Эмма МЕНЬШИКОВА

ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДНЕВНИК
<<< Предыдущие записи         Следующие записи>>>

23 июня 2011 г .

БЫЛЬ ПРО БУКВЫ

По ночам выхожу на балкон – и сердце щемит от первозданности и чистоты вселенной, уходящего в глубину, мерцающего звездами неба…

И чем явственнее его голос, зов Выси – тем острее ощущение зыбкости земной почвы, слабости жизненных корней, жалости к уходящим – и остающимся. Чем заняты, почему о душе не думаем, о чем пишем?! Господи, какими мелочными кажутся заботы дня, несущественными – строки и мысли. Вот так бы писать, чтобы слёзы и боль, Божий страх и трепет перед вечным стоянием звенели, вибрировали в каждом звуке, знаке, в тугом пространстве строки, строфы, стиха…

Чтоб читали – и захлёбывались от льющихся через край, из сердца чувств, эмоций, чтобы и в заоблачье живым Словом проникать в души и СОсуществовать вместе с теми, кто еще там, внизу...

Правда, сейчас внизу, под балконом, как и каждой ночью, – всего лишь охранники наших автомобилей на несанкционированных стоянках. Такие у нас порядки: поставил во дворе, под окнами, машину – плати ПИОНЕРАМ (это чтобы не называть их по-настоящему) мзду в полсотни рублей за ночь. Иначе назавтра недосчитаешься – для начала – окон в автомобиле или колёс. Все платят. А если стекло выбито – значит, новичок, наших порядков не знает…

Так вот, чтобы не заснуть, охранники кучкуются – а в эпоху уплотнения застроек и всё расширяющегося потока легковушек их в каждом дворе по нескольку человек – и в меру своих возможностей развлекаются. В основном, анекдоты травят. И всё очарование ночи разлетается вдруг от громкого – дворы-то – «колодцы» – хохота дюжих мужиков. Им бы землю пахать или у станков вкалывать, а они на стреме стоят, пятидесятирублевки выколачивают…

Им всё равно, кто и о чем пишет. Не читают они. И ведь до чего доходит! Недавно парень на работу устраивался (не охранником – подсобником на стройку: и такое ещё бывает…), так заявление о приеме никак написать не мог. Сидел-сидел, что-то выводил, а потом просит у сотрудницы отдела кадров:

– Вы напишите за меня, а я распишусь…

– Что случилось? – спрашивают у него.

– А я буквы забыл…

И это не шутка. Это уже сегодняшняя быль. Что-то будет завтра…

 

22 июня 2011 г .

СПЕКУЛЯЦИЯ НА ТЕМЕ

70 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Ее помнят уже только глубокие старики, бывшие тогда детьми и подростками. Фронтовиков, тружеников тыла остались единицы. И в 90 с лишним лет их начали обеспечивать благоустроенным жильем. Вовремя.

Одного из них переселили в райцентр из глухой деревни в три жилых двора. Купили по президентской программе однокомнатную квартиру, а перевозить в нее – нечего! Самое ценное в развалюхе – радиола «Серенада». Три дня отмывали самодельный столик под нее: не захотел старик расставаться с этим своим добром. Слава Богу, бывшие владельцы квартиры продали ее со всем содержимым: холодильником, стиральной машиной, шифоньером и даже кроватью…

Сидит старик перед радиолой, думу думает. Щуплый, маленький. А рука исковеркана фашистским снарядом, от кисти всего палец остался. По данным из военкомата – герой. Несколько ранений, ордена и медали «За отвагу», «За боевые заслуги»: их на фронте зазря не давали.

Журналисты ходят, ездят толпами: еще бы, власть позаботилась, надо людям поведать, как ветераны теперь в неге и холе живут. Ну и пристают к старику: расскажи да расскажи, дедушка, как воевал! Молчит старик. Хмурится, вроде как вспоминать не хочет, больно ему, страшно. А потом возьми да и проговорись:

- Да не помню я ничего, ребята. Ни где воевал, ни кем… Ничего не помню…

И глядит виновато: не оправдал, мол, доверия. Маху дал. А ну как застыдят теперь его? А то ещё и назад переселят, вот делов-то будет…

Да живи спокойно, дед, никому ты теперь не нужен. У всех свои заботы, свои интересы. Вот и 22 июня Андрей Малахов продолжал развлекать публику очередными скандалами под рубрикой «Пусть говорят!» Про то, как родители жениха избили невесту за то, что она не в свои сани садилась. Разборки продолжаются и в студии – крик, гам, провокации.

Странно всё-таки получается у этого Малахова. И темы он поднимает вроде актуальные, и за мораль ратует, и журналист он профессиональный, и слова он находит нужные, нравоучительные, и даже (говорят!) помогает своим героям, попавшим в трудные жизненные ситуации. А выключишь телевизор – и такое ощущение, будто в грязи вывозился…

С некоторых пор особое внимание он уделяет детям: старики уже вышли из моды. И если какое-то время назад с подачи прежнего президента общество трубило о миллионах беспризорных, то сейчас об этом – ни гу-гу. Словно нет у нас теперь маленьких бродяжек и попрошаек, алкоголиков и наркоманов. И мы стали во всю ивановскую крепить семью, основу государства. Спору нет, это хорошее дело. Но до тех пор, пока семья того стоит, пока она и впрямь служит защитой для ребенка.

Но если двухмесячную малышку мама оставляет своей то ли подруге, то ли товарке по общежитию, уже лишенной родительских прав на своего ребенка, и отбывает вроде бы на практику, но в указанный срок не возвращается, то в какой такой семье оставлять ребенка? По заявлению подруги его поместили в дом малютки. Но в студии у Малахова это сочли превышением прав социальных и опекунских органов, и вновь начался рев и шум: и беспредел, и самоуправство, и кто позволил «отобрание»…

Зарабатывает журналист, а где-то на местах, в глубинке не удается спасти детей, выносят из сгоревших домов маленькие трупики, не успевают довезти до больницы истощенных, оставленных матерью в запертой квартире ребятишек…

Да, бывает и на сотрудников опекунской, социальной служб проруха. То они на нормальную семью ополчатся, то откровенного издевательства над детьми не видят. Так что уповать на закон о ювенальной юстиции бессмысленно. Тем более он – сплошное дышло, которое куда повернешь – туда и вышло.

Пока политики и депутаты, журналисты и правозащитники хай поднимают, законы разрабатывают, дети продолжают страдать. И для многих настоящим спасением становятся реабилитационные центры, созданные у нас в области для ребятишек, чьи семьи никак не хотят укрепляться, а родители – становиться нравственными и порядочными.

Вот двое братишек школьного возраста со шрамами на лице (папа с мамой жизни учили) на каждый жест рукой взрослого человека шарахаются в стороны, а младший и вовсе всё время озирается в страхе, что сейчас его ударят сзади…

А этого милого парнишку лет четырех родители «забыли» на мусорной свалке.

Девочку лет шести мать и бабушка держали все время в подвале, взаперти, морили голодом.

А этот мальчонка рос на балконе, в упаковочной картонной коробке.

Находили ребятишек и в собачьих будках, и на чердаках, и в подземных переходах. Они не умели есть ложкой и вилкой, говорить и даже ходить, они не знают, что такое суп и котлеты, а хлеб разрывают зубами и прячут его под подушкой, о которой тоже раньше не имели представления.

И это не страшный фильм, не нагнетание страстей – это истории ребятишек, оказавшихся в одно время в одном реабилитационном центре. У нас их шесть, и в каждом – 20-25 детей. Которые живут под социальной крышей по полгода, по году, пока их судьбы не разрешаются в лучшую сторону. Но центры эти никогда не пустуют...

А в это время Малахов и ему подобные занимаются откровенной спекуляцией на детской теме, зарабатывают себе на нескудное пропитание, провоцируя «героев» передач на самые грязные поступки и откровения, поощряя их низкие инстинкты и наклонности. И никакие законы им не указ.

Старики и дети. Самые уязвимые граждане России. Семьдесят лет разделяют детство одних и других. Впереди у тех детей была война, но была и Родина, и любовь, и мечта, и грандиозное счастливое будущее. Господи, что впереди у нынешних детей? Неужели от нас, взрослых, ничего не зависит? Но должно ведь, обязательно должно что-то от нас зависеть. Или я ничего не понимаю в этой жизни…

Вернуться на главную