Из "Челябинской тетради"


  • Екатерина ЕРМОЛИНА
    (Поэзия)

  • Александр КОЖЕЙКИН
    (Поэзия)

  • Владимир КОРОВИН
    (Поэзия)

  • Владимир КУРБАТОВ
    (Поэзия)
 
В Челябинской писательской организации вышел в свет очередной номер альманаха «Южный Урал» (за 2013 г.), финансируемого Министерством культуры Челябинской области. На выходе — коммерческий альманах, который Челябинское отделение Союза писателей России выпускает на деньги авторов; на этот раз — спецвыпуск: «Звёздный голос в Озёрске». И атомщики пишут поэзию и прозу! В «Южном Урале» опубликованы три рассказа Ивана Тертычного, который регулярно предлагает свои произведения для наших изданий. Подборкой стихотворений поделился Александр Кердан из Екатеринбурга. Новые стихи представили читателям челябинцы Николай Година, Олег Павлов, Ким Макарова, магнитогорец Александр Степанов и другие. Есть и новые имена: Александр Кожейкин и Екатерина Ермолина. С некоторыми стихами авторов Челябинска и области мы вас знакомим сегодня.
Екатерина Борисовна Ермолина родилась в 1985 году в Челябинске в семье художника и студентки факультета иностранных языков ЧГПИ (ныне ЧГПУ). Выпускница филологического факультета ЧелГУ. Поэзией увлеклась в раннем детстве, первые опыты сочинения стихов примерно в десять лет. Занималась в Литературной мастерской Нины Александровны Ягодинцевой. Участница Всероссийского совещания молодых писателей (г. Нижний Тагил, 2005 год).

СТИХИ НА ВЫРОСТ
           Ксении Ъ (Ермолиной)
Нет, на самом деле всё просто: есть ты. Есть я.
За излучиной речки есть клёны и тополя.
Есть вселенная и есть тысячи звёзд при ней.
Есть сады. Есть камни. И даже сады камней.
Есть трамвай, есть поезд и есть прицепной вагон.
В холодильнике есть сгущёнка и есть лимон.
Есть кино и книги. Ещё есть мечты и сны.
Есть коты, собаки, а в Африке есть слоны.
Есть земля. Есть вода и небо. Есть соль. Есть хлеб.
Есть попса. Есть рок, а также хип-хоп и рэп.
Ноги, крылья, хвосты есть… Копыта есть и рога.
Есть iPhone, а в iPhon’e — фоток на полгига.

Есть имбирь. И зелёное яблоко. И грейпфрут.
Есть Сибирь, есть Зеландия. Есть Бирма, и есть Бейрут.
Есть зима и лето. Есть засуха и есть дождь.
Есть моря. Есть равнины, горы. Есть правда.
Бывает ложь...
Есть тепло и холод. Есть враг и, конечно, друг.
А ещё есть счастье — простое, как всё вокруг.
Пусть порою оно нелепо, как этот стих,
Но…
      …Всё ты поймёшь, конечно... Однако пока — расти.

* * *
У Маши халат — как ряса — и бигуди.
Плита — алтарём и кастрюля с борщом — кадилом.
Детки — ангелы, муж — Господь её: ах, прости,
Если не угодила.
Помыта посуда, машинка стирает бельё,
Сгущается сумрак в квартире, уснули дети…
Она завершает просмотр сериала, встаёт
И гладит рубашку мужу, завидуя Свете.

У Светы «Карден» — спецодеждой — и декольте,
И ноги длинны, и раскрашены ногти броско.
В лэптопе — котэ… да она и сама котэ.
Славься, великий взвод пиротехников мозга.
Но если поклонник уже не идёт её провожать —
Дескать, всё кончено, детка — после ужина в ресторане,
Света плетётся домой одна и, ложась в кровать,
Долго не может уснуть, завидует Яне.
У Яны «варёнки», в компе фрилансера арсенал;
Она на пяти языках говорит свободно,
Увлечена фэн-шуй и пишет в Живой Журнал,
И, кажется, собралась штурмовать Сорбонну.
Однако работа доводит до слёз и до искр из глаз.
Три ночи без сна, заказчики, блин, достали…
Яна пинком выключает компьютер и, дымом давясь и злясь,
На кухне над кружкой кофе завидует Алле.

У Аллы косуха, берцы, «Харлей» и шлем,
В наушниках — панки, на шее — кило металла.
Газ до отказа — и никаких проблем,
А все ваши правила Алла в гробу видала.
Птичья свобода, ветер и жизнь вверх дном.
Не нужно вставать в пять утра или гладить рубашки…
Но, останавливаясь в мотеле очередном,
Алла порой вздыхает: везёт же Машке…

* * *
У тебя на глазах происходят какие-то чудеса:
Среди бела дня пропадают бесследно души —
И никто не верит. Вот, посуди: ты сам
Тормошишь потерпевших, твердишь: да хоть ты послушай,
А тебе отвечают: иди заведи кота —
Раз свободны и благодарны кошачьи уши,
Он оценит, какая б тебе ни пригрезилась ерунда.

Ты идёшь по улице, вечер сгущает синь.
Огоньки реклам разноцветно ведут хоровод.
Отражаются силуэты людей и машин в зеркалах витрин.
Под скамейкой на остановке сидит, притаившись, Кот.
Он… не то чтоб ничей, просто… несколько одинок.
И, наверное, этим вечером не было важных дел —
Потому он спокойно сидел себе и сидел,
Наблюдая за сотнями шин и спешащих ног,
Сочинял миры с молоком, без дождя и снега…
Этот Кот давно хотел завести себе человека,
Только выбрать никак не мог:

Этот груб, тот дурак, этот слишком уж гнёт понты…
Этот, вроде, нормальный, но, видно, котов не любит.
Да и что с них возьмёшь — они же всего лишь люди
(Сразу видно, что не коты).
Так вот Кот и сидел, и смотрел, и гадал, что будет,—
И вдруг появился ты…

…Ты идёшь и чувствуешь: ты не слаб.
У тебя под курткой урчит мохнатый комок тепла.
Ему — дом, молоко, тебе — чай, с чабрецом и с грушей.
А ещё тебе — благодарные чуткие уши,
А ему — тебя. Своего. До кончиков лап.
А над городом Некто, ответственный за зажигание звёзд,
Ни о чём существенном больше не беспокоясь,
Закрывает дописанную в кои-то веки повесть
И вздыхает:
           «Ну, вот, наконец, сошлось».

ШТАМПЫ
            Над моей пропастью, у самой лопасти,
            Кружатся глобусы – старые фокусы…
                        Земфира, «Глобусы» («Не отпускай»)

            Если долго вглядываться в бездну,
            бездна начинает вглядываться в тебя.
                                    Фридрих Вильгельм Ницше

Над моей пропастью глобусам не вертеться,
К чёрту модели каких-то планет, светил...
Тот, кто слепил нас с тобой из несоответствий,
Видимо, пошутил.

Час конопатит дыру окна синевой эфира,
Считает минуты конца светового дня,
И в полумраке кафешки надрывно хрипит Земфира:
«Не отпускай меня».

Смотришь, молчишь… Я же знаю: ты запаролишь
Файлы свои, но мне нечего делать там:
Осень предполагает разлуку, конечно… Ой ли ж?!
Стереотип мышления, глупый штамп.
Пропасть растёт…
Раз о штампах — всё тот же принцип —
Пусть она будет полная тьмы и змей…
Грустно, товарищи. Хочется застрелиться.
Глобусы ёжатся, жмутся кучней, кучней…

Мне в глубине твоих глаз дочитать бестселлер,
Чай доглотать — и останется только лишь
Бездна, что будет долго в затылок целить —
В следующий раз думай, куда глядишь!

Счёт. Чаевые. Пальто. И над дверью — лампы
Тусклые… Что ты хочешь мне объяснить?
Я предлагаю считать, что во всём виноваты штампы —
Кто же, на самом деле, как не они?
Пригоршня мелочи на маршрутку — и тоже в шутку:
Введенье паролей от энного октября.
Над моей пропастью глобусам нынче жутко.
Земфира Талгатовна, вы надрывались зря.

* * *
                        И.В.Е., с теплом и скорбью
Мы будем жить в крохотном городе,
в котором совсем нет памятников —
А если и есть один, это памятник мне и тебе,—
Где будем водить автобусы — курсирующие,
как маятники,
Цветные смешные автобусы — из точки А в точку Б.
А после мы будем встречаться в парке, меняться книжками,
В «Макдоналдсе» ежевечерне
есть один на двоих «Биг Мак»...
И как-то мы выучим заклинания чернокнижников —
И стану я Катька-феечка, а ты — Самый Главный Маг.
Мы будем творить добро... и, скажем, пускать по ветру — а,
Пусть всем в этом мире достанется,
хоть по чуть-чуть, хоть на миг!
У нас будут дети... четверо – ведь здорово,
если четверо? —
У каждого по собаке и общий смешной минипиг.
Ещё будет дом с колоннами на узенькой сонной улочке,
Где можно от боли спрятаться
и вместе смотреть на дождь...

... Я много ещё придумаю — я ведь бываю умничкой! —
Вот только пообещай мне, что больше ты не умрёшь...
Эхо выстрелов
Выживая, выдерживая ли, урча, учась,
Человечество будто нарочно идёт по краю:
Вот мы тут сидим с тобой, такие, смеёмся, пьём чай
С печеньем, а где-то сейчас
Стреляют.

Совершенствуясь, совершая… Кровавый девятый вал:
Меч, копьё, иприт, АКМ, водородная бомба…
Так обыденно и привычно:
Афган,
Чечня,
Цхинвал…
Творческий кризис Бога.
Это даже не страшно — так много десятков лет
Из пустого в порожнее льются очерки журналистские.
Но… так хочется верить: настанет минута молчания по всей Земле —
Первая в мире без эха выстрелов.

И пускай не минута даже: короткий миг —
Тих, спокоен, чем нестандартен и непривычен.
И, быть может, тогда поверится, что наш
Маленький
Бедный
Мир —
Не горючая пылинка на боку коробка спичек.

Кожейкин Александр Валентинович, родился в 1955 году в Калининской области (ныне Тверская). По образованию инженер-металлург и журналист-политолог. Дважды лауреат Международной премии «Янтарный слог» (2005), лауреат Всероссийского конкурса «Национальное достояние» (2006), международного конкурса «Интерпроза» в номинации «Публицистика» (2007), международных литературных конкурсов «Перекрёсток» (2009, 2010, г. Дюссельдорф)… Печатался в журналах и газетах. В 1992–2006 гг. трудился в издательстве «Фрегат». До декабря 2008 года работал главным редактором газеты «Золотые нивы».
ДЯДЯ МИША
Нет у дяди Миши ни медалей,
ни парадных лент, ни орденов —
плотника героем не считали,
а ему хватало добрых слов.

Восемьдесят два, но есть сноровка.
Сухонький, проворный старичок.
Он дверной замок заменит ловко,
стеклорез в руках его — смычок.

Ростом мал, но есть пока что сила,
он молчун, не щедрый на слова.
Плотничать война определила —
под патроны ящики сбивал.

Делал норму, а хотелось больше!
Засыпая с тяжестью в ногах,
видел сон, что брат, погибший в Польше,
жив и продолжает бить врага,

в смертный бой идёт не славы ради...
Снилось также, что его отец,
без вести пропавший в Сталинграде,
вновь в строю и вовсе не мертвец.

Как мечтал взрослее стать и выше,
трогая патроны на лотке...
...В день Победы пьяный дядя Миша
слёзы прячет в клетчатом платке.
Апрель 2013

КУКЛА ДЛЯ СЕСТРЫ И ЦВЕТЫ ДЛЯ МАМЫ
1
Снег кое-где не погиб, только в саже,
и у цветов также жизнь не длинна —
срезаны острым ножом для продажи
вот на витрине — букет и цена...
Множество красок, весёлые блики,
я у прилавка, мне трудно понять:
лет десяти мальчуган на гвоздики
смотрит... и мелочь считает опять.
Кажется, эта задача простая,
но у парнишки растерянный вид.
«Видишь, семнадцать рублей не хватает»,—
так продавщица ему говорит.
Вот ведь какая возникла преграда!
Кажется, мелочь, а выхода нет.
Мальчику я отсчитал, сколько надо,
женщина молча сложила букет.
После, себя укоряя за смелость,
бросил догадку, как мячик в игре:
«Девочке?»
«Нет, это маме... хотелось...
только потратил на куклу сестре...
...вот она, в сумке, а имя — Алина.
Куклу такую просила сестра».
«Ладно, прощай! — на крыльце магазина
руку ему я пожал,— мне пора».

2
Кладбище. Ветви берёз, словно руки,
сами они — как немой караул.
Я прихожу сюда, помня о друге,
вот и сегодня опять заглянул.
Долго стоял на границе сугроба,
мысль, словно нить паучка на весу...
Музыку мрачную слышу, два гроба —
женщину с дочкой аллеей несут.
Рядом — могилы с откинутой глиной,
люди скорбят, и одежды просты.
Вижу на гробике куклу Алину,
а на другом — у лица те цветы.
Сердце пронзили внезапно уколы,
шёпот в процессии чуть шелестел:
«Пьяный лихач на стоянке у школы
сбил её с дочкой, а сын уцелел».
13.04.2013

ГЛАФИРА И ДОРМИДОНТ
Июньский день ушёл за горизонт...
В служебной, плохо прибранной квартире,
влюблённый крепко дворник Дормидонт
писал стихи, мечтая о Глафире.
В бессилии он падал на кровать —
не выходили строки про богиню,
а то, что получилось срифмовать,
казалось, раньше сделано другими.
Коты в запале жизни половой
орали — Дормидонт сопел сурово.
Клён за окном зелёной головой
качал, но подсказать не мог ни слова.
Как точно отразить изгиб бровей
и взгляд зелёных глаз — земной и строгий?
Днём, на работе, думал всё о ней,
а вечером не радовали строки.
«Она милее жизни на земле...» —
порвал и начал стих писать с начала...
...Глафира в это время на метле,
украденной у дворника, летала.
28.06.2010 г.

МАРТ
Озорной стрелок с золотой горы
поразил лучом ледяной обрыв.
Улыбнувшись мне, подмигнул реке,
а потом ольхе в кружевном платке.
Южный ветер юн, но не хватит сил
растопить до дна снеговой массив
в закоулках снов, в глубине аллей —
только с каждым днем на душе теплей.
Словно в ткань баллад так, как я хотел,
шелк гитары вплёл Axel Rudi Pell.
В час, когда в сердцах синева небес,
по тропе судьбы я приду к тебе.
13.03.2012

СНОВА О ГРУСТНОМ
Снова о грустном холодный сентябрь шепелявит,
снова дожди, всю неделю погода плохая…
Тучи испачканной ватой накрыли Челябинск,
скушали солнце, и город украдкой вздыхает.

Осень напомнит про старый жестокий обычай:
брать дань природы и суть изменила едва ли.
Ночью и днём она рыщет за новой добычей,
листья без устали красит, морозит и вялит.

Мы вместе с тучей на гибель листвы не заплачем…
Ты про любовь (СМС-кой), про тёплые чувства
снова наври мне и взглядом весёлым кошачьим
вытащи сердце моё — это тоже искусство.
23.09.2011 г.

РУСЬ ДЕРЕВЯННАЯ
Небо кровавым рассветом расколото.
Холодно. Холодно. Холодно. Холодно.

Поле. Деревня. Дома, как напуганы.
Жмутся друг к другу и курятся трубами.

Тоже Россия, совсем не столичная.
Сплошь деревянная, а не кирпичная.

Как говорят здесь: «Далёко от города».
Восемь старух, старичок. Ох, немолоды!

С каждым рассветом всё уже отдушина,
Крестятся в сторону церкви разрушенной.

А на погосте, за старой околицей,
Сотни любимых и близких покоятся.

Вьюга снежок подняла над могилами.
С нами Господь — вместе с крестною силою!

Ночь отступает мучительно медленно.
Ветрено. Ветрено. Ветрено. Ветрено.
2012

Коровин Владимир Фокеевич родился в 1940 году. По образованию — инженер-физик; 50 лет проработал на основном производстве на ПО «Маяк»: ветеран труда, ветеран атомной энергетики и промышленности. Неоднократный победитель различных литературных конкурсов. Стихи публиковались в альманахах, в журнале «Урал». Выпустил три авторских сборника. Член Союза писателей России.
БОЛЕВЫЕ ТОЧКИ
Воспоминание комбата
Горит и гибнет Сталинград.
Держать пытается равнение
Шеренга худеньких ребят;
Я принимаю пополнение.

Им завтра в бой — плохая весть:
На жизнь здесь цены бросовы.
Средь них Эйнштейны, может, есть.
А мне нужны Матросовы...

***
Бушует сирень в штормовой круговерти.
Как скалы, обветрен неброский фасад,
И, как каравеллы на внутреннем рейде,
Во дворике ясель коляски стоят.

На них экипажи загружены очень,
То хнычут порой в ожидании мам,
То сладко сопят, то о чём-то бормочут
И тянут ручонки к далеким мирам.

А там — океан и неведомый берег.
Для них уже новая светит заря.
И прямо по курсу десятки Америк —
Таких, где Колумб не бросал якоря.

***
В день Победы надел он не все ордена,
А «всего лишь» два ордена Славы.
Веселится страна, хоть сегодня она —
Лишь осколок великой державы.
Вот и рухнул режим — недостроенный мост.
В новый мир приоткрытая дверца…
И тускнеют лучи уже редкостных звёзд,
Как осколки вонзаются в сердце.

***
Идут года... С годами реже встречи.
Над кем-то стынут мрамор и броня.
Идут года и всё слабее плечи,
Что вынесли планету из огня.

И на висках сильней искрится иней
Уже давно изгнивших блиндажей,
И как-то глубже врезались морщины
Траншеями несданных рубежей.
А на душе тревога и бессилье,
Закат в полнеба крылья распластал.
И за спиной совсем не та Россия,
Которую ты в юности спасал….

***
Наш противник ни супер, ни архи,
И спецназ, безусловно, не слаб.
Только всё, что решат олигархи,
Воплощает в приказы генштаб.
Сколько жизней мы здесь положили,
Может, это взаимозачёт?
И меняется кровь в наших жилах
На ту нефть, что по трубам течёт.
Кровь на нефть — процветающий бартер,
И войны беспощадный закон.
И тасуют краплёные карты
Полководцы обеих сторон.
На Термезском мосту
Ловко спрыгнул с брони молодой генерал.
Уходил он последним с плацдарма.
И сынишка с цветами к нему подбежал,
Чтоб обнять моего командарма.
Этот марш был непрост, на последней версте
Даже слёзы текли без причины.
На Термезском мосту, как на Эльбе-реке,
Обнимали друг друга мужчины.
Мы не знали, покинув чужую страну
Под прикрытьем стволов расчехлённых,
Что в родные края мы втащили войну
На усталых плечах батальонов.

***
Как тяжек он — «двухсотый» груз.
Закат сжигает краски,
Но вот и всё, проверив пульс,
Десант снимает каски.
В штабах разобран будет бой,
Заполнены все графы.
Пойдёт немыслимая боль
По нервам телеграфа.
Она пронзит любую даль,
Мечты любые руша,
Ворвётся в цех, где варят сталь,
И выжжет чью-то душу.
Она проникнет в недра гор
И лавой — на шахтёра.
Сползёт с сидения шофер,
Не выключив мотора.
И будет плач навзрыд сполна
И неотложек вой сиренный,
И непривычной тишина —
На школьной перемене.

***
Нельзя понять, здесь подвиг или драма,
А может, время замедляет бег.
Здесь чья-то очень старенькая мама
Живёт второй уже, наверно, век.
А до войны по-божески всё было.
Росли сыны хозяину под стать,
На этот дом, казалось, нисходила,
Какая-то святая благодать.
Сынам хватало хлеба и игрушек,
Чтоб знать их рост, достаточный вполне,
На новый год на уровне макушек
Зарубки вырезали на стене.
И девочки теснились на скамейке,
В них было всё — и юность и краса.
Зарубки — это лесенки-ступеньки,
Которые возносят в небеса.
Здесь каждая зарубка пахла летом,
Сосёнкою цветущей по весне,
И нотным знаком песни недопетой
Остались на обшарпанной стене.

БАМУТ
Вновь «Сухие» выходят на цели звеном,
Хищно выгнув блестящие спинки.
Всё равно мы отсюда когда-то уйдём —
В камуфляже, в бинтах или в цинке.
Занимается новое утро в горах,
Будет день беспощаден и долог. ...
А не всё ли равно: в чьих сегодня руках
Будет этот чеченский посёлок?..

ДЕМБЕЛЬ
Весенним перроном идёт не спеша
Солдатик, безумно счастливый.
В руке, что привыкла к ремню калаша,
Сверкает бутылочка пива.

Российское солнце, смелей восходи,
Теперь ты уже не погаснешь.
Сигнал светофора зелёный вдали,
И сердце распахнуто настежь.

ОЗЁРСК
Как всё же удачно подобрано место.
Здесь стык континентов, равнины и гор.
И город пресветлый, как будто невеста
Стоит,— в ожерелье озёр.

Ты помнишь проблемы, что были закрыты,
Сотрудников наших таких молодых,
И сплав интеллекта научной элиты
С элитою рук золотых.

Над нами, как прежде, бездымное небо.
И кружатся чайки, призывно трубя,
И в мире спасённом нет города, где бы
Сильнее любили тебя.

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КАРТИНЫ К. МАЛЕВИЧА
«ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ»
Он за пределами познанья…
По крайней мере, моего.
Мало, быть может, расстояние,
А может ракурс не того...
Непостижимое исчадие,
Какие свойства в нём сошлись?
Там мы могли быть до зачатия?
Там после смерти будет жизнь?
А может так ночами южными
Видна космическая высь,
Где звёзды стали вдруг ненужными,
А потому и не зажглись?
Здесь что – вселенная кончается?
А может, чёрная дыра?
А может жизнь такою кажется
Не похмелившимся с утра?
А может это жерло кратера
Иль ненасытное нутро?
А может быть, в тот день у мастера
Под боком не было Каро?
А может, здесь земля, что вспахана
Да и заброшена такой?
А может, здесь в асфальт закатана
Мечта, не ставшая судьбой?..
Незабудки
Было в доме родном и просторно и звонко,
И сирень за окошком когда-то цвела.
Обойди бы его стороной похоронка,
До сих пор бы, наверное, мама жила.
Где я только не жил и где только я не был!..
Только тянет туда, где под скромным крестом
Незабудки блестят, как осколочки неба,
Разнесённого вдребезги в сорок втором.

* * *
На солнце греется земля
Простёрты неоглядно
Не Елисейские поля –
Колхозные, понятно.
И сельский двор – не ресторан,
И улица – не Невский,
Но всё же держит свой стакан
Иван по-королевски.
Блестит гранёное стекло,
Не греет плеч фуфайка,
И служит меркой для него
Наркомовская пайка.
Она ему ни ром, ни шнапс,
Ни повод для банкета,
Она порой нужна как шанс,
Как диск боекомплекта.
За чьих сынов, за чьих мужей
Глотал он пайку эту
С землёй с накатов блиндажей
И с верою в победу.
А сколько раз она была
Надеждой на спасенье,
Последней капелькой тепла
В простуженной траншее.
Он пьёт за тех, кто полыхал
На Зеловских высотах,
За тех, кто в лёд живым вмерзал
В Синявинских болотах.
За тех, кто пал, не вскинув рук,
В песок, в полынь, в осоку,
Кто навсегда задраил люк
у Белостока.
Он пьёт за выживших в аду
Последнего сраженья,
Кто до сих пор в ночном бреду
Идёт из окруженья.
Он пьёт за Вязьму, Халкин-Гол,
Он пьёт за сорок первый,
А может, просто у него
Не выдержали нервы.
Ему простительно устать,
Расслабиться, раскиснуть —
Не просто всё-таки шагать
На костылях по жизни.
Шагать, когда шаги в виски,
Как пули, бются тупо,
Когда живые позвонки
Скребёт железо Круппа,
Когда на школьный косогор,
Засыпанный бураном,
Идти не проще, чем на склон
Мамаева кургана.
Устали даже костыли,
Они скрипят и стонут,
Скользят предательски в дожди,
Зимой в сугробах тонут.
Теперь тропинка в сто шагов
Ему проблемой стала,
А в тридцать лет шагам его
Москва салютовала.
Пред ним равняли фронт штабы,
Вгрызалась в грунт пехота,
Подмяв полмира, на дыбы
Вставали танки Гота.
Но это всё уже вдали…
А завтра спозаранку
Привычно скрипнут костыли,
Как рычаги у танка.
И зачарует красота
Весеннего рассвета,
И бесконечность до щита,
Точнее — до лафета.
И будет лёгкая вуаль
Тумана над рекою,
Страны космическая даль,
Как прежде, за спиною.
Но это завтра, а пока
За радости и беды
Он пьёт и пьёт в который раз —
Сегодня день Победы.
Как шёлк знамён, шумит листва
Вселенскому обнову,
И вновь даёт салют Москва
Полковнику Петрову.

* * *
Над озером тучи уже снеговые,
И ветер арктический холод принёс.
Осенней листвы паруса золотые
Несёт белоснежный рангоут берёз.
И лёгкая рябь над прицельною планкой
От выстрелов частых навскидку и влёт,
И где-то вмерзают живые подранки
В уже до весны не растающий лёд.
Над озером новая мечется стая,
Снижаясь с почти орбитальных высот.
О, как же немыслимо гуси устали,
Летя от родных заполярных широт.
Идут на посадку. В последнем усилье,
А может, на самой последней версте
Вожак распластал свои мощные крылья,
Прямые, как руки Христа на кресте.

ВЕЧЕР ВСТРЕЧИ
Вечер школьных друзей. Не умрёшь от тоски,
И дежурных не встретишь улыбок.
Я как будто бы снова – у классной доски
На уроке разбора ошибок.
Здесь прекрасно раскрытых достаточно тем,
Как и судеб; моя же не к месту.
Вальса яростный вихрь, белизна хризантем,
И ты вновь превратилась в невесту.
По аркадам мостов, не спалённых дотла,
Мы прошлись этим вечером поздним,
И какою же ты молодчиной была,
Что смогла не заплакать сегодня.
А вокруг соловьи не желают молчать,
И не наша звезда закатилась.
И сегодня не нужно тебя умолять,
Чтобы ты на секунду приснилась.
Разговор с памятником Курчатову
Строжайших секретов от вас не скрывали.
Вам верили лучшие в мире умы.
Вы Родине атомный щит отковали –
Бессменно его совершенствуем мы.
Не ваша вина, что разбуженный атом
Пока ещё полностью мирным не стал.
Вам вечная память, товарищ Курчатов.
И пусть утопает в цветах пьедестал.

***
Нас нежно обнимает тишина,
И я уже над чувствами не властен,
И сквозь бокал добротного вина
Мир кажется значительно прекрасней.
А где-то за распахнутым окном
О чём-то волны шепчут, засыпая,
Мне звёздный купол видится шатром,
Шахерезадой - бабочка ночная.
Купание в ночном море
Полоска прибоя безлюдна,
И воздух субтропиков густ,
И в море ночном абсолютна
Свобода движений и чувств.
Как будто в космической бездне
Я вновь невесома в волнах,
И отблески южных созвездий
Не гаснут в любимых глазах.
От чувства того, что желанна,
Мне хочется плыть далеко
Под сень облаков Магеллана
Под поднятый парус Арго.
Но лучше, поспорив с волною,
Немного заплыть за буи,
Поспешно вернуться к прибою
И выплыть в объятья твои.
И словно из сказки забытой
Явиться на берег с тобой
И быть для тебя Афродитой,
Рождённой из пены морской.

Владимир Николаевич Курбатов - поэт, журналист, член Союза писателей России. Родился в 1949 г. в Баку Азербайджанской ССР. Окончил златоустовскую среднюю школу, Челябинский политехнический институт по специальности «инженер-металлург». Работал на Златоустовском металлургическом заводе, редактором многотиражных, городских. и областных газет. Лауреат литературного конкурса им. Иоанна Златоуста (г. Златоуст, 1995). Дипломант Южно-Уральской литературноой премии-2012 за рукописный сборник «Взрывчатое вещество».

КОМЕТА
Это чувство сживает со света.
Но оно не моё, не моё.
Эта женщина — словно комета:
пролетела — и нету её.

Но небес роковое смещенье
оказалось значительным столь,
что на сердце не только смущенье,
но и сладкая, сладкая боль.

Утолить её, Господи, нечем!
Я тужу, я себя извожу.
Лишь сгустится сиреневый вечер,
я в межзвёздные дали гляжу.

Но ни просверка там, ни движенья.
Тщусь понять, почему, отчего
мимолётны всегда искушенья.
Миг пройдёт — никого! Ничего!

НЕЗНАКОМКА
Рвётся там, где тонко...
Тонка связующая нас нить,
потому что вы — Незнакомка.
Вы могли бы всё изменить...

Вы прошли, настроение скомкав.
Наша встреча из ряда потерь.
И останетесь вы незнакомкой,
как вас звать — не узнаю теперь.

Выйдет время, я вас позабуду.
Сожалея об этом, грущу,
что уйдёт ощущение чуда,
от которого я трепещу.

Вот и всё. Продолжения нету.
Хоть почти что готов я был стать
вашей скрипочкой, дудочкой, флейтой...
Жаль, что музыки вам не сыграть!

* * *
В душе моей затих водоворот
всех треволнений,
и не только бывших.
Как будто вышел из родных ворот
не то чтоб мёртвый,
но уже остывший.

Где вы теперь, надежды и мечты?
Где результат тревог и испытаний?
Мир рушится отнюдь не от тщеты —
от исполненья планов и желаний.

Меня теперь ничто не удивит.
Я не откроюсь звуку или слогу.
Прости меня!..
Но только Бог простит,
и я уже ищу дорогу к Богу.

ЧУВСТВО РОДИНЫ
Чувство Родины исконно.
Мчусь в восточную зарю
в душном облаке вагона
и на Родину смотрю.
Свет зари рисует поле —
тени чёрные жирны.
Выйдешь в поле — будешь волен
на четыре стороны.
Эта воля — как лекарство
от тоски, разлада, лжи.
Так въедается пространство
в ткань разомкнутой души.
Где-то там начало рая.
И в пространстве том с утра
из конца в конец до края
дуют русские ветра.
Из конца в конец до края...
Может, им бежит вдогон,
безнадёжно отставая,
весь расшатанный вагон?
И смотрю я взглядом строгим,
и чем дальше, тем видней,
что с течением дороги
жизнь становится бедней.
О восток судьбы российской!
Боль — скажу как на духу.
Дунешь в небо — долго искры
будут вспыхивать вверху.
Чувство Родины исконно,
даже ставшее виной.
Вот уже в окне вагона
лес, знакомый и родной.
Ты не прячь от леса вздоха
и не сетуй на росу.
Всё, что складывалось плохо,
потеряется в лесу.
Тишина коснётся пухом,
постоишь, едва дыша.
Здесь лесным дремучим духом
заражается душа.
Ничего, переболею.
Ну, а силы напрягу —
и невзгоды одолею,
и беду перемогу.
Вот и дом.
Стоит, незыблем —
никуда из этих мест.
Зря, видать, колёса сыплют
дробь железную окрест.
Шум миров проходит мимо...
Вот такое житиё.
И ничем не утолимо
чувство Родины моё.

* * *
          Наши мёртвые
          нас не оставят в беде…
                    Владимир Высоцкий

Посветлело зело.
Отступили, ушли передряги.
Солнце Прави взошло,
вижу алые русские стяги.
Слышу Родину-мать,
что стоит у Земного порога,
клича Русскую рать.
Правь — последняя наша подмога!
Наши прадеды нас
не оставят в решающей битве!
Братцы, близится час
для ответа — Отечеству быть ли?

 


Комментариев:

Вернуться на главную