Виктор ЛИННИК
Чего греха таить – в унынии пребываешь сегодня от опошления и упадка нашей культуры, от бедственного положения русского народа в собственной стране. Но всякий раз, глядя на такую вершину человеческого духа, совести и таланта, какой предстаёт перед нами Распутин, понимаешь, что Россия жива, жив и славен её народ, рождающий таких, как он, сыновей. Сам факт присутствия исполинской фигуры Распутина среди нас — лучший довод против любых кладбищенских песен о России. Распутинское слово на протяжении полувека сберегает бессмертную душу народа, его язык, совестливое и героическое народное бытие. «Всю жизнь я писал любовь к России», — скажет Распутин и этими словами выразит главное о себе и своём творчестве. В наше надорванное время потери высоких смыслов и измельчания душ со страниц распутинской прозы нам светит всевечная любовь к людям, к своей земле, к своей истории. На иркутской земле Сибирские просторы завораживают. Иркутская область вмещает 23 Франции! Достаточно сказать, что районный центр Усть-Уда, родина Распутина, отстоит от областного центра на 1800 километров! Немыслимо вообразить материковым русским безбрежность таких далей… На иркутской земле мы — большая группа писателей, поэтов и журналистов со всей России — оказались по приглашению Валентина Григорьевича Распутина, чьими стараниями уже который год проводится фестиваль «Сияние России». Это удивительный праздник из встреч с читателями и почитателями настоящей литературы, из выступлений перед студентами, работниками библиотек, музеев и театров иркутской земли. Сотни литераторов, художников, актёров, певцов, музыкантов были гостями фестиваля, ставшего традиционным в последний десяток лет. Отсюда и впрямь светит и сияет Россия всей остальной стране. Дивился тому, как любят и почитают Распутина на его малой родине. Он всегда окружён поклонниками, всегда в гуще симпатизирующих ему. Люди ждут его слова, самого простого и малозначащего, но чтобы оно шло непременно от него – от своего, байкальского, сибирского, с некоторых пор ещё и москвича. Замечал не раз, как стихали шумные и амбициозные деятели культуры рядом с Распутиным, как тушевались тщеславные, смирялись гонористые при созерцании спокойной и несуетной персоны великого писателя. Простотой общения, своим тихим голосом Распутин словно увещевает окружающих, невольно заставляя их слезть с котурнов, стать тише, неприметнее. Валентин Распутин абсолютно нетелевизионный персонаж, если понимать это слово по гламурным меркам нынешнего разнузданного времени, когда «телевизионным» считается тот, кто устраивает базарную перебранку на публике или впадает в истерику, непременно стремясь переорать оппонента. Его речь раздумчива, нетороплива, он всегда берёт некую паузу, прежде чем ответить, словно прислушивается к некоему камертону внутри себя, который позволяет ему найти единственно верное слово. Писатель удостоен всех возможных званий и наград: дважды лауреат Государственной премии, Герой Социалистического Труда, кавалер высших орденов СССР и России. Но глядя на то, как воспринимает свои титулы Валентин Григорьевич, иной раз почему-то хочется поправить слово «удостоен» на «обременён». Разговоры на даче …Вспоминается октябрьский день почти пять лет назад, напоследок пред долгой зимой щедро залитый осенним солнцем – второе, а может, в Сибири и третье Бабье лето. В тени было зябко, а на просторе, залитом солнцем, дышалось по-весеннему легко. Чистая тёмная гладь озерца шагах в тридцати, ещё зелёная и словно встрепенувшаяся навстречу последнему солнцу трава, развесистое дерево с голыми ветвями справа на прогалине, небольшой, простенький и светлый дом, обшитый снаружи свежей, играющей в лучах смолистой вагонкой. Это была дача Распутиных — Валентина Григорьевича и Светланы Ивановны – под Иркутском, куда хозяева пригласили нас отобедать. Савва Ямщиков, давний и преданный друг семейства, Анатолий Пантелеев из Питера, фотограф и кинооператор, ваш покорный слуга. Толя снимает Распутина без малого тридцать лет. Зная нелюбовь Валентина Григорьевича к снимающей публике («Не могу, когда меня снимают — как будто кожу сдирают!», — в сердцах он бросил как-то), давняя дружба с Пантелеевым есть знак особого доверия. Присели на завалинке избы, просторной, как сама Сибирь, грелись на осеннем солнце, ловя последнее тепло. «Острог – это ведь крепость, так? А где же они жили?» — спросил у Распутина. «Здесь и жили. Казаки доставали себе жён из местных буряток, тунгусок. Мешались, теряли кровь и веру. Только гораздо позже их стали переселять уже с жёнами и детьми». Толя Пантелеев возил с собой видавшую виды гармошку, расчехлял её при каждом удобном случае – в автобусе или в застолье — и запевал. Песен он знает немереное количество, напрочь забытых и хорошо известных, русских и советских – гимнов и маршей, романсов и частушек, хоровых и обрядовых. Его часами заслушивались писатели и поэты на своих посиделках, иногда тихо подпевая, а иной раз и грянув во всю мощь истосковавшейся в мегаполисах души. «Славное море, священный Байкал» здесь, в паре десятков километров от великого моря, звучал по-другому, не так, как на далёком отсюда материке европейской России. Послушав «По диким степям Забайкалья», Распутин заметил: «Это не наша песня. Там буряты». Савва Васильевич Ямщиков, сильно раздавшийся вширь, громогласный, красивый — густая серебряная седина только оттеняла густой румянец на щеках — как всегда, держал беседу в своих руках, потчуя присутствующих рассказами о своих битвах с врагами русской культуры, о выступлениях на РТВ, куда ему неожиданно и широко была отворена дверь Олегом Добродеевым. Валентин Григорьевич иногда сбивал былинный пафос рассказчика шутливой ремаркой. На вопрос, как вчера сходили к иркутскому губернатору, с улыбкой отозвался: «Там где Савва, там победа». «Вот в Вологде одна бабка, увидев мою беременную жену, сказала: «А тебе завтра рожать!» — продолжал, ничуть не смутившись, Савва. – «Какое там? – подумали мы – у неё всего 8 месяцев!». И представьте себе – назавтра родила. Вот они, северные вещуньи! И Василий Иванович Белов такой же». — Ну, Вася свой день рождения не может определить, — улыбаясь, перебил Распутин. – Ни день, ни год. Остановился, наконец, на 23 октября. Мать родила, а записывать не стала. Ну, да – главное дело сделала. А что там с бумажками возиться?». Незаметно пролетели те часы, от которых веяла благодатью сама жизнь. И память благодарно хранит их как самые светлые. Слово провидца В писаниях Распутина запечатлено извечное бытие народа, порядок, искони заведённый, и трагедийное сокрушение устоев народной жизни. И этим его произведения сродни жанрам вечным – эпосу, сказам, песням, былинам. «Я читаю всё, что пишет Валентин Распутин, — сказала недавно хороший поэт Светлана Сырнева. — Я его перечитываю. Это художник ряда Толстого и Достоевского, просто мы пока этого не поняли в полной мере». Проза Распутина поражает отсутствием вычурности, она проста, как дыхание, она течёт, как река, но эта та безыскусность, которая и есть высшее искусство. Как чувствует он СЛОВО, дано не всякому пишущему таланту. Слово – божественного происхождения, и всякий, осязающий слово, как Распутин, приближен к Богу, творит небесный замысел. «Русская проза только на Слове держится, — говорил мне писатель Олег Михайлов, — а над словом Распутина плакал Борис Зайцев, друг Бунина и сам прекрасный писатель. Он мне об этом писал. И почти те же слова о Распутине повторял епископ Сан-Францисский Иоанн, урождённый князь Шаховской». Зоркость распутинского взгляда удивительна, своими творениями он словно пронизывает толщу времени и загадочность судьбы. Он предчувствовал гибель страны, и это пророчество стало самосбывающимся. Слишком надорваны были дух и тело народа страшными испытаниями XX века, слишком долго людям пришлось выживать, царапаясь и цепляясь за существование из последних сил. Не всякому человеку это под силу и не всякому народу. И жизненные силы, не беспредельные, оставили его. На время, только на время – верит Распутин. Вот как об этом говорит поэт Геннадий Иванов: «Я слежу за мнением Валентина Григорьевича Распутина о современной литературе. Он, бывает, так тоскливо скажет, с таким разуверением, а потом, глядишь, найдёт некую зацепку и опять веру утверждает и в Россию, и в литературу нашу. Вот в недавнем своём интервью он говорит: «Кажется, нет никаких оснований для веры, но я верю, что Запад Россию не получит. Всех патриотов в гроб не загнать, их становится всё больше. А если бы и загнали – гробы поднялись бы стоймя и двинулись на защиту своей земли. Такого ещё не бывало, но может быть…». Похоронили мы СССР, как Матёру, как Атлантиду, как Китеж-град. Как Мологу, ушедшую на дно Рыбинского водохранилища. ПолРоссии, думается иногда, торчит теперь, как калязинская колокольня из воды, – вечным горьким укором нам и напоминанием о сгинувшей цивилизации, дивном народе, безалаберном и бесшабашном, размахнувшимся на шестую часть земли. Женское начало очень сильно в творчестве Распутина – женщины составляют большинство его персонажей. Старушки, вдовушки, отбивающие нападки на погост родичей, мать, поднимающаяся на месть за поруганную дочь — таков круг его людей. Кого только не номинировали на «совесть нации» в последние годы! Тут и Лихачёв, и Сахаров, и иже с ними. Знаем, кто числится у нас в самозваных «выдвигальщиках», кто создаёт ложных кумиров и курит им телеэкранный фимиам. Между тем именно Валентин Григорьевич Распутин сегодня более всех прочих в России соответствует этому высокому званию. Жизнь Распутина в публицистике – отдельная глава в его творчестве. Ей он отдался истово и самозабвенно, и трудно было ожидать иного – ведь золотая пора его жизни, творческий расцвет пришлись на крушение всего, что считал он кровно близким сердцу. Сначала уничтожение деревенского уклада в пору индустриализации, потом основы жизненного уклада России – ликвидация неперспективных деревень, а потом и распад самого Советского Союза. Империи, которая незримыми нитями, несмотря на омертвевшую марксистскую обёртку, была продолжением той, старой России, историческое и кровное единение с которой он ощущал, как мало кто другой. Его публицистические работы принадлежат к высшим достижениям русской литературы в этом жанре. Вспомнить хотя бы «Что дальше, братья-славяне?», многочисленные статьи и выступления его. Пьесы по произведениям Распутина по-прежнему идут во многих театрах страны. Тесное, отмеченное печатью особой духовной близости творческое содружество который год связывает писателя с МХАТ им. Горького во главе с Татьяной Васильевной Дорониной. Здесь на Тверском бульваре любят и ценят творчество Валентина Григорьевича, прекрасно понимая его высокую значимость для русской культуры. Как всякому настоящему, требовательному к себе таланту, ему мало содеянного им. Он судит себя по высшему суду. Божьему суду совести. Писатель — в русском понимании – всегда был учителем людей. Теперь это представление уходит, а учитель вот он — жив, строен и выглядит молодо. И уроки – не французского, а русского — мы с ним готовы повторять ещё и ещё. Всякий, в ком живо русское сердце, кому дороги Россия и её судьба, всякий, кто не погряз в пыли сиюминутности, не покрылся копотью приобретательства, а живёт жизнью духа, стяжает не вещного мира, а истины, находит и всегда будет находить в Распутине выразителя своих мыслей и чаяний. Он – хранитель русского Слова, надежда и опора для всех, кто томится сегодня на огромных пространствах России в одиночестве непонятости, кто иной раз приходит в отчаяние, будучи не в не силах разглядеть своих единомышленников за пёстроряженой, чуждой толпой, заполонившей культурное поле страны. Они открывают Распутина и видят жизнь по-иному. И этот обретённый свет – навсегда. http://gazeta-slovo.ru/content/view/1604/1/
|
|