15 июня 2011 г .

Поехали в свою «деревню» – село Доброе, где мы строим домик, – через Пушкинское Кореневщино. Это чуть-чуть дальше, чем по прямой, мы эту дорогу называем «через лес». Потому что и впрямь по обе её стороны на протяжении километров стеною высятся могучие (ох, и горели они прошлым летом!) сосны…

Поехали, чтобы сфотографировать тамошние места и разместить их (по просьбе одного из авторов комментария к предыдущей моей записи) на сайте РП. Но, как всегда, сели батарейки, в сельских магазинах их не оказалось: в общем, не судьба. Но нельзя же проехать мимо пушкинских мест и не выйти из машины. Останавливаемся у школы – и окунаемся в цветочный аромат! Просто купаемся в нём, нежимся, тонем в благоухании жасмина, каких-то еще невиданных розово-белых цветиков, густой сочной травы, самого воздуха, словно напитанного, настоянного на лепестках и листьях роскошного, пышного, свежего июня…

Старинное кладбище, Пушкинский, как его там называют, колодец, поляна на месте бывшей Покровской церкви, а неподалеку – расчищенный, живописный Пушкин-пруд…

Красота кругом невероятная, душа блаженствует. Ну всё-таки, всё-таки, где взять батарейки? Подъезжаем ещё к одному магазинчику – а возле него, прямо у дороги, валяется отвратительный, пьяный, измызганный, весь, простите, в дерьме, мужик. Не старый, могущий ещё и горы свернуть, и мать присмотреть, и за Русь порадеть. «И Музе я сказал: смотри…»

Но не Музе, а себе я сказала: вот появился бы здесь сейчас писатель-авангардист или даже новый реалист. И что бы он увидел в этих замечательных, одухотворенных Пушкинским именем и поэзией местах? Правильно: пьяного мужика. И такое бы развил… А что: правда жизни. Ведь это же есть?! Так и будем писать, и смаковать, и русских долбить, и себя в грудь бить, и рубаху на груди рвать, и рифмовать, и в новые формы облекать.

То-то можно разойтись, то-то расписать всю всю эту грязь и мерзь. И как толкали, и как будили, и как катили к ближайшим кустам… А если автор сам француз, то нам, русским, это всё под нос: глядите, ВЫ, такие-рассякие, вот ВЫ какие...

И ни пруда он, ни аромата, ни цветов не заметит, не вспомнит ни Пушкина, ни предков, ни Музы: и это будет его правдой. И везде он ТАКУЮ правду будет изыскивать, ибо, как стервятник, питается дохлятиной.

Наша правда – в другом. Да, мы бываем и мерзкими. Но бываем и такими высокими, такими чистыми. Так не валяйте нас все время в грязи, не тяните нас вниз, мы идём к Свету, к Богу…

14 июня 2010г.

Лето. Выходные. Парк культуры и отдыха… Отдыха для «быдла», как выражаются некоторые организаторы досуга рядовых горожан. Простонародья, так сказать. Оно и впрямь: не в парковом же тире «реальным пацанам» постреливать. И не на вытоптанных же газонах «накрывать поляны» любителям заграничных викендов. И не в шахматы же играть завсегдатаям казино и боулинговых клубов…

Тянутся в парки люди попроще, работяги да служивые, пенсионеры да подростки, пока еще за гуляние по аллеям и пошлые песенки с эстрады денег не берут. Всё уже платное – пруды, леса, пляжи. А в парке гуляй себе, и никто пока за это платы не требует. Правда, никуда не спрятаться от «песни весёлой» - она несется с концертной площадки, из громкоговорителей, вырывается из кафе, выбивается из гитар, извлекается из гармоней и баянов. Даже в самом дальнем уголке парка по выходным от шума не спрячешься.

Однако у многих выбора нет, и идут они в парк семьями, с малыми детишками и большими. И наблюдает ребятня, как на сцене полуголые девицы надрываются: «Я люблю тебя, я люблю тебя, увези меня с собой, АЛИБАБА!» «Алибабам» что, они могут и увезти, их тоже немало на аллеях парка. Усмехаются, обнажая белые зубы на темных, словно задубевших лицах. Ой, напроситесь, девушки, на свою и наши головы…

От шума ли, от чего другого люди в парке редко разговаривают, не беседуют по душам. Вот пожилые женщины о чем-то рассказывают друг другу, склонив головы: иначе не слышно. А в основном все гуляют молча – и словно какие-то обиженные. Жены с мужьями, родители и бабушки с детьми и внуками – все врозь, как чужие. Кто-то крикнул, кто-то буркнул – и всё, понеслись дальше – полубегом, на роликах, велосипедах, досках, с колясками и без...

- Ты понимаешь, ну не могу я без ста рублей в кармане на работу выходить! – отчаянно взывает проходящий мимо мужичок к жене. Она молчит: видно, в уме подсчитывает, во сколько эти «не могу» выливаются в месяц…

- Да ты если не знаешь ничего, то и не лезь не в своё дело! – грубо взрывается другой, на лавочке, тоже недовольный своей подругой жизни. И та «разговор» не поддерживает. А девицы на сцене продолжают заполнять воздушное пространство своими нехитрыми «ляляля, три рубля…»

Ребятишки в колясках умудряются спать. С умилением всегда гляжу на молодых пап, гордо катящих впереди себя четырехколесные экипажи с малолетними чадами внутри. Такие случаи редки: в основном мамы и бабушки выгуливают малышей. А однажды на выходе из парка, где музыка уже глуше, встречаю сразу двоих: стоят, друг другу в коляски заглядывают. Пока не разбудили одного малыша…

Как закатился он в рёве! Да плачет и плачет, выгибается. Бедный папаша стоял-стоял, не зная, что делать и как успокоить ребёнка, что ему, собственно, говорить. И вдруг взял погремушку в руки, лихорадочно и громко затряс ею над головой малыша и закричал:

- Базара нет, сынок, БАЗАРА НЕТ!

10 июня 2011 г.

Матушка Мария появилась в трапезной Задонского Богородице-Тихоновского женского монастыря тихо, незаметно. Тёмной мышкой в своём глухом одеянии она проскользнула к кафедре, прошуршала какими-то листами и взяла в руки… гитару. Через минуту-другую полился её чистый нежный голос – и сама она словно преобразилась…

Лицо засияло, глаза залучились, и весь облик её приобрёл живые, яркие черты и краски. Духовным песнопением назывался этот импровизированный – по случаю приезда гостей в монастырь – концерт. Что само по себе для обители, живущей по «формуле» МОЛИТВА – ТРУД – МОЛИТВА, явление чрезвычайное.

Несколько раз в год позволяет настоятельница монастыря игуменья Арсении такую «волю», по большим праздникам. На этот раз, правда, песнопение состоялось исключительно из уважения к гостям, которые приехали в монастырь поздравить настоятельницу с эпохальным событием в ее жизни и в истории обители: возведением в сан игуменьи.

Для женщин это высший сан в церковной иерархии. И монахиня Арсения, двадцать лет возглавляющая сестринскую общину и поднимающая монастырь из руин, заслужила его не только своим фактическим положением руководителя обители, но и истым послушничеством на доверенном ей поприще. Но за радения свои во благо монастыря похвал не принимает.

- Да что мы можем, слабые женщины… - тихо и мудро возражает новопосвящённая игуменья. – Видите, какой храм восстанавливаем, колокольню подняли, территорию благоустраиваем – да разве бы мы справились без Божией помощи? СИЛА БОЖИЯ ПРОЯВЛЯЕТСЯ В НЕМОЩИ... (!)

Я помню, каким был монастырь, когда работы по его восстановлению только начинались. Правда, уже были расчищены «авгиевы конюшни», в которые превратились все помещения и сама территория обители за шесть с лишним десятилетий со дня ее закрытия. В начале 90-х очень многое для освобождения женской обители от мусора, нечистот, ржавого железа и другого хлама сделали насельники Задонского Рождество-Богородицкого мужского монастыря . Приходилось чуть не раскопками заниматься, чтобы добраться до искомых объектов.

В них в разное время размещались детский дом, колхоз, МТС, совхоз, товарищество, фермеры. И все они оставляли после себя тонны мусора, разрушенные, разбитые помещения. От колокольни и главных ворот оставались руины, в трапезной с церковью во имя св. Александра Невского размещались мехмастерские, соборный храм Вознесения Господня служил складом…

Настоятельница обители игуменья Арсения приехала в Задонск в 1991 году из Риги. По благословению. Осмотреться. И осталась здесь навсегда. Было тяжело. Но помогали братья и сестры из других монастырей (сейчас в Задонске, одном из районных центров Липецкой области, четыре монастыря – два мужских и два женских), другие подвижники. И сегодня уже восстановлены Святые врата, четырехъярусная колокольня из красного кирпича, святой источник, купель. Всюду цветы, красота…

А в храме такой свет, такое уходящее ввысь пространство, такое благоухание от свечей, масел, икон, святых мощей, что – кружится голова…

– Даже в разрушенных церквях и соборах может звучать молитвенное пение под куполами… – рассказывает настоятельница. – И в нашем храме такое пение слышали рабы Божии…

Аж дух захватывает. Представляете, заходите в храм рано поутру, еще до общей молитвы, – и слышите под самым куполом церковное хоровое пение…

И сразу вспоминаются рассказы об истории монастыря, обязанного своим возникновением святителю Тихону Задонскому. Отстранившись в 1768 году от управления Воронежской епархией, он любил уединяться для молитв в тиши. Здесь, у слободы Тюнинской, а кто-то называет это место урочищем, он и «ископал» родник, который самолично и обустроил. В память о великом русском чудотворце люди берегли источник, а позднее поставили здесь церковь. Уже в 1814 году рядом с храмом жили 30 отшельниц, а через век их уже было около 130. Монастырь рос и укреплялся до самой революции.

В 1920-м обитель возглавила монахиня Мелитина, десять лет стойко державшая бразды правления монастырем. Последние 69 сестер отказались добровольно покинуть его стены – и были арестованы за сопротивление. Их отправили в ссылку. А настоятельницу монастыря Мелитину расстреляли в Елецкой тюрьме. Возможно, голоса этих несломленных монахинь и звучат сегодня под куполом храма, словно эхо из прошлого, в котором они горячо и самозабвенно молятся перед Богом за Россию и за нас с вами…

Когда я перейду небесную границу,
Когда мирская пыль с моих стряхнется ног,
Я буду там за вас по-прежнему молиться:
«Храни вас Бог! Храни вас Бог!» –

трепетно выводила матушка Мария своим молитвенным голосом, аккомпанируя себе на гитаре. И словно иные голоса взывали к нам сверху, и мы плакали светло и чисто, не стыдясь своих слёз, своих чувств, своего душевного раскаяния за сделанное и несделанное. Нас было немного, всего несколько человек гостей, и мы тоже зажили, задышали в такт, в лад с этими песнопениями, с этим душевным, духовным ритмом монастырской жизни, которая показалась такой притягательной для сердца, жаждущего покоя и отдохновения…

- Не думайте, что жизнь в монастыре легка. В шесть молитва, потом послушания, потом опять молитва, вечером крестный ход. И так каждый день, - развеяла наше благодушие игуменья Арсения. – Здесь остаются только те, кого вымолили предки для спасения своего рода, по воле Божией. И они передадут эстафету следующим молитвенникам, из будущих поколений. И те тоже придут в монастырь, чтобы в свою очередь вымаливать у Бога спасение для людей, для земли нашей…

Из личного общения с сестрами самые сильные впечатления оставили два разговора. Один – с монахиней, приглашающей нас к столу.

- Заходите, присаживайтесь, откушайте нашего творожку, сметаны, молочка – всё вкусное, домашнее…

- А где вы домашнее берёте? – спрашиваю недоуменно.

- Так сами всё делаем – коровок растим, кормим, доим, готовим.

Ах, вот оно что! Обитель для них – дом, что же тут непонятного?! А при доме огород, сад, курятник, хлев, выпасы, планируют и свой пруд завести, рыбку выращивать: монастырский уклад мясо есть запрещает.

Привозят только… кагор: бочковой! Скажу по секрету, ложечкой этого церковного нектара никто не обошелся. Вкус – изумительный…

А второй разговор – с матушкой Марией. Под действием кагора я осмелилась к ней подойти и спросить, на стихи каких поэтов она поет песни…

- А я авторов не запоминаю, - ответила она доверительно. – ИМ БОГ ДАЁТ, А Я ПОЮ…

Господи, как просто, как емко выразила она суть искусства, дара! Талант, это когда Бог дает выразить то, что другим хочется читать, петь, слушать, чему хочется внимать…

Садимся в машины, и в окошко вижу: игуменья серьёзно и торжественно осеняет крестом каждую машину и – напоследок – медленно, с достоинством кланяется… Господи, какое счастье для России – эти ее духовные скрепы: монастыри, где ни на миг не прерывается соборная молитва, в которой слышны голоса тех, кто жил до нас, и которую подхватят, продолжат идущие следом…

6 июня 2011г.

О БАБУШКАХ

- А давайте поставим памятник бабушке Пушкина Марии Алексеевне! – такое предложение прозвучала в липецком селе Кореневщино на праздновании очередной – 212 – годовщины со дня рождения великого русского поэта.

Вот уже 20 лет собирается весь «пушкинский», как я говорю, Липецк на этом выдающемся по своей сути пятачке перед сельской малокомплектной школой, которая чудом, а вернее усилиями патриотов своей малой родины, выживает под угрозой ОПТИМИЗАЦИИ! Чем же знаменит этот пятачок? А тем, что Пушкин произрос как раз из этой плодородной одухотворенной земли и до сих пор живет здесь живой полнокровной жизнью.

В этом селе, как раз неподалеку от школы, была усадьба Пушкиных, где родилась и до 28 лет ждала своего суженого будущая бабушка поэта Мария Алексеевна. И не просто ждала: на этой земле она научилась говорить, любить, рукодельничать, сызмала впитывала в себя красоту природы, изумительную – с певучим усилением конца фразы – интонацию речи: народной, крестьянской. Слушала сказки, легенды и сказания о разбойнике Кудеяре и других выдающихся личностях непокорного, вольного Черноземья. Здесь она купалась в русском народном фольклоре, который донесли и до нашего времени тамошние старухи-сказительницы и певуньи, исполнительницы старинных русских песен, передаваемых из поколение в поколение от бабушек к внучкам.

Лишь недавно сошли со сцены пушкинского праздника эти удивительные, колоритные бабки в местных народных костюмах, но доколе жили – дотоле и пели, неугомонные. А потом и водочки пригубливали за незабвенного «Сашу», который непременно («Да мне моя бабушка сказывала!»), ну буквально «анадысь», проезжал по селу и был «дюже любезнай, чернявенькай такой… » И праздник потерял не только эту «живую музыку», живой русский дух, но и многих участников-уроженцев и жителей села. Среди которых, «бают», есть и потомки… Ганнибала: ну просто вылитые Александры Пушкины: «темненькия и губастенькия»…

По правде говоря, отчаянный Осип Ганнибал явился в Липецк с инспекторской проверкой железоделательных заводов. Непонятно, почему он вдруг прикипел сердцем к этой уездной, не слишком выдающейся лицом и приданым, да и немолодой по тогдашним меркам девице Марии Пушкиной. Судьба, одно слово. Неотвратимость рождения первого поэта России Александра Пушкина, видимо, довлела над ними. «Они сошлись – вода и пламень…». После рождения вскоре умершего первенца на свет появилась Наденька, мать поэта. И вскоре уже Осип Ганнибал навсегда покинул свою жену и даже умудрился скрепить второй брак, при живой-то жене…

Итак, Мария Алексеевна. Разлюбезная «баушка», как называл ее поэт. Не всё Арине Родионовне, няньке поэта, петь хвалы за его воспитание. Во многом именно от бабушки еще в глубоком детстве воспринял он «сказанья старины глубокой», формировался как поэт и гражданин. И лишь сейчас впервые, после очередного замечательного праздника во дворе школы, – где пестуют и любят Пушкина не в силу обстоятельств, а от всей души, где установлен бюст поэту, где ежегодно и по старому, и по новому стилю празднуется его день рождения как большой семейный праздник – с непременными костюмированными представлениями и инсценировками, стихами и старинными бальными танцами, гостеприимным застольем, – вдруг возник вопрос: а что же бабушка?

Где она-то в этом пышном изъявлении чувств к поэту, взращенному ее любовью, ее личностью, ее родовой сущностью? И сразу вспомнилась своя мама, бабушка наших с сестрой детей, которую я навещала как раз накануне пушкинских дней России. Господи, как трудно было расставаться с этой трогательной, словно облетающий одуванчик, старушкой, с седыми как пух волосами вкруг головы, темными от трудов и годов ручками, которыми она бережно обнимала меня на прощанье. И уже только мы с сестрой помним свою маму молодой и красивой, жадной до любой работы, до жизни и красоты…

Больше 30 лет управлялась она на заводе с огромными прессами – и не было ей равных в усердии и выносливости, терпении и безропотности, с которыми она днем и ночью трудилась на производстве, отнявшем у нее здоровье, пальцы на руках, силу ног, искалеченных многолетней работой на этих железных монстрах. А потом она спешила домой – к детям, а потом и внукам. Именно она ставила их на ноги и на крыло – учила их ходить, самостоятельно орудовать ложкой, пить из кружки, говорить слова, а фразы придут потом.

И все трое выполняли ее «программу-минимум» на все сто. До сих пор они помнят бабушкины каши и кисели, блины и пирожки, все ее шутки-прибаутки, басни-побасенки, поговорки-пословицы, частушки и припевки, которыми щедро сдабривала она свою речь. Лишь позже осознали мы, что это ее псковская, великолукская родина жила в ее говоре, в том фольклорном наследии, питавшем уже нас, ее детей и внуков, на чужой стороне: в Литве. Там прожила она свою жизнь, переехав в город Шяуляй с отцом-железнодорожником сразу после войны. Ее мать оставила ей в приданое, как шутили родственники отца, сестру-малышку, трех лет от роду, а сама ушла в мир иной от скоротечной чахотки в 39 лет.

Слава Богу, наши дети выросли с бабушкой, с моей мамой. Ставшей ныне оккупанткой в том городе, где она на совесть работала, где сажала каштаны на главных его аллеях, восстанавливала, вместе с другими русскими и нерусскими, из руин здание за зданием, улицу за улицей. Всеми нитями судьбы связана она теперь с Литвой – жизнью, родными могилами, воспоминаниями. И сколько теперь таких разбитых, разлученных семей на Руси! А сколько нас оторвано ныне не только от бабушек, но и от разбросанных по всему свету могил этих мудрых старух, сохранившим для нас живую Русь и ВЕРУ!

Не случайно, нет, не случайно все дружно подхватили эту идею – поставить памятник бабушке Пушкина на прародине поэта, в селе Кореневщине Добровского района (названия-то какие!) Липецкой области. И представители власти, и чиновники, и ученые, и крестяне, и поэты, и прозаики – вдруг все в какой-то момент стали внуками и внучками! Завспоминали, заговорили каждый о своем и все вместе… О Пушкине и о себе… О языке и книгах… О колыбельных и сказках… Ну да, этот памятник встал бы здесь во славу всех бабушек России, благодаря которым, их молитвам и трудам, Русь еще, быть может, и держится…

Сегодня все мамины внуки – вдалеке. Один живет в Испании. Другой в Вильнюсе. Третья – в Липецке. Разбросаны по миру и внуки. Она тоскует. Она любит. Но так старается не разжалобить никого ни слезами, ни словами. Уходит прочь от автобуса, чуть согнувшись и не оглядываясь. Но я знаю, она плачет…

Семенит своими больными ножками домой, где по всей квартире развешаны, расставлены, в рамках и без них, семейные фотографии. Внуки-малыши с открытыми – в ожидании «птички» – ротенками… Внуки-первоклассники с приглаженными вихрами… Внуки-женихи с гордыми осанками… Внуки-отцы с драгоценными кружевными конвертами на руках… Вот и моя дочь взрослая, давно уже на выданье… Все они выпестованы бабушкой. И счастье тем, у кого были и есть именно такие бабушки.

А какими бабушками будут нынешние молодые? – думала я, вглядываясь в лица девчонок на Пушкинском празднике. Памятник бабушке во всяком случае подвигал бы их на семейное усердие, на осознание того, что рожать детей и воспитывать внуков на Руси – не худший удел. А то всё на Европу глядим, где в 16 лет выпихивают детей из гнезда – и смотрят, что из них выйдет. Ну а что из этого выходит, мы уже, к сожалению, знаем…