Марина МАСЛОВА, кандидат филологических наук, член Союза писателей России

«СЛОВА МЕСТЕЧКОВЫЕ» И «МАТЕРИНСКИЙ ЯЗЫК»

(Кое-что о прозе Михаила Еськова и Александра Можаева)

 

Русские говоры европейской части России
по отношению к говорам Урала, Сибири и Дальнего Востока (переселенческим)

 считаются материнскими (иначе в русской диалектологии
они называются говорами раннего и позднего формирования).
Энциклопедия русского языка

Когда на сайте «Российский писатель» был опубликован рассказ Михаила Еськова «Наречённая», возникла полемика вокруг просторечной и диалектной лексики писателя, каковою щедро сдобрена его самобытная, почти уникальная по внутреннему интонационному рисунку проза. Уникальная, по крайней мере, для курского круга писателей. Среди современных русских авторов, пожалуй, ещё ростовского прозаика Александра Можаева уместно тут вспомнить с его недавно опубликованным на сайте рассказом «Сумка», а также более ранними текстами: «Последний нонешний денёчек», «Балерина-баба Лёля», «Мокушка» и другими. И то – сравнение это лишь по факту удачного использования «народного языка», просторечий и местных говоров. А что касается интонации, создаваемой ритмом фразы и ювелирно точной подгонкой лексики, объёмной по смыслу и неожиданной по звучанию, тут Михаила Еськова нам сравнивать ни с кем не хочется. А только если открываешь начало его давней повести «Торф» и пытаешься прочесть неторопливо, наслаждаясь словом и образом, то уже после строчки «Коротка летняя безоглядная ночь…» и нарисованной автором картины утреннего «дымчато-искристого» луга вспоминается школьное, когда-то ученное наизусть: Чуден Днепр при тихой погоде

У прозы Михаила Еськова такой характер, такое лицо и такое речевое волеизъявление, что современным лингвистам, изучающим язык писателя, представилось возможным назвать этот язык «материнским». Кажется, такое определение в характеристике языка русского писателя мы встречаем впервые. Именно этот, в общем-то, неожиданный и редкий в современной прозе, язык, требующий «истинно первородных слов», создаёт неповторимый облик, уникальную манеру писателя.

В книге «Материнский язык в прозе Михаила Еськова» (Курск, 2017) заслуженный деятель науки, профессор А.Т. Хроленко рассказывает, как родилось такое понятие, ставшее теперь уже научным термином, – «материнский язык», явление «многослойное», свидетельствующее о «неизбежном тяготении друг к другу литературной и диалектной речи» в прозе писателя. В рассказе М.Еськова «В лучах заката» учёный находит ответ на один волнующий его вопрос в связи с языковой стихией автора: «…почему ему, первоклассному мастеру современной художественной прозы, виртуозно владеющему богатствами русской литературной речи, по нутру слова, которых нет в академических словарях, почему его «толковая пажить» (пажить. Трад.-поэт. Луг, поле) требует «истинно первородных слов»?

Ответ этот заключён в своеобразном «лирическом отступлении» повествователя:

«Старинный говор Максиму доводилось слышать и раньше. Ему, школьнику, настроенному на учительский книжный язык, балаканье сельской матери иной раз хотелось прополоть, как какой-нибудь сорный огород. Лишь потом, заглядывая для сверки в толковые словари, он обнаруживал там практически каждое инобытное словечко матери. Надо полагать, у тракториста тоже была своя толковая пажить, где он, как видно, не гнушался пользоваться древними дарами. Нынешние поверхностные воды перемешаны со всякой вредной химией, отравлены нечистотами, без соответствующей очистки для употребления они не годятся. За чистой водой проникают в глубины земли, в древние естественные времена. Похожее явление происходит и с языком. Услышать теперь истинно первородное слово – подстать глотку родниковой воды, дошедшей до нас через многие и многие вековые пласты. Так что вошавки – подгоревшие на пожаре обшлага стёганки – и оплавленный в огне козырёк-кондырь, которые упомянул тракторист, были как раз из той, давней, речевой культуры. Максим лишь улыбнулся, что уж очень ловко пришпилен русский кондырь на заморскую бейсбольную кепку» (Еськов М.Н. «В лучах заката»).

Отмечая на полях книги прозы Михаила Еськова некие особенные слова, выделяющиеся «своим непривычным, нелитературным статусом», А.Т.Хроленко затем идентифицирует их, распределяя на группы: «слова просторечные, диалектные, идиолектные (авторские), потенциальные». И в этом списке упомянуты слова, которые, по предположению профессора, «пока не попали на страницы полевых тетрадей диалектологов».

Тут и нам хочется сделать одно лирическое отступление.

Дело в том, что писатель Михаил Еськов, щедро одаривающий читателя «инобытной» материнской речью, родился всего двумя годами раньше матери автора этих строк. Назовём её Ниной Максимовной. Нина Максимовна, родившись и всегда оставаясь жительницей Курской области, употребляла в своей речи многие из тех слов, какие мы встречаем в прозе курского писателя, и некоторые из тех, которые вызвали затруднения у курских лингвистов, так как их «нет ни в академическом словаре, ни в словаре говоров» (с.8). То есть писатель Михаил Еськов и сам оставался современником носителей «материнского языка», не выдергивая «странную» лексику из диалектных словарей (в чём его иногда пытаются упрекнуть), а слыша её в живой речи своих соотечественников.

Слова «занигунуть» (утихнуть, перестать болеть), «ошугнуться» (оступиться, поскользнуться), «улыгнуть» (сбежать, уклониться от дела) до сих пор звучат в речи жителей Октябрьского района Курской области. Равно как и слово «лындать», родственное по значению с «улыгнуть», но имеющееся в словарях (в частности, в Этимологическом словаре М.Фасмера и Толковом словаре В.И.Даля).

Улыгнуть от домашних дел, лындать по улице – было насущной потребностью детства автора этих строк. И укорное прозвище «лында», полученное от матери, огорченной непослушанием дочери, которая всё норовит сбежать из дома, свидетельствует о живучести и гармоничном бытовании «старинного говора» в речи наших современников – жителей села. Удивительно, что в Смоленской области есть даже деревня с названием Лында. А в курской деревне Покровское бытовали и доныне остаются в живой речи сельчан и другие «еськовские» «непонятные» слова: «корендюшка» (стебель растения с корнем), «провалье» (глубокий овраг с осыпающимися краями), «спрохвала» (лениво, нехотя), «стугонеть» (греметь, стучать), «танчиться» (топтаться на месте, ходить взад-вперёд). Всякий раз, навещая престарелую мать в деревне, чувствуешь вину за своё долгое отсутствие и в нерешительности переминаешься с ноги на ногу, войдя в дом, но даже не закрыв за собой дверь. И обязательно слышишь от неё это нарочито суровое и одновременно ласковое:  – Не танчись у порога, проходи у хату.

Замена предлога «в» на кажущееся безграмотным «у» на самом деле не такая уж и безграмотность. Так же легко у нас меняются местами «у» и «в» даже в корне слова: «вдарить» вместо «ударить» доводится встречать даже на писательском сайте в торопливых комментариях самих же писателей. То есть это фонетический феномен, выходящий из-под контроля даже высокообразованного носителя языка и оказывающий влияние на письменную речь в момент эмоционального всплеска. Это как радистка Кэт из «Семнадцати мгновений весны», что в момент родов закричала по-русски «Мама!» Если писатель родился и вырос в деревне, он, даже став жителем мегаполиса, до смертного одра не забудет уже эту родную материнскую лексику и фонетику, материнский говор.

 

О той же гармоничной естественности употребления языковых «неправильностей» (территориальных диалектов) в речи сельского жителя свидетельствует и «деревенская» проза Александра Можаева, который, подобно Еськову, получившему путёвку в литературу от курянина Е.И. Носова, получил рекомендацию в Литинститут от родного ему по духу «станишника» М.А.Шолохова.

Александру Николаевичу (Можаеву), как и Михаилу Николаевичу (Еськову), иногда ставят в вину некую «местечковость» художественного языка (согласитесь, есть разница между научным понятием «местный говор», или субдиалект, и этой уничижительной «местечковостью»).

К примеру, под недавней публикацией рассказа А.Н.Можаева «Сумка» на сайте «Российский писатель» имеется комментарий, хотя и по виду позитивный, но всё ж таки подчёркивающий, что некоторые имеющиеся в тексте языковые единицы – всего лишь «слова местечковые», которые, впрочем, «только усиливают колорит».

Но ведь не в том дело, что «усиливают», и не ради «колорита» они живут в тексте. Хотя, разумеется, неизбежно «усиливают» его. В том и всё дело, что они, эти слова, живут, и без этих слов не было бы и самих героев. Эти слова – их живая языковая стихия. А у иных критиков получается так, что, дескать, герои живые, замечательные, узнаваемые, и большое спасибо автору за них, таких живых, но язык у них, «к сожалению», не настоящий, какой-то местечковый, лучше б они говорили правильным литературным языком.

 А живые они тогда были бы?

Если мы заменим живой говор курских крестьян и донских «станишников» на современную литературную речь, что останется от живого человека в «деревенской» прозе, которую и без того уже умерщвляют и оплакивают, так что писателю приходится оправдываться, воскрешая её.

«Для писателя всегда важно мнение неравнодушных людей. Своими публикациями хотелось показать вам, что «деревенская» проза всё ещё жива…» (Александр Можаев).

Вам не надо извиняться за своё жизнеутверждающее творчество, многоуважаемый Александр Николаевич! Ваша проза, как и проза Михаила Еськова и всех писателей, именуемых «деревенщиками», не только жива, но ещё и переживёт многое из той литературы, которая ныне именуется актуальной и востребованной «массовым читателем». И её художественности не умалят такие грамматические неправильности, как «перебегит», «покудова», «переклал», «ложить» (из рассказа «Сумка»), потому что именно так говорят жители села, и такая речь – часть их литературного речевого портрета.

Вот, к примеру, диалог двух женщин из упомянутого рассказа А.Можаева, в ситуации, когда кумовья засобирались домой из гостей, изрядно выпив:

– Машенька, куда ж вы в такой поре, – причитала она. –  Заночуйте, а утром в голове твоего аспида как-либо прояснится – и поедете.

– Ну ты придумала! – вскрикивала та. – Дома дел невпроворот, а мы ночевай.

– Так он жа негожий совсем, ногами едва совает.

Мария лишь плечами пожмёт.

– Всегда так ездием… А что до ног, так ему ж не пеши бечь, а ехай да ехай…

 

Что бы там ни говорили про «местечковость» языка, не во всём созвучного с нормированным литературным, а всё ж таки, по слову писателя Григория Блехмана, каждого из героев деревенской прозы Александра Можаева (как и Михаила Еськова) «видишь, слышишь, воспринимаешь и понимаешь» (из комментария на сайте).

Тогда в чём проблема «нелитературного» языка художественной прозы? Почему он должен быть литературным для живых носителей «нелитературного» диалекта?

Ведь писатель не переступает нормы культуры, создавая подобный речевой портрет героя.

Уголовникам ботать по фене можно в современной «массовой» литературе, а русским старухам в «деревенской» прозе говорить на их родном наречии – нельзя?

На каком художественном основании сегодня воровской жаргон в русской культуре предпочтительнее материнской речи? Ведь то же старинное словцо «лындать», давно известное в качестве местного говора для многих областей России, сегодня позиционируется как уголовный жаргон (достаточно заглянуть в интернет).

 

Возвращаясь к книге «Материнский язык в прозе Михаила Еськова», позволим себе ещё одну реплику в ответ на замечание профессора А.Т.Хроленко. Учёный пишет, что «наличие в тексте курского писателя и, в известном смысле, носителя территориального говора, слов, которые в диалектном словаре имеют не курскую «прописку»», вызывает у него вопрос. Среди этих слов присутствует лексема «меляк» – «мель, мелкое место в реке, озере, море». Дана ссылка на Словарь русских народных говоров. То есть вопрос состоит в том, зачем писателю-курянину использовать старинный говор не курского происхождения. Ведь в современной речи – если он «старинный» – его нет, а если он не курского происхождения, то не звучал он здесь и в старину.

Думается, адресовать этот вопрос можно литературному наставнику Михаила Еськова Евгению Ивановичу Носову. В одном из его рассказов мы встречаем тот же «меляк» и тоже в связи с рыбалкой на реке: «...там, где когда-то страшно крутило и водоворотило, горбом выпер грязный серый меляк, похожий на большую околевшую рыбину, и на том меляке – старый гусак» («Кукла», 1959 г.).

Так что слово это, судя по всему, через текст Е.И.Носова (оно употреблено в авторской речи) уже получило курскую «прописку» и в качестве такового было воспринято Михаилом Еськовым.

Учитывая тот факт, что местный говор в прозе Михаила Еськова стараниями учёных-лингвистов получил такое позитивное научное определение, как «материнский язык», можно надеяться, что он, как и самобытный язык всей прозы «деревенского» направления, получит свою законную, научно обоснованную «прописку» в современной русской литературе.

10 декабря 2017 года,
празднование иконе «Знамение» Курской-Коренной

Маслова Марина Ивановна, кандидат филологических наук, преподаватель Курской православной духовной семинарии. 
Родилась в крестьянской семье 10 мая 1970 года  в с. Покровское Октябрьского района Курской обл. В 1994 году закончила Курский педагогический институт, факультет русского языка и литературы. Работала в гимназии №44 г. Курска. В 2000 году защитила диссертацию по творчеству Марины Цветаевой.  Преподавала русский язык (как иностранный) в КГТУ (ныне ЮЗГУ). С 2004 года до сего дня - преподаватель церковнославянского языка на иконописном и регентском отделениях КурПДС. Сфера филологических интересов: русская литература 19-20 веков, современная проза курских писателей, традиции фольклора в русской литературе, религиозные мотивы в литературе.  Автор монографии "Мотив родства в творчестве Марины Цветаевой" (Орел, "Вешние воды", 2001) и более 20 статей (публикации в Москве, Санкт-Петербурге, Орле, Пскове, Липецке, Курске, а также в Горловке (Украина)).  Член редколлегии научно-богословского и церковно-общественного альманаха "Микрокосмос" (Миссионерский отдел Курской епархии РПЦ). Постоянный участник проекта "Курский текст в поле национальной культуры" (Курский госуниверситет, кафедра филологии). С 2008 года - автор публичных лекций по церковной гимнографии и русской литературе в Школе Православия (Курская епархия); лекции 2014 года размещены в сети Интернет.
Печатные труды: "О "христианском духе" русской литературы"; "Православное мировоззрение как предмет искусства".

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную