10 октября - 75 лет со дня рождения Игоря Ляпина

Игорь ЛЯПИН (10 октября 1941 — 2 июня 2005)

МЫ ИГРАЕМ

РЕЧКА ЛАПИНКА
Уже над тихой речкой Лапинкой
Прошла крыла чужого тень.
Паромщик. Гимнастёрки латаной
Рукав заправлен под ремень.

А берег чёрен, поле выжжено
Огнём врага, огнём своим,
И вся деревня, всё, что выжило,
Тянулось к землям заливным.

Забыть ли ту весну тревожную?
Был наш паромщик крут и прост,
Он с бабьей помощью, как с Божьею,
Тянул провисший в воду трос.

И я тянул, пыхтя отчаянно,
И оттого, что гладь кругом,
Казалось, не паром отчаливал,
А плавни плыли на паром.

А там луга, там рыба удится,
И под любой слепой грозой
До темноты паромщик трудится
Меж берегами, как связной.

Потом в шалаш. И, полный гордости,
Цигарки я кручу ему,
Не понимая общей горести,
Которую потом пойму.

А ночь колдует — и представится,
Лишь повнимательней всмотрись:
Не вербы, а седые странницы
К причалу ветхому сошлись.
1969

* * *
Я так давно не пил из родника,
Не слушал лес, искрящийся от солнца.
Москва-река - хорошая река,
А сердце все к другой речушке рвется.

Там все цветы по берегу, цветы,
В любой росинке целый мир увидишь,
А по песку следы, следы, следы...
Пойдешь по ним - и прямо к детству выйдешь.

И снова в мире просто и светло,
И нет тебе раздумий, нет сомнений,
И только ветви старых верб свело
С недавних лет ожогов и ранений.

Земля свята, и возраст наш святой,
Мы ничего еще не понимаем,
Студеной родниковою водой,
Взахлеб смеясь, друг друга обливаем.

Опять бы мне пройти по тем местам
Да постоять над тихою волною,
Чтоб разобраться, чем я в жизни стал,
И разглядеть, чего я в жизни стою,

В каком созвездье есть моя звезда...
Да все заботы, много ли их, мало...
Который год трубят мне поезда,
Когда идут от Курского вокзала.
1972

* * *
У осени повадка лисья,
Она не падает, как гром.
Она трепещущие листья
Палит невидимым огнем.

Она не сразу поджигает
Аллею, рощицу, лесок.
Она как будто выжидает
Свой главный час, свой главный срок.

Она обходит лес еловый
И лес сосновый обогнет.
Она дохнет на лист кленовый,
На лист березовый дохнет.

Потом игру свою затеет
С листвой осин да тополей.
Потом рябиновый заденет,
Коснется липовых ветвей.

И не прибегнет к непогодам,
И не нагонит облака.
А все как будто мимоходом,
И все играя, все слегка.

Но как-то ты из дому выйдешь,
И защемит в твоей душе:
Так неожиданно увидишь,
Что все осеннее уже.
1977

ТРЯПИЧНЫЙ МЯЧ
А вы гоняли мяч тряпичный
В ударе буйных передач?
Теперь тряпичный — не типичный,
Да и совсем уже не мяч.

Теперь футбол тот канул в Лету,
И у любого паренька
Есть мяч и бутсы есть, а нету —
То кеды есть наверняка.

Мы тоже, двор наполнив криком,
Неслись в атаку, не мельча.
Но знали только по картинкам
О звонких кожаных мячах.

Не так удары были гулки,
Ведь мяч был бабкиным чулком.
И редко кто играл в обувке,
А чаще просто босиком.

И двор скромней был, полем ставший,
И формы были так скромны,
По бедности не только нашей,
А всей истерзанной страны.

И всё же мы не унывали,
Играли так, что будь здоров.
И в каждом матче выступали
И Хо?мич свой, и свой Бобро?в.

Умели бить и защищаться.
И не смотрите свысока,
Что наш судья свистел в два пальца,
Поскольку не было свистка.
1977

ОДНОКЛАССНИЦАМ
Девчонки, милые девчонки...
Уже наш класс - рабочий класс.
На вас немодные юбчонки,
И ветхи кофточки на вас.

Еще полна военным духом
Земля. Развалины окрест.
Но в нашем клубе металлургов
Играет духовой оркестр

По вечерам. И так играет,
Попробуй дома усиди.
Играет - сердце замирает
И обрывается в груди.

Вы так тогда переживали,
Что слишком скромен ваш убор,
Что платья вам перешивали
Из платьев выросших сестер.

Девичьи первые заботы.
А мы вас любим, мы вас ждем,
И нитки белые затерты
Химическим карандашом.

И столько света, столько сини
В глазах для тех, кто вас кружит.
И обувь - та, из парусины,
Вполне кокетливо стучит.
1977

ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Есть зрелых лет бесспорная примета:
В кругу житейских признанных забот
Внезапно просыпаться до рассвета,
Как будто без тебя не рассветет.

Глаза открыл - спокойно ночь бледнеет,
В окне совсем прозрачная луна,
И там, вдали, вот-вот запламенеет
И встанет день. А все же не до сна.

Такой покой, такая тишь в квартире...
Откуда ж эта сдавленность в груди,
Откуда мысль, что за ночь в этом мире
Могло бог знает что произойти?

Ты посмотри, как женщина родная
Спокойно дышит в этой тишине,
Как, плюшевого мишку обнимая,
Дочурка улыбается во сне.

Ну, право, брат, зачем себя волнуешь?
Каких ты ждешь немыслимых невзгод?
Пойди на кухню. Посидишь, покуришь,
Подумаешь. А там и рассветет.

И озарится мир, и заискрится,
Приемля каждый солнечный побег.
Тебе не одному сейчас не спится,
Душой не обделенный человек.
1982

ЭТА БОЛЬ
Еще играя родниками,
Еще метелями пыля,
Она действительно рывками
Уже вращается, Земля.

Еще свистят в лесах пичужки,
Но столько бед уже сошлось,
Что слышно, как от перегрузки
Земная вздрагивает ось.

И до чего же мир нескладен!
На карту матушки-Земли,
Где не осталось белых пятен,
Зловеще черные легли.

И, все в тревоге и одышке,
Необозримо велики,
При каждом выстреле и вспышке
Сжимаются материки.

Какая тьма, какая пропасть
На человечество грядет...
Но верить в эту безысходность
Мне что-то все же н дает.

Как примирюсь я с этой болью,
Когда, головку наклоня,
Глядит дитя с такой любовью,
С такой надеждой на меня.
1982

СЫНУ
А у тебя не будет речки детства,
Что светится, журчит, звенит, поёт.
В какие во?ды будешь ты глядеться,
Хоть мысленно куда ты сможешь деться,
Когда обида душу захлестнёт?

Когда дышать от горечи не сможешь,
Когда беды уже не отвратишь,
Каким себя виденьем успокоишь,
Какой волной лицо своё умоешь,
Какой водою душу окропишь?

От горьких дум, от грубого навета
Куда, в какие бросишься бега?
Когда земля у ног твоих разверста,
Ты мне поверь, что лестницы подъезда
Совсем не то, что речки берега?.

А речка б та струилась через годы,
Играла бы разливом светлых зорь.
И, омывая все твои заботы,
Все тяготы смягчая и невзгоды,
Журчала б, заговаривая боль.

Твоей душе от солнца возгореться.
Ты в жизни будешь прям, высок и твёрд,
Такой, что на тебя не наглядеться.
Но у тебя не будет речки детства,
И это мне на части сердце рвёт.
1985

МАЛЫЕ ГОРОДА
Наши Кинешмы, наши Каменски
На Урале, Днепре, Двине...
Драгоценные наши камешки,
Что рассыпаны по стране.

Славой звонкою не увенчаны.
Где им воздано? Кем? Когда?
Как на карте большой отмечены
Эти малые города?

Наши Черни и наши Суздали,
Что им Запад и что Восток ?
И пахали, не зная устали,
И плясали, не чуя ног.

И тянули обозы грузные
К белокаменной - на, бери!
Подать тяжкая, думы грустные
От одной до другой зари.

И седые мужи, и отроки
В той дороге наперебой
Костерили Москву и всё-таки
Укрепляли её собой.

Укрепляли... Тянулись весями
С хлебом, камнем, медком, пенькой,
И вливались ей в душу песнями
С вечной удалью и тоской.

Ухмылялись над горем луковым,
Но в лихой, но в тревожный час
Выносились полком боброковым
И до нас, и уже при нас.

Хмуроватые, ясноликие,
Хоть туда раскинь, хоть сюда,
Видит Бог, до чего ж великие
Наши малые города.

Тотьма, Истра, Коломна, Бежица...
Слава Богу, что их не счесть!
И пока они есть и держатся, -
И Москва, и Россия есть.

* * *
Хоть кружись, хоть не кружись,
Голова туманная,
Только встал - и спать ложись!
Вот она какая жизнь,
В общем, очень странная.

Только буйная волна
К бережку пристроится,
А уже и седина
На висках твоих видна,
Не дала опомниться.

Не дала в себя прийти,
Постоять над кручею,
Чтобы дух перевести,
Оглянуться с полпути
По такому случаю.

Окунается в метель
Голова печальная.
И грядет сплошная тень.
До чего ж короткий день,
Просто до отчаянья!

Вот дела какие, брат,
Вот так получается...
Там восход, а здесь закат,
И никто не виноват,
Что Земля вращается.

***
День по-вешнему погож,
Не припомнить солнечней.
Ты походкою идешь
Плавной, не девчоночьей.

И колышутся слегка,
Как из ночи сотканы,
Не колечки у виска,
А волною локоны.

Каблучки не тук-тук-тук,
А уже размеренней.
Ты идешь, глядишь вокруг
Мягче и уверенней.

Потому и даль светлей,
И земля качается,
И моя рука твоей
Бережней касается.

Мы не просто ты да я,
Нет за нами прочерка:
Эти двое - сыновья,
Эта кроха - доченька.

И совсем не на авось
Нам с тобой надеяться.
Все, что было, запеклось,
Никуда не денется.

Не уйдет ни вглубь, ни ввысь
То, что нами собрано.
Все, что было,- это жизнь,
А что есть - особенно.

И стоит такой живой,
Свято в счастье веруя,
Между мною и тобой
Наша встреча первая.
1985

МОЛОДОСТЬ
И в жар бросало, и знобило,
И горечь за сердце брала,
И зной томил, и вьюга била.
Не мог понять: что это было?
А это - молодость была.

Меня кидало влево, вправо,
Несло в столицу и в тайгу.
Мне Кремль сиял золотоглаво,
И полыхал закат кроваво
На енисейском берегу.

Под небом солнечным ли, мглистым,
В беде ли, в радости до слез,
На судне, в поезде ли быстром
Ни разу не был я туристом,
А был одним из тех, кто вез.

Работа тяжкая братала,
Диктуя главное свое,
Под свист ветров и лязг металла
И с тем, по ком тюрьма рыдала,
И с тем, кто только из нее.

И в гуще сумрачных брожений
Я мог пойти на всех парах,
Не выбирая выражений,
На выясненье отношений,
Как минимум, на кулаках.

Я видел жизнь не на экране,
И, опытом ее набит,
Я резок был в сужденьях крайне,
За что партийное собранье
Не раз мне ставило на вид.

Ну что еще? Стихи писались.
Да все не то. Пиши да рви.
И девушки в глаза бросались
И все пригожими казались,
А только не было любви.

Она в судьбу ворвется позже
Всей болью трепетной своей,
На все, что видел, непохожей.
И ничего уже дороже,
И ничего уже родней.

Я оглянусь туда, далеко,
Где вперемежку свет и мгла,
Где так дышалось одиноко,
И ясно вижу: к ней дорога
Иною быть и не могла.

Но вдруг каким-то чувством странным
Охватит душу и гнетет.
И вот сосет под сердцем самым,
И мир вокруг таким туманным,
Таким неясным предстает.

А что томит, а что изводит?
Присяду, голову склоня,
И не пойму, что происходит...
А это молодость приходит.
Войдет и смотрит на меня.
1986

ГИМН СОВЕТСКОГО СОЮЗА
В электричке полусонной
Под колёсный стук и звон
Мужичок один весёлый
Развернул аккордеон.

И, конечно, не без фальши,
Но во весь душевный жар
Зазвучали вальсы, марши —
Давних дней репертуар.

Пальцы бегали послушно,
Он играл, играл, играл…
Кто-то спал, а кто-то слушал,
Кто-то слушал и дремал.

И, мгновенно всеми узнан,
Вдруг из Леты возвращён,
Гимн Советского Союза
Загремел на весь вагон.

Загремел, и даже поезд
Резко вздрогнул в этот миг.
И взглянули, как опомнясь,
Люди на себя самих.

И качал вагон скрипучий
Еле слышные сперва
Про великий и могучий
В громкой музыке слова.

Отзывалась сладкой болью
Та, утраченная быль,
Где страна была страною,
А народ — народом был.

Где рассвет вставал рассветней,
Был победным цвет знамён.
Тут взлетел аккорд последний,
И умолк аккордеон…

Мчались встречные составы,
Огоньки вдали зажглись.
По развалинам Державы
Поезд шёл в иную жизнь.
198?

СОВРЕМЕННИК
Куда ни кинусь - жизнь бросает вызов.
И с каждым годом взгляд ее мрачней.
Я современник грозных катаклизмов
И очень многих мерзких мелочей.

Не для души все это, не во благо.
И вижу, слава богу, не слепой:
Я современник тех, кто черным флагом
Размахивает тупо над толпой.

Мои виски гудят от напряженья
Ответом на вопрос на ключевой.
Я современник перенасыщенья
Земной утробы ядерной чумой.

Я современник техники гнетущей,
Надежд наивных, страшных мыслей вслух,
Чернобыльской трагедии и путчей,
Наркотиков и всяких "бормотух".

Я современник бирж и дивидендов,
Газетной лжи с душком ее густым,
Прицельного огня по президентам,
По римским папам и по всем святым.

Не утешают пламенные зори
И реки, не повернутые вспять.
Я современник диких планов СОИ.
Что говорить и что тут объяснять?

Я войн и перемирий современник,
Трибун ревущих, мелкой суеты,
Еще престижных фирменных наклеек,
Еще приписок, фальши, клеветы.

Мой век пригрел политиков циничных,
Я современник всех их лжеидей,
Их банков, их певичек истеричных -
Довольно предприимчивых людей.

Я современник роботов беспечных,
Их музыки с компьютерной тоской,
Электростимуляторов сердечных
И жуткой бессердечности людской.

Я современник тех, чей разум дремлет,
И тех, в чьих жилах хлюпает вода.
И современник тех, кто не приемлет
Все это. И не примет никогда.

ОЧАРОВАННЫЕ МОИ
И под Харьковым, и под Жмеринкой,
И в херсонской степи седой,
Очарованные Америкой,
Вы стоите ко мне спиной.

Вы стоите с обманом под руку,
За добро принимая зло.
Дружба – побоку, братство –
Побоку… Заколдобило. Занесло.

Всё вам видится даль просторная,
Всё мерещится, что сейчас
Та страна, за бугром которая,
В омут бросится ради вас.

Я в обиде стою и горечи:
Соблазнились… И на тебе –
Отвернулись! Уже не родичи –
Ни по крови, ни по судьбе…

Вы из этого мрака выйдете,
Будет ясным, как в Храме, свет,
И побачитэ, и увидите,
Кто навеял вам этот бред.

Но и горько ещё поплачете
Над развалом большой семьи.
Вот увидите, ось побачитэ,
Очарованные мои!
1992

РАСПЛАТА
Ваши лица от гари серы,
Ваш противник буквально смят.
Что ж вы, русские офицеры,
Опускаете в землю взгляд?

Вам хватило солдат отважных,
Были фланги и тыл крепки.
Что ж играют на скулах ваших
Напряженные желваки?

Руки целы, и ноги целы,
Вашей тактике нет цены.
Что ж вы, русские офицеры,
Так победой удручены?

Вот на этом высоком месте
Над рассветной рекой Москвой
Вы закон офицерской чести
раздавили своей броней,

Орудийным разбили громом.
И народ не забудет, как
Над пылающим Белым Домом
Развевался российский флаг.

Вы, конечно, достигли цели
В этот горький от горя час.
Только, русские офицеры,
И расплата настигнет вас.

Ваш приказ раздавался глухо,
Но уже никогда не скрыть,
Что у вас не хватило духа
Эту бойню остановить.

Ваши губы уже немеют,
И на всём остальном пути
Вам высокое “Честь имею!”
Не позволят произнести.
1993

ЗАЛОЖНИКИ
От Дубровки, от тихой Остоженки
До Европы и в ней, и за ней,
Оглядеться, — так все мы заложники
Человеческих диких страстей.

Люди с банками, виллами, дачами
И — до нищих, до самых бомжей,
Все мы схвачены, все мы захвачены.
И надежды не видно уже.

Все заложники, все уже пленники,
Всем готов смертоносный заряд.
Даже тем, кто жирует в Америке,
Тем, кто сам и пошел на захват.

И народами, странами целыми
Мы в разврате уходим ко дну,
Семеня по нужде под прицелами
В оркестровую яму одну.

Яма смрадная, глубже не выкопать,
И попробуй ее обойти...
Никого никому здесь не выкупить.
Никого никому не спасти.

За уральской грядой и за Альпами
Все мы воздухом дышим одним.
С ФСБ, с комикадзе и с " Альфами"
Все мы в зале концертном сидим.

Мы грехами повязаны тяжкими,—
Зал и сцена, партер и балкон.
Этот — взятками, этот — растяжками,
Этот службой под флагом ООН.

Все — к наследству рвались, не к наследию.
И — увы, человеческий род
Разыграл на планете трагедию
И трагедия эта идет.

ПИАНИСТКА
Я слышу звуки пианино,
Свиридова бессмертный вальс...
Там за стеной соседка Нина
Опять, наверно, напилась.

Опять не выдержали нервы
И разрывает жизни мглу
Посудомойка из “Таверны”,
Из кабака, что на углу.

Дороги жизненные кривы
И вот опять передо мной
Души прекрасные порывы
О стену бьются головой.

И вижу я, как не картинны
И взгляд, и локон у виска,
И клавиши, и пальцы Нины,
Распухшие от кипятка.

Ее сегодня б не узнали
Те, кто из этих дивных рук
В сверкающем концертном зале
Ловил с восторгом каждый звук.

Я чутко вслушиваюсь в стену
И вспоминаю тот восторг, —
Цветы, летящие на сцену,
Цветы в руках, цветы у ног...

Я закурю и брови сдвину,
Увидев ясно ту черту,
Где жизнь швырнула эту Нину
Со сцены прямо в пустоту.

И средь разбоя и разврата
В родной истерзанной стране
Бетховен, “Лунная соната”
Слезой стекает по стене.

И держит жизнь свой звук неверный,
И этой фальши тяжкий гнет
Посудомойка из “Таверны”
На сердце трепетном несет.

А звук кричит, рыдает, тает...
Какая боль, какой восторг!
Ведь как играет, как играет!
Другой бы трезвый так не смог.

Вам нужен Моцарт, — нате, нате...
Опять Бетховен, снова Бах.
Ах, Нина Павловна, играйте,
Вся ваша публика в слезах.

МЫ ИГРАЕМ
Между адом и, может быть, раем
На пути своем кратком земном
Мы как будто спектакли играем,
А не жизнью людскою живем.

Наши сцены — в метро и трамваях,
В барах, банях, цехах и полях,
И повсюду, где мы пребываем
На великих и малых постах.

Мы рисуем на лицах улыбки,
Гнев рисуем, обиду и страсть.
Мы играем в коммуну и рынки,
В диктатуру, в народную власть...

Воздух сцены — особенный воздух.
Мы им дышим. И с первых шагов
Входим в роли правителей грозных,
И соперников их, и шутов.

Дышим им, и уже поневоле
Каждой клеточкой чувствуем роль,
И кричим от наигранной боли,
Забывая житейскую боль.

То в сократах мы, то мы — в сатрапах,
Лезем в роль, как в хомут головой.
Даже в наших коротких антрактах
Не становимся сами собой.

То мы лучше играем, то плоше,
Только тяга к искусству сильна,
И становится сценою площадь,
Сценой город и сценой страна.

Там — свергаем мы, там — выбираем,
Там — уже начинаем громить,
И с таким вдохновеньем играем,
Что почти разучаемся жить.

В добродетели рвутся пороки,
Кто, когда нас сумеет призвать
С неподкупной российской галерки:
— Дайте занавес, хватит играть!

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную