БАЛЛАДА О САЛАТОВОМ (ВЕЛОСИПЕДЕ)
«Сколько лет, - говорит дальнобойщик, - жары, - говорит, -
такой не было, чтоб дорога лопалась, как арбузы».
А стайка велосипедов плещется и подпрыгивает
в духоте ползущего по Ростову кузова.
И товар разгружают (с перекурами и проклятиями,
то ли в адрес судьбы, то ли универмага,
где на шаре вертящегося вентилятора
виснет девочка, пока отвернулась мама).
И среди новых великов величаво стоит Салатовый:
у него – и рама, и скорости – все всерьез!...
И когда никто, мне верится, не подсматривает
он рулем прогоняет мух со своих колес.

В магазин входит парень, коричневый, что скала,
от загара. Велик даже приосанился, вытянул гордо шею…
Саше купят его - Саша без троек закончил десятый класс
и теперь, как царь, ждет родительских подношений.
И Салатовый , горд, что его наконец-то взяли
подставляет педаль (подставляет, поверьте, сам!),
и дрожит, и звенит: «Забирайся, скорей, хозяин!»,
а потом ждет в подъезде, вернее любого пса.
И однажды они плывут сквозь конец июля,
под колеса вишни прыгают помаленьку.
И держать бы по ветру раму! но с ними – на раме – Юля;
Саша задевает своей коленкой ее коленки.
Саша шепчет каждым вздохом, прикосновением: влюблен, мол, в нее!
И когда они лежат в траве, у нее горят мочки ушек,
белый пух укрывает их, Саша нащупывает на платье молнию…
А Салатовый ждет за тополем, отвернувшись.

Дни сменяются – в квартире развертывается тайна:
Саша уезжает… Куда? После скольких лет? Зачем убежали годы?
(Знаете, велосипеды их не считают)
Велик просто служит, пока он на что-то годен.
И Салатовый ждет в подъезде, уткнувшись в стену.
Сашин дедушка прибывает в гости, хлопает по сиденью,
проходя в квартиру: «Ну, что ты такой потерянный?
Я, пожалуй, тебя заберу, бездельник…»

И вот велик втискивают в загородную электричку,
он подпрыгивает от удовольствия ( чудеса?
или кажется?). Вот он скрипнет седлом коричневым…
А потом они с дедушкой едут в сад.
И пока Салатовый перед лимонницей хвастается дотошно
своим цветом – смотрите, вот он, красивый, вот он! –
дед слабеющими руками выкапывает картошку
и затем на лавочке, прищурившись, ждет кого-то,
но никто не приходит. И под небом, раненым,
истекающим красным, они едут сквозь суету двора,
где висят, как грозди, старушки древние, дети ранние.
Велосипед отправляется в полупустой гараж.

И опять бегут годы. За велосипедом приходят реже.
Он ревниво смотрит на молодых собратьев
и скучает о том, как бывало прежде…
А малины в саду - бездонно, да нет сил убрать ее.
И Салатовый потускнел, и звонок разболтался - давно шалит.
«Как же мы, хозяин, - Салатовый думает, - устарели,
как сложны мы, скованы, пообношены…
но нас греет солнце, пока еще все же греет!»
И он ждет в гараже, дышит холодной пылью…
Но никто не приходит. Он бодрится: «Да я же… я всех живее…
Я еще послужу. Где хозяин? Меня забыли?»
И ночами плачет, я видела,
                                и от слез ржавеет.

И опять бегут годы… И спит в гараже Салатовый,
и тревожно во сне подрагивает отчего-то он.
Но однажды видит свет за распахнутыми воротами
и на свет летит,
                  будто он стал крылатым.

***
Ты растерян… Холеный, бренный, смешной, живой…
Сходит лед с пути, по которому я бреду.
Самолет – в бескрайнем небе. Небо – над головой.
Самолет в нем вспахивает белую борозду.
Ты не любишь счетов, забываешь про свет и газ,
Про «отдать долги», «кинуть сколько-то на мобильный».
Ты когда-то сиял и за это тебя любили
И теперь продолжают, хотя ты уже погас.
Мы искали чужого, раннего и нездешнего:
Землю над Гюго на кладбище Пер-Лашез
Или крымского берега с косточками черешенными,
Или света ночью, когда он уже исчез.
Мы хотели сказать, чтоб заслушалась вся страна,
Мы пылали гневом, планами и идеями –
Воплотили мало, остальное другие сделали
И, конечно, сделали не для нас.
Я учила детей писать, а безгрешный ты
Обещал: «Я всегда буду честен, да хоть умру!» -
И вот дети забывают о запятых,
А твои репортажи врут.
Ну, признайся, разве мыслил ты нас вот так:
Мы боимся не драк, а вирусов и атак –
Не на нас, а на наш компьютер –
Как смешно, что всюду становится неуютно,
Если мы не можем войти v kонтакт.
Погляди, как бабушка одна обедает в чебуречной,
Как ждут мамину операцию, пусть напрасную,
Как мне кажется, что я шагаю в вечность
С очередью на замену паспорта,
Как зима навалилась на нашу местность,
На стекло наших дел, на стекло моего окна…
Есть ли мир нам, несбывшимся, нечудесным,
Самым обычным нам?