Из "Курской поэтической антологии" Сергея Малютина

ВЛАДИМИР КОНОРЕВ

Осенью 2014 года ушёл из жизни замечательный курский поэт и прозаик Владимир Никитович Конорев. Ушёл, успев отметить свой 75-летний юбилей  - в преодолении тяжёлой болезни, в кругу друзей-писателей и многочисленных почитателей своего таланта. А читателей и друзей  у него действительно много – и не только в Щиграх, где прожил последнюю половину своей жизни, и не только на родной поныровской земле, где родился незадолго до войны в деревне Красавка и где в 1952-м году впервые напечатался в районной газете.

Тогда же, к юбилею, в издательстве «Славянка» подоспела и новая его книга «Избранное. Стихи, баллады, поэмы», в которую вошли известные и  не издававшиеся ранее произведения автора и которая стала, к сожалению, последним итогом его полувекового бескорыстного и талантливого служения русскому слову.

Многие литераторы и критики, писавшие о творчестве Владимира Конорева, отмечали сопричастность его поэзии, судьбы его лирического героя к судьбам поколения, пережившего во младенчестве оккупацию и голодные послевоенные годы, рано познавшего тяжёлый  крестьянский труд, но сохранившего в себе удивительную душевную чистоту и умение  видеть, постигать и передавать другим красоту родной земли, силу и нежность любящего сердца. Двенадцать его прозаических и поэтических сборников и книг – это своеобразное переложение биографии всеобъемлющей и трудолюбивой русской души на язык рифм, неповторимых образов и лирических откровений.

Отдельного восторженного слова заслуживает проза Владимира Никитовича, в том числе уникальный в своем роде рассказ  «Житие курских соловьёв», который являет собой обстоятельное, тонкое по исполнению и психологическому проникновению в материал художественное исследование современного обетования нашего соловья, удивительной красоты  и неповторимости его песен. По мнению первых благодарных читателей этого произведения, появившегося в серии «Библиотечка одного рассказа» издательства  «Славянка», это не только безусловный литературный шедевр, но и подлинная визитная карточка нашего края.

Однако сегодня в поэтической антологии  хотелось бы представить иную грань литературного таланта Владимира Никитовича – его стихи о любви. В своей любовной лирике он необыкновенно глубок и всеобъемлющ. Мир любящих, ревнующих, страдающих и обретающих радость и близость героев его стихотворений – праздничен и возвышен. И любовь - это высшее проявление человеческих чувств – вмещает, охватывает в его стихотворениях и балладах всю полноту жизни, все её непредсказуемые хитросплетения, невероятные или обыденные истории, сложившиеся или разбитые судьбы, радости и горечи, взлёты и падения. При этом главным нравственным мерилом во всех поведанных историях (даже в отступающих, казалось бы, от традиционной морали) остаётся  чистота и целомудрие, без  чего  разговор о высоких и вечных чувствах неизбежно скатился бы к описанию низких, не достойных живого человека инстинктов.

Рассказывая о любви, обрамляя эти рассказы характерными приметами времени и быта, автор не ударяется в прекраснодушие. Достаточно прочитать его стихотворение о «русском нелёгком характере», о деревенских нравах, о слепой жестокости и зависти, о не раз битых ухажёрах… И в то же время в этой не всегда благостной среде произрастают семена чистые, которые, вопреки подначкам «бывалых» советников, надёжно оберегают трепетные юношеские чувства и первые роковые влюблённости:

О вещах интимных речи
не пытались мы вести.
Хотя были не трусливы
и задор играл в крови,
нас бросали в жар стыдливый
даже мысли о любви.
(«Эх, любовь, любовь…)

Всем глубинным смыслом своих стихотворений  Владимир Конорев утверждает, что дело не в среде, а в том, что сызмальства заложено во внутреннем нравственном мире юного носителя будоражащих и возвышающих чувств:

Развязней и бесстыдней
нас делали года…
Но девушек невинных
не трогал никогда.
...........................................
Воспитанный в деревне,
я честь девичью чтил
и девушек доверьем
я свято дорожил.
(«Исповедь»)

Перед тем как читатели погрузятся в удивительно полнокровный, радостно-драматичный мир коноревской поэзии, хотелось бы процитировать известного прозаика и публициста Бориса Агеева, который  в предисловии к одной из его книг очень ёмко представил своеобразные параметры многогранного и неповторимого лирического высказывания Владимира Конорева на тему вечную и живую: «Земная любовь у Владимира Конорева имеет множество проявлений и измерений: от шального загула с женщиной, до развёрнутого во времени, но оттого не перестающего оставаться чудом любовного «приключения» с девушкой, ставшей матерью их сына. От элегии до трагедии. От любви как «сырой», плотяной страсти, до любви как духовного переживания. От любви-страдания до любви-наваждения. От чувства наивного, юношеского, почти полудетского… до зрело-мужественного…».

Стихи Владимира Конорева публикуются по сборнику «Я вас любил» (Курск, Издательский дом «Славянка», 2009) и изданию курских творческих союзов «Толока» (Курск, 2013, №64).

Сергей МАЛЮТИН

Владимир КОНОРЕВ
(25.06.39 г.- 2014 г.)

* * *
Здесь начало моё.
Отчий домик в ракитах.
Перещёлк соловьёв,
на весь мир знаменитых.
Поле.
Луг.
Копаня.
Речки тихой излука.
Здесь учили меня
всем крестьянским наукам:
и пахать,
и косить,
кнут плести
и корзину,
песни петь,
жизнь ценить,
и Отчизну любить,
как положено сыну…

* * *
А начиналось всё прекрасно,
и встреча так была светла.
Ведь ты сама, мой ангел ясный,
меня с вечёрки увела.

Струил пьянящий запах вечер.
Не веря в свой успех ещё,
твои озябнувшие плечи
я укрывал своим плащом.

Светились счастьем тихо, ясно
глаза лучистые твои…
Неужто пели нам напрасно
по росным балкам соловьи?

А мы сидели, замирали
от трелей их, в твоём саду…
Неужто зря мы выбирали
из многих звёзд одну звезду?

* * *
Всё так оно и получилось,
как мне привиделось во сне.
Сменив однажды гнев на милость,
вдруг ты сама пришла ко мне.

Одежду отряхнув от пыли,
ступила смело за порог.
Лишь пальцы нервно теребили
на белом платье поясок.

Тянулись тягостно минуты.
Казалось, что уж тут тянуть.
А мы боялись почему-то
в глаза друг другу заглянуть…

ЖЕНЩИНЕ
Почти что с самой колыбели,
с поры девчоночьей босой
в тебе
и совершенство тела,
и чувств возвышенных прибой.
И не случайно,
и случайно
с тобой дружны лукавства, тайны,
В тебе – степное и лесное,
то грусть,
то дерзкий блеск в глазах.
И всё же что-то неземное
мне видится в твоих чертах.
И вороша веков след давний,
мне кажется, ошибся Дарвин.
Хулить теорию не стану,
но всё же верю в чудеса.
Пусть род мужской – от обезьяны,
а вот праженщину желанной
мужчина, верю, создал сам.
И был тот предок смелый мастер,
в ней каждую черту граня,
он сплёл негаданное счастье
из света, ветра и огня.
По тороватой личной воле
он воплотил в ней на века
живую силу родника
и щедрость вспаханного поля.

 

 

 

* * *
Взметнётся в тебе огонёк озорной.
- Ты любишь меня? –
твой нежданный вопрос
застанет меня, словно вора, врасплох.
Готов был отделаться фразой одной:
- Конечно, люблю,
ты ведь знаешь давно…
И просто, казалось, сказать бы об этом,
но что-то я медлю и медлю с ответом.
А жизнь пред глазами,
как кадры кино.
А жизнь, как известно – не гладкое поле.
Бывали в ней рядом
и радость и боли,
держала экзамен на прочность любовь.
И мелкое прочь,
словно мусор, отбросив,
как прежде, смутясь
от прямого вопроса,
я тихо отвечу:
- Я счастлив с тобой.

* * *
О, русский нелёгкий характер!
Откуда такое взялось:
какое веселье без драки,
и свадьба какая – без слёз?

Какой ухажёр – коль не битый,
не лил за любимую кровь?
И жизнью своею ребята
платили порой за любовь.

Оттуда и зависть и злоба,
слепая жестокость подчас.
И был опоясан оглоблей
я сам в потасовках не раз.

Пусть сердце дробилось на части
от гречи и от обид,
я всё же считаю за счастье,
страдая, и жить и любить…

* * *
Такому надо же случиться –
дорожной вздумалось судьбе
свести нас на пути в столицу
в одном вагоне и купе,
из тысячной толпы народа
мою семью с семьёю той,
чей образ не затмили годы,
чей образ был моей мечтой.
Её узнал я сразу, только
вошёл в заполненный вагон.
Вонзились в сердце мне иголки,
лицо мне опалил огонь.
И на глазах блеснули слёзы,
и покачнулась вдруг стена…
Семье почувствовав угрозу,
воспряла вмиг моя жена.
Каким чутьём она признала
соперницу былую в той?
И гордым видом показала:
«Да, муж он мой! И только мой!»
…А я стоял, как заворожен,
и ничего не мог понять –
как дочь моя на ту похожа,
а сын её же – на меня…

* * *
Я душу в чистоте берёг,
хоть в жизни было мне не сладко.
Перешагнув родной порог,
вдруг встретил столько я тревог,
обид, измен, людишек гадких.

Да, жизнь я видел без прикрас:
порой – смешной, порой – убогой.
И без вины был бит не раз
я сворой подлой и жестокой.

«Чтоб не терзаться мукой впредь, -
шептал не раз мне бес коварный, -
на подлость подлостью ответь,
на грязь измен – изменой равной».

Стоял я стойко на своём,
хоть сердце обливалось кровью.
На подлость отвечал добром,
на грязь я отвечал любовью…

* * *
Годов высокое прозренье
придёт негаданно к тебе
и ощутишь второе зренье,
как поворот в своей судьбе.
И радужней и чётче как бы
подметишь
каждый штрих в простом,
и целый мир увидишь в капле,
и каплю малую в большом.
Скорбя с тревогой о былом,
пойдёшь по жизни с новой мерой:
чего достиг – сочтёшь потерей,
а что терял – золотником.
И быть нелёгкому началу
опять с кола, опять с нуля.
Уйдёт, как палуба, качаясь,
вдруг из-под ног твоих земля…
Но вновь ты полной грудью дышишь,
острей приемлешь
холод, зло
и, беспокоясь, с болью слышишь,
как времени звенит крыло.

Продолжение следует
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную