странная фантазия! – пожал плечами «карусельный капитан», водивший эту яхточку, и давно, впрочем, привыкший к капризам «турья».

-Красота! – сказал радующийся неожиданному заработку светооператор из бара.

Маленькая яхта с кумачовыми, как советские знамёна, парусами, вышла на стрежень, огибая песчаную косу,  засыпанную белыми карибскими песками, и казалось, что пальмы наклонялись к ней, недоумённые невиданным зрелищем…

Ольга знала, где будет Иван. Там он и был: ещё на Урале Ольга понимала, что он пойдёт вдоль пустого из-за американских санкций пляжа, в белых и широких брюках курортника, и зайдёт в них по колено, а может и по пояс, в солёные жаркие объятья лижущей человека океанской волны…

И там, глядя в чёрную бесконечную даль экваториальных морей, будет высматривать неизвестно что, вчерашний день, квадратуру круга, тайну возвращённой молодости…

И вот, навстречу ему выплывает то, что он подсознательно ждал: маленькая яхта под кумачовыми парусами, а возле хромированных перильцев самого её носа – Ольга в короткой маечке, открывавшей плоский животик и соблазнительный пупок, в махрящихся джинсовых шортах.  Карибский бриз развевает её длинные прямые и льняные волосы, которые в школе отвергнутые поклонники завистливо дразнили «спагетти».

Она напомнит ему о своём идеальном музыкальном слухе и серьёзном музыкальном образовании, под перезвон кубинских клёпанных медными гвоздиками гитар сопровождающих «пеонов» споёт неведомый здешним краям шансон:

Ты молчал и я молчала
И волна Луну качала,
Звездный дождик у причала
Падал невзнача-а-а- ай…

Дело не в песне, конечно. А в абсолютно угаданном настроении любимого человека – когда всё совпадает с его  тайными желаниями: и эти багряные паруса-знамёна, и её мало что скрывающая одежда, и разлёт локонов на морском ветру, и микрофон караоке, эротично почти-касающийся её губ… И в том, что ему отнюдь не политические гимны сейчас нужны (они стали бы натужной пошлостью, срывающей потаённую пружину его печали) – а лирический шансон

Ты молчал и я молчала
Лишь мелодия звучала…
А давай начнем сначала,
Давай!

Допев под прожекторами его восторженных и восхищённых глаз, она заставила вздрогнуть своих чичероне с латинскими узорными гитарами: не глядя, шагнула через низкие перила носового отсека парусной лодочки и упала ему в руки. Самый волнующий момент человеческого счастья, когда вот так падаешь, не посмотрев вниз,  и твёрдо, как закон тяготения, знаешь, что Он подхватит и удержит.

Он подхватил и удержал.

Ольга, конечно, не могла отменить своей волей итоги геополитической битвы империй. Она не могла вдохнуть жизнь и молодость в дряхлеющий кубинский социализм, сделать ржавые автомобили Гаваны серебряными пулями новых моделей… Она не могла ни переменить ход истории, ни двинуть время вспять… Она даже не могла снова сделать из пего-седого Имбирёва снова юношу, полного романтическими надеждами…

Она умела только одно: сделать этого человека с горьким опытом и странными фантазиями счастливым. Но это единственное своё дело она умела делать хорошо…

«Ты молчал, и я молчала»… Это тоже чутьё, знать, когда нужно говорить, когда поддакивать, когда возражать, а когда – вдвоём молчать. Под экваториальным пылким небосводом с огромными, невообразимыми на Урале овалами вечных звёзд, под убаюкивающий плеск морской волны… Бесконечность сверху, бесконечность впереди и бесконечность счастья!

Он это уловил, почуял, ощутил и выразил замысловатой фразой, понять которую могла только его жена:

- К счастью, между утробой и смертью есть любовь…

Декабрь 2017 года

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Кубинское конвертируемое песо (CUC), которое используется в основном в туристической отрасли, а также в «долларовых магазинах».

2 (исп.) – драпировка, настенная ткань.

3 Автор имеет в виду модель ГАЗ-21 Волга.

4 Цвета побежалости —радужные цвета, образующиеся на гладкой поверхности металла или минерала в результате образования тонкой прозрачной поверхностной окисной плёнки (которую называют побежалостью) и интерференции света в ней.

5 Цвета флага Украины.

Александр Леонидов — настоящее имя Филиппов Александр Леонидович, родился в 1974 году в Уфе.
Сын известного конструктора-изобретателя Л. П. Филиппова и основоположницы гастритной кумысологии Г. В. Филипповой(Журавлевой).
Окончил среднюю школу N39, Башкирский государственный университет (исторический факультет,1996 г.). За годы учебы написал историческую монографию «Луллубейство-феномен древней истории» (Уфа, БГУ, кафедра древней истории, 1996 г.)
После учебы проходил срочную воинскую службу во внутренних войсках. Лейтенант запаса.
Член союза журналистов России с 1998 года. Издал четыре художественных книги — «История болезни»(реализм), «Академик мира сего»(фантастика), «Экзистенция»(фантастика) и «Песнь об Уруке»(историческая повесть о Шумере). Старший литературный консультант Союза писателей Башкирии с 1999 года. Член Союза писателей России с 2005 года.
В "Российском писателе" публиковалась статьи А.Леонидова "«Украина»: проект строительства ада на земле… Инфернальный контекст украинских событий", "Собачий язык за собачьим сердцем…", "Демонические культы: шепот преисподней", "Наследники Валленштейна", "Истоки фашизма и либеральная демократия"
, повесть "Судебная ошибка "

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную