Люблю эту землю!
Мне без неё –
Не петь, не спать.
Мой чёрный хлеб нечерноземья
Да будет вечно мир питать.

Говорят, что человек приходит на землю не только для познания её, но и для свершений. Каждый из нас оставляет на ней, голубушке, свой след.

Каким этот след был у Александра Георгиевича Мехедова, который родился 28 сентября 1929 года в г.Клинцы Брянской области?

Стал Почётным гражданином города Карачева, лауреатом Всероссийской премии имени Ф.Тютчева «Русский путь», лауреатом областных литературных премий имени А.К.Толстого «Серебряная лира», имени Н. Рыленкова. Он автор поэтических книг «Свежесть» (1966), «Слияние рек» (1969), «Вехи судьбы» (1978), «После январских метелей» (1983), «Водораздел» (1991), «Ждёт земля воскресенья» (1999), «Звезда в небесном чертеже» (2007).

Но главное в другом. Александр Мехедов смог прожить жизнь свою с чистой совестью, донося до людей силу и красоту Слова, будучи во всём искренним и правдивым. В нём жила твердь и мощь, способная постоять за обиженного, за правду-матушку, за дело, которому служил. И эта сила соседствовала с добротой, лёгким юмором. Он чем-то походил на сказочного старичка-лесовичка, сумев согреть души людей, осыпать их любимой сиреневой радостью. Каким он был? Почему столь добра память о нём?

Дом, где жил Александр Мехедов, похож на скворечник, возвышающийся над дорогой, ведущей в храм Всесвятых и широкое раздолье полей. Там под вольным ветром «ходят», словно волны морские, метёлки трав.

Любил он обозревать эту картину, иногда и похвастаться перед друзьями очередной возможностью освежить свои мысли и чувства. А ещё прогуляться с поздними гостями к речке, постоять на мостике, наблюдая за величественным отражением луны, затаившейся в тёмной глуби Снежети.

И вставали перед глазами ушедшие годы, обострялись мысли. Ему хотелось заглянуть в будущее, которое представлялось красивым и значимым. И он рисовал эти картины словами.

Поэта восхищала природа. Он искренне любил её всей широтой души.

На стареньком мопеде Александр Мехедов часто выезжал в лес и, как ребёнок, радовался каждому листочку, каждой букашке. На такую «вылазку» часто подбивал друзей, угощая зажаренным на костре хлебом с салом. И столько в нём было счастья!

Всегда медлительный и спокойный он был, оказывается, способен на дерзкие неожиданные поступки.

Вышел однажды на улицу ранёхонько, увидел соседа на мотороллере, который решил совершить путешествие от Карачева до Адлера.

- А как же я? У меня отпуск, - отчаянно возопил, разводя руками, Александр Георгиевич.

- Ты?.. Хочешь садись, пиши свои стихи по дороге.

И Георгич, в свои пятьдесят, надвинув на лоб шлем, уселся сзади на жёсткое сиденье мопеда (!), отправившись за стихами на юг страны.

Так появилась тетрадь путешественника, которую он посвятил соседу Александру Водичеву.

Мехедыч, как его все звали, любил подставить лицо ветру, подавшись вперёд, словно вслушиваясь в запахи и звуки, летящие издалека, купаясь в ласковых и прохладных струйках, путающихся в его густой бороде. И как-то колокольчато, по-детски мелко смеялся, взглядом приглашая собеседника разделить восторг. Да и сам, в этом восторге был похож на ребёнка чистого душой, способного удивляться.

А то совсем неожиданно, пугая всех, ухал своим густым басом, как бы отталкиваясь от земли, - и нёсся над простором то ли плач души, то ли сердца песнь.

Были у него минуты радости и счастья, и ворох боли за плечами.

Военное лихолетье переворошило не только детство, но и всю его судьбу.

До войны окончил четыре класса, после освобождения пришлось пойти в вечернюю школу. Работал грузчиком, резчиком по металлу, диспетчером… Но всегда находил время полюбоваться утопающими в бело-розовом цвете садами, которые звали в какую-то иную, полную романтики жизнь.

Окончив пединститут, А.Мехедов работал учителем и сотрудничал с клинцовской газетой. Здесь увидели свет его первые стихи.

Осень в шали цветной
Замелькала по рощам,
И в воде ключевой
Ветер листья полощет.
На заре холодком
Обожжёт с непривычки.
Дрогнет в сердце твоём
Журавлей перекличка.

Затем переехал на родину жены в Карачев, где судьба его прочно переплелась с судьбой города.

Древний город Карачев, мой город родной,
Соловьиная Снежеть – подруга моя.
Над тобою плывут облака чередой,
Окуная в Десну золотые края…

Долгие годы работал заместителем редактора районной газеты «Заря», которая была лучшей в области. Именно здесь его стали звать ласково и уважительно Мехедычем. Интересный подобрался коллектив: творческий, дружный. Жили без склок, одной семьей. И если кто сетовал на людей, завистливых и злобных, он с улыбкой произносил:

- Надо же, а мне повезло. Вокруг меня очень интересные хорошие люди. Люблю их.

И это не было «рисованием». Художники, поэты, учителя, врачи, да и просто интересные люди были вхожи в дом, где их радушно встречали. Жена была в области известна как лучший преподаватель литературы и русского языка, он - как сильный журналист и поэт. А какими были собеседниками! К ним тянулись, чтобы почерпнуть что-то интересное, новое. Звучали и песни, размашистые, душевные. Любили послушать под гитару романсы.

Летом все усаживались во дворе под виноградом, где рядом росло всё, что нужно хозяйке. Удивляло обилие цветов. Они были везде: среди картошки, свёклы, огурцов. Украшали и лестницу, ведущую на мансарду, куда после гибели сына не осмеливался подняться чужой, да никто и не претендовал, зная о беде.

Вид был красивый оттуда, рукой подать до встающего солнышка. И деревья, деревья вокруг с распушёнными лапами сочных листьев. Он ласково разговаривал с ними, с виноградной лозой, поглаживал сизоватый кочан капусты, журил собачку, возмущающуюся от появления незнакомцем. Его мягкая радушная улыбка всегда встречала гостя, он обязательно дарил ему словцо, необычное, многоговорящее.

Основа для большого творчества была у Мехедыча основательной. Много ездил, общался с разными людьми, наблюдал, размышлял.

Заочно окончил Литературный институт имени Горького. В 1978 году был принят в Союз писателей СССР. Тогда это было значимо, да и требования к приёму были высоки. Много выступал перед слушателями. Встречали, как правило, словно первый весенний гром, с удивлением и восхищением. Тембр голоса у него был низкий, сочный, рокочущий – заслушаешься.

Быть бы ему в Москве, где быстро окрепло бы творчество, заполоняя стихами страницы литературных журналов, книг. Но тогда не было бы строк, выношенных в тиши маленького городка.

Звезда в небесном чертеже –
Как пчёлка Божия,
Сухая былка на меже
У придорожия,
Повитая туманом сень
Над речкой лозною,
Следы ушедших деревень
В страну обозную –
Они во мне до смертных дней,
Как высь небесная.
Как слёзы Родины моей
И сила крестная.

Судьба не гладила его по непослушным волосам, которые быстро покрылись сединой. Рано ушёл из жизни сын, который писал стихи, потом дочь, тоже прикоснувшаяся к поэтическому перу. Покинула к концу жизни и жена, которую он любил и уважал.

…Как вечен на́ море прибой
                И шум прибоя, -
Люблю тебя,
             Дышу тобой,
                    Живу тобою,

- писал он.

Этот удар был для него последним. Все родные, близкие сердцу, покинули его. Да и годы уже подтачивали силы.

Но при этом удивительным светом светились глаза, когда речь заходила о литературе, возникали споры о стихах… Он жил воспоминаниями о многочисленных встречах с писателями и поэтами из столицы и других городов. Ещё и сегодня помнят их стены дома, покинутые хозяевами. Частыми гостями были здесь В.Пищулин, А.Дрожжин, В.Дронников, Н.Поснов, Е.Кузин, Ю.Первушов, А Водичев…Да одни ли они!?

К мнению Мехедыча всегда прислушивались, так как поэтический слух его был чуток, сразу улавливал фальшь, о чём говорил прямо, не «причёсывая».

Запомнились слова, сказанные им в одну из последних встреч:

«Моим правилом всегда была искренность чувства и выражения. Без этого не мыслю я правды поэзии».

При очень плохом зрении он видел лучше многих поэтов и писателей, подмечая то, на что другие не обратили бы внимания.

Ему было немного за 80, когда, лёжа в постели, он горестно произнёс, что на ум приходят хорошие строки, которые не в состоянии записать. Умудрялся читать, пользуясь большой линзой, слушал новости.

Говорят, что горе сушит душу человека. Нет, думаю, что от него душа становится тоньше.

Сложно рассказывать о таких людях. Они, словно тёплый дождь, спадающий из облачка: дают жизнь новым росткам. Но что там, наверху, в этом облачке таится, дано познать не каждому.

Думаю, стихи расскажут больше.

Александр МЕХЕДОВ

БРОНЕВЫЕ ЛАТЫ
Прогнали немца.
               И в родной сторонке
Нам кучно били в сердце похоронки.
Мать ночью слёзы давкие глотала,
А днём одежду детскую латала.
Суровую откусывая нитку,
Мне подавала латаную свитку.
Стояли немцы всё ёщё на Соже,
И не было у нас другой одёжи.
У труб печных, у обгорелых хат
Мы не стеснялись маминых заплат.

Потом, передавая весть сосед соседу,
Мы встретили Великую Победу.
У дней худых, у обгорелых дат
Я обращаю в будущее взгляд.
Мой старший брат,
          не сдавший Ленинград,
не угодил ты нашим демократам.
Тебя считают в чём-то виноватым.

Какой же ныне в обществе разврат!
Какая ложь! Чуть отойду в сторонку –
И вижу на божнице похоронку…
Мать ночью…
           слышал, как навзрыд рыдала…
А днём одёжку детскую латала.
На мне они, как бронзовые латы –
Суровой ниткой вшитые заплаты.

* * *
Вижу, вижу, как босыми пятками
Промелькнуло детство второпях,
С мамиными пёстрыми заплатками,
С отблеском пожарища в глазах.

Детство наше оглушило пушками…
Кто ж теперь упрёк нам бросит вдаль,
Что частенько нашими игрушками
Становилась боевая сталь?

Мы росли за вьюжными просёлками,
Затянув потуже поясок.
С поля, что засеяно осколками,
Был наш первый взрослый колосок.

Не с того ли и металл в характере?
Ну а то, что выросли добрей, -
Это всё у каждого от матери,
Это всё от наших матерей.

Мама, мама! Встанет утром раненько –
И в печи порхает огонёк.
Выставит дымящиеся драники:
«Ешь, пока горячие, сынок».

А когда валило от усталости
И невмоготу бывало нам,
Снять усталость её хватало малости –
Провести ладонью по вихрам.

Нет, не шибко нас тогда лелеяли –
Тяжко бьёт военная гроза,
Но и нам теплом и светом веяли
В сердце материнские глаза.

Верно, есть у нас металл в характере,
Но за нашу главную черту
Поклонитесь, люди, русской матери,
Выстрадавшей в детях доброту.

КРИНИЦА
Родник венчали деды срубом,
Врубали, выдолбив, лоток –
И обжигало глубью губы,
И сладок первый был глоток.

Земную жилу распечатав,
Испив блаженно из горсти,
Внушали старые внучатам:
Вам жить и вам её блюсти.

Года, века на срубе мшели,
А ключ всё бьёт и бьёт, живуч…
И вновь детишки тянут шеи,
Чтобы увидеть белый ключ.

Раскрыты венчиком ресницы,
В глазёнках – трепет родника,
И в них не вычерпать криницу
Ещё за долгие века.

ПРОСТЫЕ ЗВУКИ
Простые звуки. Вёдра у колодца.
Коса в росе, горячая, как кровь,
Щеколды звяк. Скрипучие воротца,
И поутру – мычание коров.

Топор, вонзённый в дерево с размаху,
Колёсный скрип по сыпкому песку,
И полосканье стиранной рубахи,
Упавшее за тихую реку…

А может быть, простые звуки косны,
И дороги они лишь потому,
Что с ними отзвучали наши вёсны,
Разбрызгивая утреннюю тьму?..

* * *
И вот оно - родное место,
Истоки хлеба и стиха.
Берёза – светлая невеста,
Вдовица горькая – ольха.

Всё ниже дом. Дубы всё выше.
Дожди всё гуще моросят.
Окошки меньше. Мох на крыше,
И в яблоках печали сад.

И вот они – родные сени:
К венцу венец, к венцу венец.
Как лист сухой, как свет осенний,
В дверях распахнутых – отец.

Всё та же тёмная рубашка
Простого грубого холста,
Всё та же твёрдая размашка,
Да только силушка – не та…

И вот они – в бессонье ночи,
Сверчка-счиальщика трезвон.
«Поди, устал. Поспи, сыночек…» -
Но это сон. Лишь только сон…

Не встретит мама, нет, не встретит
И ничего не скажет мне.
И только месяц тихо светит,
Водя ладонью по стене.

И вот они – твои дороги,
Твои сосновые венцы…
Твои высокие пороги,
Твои начала и концы.

* * *
Войду с дороги в сени к вам,
Пригретый старой хатою,
Собью дебёлым веником
В сенях метель косматую
И варежкой похлопаю,
И валенком потопаю,
И, в угол кинув хлопоты,
Скажу: «Ну, как протоплено?»
- А мы не ждали случая!
Без весточки годится ли?.. –
И доброта певучая
Заходит половицами.
Чело печи прояснится
Горячими угольями.
Печь русская – запасница:
К вечёре ли, к застолью ли.
Потом, под звоны замети,
Пока метель уляжется,
Что на сердце, на памяти,
Бесхитростно расскажется.
А в полночь тихой свечкою
Луна в окне прикинется –
И за широкой печкою
Сверчок за скрипку примется.

ЛЮБЛЮ
Люблю в ночи костёр сторожевой,
Люблю я сад, рябину над калиткой,
И свет луны, серебряною ниткой
Мелькающий по зыби стрежневой.

Люблю я луг с нахохленным стожком,
Опушку рощи с пылкою калиной,
И в небе предосеннем – журавлиный
Летящий клик над скошенным лужком.

Люблю я запах мяты и сосны,
Люблю, когда ополицей раздольной
Звенит, звенит всей высью колокольной
Ликующая звонница весны.

Как тот кулик – болото не хвалю;
Живу подчас с невыразимой болью…
Но всё-таки сыновнею любовью
Я милое отечество люблю.

БАТЬКИНЫ ДУБЫ
Как знак беды, как знак судьбы –
Не где-то там у Лукоморья –
Срубили батькины дубы
На родовом моём подворье.

Окольцевали их стволы,
И кроны грубо развенчали.
Как поминальные столы,
Их срезы тёмные молчали.

Кому поведаю печаль?
Моя вина мне всё укорней.
Чужой руке совсем не жаль
Сплеча рубить чужие корни.

И только мне ещё светла
Та печка с хлебушком подовым,
Что раньше матушка пекла
На золотом листе дубовом.

И тронет только лишь меня:
Когда крутил оглоблей Пегий –
Отец учил держать коня,
Чтоб не сорвать кору телегой.

Теперь щекой к земле стволы
Прижались тёмною корою.
И поминальные столы
Рука чужая не накроет.

* * *
Не тоскую как будто
По отчему дому и краю
В суете ежедневных
Забот, и хлопот, и тревог, -
Но почудится вдруг,
Что запахло ржаным караваем,
И покажется вдруг –
Не ступени, а отчий порог.

И послышится лепет
Высоких берёз у калитки,
И посыплются в руки
Со старых дерев лепестки…
О, как больно тогда
Разворачивать памяти свитки,
И не скрыться нигде
От зарывшейся в сердце тоски…

Скоро вот и мои
Разлетятся питомцы по свету.
Что же им пожелать? –
Счастья-доли в далёком пути.
Не забыть и приехать,
Пройти по отцовскому следу
И к высокой рябине
У нашей калитки
Прийти.

ЧТО В ИМЕНИ ТВОЁМ, КАРАЧЕВ?
Доносит время отзвуки былого,
Туманя лик, стирая чёткий след
Явления, события и слова
За гранью пережитых лет.

И свой светец в истории означив
Над Сеножати берегом крутым,
Что ты таишь в сём имени, Карачев,
И что стоит за именем твоим?

Язык волны минувшего невнятен.
Зачем томлюсь неведением я? –
Затем, чтобы колодцы белых пятен
Не обояла тьма небытия.

И, в новое входя тысячелетье
И в завтра устремляя свет очей,
Обдумывать доставшиеся вретья –
Обдумывай. Оплёвывать – не смей.

* * *
Мой Брянский лес я наизусть листаю.
А в нём – какую ветвь ни отведи –
Увидишь:
          всё никак не зарастают
Окопы и по нынешние дни.

Когда приходит женщина седая
За ключевой Криничною водой,
На дне ведра песчинки оседают,
Обратным счётом годы ей считает
Кукушка –
             не избытые бедой.

Когда бегут детишки резвой стаей
За ягодой приманчивой лесной –
Тропа свернёт,
свернёт тропа лесная
Повдоль следов, оставленных войной.

Таков мой лес,
          мой край,
               родной и близкий.
В нём по какой дороге ни сверни –
Вросли корнями в землю обелиски
Из прошлых дней в сегодняшние дни.

* * *
Смыты дороги обратные
Мутным потоком хулы.
Поле мое перекатное,
Речки, лога да холмы.

Там, за глухими ракитами,
Там, где поломан забор,
Там, за сермяжно-небритыми, -
Где твой последний упор?

Пашенное и ракитное,
Рожь, золотое жнивье...
Солнце мое незакатное,
Русское поле мое.

ДЕВЯТОЕ МАЯ
Бушевала сирень
                  на Девятое Мая,
Высоко
          поднимала рябина
                            цветы,
Заливались всю ночь
                  соловьи, не смолкая,
До рассветной,
             до светлой победной черты.
Сколько вёсен
             селились они на гнездовье,
Сколько песен
              свивали по нитке в кольцо?..
Сколько раз
               замирала Россия по-вдовьи,
Выходя в ожиданьи
                  зарёй на крыльцо?

Бушевало вино
              на Девятое Мая.
Перемешана с горечью
                сладость вина,
Ветераны,
              стаканы со звоном сдвигая,
Проливали его
               на свои ордена.

Мы стояли в молчаньи,
                  придя к обелискам.
Мир в такую минуту
                  невольно затих.
Мы рыдали,
               лица не скрывая,
                         по близким,
А среди невернувшихся
                                    нету чужих.

ФРОНТОВИКИ
Уходят в мир иной фронтовики.
Смыкаются железные ограды, –
Как будто залегли фронтовики
Перед рывком в окопах Сталинграда.

СЕВСКИЕ КУРАНТЫ
С высокой башни, древнего напева,
Ударили куранты два часа –
И где-то там, за дальней поймой Сева,
Отозвались глухие голоса.
Отозвались они – и будто снова
Зовут, зовут, в былую даль маня,
И месяц блещет, будто бы подкова
С копыта богатырского коня…
О, сколько здесь посеяно столетий!
А сколько звёзд просеяно во мгле?
И сколько раз часы пробили эти
Лихих годин моей родной земле?
О, Русь моя! Ты исстари познала
Горчайший запах бедственной золы.
Вы слышите у крепостного вала
Звенящий клёкот вражеской стрелы?
Вы видите на стенах давней кладки
Ещё совсем недавних пуль следы?
Огонь и кровь. И яростные схватки.
И клич победы на краю беды.
Но Русь жила. И хлебушко растила.
Растила доброту свою и силу
И для своих, и для иных людей –
И вот они поют с высокой башни,
Куранты севские, роняя в долы звень,
И возвещают вовсе не вчерашний,
А наступивший, новый, ясный день.
И радостно от звонкого напева,
И светится на солнышке роса…
И льются над широкой поймой Сева
Живые
              молодые голоса.

СЛАВЯНЕ
Выбирали славяне местечко посуше,
Где кудрявился лёгкий и чистый лесок.
Было телу покойно, а грешные души
Воздымались ко Господу через песок.

Зарастали, крестами себя осеняя,
Богородицкой травкой, сухим полынком…
Билась в небо крылом голубиная стая,
Небосвод опускался на землю венком.

В день второй,
                  на второй после Пасхи неделе
приходило к усопшим живое село.
Припадали к могилам, в беседе сидели
Те, кто здесь, и кого по тот бок отнесло.

И просили у старших и мудрых совета,
И просили прощенья за солонь обид,
Словно нет ни того и ни этого света,
А единое солнце Господнее бдит.

Так и жили славяне, естественно просто,
В суетах не теряя ведущей оси.
Прирастали жильём, прирастали погостом, -
И текли, прирастая, по светлой Руси.

ОБРЕСТИ СВОЮ СИЛУ И ВОЛЮ
Нестерпим чернобыл на полях,
Где колосья недавно звенели,
Где крестьяне, как пчёлы, радели,
Прибирая зерно в закромах.

Нестерпим в опустелых домах
Ветер, рвущийся в окна и щели,
Где дитя береглось в пеленах
В материнской святой колыбели.

Нестерпим в светлых русских очах
Мрак не чаянной гибельной мели,
Где надежда уже на пределе,
Как под пеплом остывший очаг.

Всё продать! И поля – под замах
Толстосумам, взбесившимся с жиру.
Так и пустят Россию по миру
Побираться с сумой на плечах.

О Россия! В великих скорбях
Обрети свою силу и волю, -
И расплещется солнце в хлебах
По широкому русскому полю.

…Сердце жжёт чернобыл на полях.

СВЕЧА ВЕРЫ
Теплятся свечи по старым церквям,
Строгие русские смотрят иконы.
Господи, дай же спасения вам –
Кто ещё верит в святые каноны.

Мир покатился куда-то вразгон.
Воздух отравлен, и высохла речка.
Только и держит ещё небосклон
Ваша горящая верою свечка.

Сердце – не дрогни!
                  Душа – не остынь!
Да не смутит нас укосина вражий.
Будем у наших народных святынь
Непоколебленной русскою стражей.

Скажешь – не верится.
Только – крепись,
И совершится по Божьему слову.
Видит душа, устремлённая ввысь,
Светлых начал золотую основу.

СОЛОВЕЙ
Сколько можешь, рассыпай колечки,
Как умеешь, вновь приворожи
Русские тесовые крылечки
К полю, к лугу, к безымянной речке,
К золотому переливу ржи.

Ишь, разлился, ишь ты, как защёлкал
На расплаве утренней зари, -
И парням, и девушкам-весёлкам
На краю берёзовых просёлков
Разрывая сердце от любви.

Где черёмух белая оправа,
Где звенит серебряно ручей,
Где налево голь и пустошь справа,
Где ещё стоит моя держава, -
Пой во славу жизни, соловей!

Врежусь в Лету огненным осколком
Родины осколочной моей…
Слышу: вновь разлился и защёлкал
От любви к берёзовым просёлкам,
Разрывая сердце, соловей.

* * *
Ночь. Не спится, не обманывай глаза.
То солёный пот, то горькая слеза.
Что ж ты, память,.. хоть соломки подстели…-
Словно в шпалы забивает костыли
И по рельсам – не сойти и не свернуть –
Грузовой состав проламывает путь.

* * *
Там, где рвётся, - там и тонко.
На плече моём – котомка,
Посох сложенный в руке,
Пыль седая на виске.
Пыль седая на дороге,
На вселенском большаке.
Дума чудная о Боге,
Сердце в горе и тоске.
Окликая безголосых –
Тишина стоит в ответ…
Путь-дорога, белый посох –
И широкий белый свет.

ЧУДО РОССИИ
Снова каркают чёрные силы,
Над полями кружит вороньё –
И пророчат погибель России,
И живую хоронят её.

Вас мы знаем, зловещие птицы:
В поле чистом уж нам не впервой
Озирать из-под тяжкой десницы
Наш великий простор круговой.

На развилках дорог и тропинок
Глухо ропщет под бурями бор.
Пересвет – лишь до времени инок,
До поры молчалив Святогор.

Что ж теперь с вожделеньем поживы
Закружилось опять вороньё,
Насылая плевёлы на жнивы
И на свежие раны её?!

Мы испьём эту горькую чашу
За свои и чужие грехи,
Но и ныне не сломятся наши
Ни серпы, ни мечи, ни стихи.

И незнаемо вещие силы
Вера в русских сердцах обретёт,
И воскресшему чуду России
Изумится окрестный народ.

* * *
С крыш прокапывая и прозванивая
Ледяную свою купель,
В каждой капельке –
                  вся – сияние –
золотая струится капель.

И петух, ошалев от воздуха,
Раздувая перо и спесь,
Целый день, без конца и роздыха,
Разливает весеннюю песнь.

Баламутные, перламутровые
И настырные, как грачи,
Что-то с вывертами вымудривая,
Растопыреваются ручьи.

Солнце бросило оземь папаху,
Красный выпростав воротник.
Речка рвёт на груди рубаху,
Как поэт – на клочки – черновик.

БОБЫЛЬ
Ходит дядя Елизар
Без хозяйки на базар.
Паутина по углам.
Во дворе забытый хлам.

Только тем и виден дом,
Что рябина под окном.
Под окном его рябина,
Словно красная дивчина.

А за домом бобыля –
Только голые поля,
Только небо в облаках,
Только пыль на каблуках…

* * *
Ну что ж, кипи в крови,
Суровая сатира;
Лирическая боль,
И ты гори в крови.
В расщелины эпох,
По неудобью мира,
Рассеивай, поэт,
Свои слова любви.

Кругом земля твоя
В кровоточащих шрамах,
Надеждою врачуй
И верой не скудей.
И пусть слова твои
Звучат молитвой в храмах
И бьются в грудь веков
О камни площадей!

РУЧЕЙ
Ничей, ничей,
Земной, земной,
Звенит ручей:
За мной, за мной,
Я покажу вам светлый путь
И чистой напою водой,
За мной, за мной, на водопой,
Глаза омой, плесни на грудь -
И в путь
За мной,
Туда, где ветер луговой,
Где пчел золотоносный рой,
Где солнце плещется со мной,
Где гнётся радуги дуга,
С лугов, с цветов, за край земной,
Где облаков растут стога,
Где шире, шире берега,
Замри, постой,
Глаза закрой,
Вселенской музыки игрой
Лицо омой, плесни на грудь -
И снова в путь
За мной, за мной...